Первые повяты и фамилии в Литве

Эрдзивил Монтвилович, князь Русский Новогрудский, заботясь о том, чтобы неожиданное свое счастье на престоле разделить с другими наследниками, сразу же тогда тем панам и рыцарям литовским и жмудским, которые были с ним и подле него, а особенно наиболее заслуженным, пожаловал владения в русских княжествах. Побратавшись и покумовавшись с русскими христианами, они заселили пустоши, которые лежали заброшенными после жестокого разорения царя Батыя. С тех пор и доныне в [отдельных] частях Литвы в каждом углу немало русских, некоторые из которых редко понимают по-литовски.

А трех виднейших жмудских панов из древнего рода римских отчичей этой шляхты, которых его отец Монтвил, князь Жмудский, давал ему как гетманов [для похода] против Руси, Эрдзивил, как и следовало, с природной княжеской щедростью вознаградил и щедро одарил своих особо заслуженных гетманов.

Кампей, Компотен, Кромпя или Струмпя взял удел над Ошмяной рекой. Сначала Кампею или Струмпе (Kampejowi albo Strumpiusowi), либо, как пишут другие летописцы, Кампаниусу (Campaniussowi) из герба Колюмнов, дал округ и остров со [всеми] пущами, где бы ни обегала их река Ошмяна, и всем этим и ныне князья, паны и рыцари владеют в Ошмянском повяте. И от того Кампея или Струмпиуса, но лучше Кампаниуса, истинного потомка рода Палемона, родился Гаштольд (Gastold) или Гастальдус, о чем, однако, свидетельствуют все летописи.

Фамилия Гаштольдов и ныне известна в Пьемонте (Piamoncie), лежащем между Францией и Италией, Савойскими (Safojska) землями. Один из них убил славного и дельного мужа, монаха кардинала в Будишине, опекуна Венгерского королевства. О Гаштольдах найдешь также у Волатерана, книга 5 в Hetruria и книга 22 в Аntropologia Castaldi (Gastaldi et Gastoldi) .  Также с фамилией тех, которые зовут себя Гастальди, и ныне есть несколько домов в Италии, из чего следует, что тот Кампей или Кампаниус (хотя некоторые летописцы, вероятно, из-за ошибки старинного письма, как это часто случается даже в Святом Писании, зовут его Струмпиусом) был истинный отчич ¹⁵⁴ из рода Палемона, из герба Колюмнов. А так как и сам он еще не переродился от римских обычаев к жмудской грубости, то и сына своего назвал итальянским именем Гастальд или Гастольт, и от этого Кампаниуса или Гастольда в Литве и на Руси пошли славные Гаштольды (Gastoltowie ).

Другому своему гетману Эвкшиусу или Эйсиусу (Ewxiussowi albo Ejsiussowi) из герба Урсинов Эрдзивил дал удел и весь округ с пущами, который ныне вместе с местечками по его имени зовется Эйкшишками. Как свидетельствуют все летописцы, от него родился какой-то литовский пан Монивид. Отсюда уже в разных домах разрослась и расплодилась Монивидова фамилия, о которой я не хочу ни судить, ни как-либо упоминать ¹⁵⁵ . Каждому милее свое собственное гнездо, в котором вывелся. Любому ясно, что гусак среди лебедей, хотя бы он и был самым белым, [выглядит], как удод среди куриц.

