О свержении русскими князьями польского ярма

О чем Длугош и Меховский (гл. 14, стр. 81), Кромер (кн. 5) и Русские Истории  

В году Господнем 1134 русские князья, съехавшись в Киев, начали задумывать новые замыслы (stanowienia) против поляков, считая тяжким ярмом то, что польский монарх Болеслав Кривоустый часто вынуждал (wyciagnal) их к защите и помощи против своих и Польши врагов: Чехов, Мораван, Пруссов и Поморян, понимая также и то, что без них поляки не смогли бы выиграть ни одной войны.

А зачинщиком (powodem) этого был киевский князь Ярополк Владимирович, который на съезде других русских князей обратился ко всем с речью, которую (как Кромер описал ее по Длугошу) я привожу здесь по-польски.

Речь киевского князя Ярополка к другим русским князьям ¹⁶⁹ . Так как [мы], ясновельможные князья славного русского народа, на тяжких условиях и с неприятными обязанностями служим Польскому княжеству, [мне] не требуется пространно рассказывать об этом вам, которые родились для других приказов, а не для прислуживания, [и я этого] избегаю и [об этом] умалчиваю. И воистину верно, если присмотреться ко множеству наших подданных, которые, хотя и привыкли к подневольной службе и без опричного (oprricznego) владычества не смогли бы нормально прожить, однако сами видите, как им неприятны и эта служба, и ее смысл ¹⁷⁰ . Ибо кто же настолько терпелив, чтобы при здравом разумении мог вечно такое терпеть, и тяжкую подать платить, и в чужой земле далеко от отчизны без какой-либо своей надобности и выгоды постоянно воевать за [чужое] дело и под чужеземным командованием, вынуждаемый действовать (wydawac) при явной опасности, а плату за это берет другой, который не знавал опасностей и не получал ран. Но пусть это будет неволя и обязанность предков наших, которые из-за губительной жадности [своих] правителей и внутренних несогласий и раздробленности это бесчестье и ярмо сами на себя накликали и наложили, а наипрекраснейшее цветущее царство и государство русское поменяли на мерзость неволи ¹⁷¹ . Неужели мы не будем искать какого-либо [способа] это прекратить, избавиться и выпутаться из этой нужды, ибо я желал бы [скорее] честно умереть, чем позорно жить. О, знатные князья! Думаю, что и вы тоже. Наши предки сами положили свои шеи под ярмо, побежденные более внутренними [несогласиями], нежели польскими мечами, когда в гражданских войнах, залитые братской и отцовской кровью, сами себя обоюдно поражали и уничтожали. А потом одни против других просили и приводили польскую помощь: брат на брата, князь на князя, с собственным ущербом не меньшим, чем у противной стороны, на которую пошли войной, а в поляках, которых призвали на помощь, вместо помощников узнавали врагов. Неужели теперь, единодушно сплотив силы и будучи в согласии, мы того ярма не сломаем и с шеи своей не собьем! О, князья! Как будто бы мы не лучше (nie wiecej), чем чехи и венгры. А сами они, никчемные господа наши поляки, тоже очень важничали; однако, если поляки удачно вели дела и войны против чехов и венгров, то все это наша заслуга; они сильны нашими силами, а не своими. Наша молодежь, наша! Наше рыцарство из крепких молодцов на себе испытало первые и острейшие набеги и сокрушительную силу польских врагов, всегда встречая их лицом к лицу, а те давали себе поблажку (sobie folguja) и, завязав битву, уклонялись от нее. И если ни разу не было случая, когда можно было легко и без трудностей прийти к прежней нашей свободе и утвердиться в ней, то теперь нам воистину [выпало] счастье, а вернее, сам Господь Бог, которого мы славим более свято и порядочно, чем они, отдал [нам его] в руки ¹⁷² . Ибо поляки поставлены в затруднение и разобщены двумя крупнейшими войнами, венгерской и чешской, в которых, как в одной, так и в другой, никоим образом не победят и не выстоят, если мы лишим их своей обычной помощи и поддержки. Им только того и не хватает, чтобы еще и с нами воевать и наши силы сдерживать. А и вправду, князья! Если хотите быть мужами, я призываю вас не столько к истинной свободе, сколько к победе и к власти, к широчайшему и могущественнейшему господству. Если бы мы захотели, то они бы нам служили и за нас воевали, как мы для них издавна делали и исполняли. Можем быть уверены, что множество народа подданных нам русских земель, воспламененное ненавистью к постылой неволе и к польскому имени, [будет нам] во всем послушно. Смотрите только, чтобы им не стало известно о ваших приготовлениях к войне.

