О нартюрстхоиском эпосе ингушей и чеченцев

С незапамятных времен среди народов многонацио­нального Кавказа, на северных склонах Кавказского хребта, по правому берегу Терека и на восток до реки Аксая, проживают родственные по происхождению, общности исторического развития и культуре чеченцы и ингуши. Языки их, близкие по лексическому составу, грамматическому строю и фонетической системе, отно­сятся к вайнахской группе кавказских языков. Ингуши и чеченцы почти свободно понимают друг друга и сами себя называют «вайнах», а свой язык «вайнаьха мотт», т. е. чечено-ингушский язык. В силу того, что в языковом, социально-экономическом, бытовом и других отношениях ингуши и чеченцы имеют много общего, справедливо го­ворить о чечено-ингушском фольклоре, где общность про­является не только в тематике, в народных идеалах и мировоззрении, но также и в системе художественно­изобразительных средств, приемах и стиле. Глубоко правы Д. Д. Мальсагов и X. Д. Ошаев, которые утверж­дают единство чечено-ингушского фольклора. Они отме­чают, что каждое значительное произведение, в какой бы части Чечено-Ингушетии оно ни было создано, становилось достоянием всего народа, хотя одни произведения могли бытовать в большей степени в одних районах, другие — в других^[341].

Интерес к фольклору вайнахов впервые был проявлен в ту пору, когда началось интенсивное изучение истории, этнографии и устной словесности кавказских горцев.

Собиранием и изучением фольклора занимались не только представители демократической части русской интелли­генции, но и образованные ингуши и чеченцы. Образцы народной поэзии вайнахов публиковались в таких доре­волюционных изданиях, как «Сборник сведений о кавказ­ских горцах», «Сборник материалов для описания мест­ностей и племен Кавказа», «Этнографическое обозрение», на страницах газет «Кавказ» и «Терские ведомости».

Первая публикация образцов вайнахского эпоса содер­жится в статье тушинца² И. Цискарова «Картина Туше- тии» ³, носящей общий этнографический характер. Здесь помещен отрывок об узнике Амирани, прикованном к горе за какую-то дерзость против творца вселенной. Через несколько лет И. Цискаров публикует три тушинские песни⁴. Одна из них записана русскими буквами, а две другие — грузинским алфавитом.

Большое внимание к истории, языку и фольклору вай­нахов проявили прогрессивные русские ученые и писа­тели.

Ранние записи лирических песен на чеченском языке принадлежат JI. Н. Толстому, который зафиксировал их в 1852 г. со слов своих кунаков — Садо Мисирбиевд и Балты Исаева⁵. Тексты этих песен прокомментированы

Н. Ф. Яковлевым⁶ и получили весьма высокую оценку.

Значительное место в истории изучения и публика­ции устно-поэтических произведений вайнахов принадле­жит первому ингушскому этнографу Ч. Ахриеву. Он опуб­ликовал на русском языке 12 нарт-орстхойских сказаний и свыше десяти сказок героического характера. Отсут­ствие письменности у вайнахов фактически делало не­возможным публикацию текстов на ингушском языке. Печатая тексты сказаний в адекватном русском переводе, Ч. Ахриев дает, где это необходимо, подробные коммен­тарии, оставляет многие выражения и целые фразы на ингушском языке, сопровождая их разъяснениями или буквальными переводами. Большинство нарт-орстхойских сказаний Ч. Ахриев записал в горной Ингушетии в течеиие 1868—1870 гг.

 Тушинцы родственны чеченцам и ингушам.

 «Кавказ». Тифлис, 1846, № 50.

 Там же, 1849, № 38.

JI. Н. Толстой. Полн. собр. соч., т. 46. М., 1937, стр. 89.

 Н. Ф. Яковлев. Несколько слов о чеченской и ингуш­ской народной песне. — «Сердало». Орджоникидзе, 1927, № 63 (на ингуш, яз.).

 В ряде случаев он указывает место и время записи произведений, но ничего не сообщает о сказителях. Записанные им сказания, несомненно, слу> жат ценным источником для нартоведов. Ч. Ахриеву принадлежит и заметка о нарт-орстхойском эпосе ингу­шей^[342] (о ней будет сказано дальше).

Более поздние публикации нарт-орстхойских сказаний на ингушском языке^[343] позволяют утверждать, что пере­воды Ч. Ахриева точно передают содержание и стиль подлинников.

Это с наглядностью подтверждают и записи Б. Далгата, произведенные 20 лет спустя, по следам Ч. Ахриева в тех же аулах и от тех же, видимо, сказителей — 100-лет- пего Казбыка Казиев Хабиева Буржаева и 60-летнего Ганыжа Абыев Келигова Фалханова^[344]. Б. Далгат сообщает паспортные данные о сказителях, приводит их полную биографию. Некоторые его записи являются вариантами ахриевских; другие — такие, как «Рождение Сеска Солсы», «Сеска Солса и Охкар Кант», — записаны впервые.