Третьему гетману Грависиусу или Гравжису (Gravisiussowi, Grawzyussowi) из герба Розы [Эрдзивил] дал те прилегающие волости, которые ныне по его имени зовутся Гравжишки (Grawziski), а от того [Гравжи] родился Довойна, как единодушно свидетельствуют все летописцы. И если бы кто-то из них захотел и тысячу [раз] пересмотреть и [что-нибудь] изменить, то не нашел бы иного, что от Струмпиуса или Кампаниуса [родился] Гаштольд, от Эйкшиса — Монивид или Мунтвид (Muntwid), от Гравжа — Довойно. А если кто-то захочет получше (dwornie) разузнать об этом, либо о родах, размножившихся от той фамилии, он найдет это в других моих книгах ¹⁵⁶ , где о том же исчерпывающе поведано виршами. Однако когда от простого рассказа требуется перейти к познанию истинной истории, лучше в какой-то мере притормозить перо. Ибо достаточно ныне найдется кукушек, которые свои яйца кладут в чужие гнезда, а когда те чужим трудом будут высижены и подрастут, тогда эта пташка и самого камышового работника, который их высидел и выпестовал, ощиплет и съест. Поэтому я подальше отпугиваю таких кукушек от своего гнезда.

 

О поражении Кайдана, царя Заволжского, гетмана Батыя или Бакея (Batego albo Bakejowego), Эрдзивилом над рекой Днепром, где в него Припять впадает  

Кайдан, царь Заволжский, гетман, либо товарищ царя Батыя (ибо так о нем пишет Меховский), при несогласии русских князей принудил их к выплате трибута либо дани и держал в русских княжествах своих баскаков или старост и сборщиков. Об этом царе Кайдане Меховский (кн. 3, гл. 39, стр. 135) пишет, что тот с царем Батыем воевал Польскую, Семиградскую и Венгерскую земли ¹⁵⁷.

 

Посольство от царя татарского к Эрдзивилу за данью. А вскоре [Кайдан] узнал, что новый князь Эрдзивил из жмудского народа, о котором он ранее и не слыхивал, завладел Новогрудским, Подляшским, Брестским, Дрогичинским и другими русскими княжествами от Вилии и аж до Мозыря ¹⁵⁸ . И послал к нему, как уже привык посылать к другим русским князьям, своих баскаков и сборщиков, требуя дани, доходов и подчинения от русских княжеств, которыми владел [Эрдзивил], чтобы [он] сразу все заплатил, как данник. Услышав про это, Эрдзивил задумался, а потом, отбросив в сторону постыдный страх ради милой вольности и бессмертной славы, задержал послов, обещая им наложенную дань быстро приготовить и отослать царю.

Эрдзивил, задержав татарских послов, собирает войско.  А сам в это время потихоньку считал и собирал русские войска (суля им прежние вольности, если окажут столь необходимую [помощь] против презренных татар), а также послал к брату Выкинту, князю Жмудскому, и Живибунду, князю Литовскому, моля о срочной соседской помощи ради взаимной братской любви. А когда к нему со всех сторон собралось уже немалое русское войско, пылавшее жаждой свободы, и прибыла помощь из Литвы и Жмуди, он сразу же тем послам в дани отказал.

 

Пара стрел вместо дани.  А царю Кайдану вместо золотых сокровищ послал пару стрел и, отправив их, сам за ними двинулся к Мозырю над Припятью. Там он получил известие, что царь Кайдан с ордой [находится] на той стороне, и для воевания и разорения русских земель должен переправиться через Днепр. И когда послы передали царю дерзкий ответ Эрдзивила и его подарок, пару стрел, Кайдан, разгневавшись на эту выходку своего данника (как он считал), сразу переправил войско Заволжской орды через Днепр.

Татары воюют Мозырьскую Русь.  Прибыв под Мозырь и распустив загоны для разорения русских земель, сам [царь] расположился лагерем над Днепром в устье Припяти (Perepiecy) ¹⁵⁹ . А Эрдзивил с Русью, Новогрудчанами, Слонимчанами, Пинчанами и с присланным жмудским и литовским войском, незаметно подобравшись лесными пущами, на рассвете со страшным криком ударил на татарский лагерь, во главе которого находился сам царь.

 

Битва Эрдзивила с царем Кайданом.  Татары, прирожденные удальцы, тоже мужественно оборонялись, защищая персону царя. Однако, беспечные и неподготовленные, они были сломлены подготовившимися к бою литовцами и руссаками, для которых речь шла о возвращении утраченной свободы, и там и сям разбежались в разные стороны по лесам, болотам и старицам (starzynach), да и на поле их полегло великое множество.

