Из воспоминаний о народовольческих кружках в армии

[…] Широкое, хотя, быть может, и не глубокое движение в войсках в начале 80‑х гг., во‑первых, служит показателем значительности общего революционного движения в России в ту эпоху. Военная среда, изолированная своими специальными интересами, не лишена была интеллигентности в лице некоторых своих представителей, разбросанных по разным концам России; эти отдельные лица, несомненно, стояли в рядах русской безсословной интеллигенции, хотя и тонули в безразличной массе у себя, в своей среде. […]

Во‑вторых, движение в военной среде служит также показателем назревшей необходимости в нелегальной деятельности в силу утраты надежды на действительность оппозиционной деятельности. Из сказанного выше не следует заключать, что революционное движение в войсках было созданием нескольких горячих голов. Я остановлюсь только на ближайших причинах революционного брожения между офицерами: это – безнадежное, отчаянное положение России; влияние литературы и прессы, легальной и нелегальной, верно отражавшей русскую действительность; военно‑революционная традиция, никогда не умиравшая, носителями которой были всегда отдельные лица; знакомства и связи с революционерами, а главное – привлечение военных к усмирительным операциям, и к полицейской службе. В больших городах войска содействовали полиции в антипатичнейших предприятиях: арестах, облавах, охране арестованных при усмирениях, судах и казнях. Военная община состоит из элементов, связанных дисциплиною в колонию. Эта община не может быть лишена социального инстинкта; только в ней элементы утрачивают свою самостоятельность в пользу целого, с которым они солидарны бессознательно. Солдаты и офицеры, отправляясь на усмирения, смущались, обижались, роптали и озлоблялись. Невольное участие в жестоком и несправедливом деле и служение орудием в нечистых руках будили совесть и пробуждали сознание гражданской ответственности и солидарности у более чутких, отзывчивых и нравственно развитых. Эти же чуткие, наиболее развитые и были наиболее влиятельны. Такие офицеры стали собираться и совещаться о том, как они должны относиться к современным событиям и как должны вести себя при усмирениях.

В‑третьих, военные кружки возникали одновременно в разных концах России, иногда самопроизвольно (напр., на юге), и развивались правильно и органически: они делились на части, как клеточка, или почковались, и эти части оставались между собой в тесной и постоянной связи и вырабатывали одинаковую или общую программу. Это объясняется единством происхождения и естественным стремлением согласовать свои действия; а в силу местной близости, единства состава и происхождения, существенные изменения в конституциях провинциальных групп (так было на юге и юго‑западе) принимались единогласно. […]

В конце 80‑го года сложилась первая военная группа, которая и стала затем центральной. Учредителями были Рогачев[335], Суханов*, Штромберг*, Желябов* и Колодкевич*; последние двое как делегаты Исполнительного Комитета партии «Народной Воли». Центральная группа поставила своей целью организацию строго централизованной военно‑революционной партии для борьбы за политическое и экономическое освобождение народа, во главе которой ставилась автономная по своим специальным задачам центральная группа. Члены центральной группы назначались Исполнительным Комитетом, программа которого признавалась основной статьей кружкового устава; посему‑то назначением военной организации было активное содействие партии «Народной Воли» в революционной борьбе с существующим политическим и экономическим строем. […]

Пропаганда была настолько действительна, а почва так благодарна, что повсюду стали складываться кружки: в Кронштадте – морские, артиллерийский, армейский, в Петербурге – в военных академиях (только не в академии генерального штаба) и военных училищах. Если не ошибаюсь, первый кружок был основан Рогачевым в Гельсингфорсе; затем Рогачев и один моряк с большим успехом действовали в Прибалтийском и Северо‑Западном крае; а вскоре появились кружки в центральных губерниях, по Волге и на Кавказе. Ближайшие к центру кружки находились с ним в более тесной связи; остальные, кажется, складывались самостоятельнее, и программы их были разнообразнее, что, я думаю, больше зависело от их удаленности от центра, чем от личного состава. […]

Первоначальная программа южных кружков была очень эффектна, но мало состоятельна по существу. Эту программу можно формулировать как дружественный нейтралитет в пользу народа, протестантов, демонстрантов и восставших. В других местностях кружковые программы были весьма разнообразны, начиная от программы самообразования до террористической.