Особый интерес представляет малоизвестное сказание «Рождение Села Саты», записанное Б. Далгатом от скази­теля Ганыжа Абыев Келигова Фалханова в конце про­шлого века. Адыго-абхазской версии сказание о рождении Села Саты (Сатаны, Шатаны, Сатаней)^[345] неизвестно, в осетинском эпосе она — дочь водной и небесной стихий.

В этом мифологизированном сказании иарт-орстхойцы выполняют весьма пассивную роль, а действующими ли­цами являются боги. Напомним, что в ряде случаев и Сеска Солса наделен божественными качествами, ибо он произошел «прямо от бога». Данный вариант — единст­венный среди кавказских яартовских сказаний, в котором Села Сата фигурирует не как мать Сеска Солсы или его возлюбленная, а является дочерью бога грома и молнии Села.

Ярко проявились в сказании «Рождение Села Саты» и богоборческие мотивы. Безымянная мать Села Саты перед смертью просит нарт-орстхойцев оградить ее от притяза­ний насильника Села. И это говорится в народном произ­ведении ингушей, которые сто лет тому назад (а сказание записано в 1891 г.) еще поклонялись этому божеству, с исполнением определенных языческих ритуалов. Обряд этот в пережиточной форме среди вайнахов исполнялся до 30-х годов нынешнего века в сопровождении песни «Мустагударг» ^[346].

В этой песне люди вымаливают у главного бога (даьла) и у бога грома и молнии (Села) дождь и просят хороший урожай, чтобы колосья были величиной с хвост кошки, а семена — размером с хвост лани.

Если в таких широко известных сказаниях, как «Ами­рани» и «Прометей», их герои похищают огонь для лю­дей, обрекая себя на вечные муки, то в «Рождении Села Саты» Сеска Солса намеревается убить самого бога Селу, стреляет в него из лука и ранит его, а бог трусливо убе­гает. В другом сказании рассказывается о том, как Сеска Солса схватил бога Селу и поломал ему бока, после чего буря и гроза утихли^,’^[347].

Б. К. Далгат посвятил эпосу вайнахов исследование ^[348], в котором анализирует нарт-орстхойские сказания и пре­дания ингушей героического содержания и определяет общекавказскую принадлежность основных нарт-орстхой­ских героев в сопоставлении с героями нартских сказаний других народов Кавказа.

В те же годы чеченец-этнограф У. Лаудаев в работе «Чеченское племя» ^[349] опубликовал в русском переводе два нарт-орстхойских сказания. Эти записи народных произ­ведений представляют известную ценность как первая фиксация сказаний о нартах на территории Чечни (время и место записи сказаний У. Лаудаев не указывает). Пер­вое из сказаний напоминает вариант «Об изобилии зем­ном», второе же повествует о «нарте» Науре (мифическом основателе селения Нижний Наур), убивающем «нарта» Гожака с целью овладеть его женой.

Не повторяя сюжетов, записанных Ч. Ахриевым и Б. Далгатом, известный просветитель Т. Эльдерханов опуб­ликовал на чеченском языке несколько сказаний и сказок, сопроводив их подстрочным и литературным переводом^[350]. Публикация выполнена на высоком научном уровне; к сожалению, отсутствуют паспортные данные о сказите­лях, от коих они записаны. Ко всем текстам Т. Эльдер- ханова JI. Г. Лопатинский приводит подробные коммен­тарии лингвистического характера, дает анализ чеченских сказок в сравнении с русскими, характеристику их основ­ных образов и т. д. Следует, кстати, заметить, что в че­ченских сказаниях или, вернее сказать, в героических сказках, нарты отождествляются с великанами. Достаточно сравнить аварскую сказку «Морской конь»^[351] с чечен­ской— «О Хане Г.аммалте» ^[352] (а эти примеры можно уве­личить), и станет ясно, что словом «нарты» в них име­нуются великаны, ничего общего не имеющие с героями общекавказского нартского эпоса, но напоминающие великанов дагестанского сказочно-богатырского эпоса.

Прекрасным подтверждением этому служат слова П. Услара, большого знатока фольклора северокавказских народов, отмечавшего, что по мере удаления от Централь­ного Кавказа на восток нартский эпос предается забвению, а сами герои превращаются в великанов. Вывод этот никем до сего времени не опровергнут, более того, все последующие фольклорные записи и некоторые исследова­ния подтверждают верность наблюдений П. Услара^[353]. ⁴

Данные чечено-ингушского нарт-орстхойского эпоса использовал в своих работах и Вс. Миллер. В «Осетин­ских этюдах» он упоминает о «нартах» вайнахов: «Из из­данных материалов по народной поэзии горских народов видно, что нарты и сказания о них так же хорошо изве­стны и другим, соседним с осетинами, народам Северного Кавказа, чеченцам, балкарцам и особенно кабардинцам» ¹⁹. Если в данной работе Вс. Миллер справедливо констати­ровал, что «нарты» хорошо известны чеченцам (до рево­люции ингушей называли чеченцами. — А. АГ.), то не­сколько позже в «Кавказско-русских параллелях», ссы­лаясь на Ч. Ахриева, он отметил: «Что касается чеченцев, то их нартские сказания находятся под влиянием осетин­ских», исходя лишь из того, что «постоянное жительство нарт-орстхойцев есть соседняя с Чечней Осетия, именно Санаби»¹²⁰. Указание о том, что нарт-орстхойцы прожи­вали в Санаби, дало повод Вс. Миллеру и некоторым дру­гим исследователям говорить об «осетинском влиянии» па эпос вайнахов.