 

Поражение татарского царя Кайдана.  Сам царь с малой дружиной едва убежал, иные в Днепре и в Припяти потонули, а других, [воевавших] в загонах, после утраты головы руссаки легко погромили, [отбив] всю добычу и освободив пленников. И воротились в Новогрудок с князем своим Эрдзивилом, который с литовцами одержал первую победу над татарами ¹⁶⁰ .

 

Эрдзивил умер. Его сын Мингайло.  Вскоре после этого, уже в преклонных летах и покрытый славой, [Эрдзивил] умер в Новогрудке, а наследником в тех землях, которыми счастье наделило его в русских княжествах, оставил после себя сына Мингайла.

 

Умер Выкинт Монтвилович.  Незадолго до этого умер князь жмудский и куршский Выкинт Монтвилович, родной брат Эрдзивила, однако некоторые летописцы свидетельствуют, что он был убит на русской войне, а княжение по порядку наследования (przyszlo sluszniem przyrodzonym spadkiem) перешло к его брату Эрдзивилу, русскому князю Новогрудскому. А так как после той победы, одержанной над татарами, тот должен был отдать долг смерти, чего требовало его тело, то княжение Жмудское перешло тогда к литовскому князю Живибунду Дорспрунговичу герба Китавраса или Гипоцентавруса, зятю Кернуса по Пояте. Так княжество Жмудское и Литовское от герба Колюмнов по мужской линии (po mieczu) перешло к Китаврасам, хотя по женской линии (po kadzieli), то есть по [линии] Пояты Кернусовны, Колюмны при Китаврасе сохранялись вплоть до сыновей Ромунта: Наримунта, Довмонта, Гедруса, Гольши и Тройдена. И до сих пор Колюмны, начиная от Палемона, следуют по мужской линии с неразрывной генеалогией у всех литовских князей (а от них идут и русские князья ¹⁶¹ ) вплоть до Витеня или Виценя из Эйраголы и вплоть до последнего поколения Ягеллонов, как каждый может видеть в нашей Таблице или зеркале (zwierciedle) Хроники ¹⁶² .

 

Глава двенадцатая

 

Мингайло Эрдзивилович, князь литовский и русский, в Новогрудке второй, а в Полоцке первый  

По смерти Эрдзивиловой на княжение Новогрудское и Подляшское вступил его сын Мингайло. По праву отчича он владел также Брестом и всеми русскими краями от Вилии вплоть до истоков Немана, который начинается в пяти милях от Копыля. Неман начинается в пяти милях от Копыля, недалеко от Песков, местечка их милостей князей Слуцких. Я и сам бывал в этом месте.  

Вольности древних полочан. А еще он соседствовал и имел общую границу с Полочанами, которые в то время сами у себя вольно правили и ничьего верховенства над собой не имели. Только тридцать старейших мужей из центра своей республики (Rzeczypospolitej) привлекались для [решения] текущих дел и суда как сенаторы. Вече или сеймики. Государство полоцких горожан.  А чаще все собирались по зову большого колокола, который был подвешен в центре города, а там рядили о делах и потребностях своей республики и своих держав (ибо в то время полоцкие горожане сами владели русскими землями более чем на дюжину миль [вокруг] ¹⁶³ ).

Псков и Новгород Великий в то время пользовались такими же вольностями, которых они добились из-за несговорчивости, несогласий, внутренних войн и взаимных убийств своих русских князей, когда один другого сгонял с престола и убивал, как это выше показано в русской истории. А татары, когда поразили половцев, побили немало и русских князей, а потом, прибыв с царем своим Батыем, полонили и оставшихся. Псковичи и новгородцы завладели (posiedli) княжествами своих князей.  Из-за этого сильнейшие русские города, такие как Новгород Великий, Псков и Полоцк, без князей начали жить вольно и сами завладели княжествами своих князей, взяв за образец правления республику от славных греческих республик: Афин, Фив (Thebow), Спарты или Лакедемона и прочих, которые тоже не имели других поставленных над собой мужей, кроме тридцати судей эфоров  для совета о делах республики. Ибо митрополитами, владыками и архимандритами в Полоцке, Новгороде и Пскове в то время были греки, которых туда обычно присылали патриархи Константинопольские или Царьградские, как о том пространнее свидетельствуют русские хроники. И эти самые греки принесли также и республиканские обычаи управления: Афинские, Фиванские и прочее.