Киевский князь Ярополк — греческий Демосфен и Цицерон. Так окончил ту речь (oracia) Ярополк, князь киевский. Выслушав это, другие русские князья похвалили совет Ярополка, будто нового русского Демосфена и Цицерона, и сразу же все поклялись общей клятвой своей верой и достоинством и крестным целованием, наподобие греческой церемонии, и один другому подвердили это письменно (zapisami).

Cовещались потом о потребностях, расходах и о начале завязывания войны с поляками, однако решили схитрить и таить этот совет и [его] решения до того времени, пока подготовят все необходимое, что в первую очередь потребуется для столь великой войны.

Глава двенадцатая

О пленении хитрой уловкой Ярополка, князя Киевского и Владимирского, и о переправке его в Польшу.  

Когда известие об этих действиях русских князей дошло до Болеслава Кривоустого, воинственного и в то время грозного (ogromnego) всем соседним государствам польского монарха, [тот] сильно встревожился, особенно потому, что в то время вел войну одновременно и с чехами, и с венграми, и по поводу той третьей [войны] с русскими князьями [его] одолела не меньшая, а, пожалуй, даже большая тревога. Fama malum quo non aliud velocius ullum etc.   (Известие о беде, которая не так скоро случится ).

Петр Властович, граф из Ксонжа . Тогда [князь Болеслав] без промедления созвал панов польских сенаторов на сейм, советуясь, что делать и как уберечься от этого отступничества русских князей. И когда сенаторы высказывались, каждый в соответствии со своим мнением, сенатор Петр Властович (Wlostowicz), граф из Ксонжа (Xianza) ¹⁷³ , мудрый в совете, сказал, что поток не иссякнет, пока не заткнуть его источник, а дерево будет расти до тех пор, пока его не выкопать с корнем. Так и затеянные русскими отступничество и смута (rostyrki) не могут быть остановлены иначе, как первым делом лишить восстание против нашей власти (wybijania s posluszenstwa naszego) его главы, то есть князя Ярополка. И хитростью это сделать легче, чем явной войной, да и не помешает по меньшей мере отомстить им за их предательское поругание веры. Победа (przewaznosc) ¹⁷⁴ . А в доказательство этого Петр Властович сам взялся [за это дело], пообещав Болеславу, что благодаря его хитрости вся Польша сможет спать спокойно, [не опасаясь] русской войны.

И, взяв собой небольшое число слуг и верных дворян, которым доверился в этом деле, [он] поехал на Русь к Ярополку, придумав, что его обобрал и выгнал из отчизны жестокий тиран Болеслав Кривоустый, и там долгими речами стал пространно описывать его невыносимую жестокость и тиранство. И просил князя Ярополка, о ласковости и набожности которого он слыхивал и к которому бежал, чтобы тот согласился укрыть его у себя и защитить от этого жестокого тирана, который из-за своей безбожности не только соседним княжествам, но и всем своим польским подданным уже столь отвратителен, что они задумали и хотят выдворить его из страны.

Услышав это, Ярополк очень мило принял ляха Властовича, радуясь тому, что Господь Бог [своим] советом и замыслом дал ему подопечного (foritarza) и помощника для завязывания предстоящей войны с поляками. Начав издалека, [он] и сам стал жаловаться на Болеслава Кривоустого, что тот подговаривал некоторых князей восставать против него. А поляк Петр Властович тем более клялся, что на все готов, говоря, что вместе с ними тоже хочет отомстить за свои кривды безбожному Болеславу. И этим хитрым нахлебничеством (pochlebstwem) также пробрался в число тайных советников и полководцев Ярополка. Ярополк сразу же объявил об этом другим князьям и, сговорившись с ними, спешно замышлял войну против поляков. А когда случилось, что князь Ярополк с малым числом [спутников] отъехал в один сельский фольварк, Властович со своими людьми поехал с ним. И там, улучив момент для наилучшего исполнения своего хитрого умысла, когда Ярополк обедал, Властович, дав своим знак, схватил его и связал. Вот тебе и дезертир! Не верь дядюшке (Nie wierz wuju wujnej).  И, как барана, взвалив [Ярополка] на коня, вскачь помчался в Польшу, где для этого уже были расставлены кони и подготовлены перевозы ¹⁷⁵ . Киевский князь Ярополк захвачен хитрым фортелем.  И вот так во здравии доставил его Болеславу, а тот, похвалив Властовича за важнейшее дело, за его старание и веру, почтил его и одарил щедрыми дарами ¹⁷⁶ , а Ярополка приказал посадить под стражу в Кракове. Но в том же году племянник [Ярополка] Василько, князь Перемышльский, [вместе] с другими русскими князьями выкупил его большим весом (waga) золота, серебра и драгоценностей. И [Ярополк] был выпущен на отцовское княжение, Киевское и Владимирское, пообещав быть верным и покорным Болеславу. Но этого обещания не исполнил, ибо замышлял, как бы хитростью отплатить Болеславу за его хитрость.