Между тем никак нельзя недооценивать самобыт­ность и оригинальность чечено-ингушских иарт-орстхой- ских сказаний. Их самостоятельное бытование ни в коей мере, на наш взгляд, не объясняется местожительством нарт-орстхойцев и совершаемых ими походов (во всех сказаниях они являются пришельцами, и в эпосе это явно подчеркивается), а, наоборот, лишний раз подтверждает самобытность нарт-орстхойских сказаний ингушей и че­ченцев. В них встречаем сюжеты, которые неизвестны нартским сказаниям других народов Кавказа, хотя мы не должны забывать и о многих общих мотивах нар- тиады.

После победы Великой Октябрьской социалистической революции, в 1923 г., впервые в истории ингушского на­рода на родном языке вышла газета «Сердало» (Свет), а с 1925 г. стала выходить и чеченская газета «Серло» (Свет); эти газеты сыграли большую роль в свершении культурной революции в Ингушетии и Чечне.

В 30-е годы Ингушским литературным обществом в Орджоникидзе издаются фольклорные сборники, в ко­торых встречаются и нарт-орстхойские сказания. Ингуш­ский поэт Т. Беков опубликовал в одном из таких сбор­ников замечательное сказание «Ачамза-боарз» (холм или курган Ачамаза) ²¹. В этом интересном ингушском сказании встречаются первые упоминания о героях Ачамазе, Нярт Нясаре и Нярт Орстхо ^[354].

 Вс. Миллер. Осетинские этюды, ч. I. Осетинские тексты. М., 1881, стр. 8.

 Вс. Милле р. Кавказско-русские параллели. — «Этногра­фическое обозрение», 1891, № 3, стр. 177.

 Т. Б е к о в. Ачамза-боарз. — «Литсборник». Ингушское ли­тературное общество. Орджоникидзе, 1931, стр. 45—50 (на ингуш, яз.).

 Любопытно, что сюжет ска­зания не совпадает ни с одним из сказаний кавказских народов. Главным героем его является Ха, сын Лоама. Ха отбивает свою невесту у князей Салой и погибает в борьбе против Сеска Солсы, ногайских и салойских кня­зей. С большой любовыо в сказании «Ачамза-боарз» обри­сованы образы безымянной матери Ха и его невесты, которую постигает участь любимого. Сказание сопровож­дает небольшой комментарий.

В этом же сборнике помещена и нарт-орстхойская песня, записанная Ф. Мальсаговой от сказительницы Бер- сановой из села Нясар-корт. Она напевала ее под акком­панемент чондырга^[355]. Публикация дана в нотной записи, сделанной композитором Е. Колесниковым^[356].

В песне прославляется любовь к земной жизни п со­зидательному труду, в ней много солнца и радости. Села Сата — дочь языческого бога грома и молнии — прослав­ляется как искусная швея; мусульманские пророки (пайхмар) — уподобляются землепашцам. С грустью упо­минается и голубь Сеска Солсы^[357]. Ингуши до сего вре­мени лесного голубя называют «Солса кхокха», т. е. «Солсы голубь». В другом сборнике опубликованы два одноименных сказания «Колой Кант». Ценность их прежде всего в том, что они приведены в оригинале на ингушском языке, а одпо из них имеет и паспортные данные о сказителе. Первое сказание «Колой Кайт»^[358] записал Jlopca Ахриев со слов Гудиева Абдурахмана из соления Мужичи в 1930 г„По своему сюжету оно почти полностью совпадает со сказанием «Колой Кант»^[359], запи­санным Чахом Ахриевым. В поздней публикации вместо нарт-орстхойцев и Сеска Солсы действуют уже черкесские князья (свидетельство постепенной деформации эпиче­ского сказания). Второе сказание — «Колой Кант»^[360], включенное в сборник, записал Абдулвагап Аушев. Пас­портные данные о сказителе и место записи не указаны. Вариант очень близок к тексту, записанному Ч. Ахрие­вым; представляет интерес прежде всего стиль и весьма архаический язык его. В публикации Чаха Ахриева гово­рится, что Терек стал многоводным по молитве Сеска Солсы, а в данном варианте — по просьбе одного путника, желавшего предотвратить столкновение между нарт-орст- хойцами и Колой Кантом; иначе говоря, в сказании пре­валируют миролюбивые мотивы.