 

Причина первой литовской войны с полочанами.  А так как у подданных на свободе (при которой они не родились, в отличие от шляхты) растут рога, господа полочане, полагаясь на свои вольности, начали сразу же вызывать на войну соседей. Не в силах долее терпеть подобного своевольства, новогрудский князь Мингайло Эрдзивилович вступился за обиды своих подданных, которые они часто терпели от полочан на пограничье, и, собрав войско со своей Руси и с Повилийской Литвы, двинулся прямо на Полоцк, желая усмирить гордость [его] горожан. Услышав об этом, полочане сразу же велели ударить в колокол, отчего из посада и из окрестных волостей сбежался весь народ. А также из иных своих держав, которые до этого покорились Полоцкому княжеству, собрали несколько тысяч крестьян (chlopow). Построив это войско, эти тридцать мужей, сенаторов полоцких, двинулись из Полоцка против Мингайла, не желая ждать неприятеля [у себя] дома, и расположились лагерем под Городцом, своим замком. Городец, пригородок Полоцка.

 

Полочане поражены Мингайлом.  А Мингайло, двинувшись с литовцами и новогрудцами, с громким криком ударил на них с тем большей смелостью, что увидел крестьян без порядка и без военного снаряжения. Полочане, видя, что им грозит сильный противник, сразу обратились в бегство, а литовцы и русаки новогрудцы гнали их, били, секли и ловили по дремучим чащам. Потом спалили их замок Городец и, довершая победу, в тот же день подступили к Полоцку.

 

Мингайло взял Полоцк.  Видя это, встревоженный народ открыл ворота города и Полоцкого замка, добровольно сдаваясь князю Мингайле. Вот так Мингайло, укротив их городость, первым из литовских князей стал князем Полоцким и Новогрудским. А потом, проведя на обоих княжениях счастливый век, в седой старости и преклонных годах умер в Новогрудке, оставив после себя на два княжества двух сыновей: Скирмунта и Гинвила.

 

Князья Мингайловичи: Скирмунт Новогрудский и Гинвил Полоцкий, первый христианин в Литве  

Погребение Мингайла.  Скирмунт и Гинвил, учинив отцу [своему] князю Мингайлу достойное погребение, по языческому обычаю насыпали [над] его костями высокий курган неподалеку от Новогрудка. А потом Скирмунт, как старший, сел [на престол] в Новогрудке, отцовской столице княжества Русского и Повилийской Литвы.

 

Гинвил первым из литовских князей крестился в русскую веру.  Гинвил же, как младший, взял в удел Полоцкое княжество, счастливо правя в котором, взял в жены княжну Марию, дочь Бориса, великого князя Тверского ¹⁶⁴ , ради которой крестился в греческую или русскую веру, и дали ему при крещении имя Юрий (Jurgi). И это был самый первый князь из Литвы, ставший христианином. С псковитянами и смолянами [он] вел долгую войну и спор за прилегающие границы, а потом в незрелых летах своих (w niedoszlym wieku lat swoich) умер, оставив после себя сына Бориса.