Везде в кружках в первый, подготовительный период их существования чувствовалась необходимость в пополнении и систематизации своих познаний. На юге велись беседы по экономическим и политическим вопросам, излагали по мере сил и возможности учения Прудона*, Луи Блана, Лассаля*, Родбертуса[336], Маркса, катедер‑социалистов[337] и др. Пропаганда между сослуживцами была весьма успешна. К сложившемуся ядру будущего кружка однородные элементы притягивались одни силою, так сказать, химического сродства, то есть в силу единства убеждения и согласия воль, другие просто примешивались механически. Эти последние элементы ассоциировались не по сходству, а, так сказать, по смежности. Такая готовность вступить в связь вне ассимиляции с целым объясняется служебным сотрудничеством, школьными связями, личной дружбой и товариществом. Товарищество – высшая добродетель военного человека – немыслимо без взаимной выручки. Тут‑то открываются сильные и слабые стороны военной кружковой организации. Отбившись так или иначе от союза, товарищ утрачивает активную силу, сохраняя, может быть, свою потенциальную ценность. Руководимые сердечным чувством или чужою волею, они, в одном случае, напр., при разгроме, делаются добычею сердцеведов‑прокуроров и следователей, а в лучшем случае неспособны к инициативе и не оценивают истинного призвания каждого рядового революционера состоять в готовности занять место выбывшего из строя главаря. Привитое службой беспрекословное, автоматическое повиновение воле старшего приносило в данном случае сомнительную пользу, несравненно более сомнительную, чем поведение по велению нравственного сознания. […]

Численный состав кружков на юге, достигнув известного предела (около 10 человек), не возрастал далее. Временными членами в двух пехотных кружках состояли строевые офицеры постороннего ведомства; предполагалось, что по возвращении в свои части, они станут ядром новых кружков. Кроме того, завязывались связи с некоторыми артиллерийскими частями в ближайшей местности. Южный же морской кружок вырастал не по дням, а по часам, так, что принял неудобные в конспиративном отношении размеры; но к предложению разделиться на части моряки отнеслись несочувственно. В декабре 81‑го г. приехал на юг лейтенант Александр Викентьевич Буцевич*, и от него мы узнали о возникновении повсюду военных революционных кружков и о существовании центральной группы. Познакомившись с нашей программой, он нашел ее недостаточной. Мы защищали свою программу, но он указывал на ее несостоятельность и доказывал, что, по смыслу своего существования, военная организация должна носить боевой характер; что ее назначение – активное содействие партии «Народной Воли», и ее задача – готовиться к военному мятежу. Ему возражали, что увлечь за собою единичных солдат не трудно; но возмутить целые роты, батальоны, батареи возможно только при общем народном восстании, что тогда даже и недостаточная подготовка не помешает; а общее народное восстание – праздная мечта; что революционное движение в России до сих пор не имело массового характера, а являлось в виде частичных мятежных протестов; а потому единая практически осуществимая и достаточная задача наша – подготовить сначала отдельные части, затем (как предельное требование) целые гарнизоны к тому, чтобы они не подымали оружия против народа и народных защитников ни в каком случае. Эта программа‑минимум, и она исполнима, если не во всем объеме, то частично. Он же говорил, что наша программа‑минимум праздная мечта, что смешно говорить о подготовке армий и гарнизонов, да в этом и нет надобности. Бывают такие моменты в общественной жизни, когда нужно открыто и бесповоротно стать на ту или другую сторону, а не оставаться благородным свидетелем, так сказать, между молотом и наковальней; подготовить одну, две роты, батарею, эскадрон к открытому возмущению легче, чем осуществить наши неопределенные и обширные замыслы. Одна рота, открыто ставшая на сторону возмутившихся, может принести неисчислимые услуги: напр. захватить арсеналы и передать оружие инсургентам, захватить пушки, пороховые погреба, обезоружить целые части, арестовать энергичных распорядителей усмирения, освободить политических заключенных. […]

В результате этих совещаний было присоединение двух армейских кружков, а затем и морского кружка к партии «Народной Воли». Кружковые программы двух первых кружков были изменены так: задача кружков – активная поддержка протестующих и восставших; главенство Исполнительного Комитета партии «Народной Воли»; непосредственное подчинение по специальным делам автономному военному центральному кружку; обязательство явиться в распоряжение военного центра по первому требованию. […]

23. Устав центрального военного кружка народовольцев [338]