В 30-е годы в Чеченском музее в г. Грозном велась большая работа по сбору и изданию^[361] народных произве­дений; к сожалению, изданные сборники не содержат ни одного нарт-орстхойского сказания.

Неутомимо изучает народную словесность ингушей и чеченцев известный археолог-кавказовед JI. П. Се­менов. Он свидетельствует широкую распространенность нарт-орстхойских сказаний вайнахов. «В каждом горном селении, — писал Семенов, — можно услышать сказания о нартах» ^[362]. JI. П. Семенов привлекал данные нарт-орст- хойского эпоса ингушей и чеченцев прежде всего для под­тверждения археологических разысканий в торной Ингу­шетии^[363].

В 1934 г. Чеченская и Инщпская Автономные области были объединены в Чечено-Ингушскую Автономную область; в столице ее —г. Грозном —на базе двух институтов — ингушского и чеченского — был создан Научно- исследовательский институт истории, языка, литературы и искусства. В 1937 г. писатели С. Бадуев, О. Мальсагов, А. Нажаев и др. собрали богатый фольклорный материал, который и составил значительную часть сборника «Че­чено-ингушский фольклор», где помещено семь «нарт­ских» сказаний. В издании сборника не смогли принять участия сами собиратели фольклора; этим и следует объяснить некоторые его существенные недостатки. Так, например, сказания, вошедшие в раздел «Нартский эпос» ^[364], приведены без паспортных данных, не указано, приводятся ли эти материалы впервые, или они перепеча­таны из других источников, не все сказания, включенные в;этот раздел, можно считать нартскими (нарт-орстхой- скими).

В 1940 г. ингушские писатели Х.-Б. Муталиев и X. Ос- миев издали сборник «Ингушский фольклор»^[365]. В него вщпли ценные по качеству и разнообразные по жанрам фольклорные произведения. На первых страницах сбор­ника помещены ранее неизвестные нарт-орстхойские ска­зания «Барахой Кант», «Нежно любимая Альбика», «Сиска Оолра» и вариант сказания о «Колой Канте». Все тексты имеют документацию.

| Наиболее полно нар"т-орстхойские сказания представ- лёны в сборнике «Радость сердца» ^[366]. Собрал их известный кавказовед проф. Д. Д. Мальсагов. Здесь встречаются варианты уже известных сказаний, в частности записан­ных Ч. Ахриевым, — такие, например, как «Сеска Солса и|вдовая старуха», «Как погибли нарт-орстхойцШ» и «Ко­лой/ Кант». Многие сказания содержат малоизвестные сюжеты о новых героях — таких, как Селий Пирьа, Кинда Шоа, Пхагал Бяри и др. Все они приведены на ингушском языке, но отсутствует паспортизация. Среди материалов из личного архива Д. Д. Мальсагова мы обнаружили точ­ней научный аппарат к этим текстам.

_: Ранее опубликованные нарт-орстхойские сказания вайнахов включены в сборник «Чудесные родники»^[367], составленный чеченским писателем С. Арсановым. В дан­ный сборник вошли четыре сказания, ранее опубликован­ные в книге «Чечено-ингушский фольклор»^[368] («Невидан­ное дело», «Как погибли нарты Эрстхуо», «Сеска Солса и сторожевой воин», «Колой. Кант», «Ялхой-мохкское сказание» ^[369], «Орхустойцы и Ботоко-Ширтга» ^[370] и другие жанры устного народного творчества чеченцев и ингушей).

Сказания о нарт-орстхойцах представлены в сборнике далеко не полно: например, отсутствуют такие сказания, как «Сеска Солса и старуха-вдова», «Холм Ачамаза», «Сеска Солса и Селий Пирьа» и многие другие, а без них нельзя определить место, которое занимает чечено-ингуш­ский иарт-орстхойский эпос среди нартских сказаний других народов Кавказа.

Зпачение сборника снижают некоторые фактические неточности: имя героя Сеска Солса, например, передано как Соска-Солса. Форма «Сеска» наиболее употребительна сказителями и отвечает нормам вайнахского языка; де­фис же между именем отца и сына совсем не нужен, как, например, в русском «Евгений Захарович».

Собранный материал по нарт-орстхойскому эпосу (опубликованный и архивный) позволяет говорить о бо­гатстве и своеобразии эпоса вайнахов и некоторой сюжет­ной близости его с нартскими сказаниями народов Кавказа.

Как видим, записи и публикации героического нарт- орстхойского эпоса вайпахов имеют свою продолжитель­ную историю. Но все те сказания, которые были до сих пор изданы, еще не стали предметом пристального вни­мания исследователей, хотя чечено-ингушская народная словесность и, в частности, нарт-орстхойские сказания являются высокохудожественными произведениями, оснот ванными на лучших эпических традициях вайнахов.