 

Полоцкий князь Борис Гинвилович  

Князь Борис, учинив отцу приличествующее погребение по христианскому обычаю, с великой славой и рыцарской отвагой правил Полоцким княжеством. Желая оставить после себя вечный знак христианства, задумал строить церкви во славу Господа Бога и сначала построил в верхнем замке храм Святой Софии, то есть мудрости Божьей, по греческому обычаю и с немалыми расходами, как я и сам видел. В этом единодушно согласны все летописцы, собери их хоть тысячу.  Также и на Бельщине монастырь с украшенными башнями и церковь святых Бориса и Глеба красиво выложил в камне в четверти мили от Полоцка, как мне сдается (ибо не мерил, только видел). Трудно было мерить, ибо когда в 1573 году я там был проездом из Витебска, в то время  [это место] держала Москва.  А второй монастырь [Пресвятой] Девы [был] в верховьях реки Полоты в полумиле от замка, в котором Великий князь Московский держал свою ставку, когда осаждал Полоцк. Построил [Борис] и четвертую церковь Святого Спаса, и на это строительство по большей части из самой Лифляндии кирпич, известь, алебастр и другие потребные [материалы] за плату (kosztem) возили в стругах по реке Двине. Чему и ныне каждый найдет явное свидетельство: камень в Двине высокий, от нынешней Дисны, города, заложенного на нашей памяти ¹⁶⁵ , миля, а от Полоцка семь [миль], между Дрысой и Дисной, если плыть вниз [по течению Двины] к Риге. И на этом камне на русский манер (ruskim vyryty kstaltem) выбит вот такой крест: ¹⁶⁶ а под ним русскими литерами надпись того князя Бориса: Помоги Господи рабу своему, Борису сыну Гинвилову!  ¹⁶⁷ . Вот что мне рассказывал один купец из Дисны. Когда мы, несколько жолнеров из Витебска, в стругах ехали в Дюнамюнде над Инфлянтским морем, пришлось по случаю заночевать в том месте. Причалив струги к берегу, [мы] ездили к этому камню в челне, желая посмотреть на предмет глубокой старины (starozytna dawnosc rzeczy).

 

Граница Полоцкого княжества со старой Литвой.  Тот же князь Борис, как только закончил строительство во славу Божью, задумал установить такой знак нерушимых границ между Литвой и Полоцким княжеством ¹⁶⁸ . Борисов замок. И построил замок и город, названый от своего имени Борисов ¹⁶⁹ , над рекой Березиной, которую московский [царь] считает своей границей.

[Борис] вел также войны из-за общих границ со Смолянами, с Витебским княжеством и с Псковичами.

 

Князь Борис умер.  Потом полоцким горожанам вернул прежние вольности, которых их было лишил дед его Мингайло, чтобы сами судили себя на вече, а когда надо было сходиться на раду, звонили бы в большой колокол по обычаю Великого Новгорода и Пскова. И, будучи уже в преклонных годах, князь Борис умер и похоронен в замковой церкви Святой Софии, которую сам и построил.

 

Рогволод Полоцкий.  После него Полоцким княжеством правил [его] сын Рогволод (Rechwlod) c христианским именем Василий. Полочане заставили псковичей присягнуть.  Долгой войной он вынудил псковичей дать присягу и уступить некоторые волости, которые оторвали было от Полоцкого княжества. А потом много лет правил в мире ¹⁷⁰ , но вынужден был отдать долг смерти, призванный [ей] в урочный (zawity) год .

 

Параскева Полоцкая, княгиня-черница ¹⁷¹.  После него на полоцком княжении остался сын Глеб и дочь Параскева (Poroskawia), а та, дав Господу Богу обет блюсти чистоту и девичество, постриглась в черницы в монастыре Святого Спаса на реке Полоте, в котором жила семь лет, служа Господу Богу и переписывая церковные книги. Так о той Параскеве пишут летописцы русские и литовские. Летописцы о Параскеве.  Но потом рассказывают о ней нечто удивительное такими словами. А потом святая Параскева собралась в Рим и, живя несколько лет в Риме, прилежно служила Богу и там же умерла. И потом сделалась святой, которую звали Святая Праксидис, а по-русски Прасковья. А в Риме ей и церковь построена ее святого имени, и там ее тело и погребли. Так все летописцы одинаково свидетельствуют о той Параскеве, княжне полоцкой.

Сбивчивые суждения летописцев.  Но я старался с великим прилежанием и подвинулся на этот семилетний труд, чтобы литовскую, русскую, а также и польскую историю поведать миру (na swiat pokazal) не по домыслам, а по надежным сведениям. Вот так и о той Параскеве: немало [я] перебрал (zwartowal) церковных книг, из которых мог бы дознаться, какая такая святая Пракседа из полоцких княжон могла бы остаться в Риме, но нигде не мог такого найти. Эта народная история о святой Пракседе [сохранилась] лишь в священных преданиях и в крохотном отрывке: Praxedis virgo venerabilis Prudentis Romani filia, amissis parentibus etc.  Преподобная дева Пракседис, дочь римлянина Пруденция (не сказано, что полоцкого князя Рогволода), лишившись родных, с таким великим старанием, трудами и постоянством служила к пользе христианства, что содержала на свои средства много блаженных убогих и прочее. А было это в 140 году от Христа при 13 императоре Антонине, прозванном Пием, и папе Пие 10 ¹⁷², и неизвестно, был ли еще в то время Полоцк. О чем Волатеран в Антропологии (кн. 18) и Карион (кн. 3).  А потом [она] умерла, и священник пастор (Pastor) похоронил ее тело подле отца и сестры Потенцианы на кладбище Святой Присциллы на Виа Солариа (Ciminterio Priscillae S. in via Solaria etc. ) и прочее. Но Рогволод, отец Параскевы, лежит не в Риме, а в Полоцке, и не на кладбище Присциллы, а у Святой Софии. И этой Праксиде Римлянке ¹⁷³ , а не полочанке, наша римская церковь установила день почитания 26 июля. Об этом также читай у Волатерана в Antropologia , книга 18 и прочее.

Брат той Параскевы Глеб недолго потом правил полочанами, ибо в молодых годах должен был последовать на тот свет за отцом Рогволодом Василием и сестрой Параскевой (святой, если так хотят летописцы). [Он] похоронен подле отца в одной могиле в Полоцком замке у Святой Софии.

А полочане (ибо тот Глеб был последним потомком полоцких князей из Литвы и умер без потомства) стали жить себе по-старому вольно и управляться вечем, а пана над собой не имели..

Глава тринадцатая

О битве и о победе Скирмунта над князем Луцким в году 1220  

Писари Русских и Литовских Летописцев [174] были столь никчемными и безмозглыми, что писали свои историйки кое-как, не глядя, что им слюна в рот принесла ¹⁷⁵ , а лет, либо годов, когда что происходило, ни в одном месте не указывали. И не обращали внимания на то, что важнее всего отмечать дату каждого события, ибо без этого и сама история (которая является свидетелем, вершителем и учителем человеческой жизни), и все деяния доблестных мужей, за великие добродетели удостоенных вечной славы, обращаются в невесть что (niweczby). Вся история строится на упоминании дат и верной хронологии.  

Божьей милостью и я до этого дошел и, благодаря [своим] старательным историческим изысканиям, годы и верные даты (pewne czasy) в Летописцах, когда что происходило, а также сомнительные имена князей и [других] особ, мужественных и отважных, объясняю доходчиво и понятно, хотя мне это, видит Бог, далось с великими трудами.