Данные чечено-ингушского нарт-орстхойского эпоса использовались главным образом в работах сравнитель­ного плана (Г. Дюмезиль^[371], В. И. Абаев^[372], Е. М. Меле- тинский^[373]). Как правило, в этих работах в разных вари­антах повторяется тезис Вс. Миллера о том, что многие народы Кавказа, как позднейшие пришельцы, заимство­вали некоторые типы героев-нартов у кабардинцев или нашли их на новой родине, раньше их населенной осе­тинами ^[374].

Такие утверждения Вс. Миллера нуждаются в тща­тельной проверке. Нет никаких оснований предполагать, что чеченцы и ингуши как более поздние пришельцы за­имствовали некоторые типы героев у осетин и кабардин­цев. Свидетельства о том, что ингуши и чеченцы — древ­нейшие обитатели Северного Кавказа, содержатся в тру­дах средневековых авторов и в «Армянской географии VII века», а также в работах советских археологов, исто­риков и лингвистов^[375].

Предварительное исследование нарт-орстхойских ска­заний позволяет утверждать, что эпос вайнахов является глубоко самобытным и оригинальным. Справедливость этого может быть показана, конечно, лишь на основе сплошного сравнительного анализа всей совокупности вариантов нарт-орстхойского эпоса вайнахов.

В данной статье мы постараемся ответить на ряд во­просов, непроясненность которых ведет к неправильному истолкованию чечено-ингушского нарт-орстхойского эпоса.

Вот эти вопросы:

 Каково представление народа о нарт-орстхойцах? Составляют ли «нарты» и «орстхойцы» одну эпическую группу героев или относятся к двум разным?

 Кто такие, собственно, вайнахские местные герои-бо­гатыри и какое место они занимают в нарт-орстхойских сказаниях?

 Какова локализация нарт-орстхойского эпоса и эти­мология имен его героев?

Ученые-кавказоведы, анализируя устное поэтическое творчество вайнахов, в частности нартский эпос (для ска­заний ингушей и чеченцев более верным был бы термин «нарт-орстхойский» эпос), как на самый достоверный источник, ссылались на заметку Ч. Ахриева «Несколько слов о героях в ингушевских сказаниях». Ч. Ахриев отме­тил как отличительную особенность эпоса вайнахов то, что, в отличие от, например, осетинских сказаний, здесь речь идет как бы о двух типах героев — нартах и орст- хойцах. Он писал: «Во всех ингушских сказаниях и пес­нях героями являются нарты и орхустойцы ^[376], с противо­положными характерами. Первых изображают как людей в высшей степени добрых и нравственных, а потому не удивительно, что слово «нярт» сделалось между ингу­шами нарицательным именем» ^[377].

В известных нам сказаниях редко встречается само­стоятельно употребляемый термин «нярт» (нарт) или «орхустоец» (орстхоец), но если такая терминология имеет иногда место, то она, как правило, адекватна понятию «нарт-орстхоец». Дело в том, что «нярты» и «орхустойцы» всегда выступают как единое и нерасторжимое целое, а именно — «нарт-орстхойцы». Сеска Солса всегда пред­стает предводителем 60 нарт-орстхойцев. У ингушей есть даже выражение: «Пусть придет тебе на помощь Сеска Солса со своими 60 нарт-орстхо (йцами)». У чеченцев же говорят: «Вошел нарт-эрстхо (ец) с глазами (величи­ною) чаша-чаша, с зубами (величиною) серп-серп»^[378]. С появлением нарт-орстхойцев, говорится в одном из ска­заний, исчезла благодать с земли, а в другом — о том, что Сеска Солса гибнет за свои преступления вместе с 60 нарт-орстхойцами ^[379].

Ошибочность деления нарт-орстхойцев на «добрых нартов» и «злых орхустойцев», предложенную Ч. Ахрие- вым, отметил еще Б. Далгат. Он, напротив, считал нарт- орстхойцев одним типом героев и совершенно верно сравнивал их с героями-нартами осетинских и адыгских сказа­ний, убедительно показав при этом, что орстхойцев ни в коем случае нельзя отождествлять ни с адыгскими ины- жами, ни с осетинскими уаигами: в сказаниях ингушей последним соответствуют вамполы (великаны)^[380]. Однако и Б. К. Далгат ошибочно называл положительных героев Колой Кант, Охкар Кант и др. «ыарт-великанами».

В статье «У истоков искусства слова», предпосланной сборнику «Чудесные родники», В. Б. Корзун повторил тезис Д. Д. Мальсагова о том, что в чечено-ингушском нарт-орстхойском эпосе одно из первых мест занимают местные герои, добрые и могучие пастухи Колой Кант, Охкыр Кант и др., занявшие в нарт-орстхойских сказа­ниях то место, которое Сослан, Сосруко, Батраз и др. за­нимают в адыгском и осетинском эпосе. Однако

В. Б. Корзун, как и некоторые предыдущие исследова­тели, без всяких на то оснований «добрым и злым вели­канам противопоставляет нартов и неких эрстхойцев, вы­ступающих в союзе и под водительством Соска-Солсы и Ботоко-Ширтги» ^[381].

И. В. Тресков, анализируя чечено-ингушский эпиче­ский узел, вслед за Б. Далгатом справедливо подчерки­вает: «Деление на нартов и орхустойцев кажется не­сколько условным. Правильнее, видимо, было бы считать их всех нартами (нарт-орстхойцами. — А. М .), но разли­чать по поступкам, по той конкретной функции, которую они выполняют в чеченском (чечено-ингушском.— А. М.) фольклоре» ^[382] .

Вопрос о том, что нарты — это одни герои, а орст- хойцы — другие, даже не возникает у исследователей, знакомых с эпосом вайнахов на ингушском и чеченском языках. Из самих сказаний с совершенной очевидностью вытекает, что нарт-орстхойцы — одна эпическая группа, единый тип героев. К ним относятся: Сеска Солса, Ача- маз, Боткий Ширтка, Герминча, Патараз и другие герои, хорошо известные в нартском эпосе многих народов Кавказа.

Центральное же место в нарт-орстхбйском эпосе вай­нахов занимают местные герои, известные только чечено­ингушскому эпосу. Это Колой Кант, Кинда Шоа, Пхагал Бяри, Бийдолг Бяри, Барахой Кант и др. Они наделены только положительными качествами. Им присущи щед­рость, широкое гостеприимство, поддержка слабых, вер­ность слову и т. д. В столкновениях с нарт-орстхойцами они — всегда обороняющаяся сторона.

В Галгаевском ущелье до сегодняшнего дня сохрани­лась гора Колой (Колой лоам) и башня Колой (Колой г1ала). Ингушская фамилия (род) Колоевых считает своим родоначальииком-предком Колой Канта, а фами­лия (род) Барахановых — Пхагал Бяри^[383]. Из сказаний ясно, что это любимые герои эпоса.

Следует отметить, что если к местным героям народ относится с любовью и уважением, то к нарт-орстхойцам у него отношение двойственное. Иногда нарт-орстхойцы выступают совместно с местными героями. Например, в сказании «Жена Пхагал Бяри и нарт-орстхоец» гово­рится следующее: «В далекое старое время Пхагал Бяри, Колой Кант и Сеска Солса охраняли Галгай Коашке от врагов, наступавших с низу (равнины)»^[384]. А в сказанип «Сеска Солса и Кинда Шоа» Сеска Солса выдает свою дочь за Кинда Шоа, предварительно договорившись о вы­купе. Кинда Шоа, по уговору, «должен был выгонять из загона (хлева) упитанных синих белоголовых коров до тех пор, пока Сеска Солса пе улыбнется» ^[385].

Нарт-орстхойцам покровительствуют боги (их молитва в сказании «Колой Кант» доходит до богов); они сильны, их предводитель Сеска Солса рассекает шашкой скалы, его конь перепрыгивает через горы. С другой стороны, нарт-орстхойцы — корыстолюбивые и бесчестные люди, действия их не лишены коварства. Так, в сказании «Ко­лой Кант» Сеска Солса обманом угоняет баранту Колой Канта, а* в сказании «Вампол в Ассииовском ущелье» го­ворится о том, как он подлым образом убивает вампола, чтобы увести его жену.. В сказании «Жсрбаба и Сеска Солса» Жербаба ^[386] кормит своих гостей и, не зная, что они нарт-орстхойцы, говорит: «Когда на свете еще не появи­лись Сеска и Солса и его 60 нарт-орстхойцев (род обо­рвался бы их!), мясо и зерно, которое до них было, я при­готавливаю. Они, эти проклятые, пока не забрали беркат (благодать), на земле все было в изобилии» ^[387].

«По какому-то странному обстоятельству, местом дей­ствий как орхустойцев, так и няртов, служит Галгаев- ское ущелье, между тем постоянное жительство этих героев, как уверяет народное сказание, есть Осетия, именно Санаби» ^[388], — пишет Ч. Ахриев, удивленный ло­кализацией «непримиримых няртов и орхустойцев».

Действительно, если ареной действий служило Галга- евское ущелье, то стоило ли «нартам и орхустойцам» при­бывать сюда для борьбы, чтобы затем вновь возвращаться в Санаби? Все дело в том, что никакой борьбы «нарты» с «орхустойцами» не ведут и вести не могут, так как они составляют одну дружную группу, объединенную предво­дительством Сеска Солсы и именуемую общим названием нарт-орстхойцев. Но с кем же и против кого они ведут борьбу? Они ведут борьбу против местных героев-богаты- рей по всей нагорной Чечено-Ингушетии. Нарт-орстхойцы в большинстве случаев являются агрессивной стороной: они жаждут борьбы, подвигов и добычи, но местные герои (Колой Кант, Пхагал Бяри, Барахой Кант) всегда одерживают над ними победу. Но между нарт-орстхой- цами и местными героями в других случаях имеют место мир и дружба, гостеприимство и установление кровного родства. Все это говорит не о раздвоении нарт- орстхойцев, а о двойственном к ним отношении на­рода, ибо они выступают и как положительные герои, и как отрицательные.

Нарт-орстхойский эпос вайнахов привлек внимание участников нартской конференции в 1956 г. Некоторые исследователи вслед за Ч. Ахриевым утверждали, что в фольклоре вайнахов наблюдается раздвоение нартов на собственно нартов — добрых героев и демонических орху­стойцев. Дело в том, что в некоторых нарт-орстхойских сказаниях порою трудно бывает определить, какие герои относятся к нарт-орстхойцам, а какие — к местным героям-богатырям. Например, Нясар, Шоа у других кавказских народов выступают как нарты, а в эпосе вай­нахов они —местные герои-богатыри. Не следует поэтому смешивать двойственное (положительное и отрицатель­ное) отношение народа к нартам с искусственным раз­двоением их на не существующих в эпосе отдельно взя­тых «нартов» и «орстхойцев».

И, наконец, в нарт-орстхойском эпосе вайнахов встре­чается третий тип героев — вамполы, иногда одноглазые, ешапы (армянские вишапы), алмасы (лесные женщины). Сказания, где они фигурируют («Сеска Солса и вампол в Ассиновском ущелье», «Сеска Солса и тазовая кость» и др.) являются архаичными и носят явно фантастиче­ский характер. Видимо, эти сказания — наиболее древние среди нарт-орстхойского эпоса; они имеют некоторую общ­ность с древнегреческими мифами и эпосом народов Передней Азии. По сравнению с вамполами, местные герои и нарт-орстхойцы являются малышами, однако Сеска Солса одолевает хитростью глупых и наивных вамполов. Бывает, что вамполы дерутся и между собой, вырывая с корнями столетние чинары; они иногда имеют и жен- вампол.

Близко к вамполам примыкают и «великаны» в чечен­ских сказаниях, выступающие под именем нарт-орстхой­цев, но ничего общего с кавказскими нартами не имею­щие; они лишь «служат, как это верно отмечал П. К. Услар, синонимами великанов в самом общем значении» ^[389] .

Так, в сказании «Кхежиг» говорится: «В то время проживавший в Иласханюрте нарт-эрстхоец кричал дру­гому нарту, живущему на Брагунском хребте: «Э-эй! Брось-ка топор!».

Живущий на Брагунском хребте нарт-эрстхоец отвечал иласханюртовскому нарт-эрстхойцу: «Лови! Бросаю тебе топор!» (расстояние между Иласханюртом и Брагунским хребтом составляет километров 11—12) ^[390]. Как повест­вуется далее в сказании, нарт-эрстхойцы увели у Кхе- жига брата, жену и сестру. Когда Кхежигу удалось от­бить у них одну девушку, нарт-эрстхойцы попросили его вернуть им ее, обещая взамен любого пленника. Кхежиг ответил, что если они возвратят ему брата, то он выдаст им девушку⁵⁹.

Нарты (в данном сказании великаны) обладают неза­урядной силой. Самое же интересное, пожалуй, состоит во взаимоотношениях между обыкновенными людьми и нар- тами-великанами. Вначале эти отношения основываются на силе, а затем устанавливается перемирие, причем первый шаг в этом направлении делают нарты-великаны.

В другом, папример, сказании — «Иччархо и нарт» герой Иччархо отправляется в путь в надежде встретить достойных по отваге и силе противников. В одной из башен он встречает семь нарт-орстхойцев и их мать. Оберегая гостя от своих сыновей, мать семерых нарт-орстхойцев прячет Иччархо в подоле своего платья. Иччархо убегает от семи братьев и по дороге встречает нарта-великана по имени Гонча, который на семи кабанах мирно пашет землю. Иччархо молит о помощи Гончу, нарт-великан прячет его от семи братьев в дупле своего зуба и таким образом спасает. Затем он рассказывает Иччархо: «Нас было семь братьев, и самым хилым был я. Была у нас и одна сестра. Эту сестру увел у нас одноглазый нарт- эрстхоец Сарган» ⁶⁰. Уже из одного этого эпизода можно выделить великанов, обладающих неимоверной силой: а) семь братьев-великанов (нартов), которые, играя, пере­брасывают Иччархо из рук в руки, будто мячик; б) па­харь-великан (нарт) Гонча, такой огромный, что спрятал Иччархо в дупле зуба; в) одноглазый циклоп Сарган (тоже нарт) настолько велик, что без усилий зажарил на вертеле шесть старших братьев Гончи.

Мать семи нартов и Гонча встречают Иччархо друже­любно, а семь братьев желают его погубить, как в свое время Сарган погубил шесть братьев Гончи. По духу сво­ему к типу Гонча относится и Колой Кант, но последний не является великаном и в большинстве случаев высту­пает антиподом Сеска Солсы и его сподвижников нарт- орстхойцев.

69 «Чеченский фольклор. Нарт-эрстхойские сказания и сказки», т. III, стр. 82.

70 Там же, стр. 81.

Важной особенностью нарт-орстхойского эпоса вайна­хов является то, что места действия большинства его героев строго локализованы.

В Арамхинском ущелье расположена так называемая «гробница Солсы». Острые вершины Передового хребта, к западу от реки Ассы, называются: места, иссеченные шашкой Сеска Солсы (Сеска Солса тур дийтта моттиг).

Неподалеку от святилища Сеска Солсы встречается историческое название: «Вампала ч1ож», что означает: «Ущелье великана».

В сказании «Две дочери и мать» упоминается Док- кой-корта, Шатоевское ущелье, где, гарцуя, Сеска Солса перескакивает на коне с одного берега на другой; наличие болотистых мест объясняют тем, что здесь пасся конь Сеска Солсы.

Источник в горном ауле Накыст, по сказанию, образо­вался от удара копыт коня Сеска Солсы.

Перевал Лесистого хребта называется: «Перевал, где убит Сай (Сай вийна дукъ); сказание локализует здесь гибель этого героя.

Проникновением ислама можно объяснить и явную мусульманизацию некоторых сказаний. Вот одно из них: «Когда Сеска Солса почувствовал приближение смерти, поехал он проститься с родной страной. Ночь застала его в земле Галгай, в ущелье Ассы, у подножья Гяль-корта. Он слез с коня, стреножил его и уснул под камнем. Ночью к нему явился аллах и сказал: «Сеска Солса, ты завтра умрешь. Когда взойдет солнце, влезь на камень, под которым ты спишь, и помолись за свой народ... Проснулся Сеска Солса. Солнце всходило, и сотворил он первый намаз. Долго и крепко молился он, весь день не пил, не ел ничего и, когда кончил последний вечерний намаз — испустил дух. Теперь на камне остались выемки от ударов его лба, и место, где упирались руки» ^[391]. Этот камень носит имя Сеска Солсы; упоминание о нем встре­чается во многих сказках и преданиях вайнахов.

В Ассинском ущелье имеются сторожевые башни Га- гиевых, которые, как говорит сказание, охраняли от вторг­шихся с равнины врагов Сеска Солса, Колой Кант и Пхагал Бяри.

В центре плоскостной Ингушетии имеется речка Ня- саре, где жил, по сказанию, Нярт Нясар, прогнавший с равнины нарт-орстхойцев Ачамаза, Козаша и Германча.

В долине реки Арамхи вила гнездо благодатная птичка (фаьра). У ингушей говорят: «Будь благодатна для семерых сыновей» ^[392].

«Фаьра», — по мнению В. И. Абаева, — несомненно иранизм неосетинского происхождения⁶³.

На берегу реки Сунжи у селения Экажево имеется холм (курган) Ачамаза (Ачамаза-боарз), где, как гово­рится в сказании, была его крепость. Крепость нарт-орст­хойцев была и на берегу Камбилеевки-Козашка (Къозашка).

В Ингушетии встречаются названия местностей и свя­тилищ, связанные с именем бога грома и молнии Села: Бейни Села, Ауш Села, Дика Села, Морч Села и др.

Относя нартские сказания к той или иной эпохе, необ­ходимо наряду с анализом их идейно-художественного содержания проследить этимологию имен нартских героев.

Мы придерживаемся мнения, что независимо от того, возникли ли эти сказания среди народов абхазо-адыгской группы или в Осетии, у каждой народности Кавказа вы­рабатывалось свое собственное, неповторимое отношение к нартам. Яркий пример тому — вайнахские сказания о нарт-орстхойцах.

62 Выражение «Ворх во1а фаьрал йойла хьо» привожу из сва­дебной песни, в которой девушки восхваляют невесту, жениха и его родственников:

Даькъала йойла хьо Шайча кера.

Хьо даькъала ма йойла, — Хьан оал хетард? —

Из оала долча б1арга Сигале ма йойла.

Фаьрал йойла хьо Bopxl во1а, —

Хьо фаьрал ма йойла,— Хьан оал хетард? —

Из оала долча кога Лаътта ма хьешалда.

(«Ингушский

Будь ты на радость Белому ястребу.

Будь ты несчастна, — Кажется, кто так скажет! - Сказавшего глаз Пусть неба не увидит. Будь ты благодатной Семерым сыновьям,—

Будь ты не благодатной — Кажется, кто так скажет? - Сказавшего нога Пусть на землю не ступит.

фольклор». Грозный, 1940, стр. 138)

Термин нарт-орстхойцы (наьарт-ортсхой, наьрт-эрстхой, наьрт-орстхой, наьрт-орштхой, наьрт-аьртхой, наьрт- аьрашхой, аьрст-маьстхой) не встречается ни в одной другой версии нартского эпоса, кроме чечено-ингушской.

Само слово «нярт» (нарт) в вайнахском языке расши­фровке не поддается, но вторая его часть «орстхой», по мнению Д. Д. Мальсагова и X. Д. Ошаева, происходит от имени родоначальника Сослана-Созру