Летописцы ведут свою речь так: А потом Скирмунт княжил в Новогрудке, и князь Мстислав Луцкий и Пинский начал воевать с князем Скирмунтом и т. д. Пойми, милый читатель, что тот Мстислав был не просто какой-то князь, а прежний монарх Киевский, именуемый Мстислав Ростиславич, который [был] на той несчастной войне 1212 года, когда татары, наведавшись сначала в дикие поля, поразили половецкие и всех русских князей войска. В то время они взяли в плен этого Мстислава Романовича, монарха Киевского, и с ним другого князя, Черниговского, как о том пишут Длугош и Меховский (кн. 3, гл. 31, стр. 120): Diffugientibus Polovciis acies Rutenorum disiiciuntur, plurimaque caede peracta bini Duces Mscziclaus Romanovicz Kiioviensis et Cirnieoviensis captivantur. (Прорвав строй половцев, рассеяли русских, а два вождя, Мстислав Романович Киевский вместе с Черниговским были взяты в плен) . О том же и Кромер (кн. 7). А так как упомянутый Мстислав был в плену у татар, то бежавший от поражения Владимир Рюрикович (как свидетельствуют также Длугош и Меховский) пришел в Киев и завладел киевской столицей. Ибо киевляне думали, что их пан погиб в битве, что ошибочно пишут и Ваповский, и Бельский.  А когда Мстислав Романович через несколько лет вышел из татарского плена ¹⁷⁶ и не смог получить своего киевского престола, то взял у Владимира Рюриковича по [взаимному] соглашению Волынское княжество, столицей которого в то время был Луцк ¹⁷⁷ , а к тому же и Пинское панство. Но на этом не остановился, ибо прежде был монархом. Здесь мы уже нащупали (domacali) верную дату ¹⁷⁸ .

В то время Владимир Рюрикович подговорил [Мстислава], чтобы, помимо своего удела, добывал себе Новогрудок, Брест, Мельник, Дрогичин, Гродно и другие отчичьи (ojczystych) русские замки у Скирмунта, князя Литовского и Русского Новогрудского. И когда [он] собрался с войском против Скирмунта Мингайловича, князя Новогрудского и Повилийской Литвы, тогда Скирмунт, усомнившись в своих силах, послал к Живибунду Дорспрунговичу, великому князю Жмудскому и Завилийской Литвы, прося его о немедленной помощи во внезапной войне. И Живибунд сразу же послал ему на помощь своего сына Куковойта со всеми силами Жмудскими и Литовскими.

 

Битва Скирмунта с князем Луцким.  Потом Скирмунт, соединив свои силы с Куковойтом Живибундовичем, двинулся против Мстислава Романовича, который с волынчанами, пинчанами, киевлянами и [воинами из] новогрудского княжества уже разорял пригородки около Бреста. А когда оба войска сошлись на этой стороне реки Ясельды (Jasialdy) ¹⁷⁹ , князь Мстислав сразу и оплошал (zfankowal), пинчане разбежались, киевская помощь тоже, волынцы за ними.

Мстислав Романович и русаки поражены литовцами.  И на поле боя, по лесам и широким полям множество их полегло убитыми, так что сам князь Мстислав Романович, потеряв все свое войско, c малой дружиной еле убежал в Луцкий замок. И заголосила Русь (как свидетельствуют летописцы) с великим плачем, что так много их войска было жестоко побито от безверной литвы.

 

Пинск и Туров взяты литовцами.  А Скирмунт, завершая победу, взял сдавшиеся [ему] Туров и Пинск, княжества Мстислава. И так как тот не [хотел] остаться при своем, а возжелал чужого, то и свое потерял. А было это в году от Христа 1220 ¹⁸⁰ . И тут, милый читатель, ты уже имеешь доказательно нами определенные хронологию, время и причины войн и княжеские родословные, [прежде] затемненные летописцами.

 

Живибунд Дорспрунгович умер.  После этой славной победы Скирмунт, почтив Куковойта различными дарами, с огромной благодарностью отправил его к его отцу. Но Куковойт, с великой славой вернувшись в Жмудь, застал отца Живибунда Дорспрунговича тяжело больным, ибо был он в летах весьма преклонных, так что потом скоро умер в очень глубокой и седой старости. И его жена Поята, дочь Кернуса, с которой [он] взял в приданое (za wiano) княжество Литовское и Керновскую столицу, незадолго до этого тоже умерла.

 

Идол Поята.  И сын Куковойт из родственной (wrodzonej) любви поставил ей для вечной памяти по языческому обычаю идола (balwan) над озером Жосла. Этого идола простые люди почитали как богиню, а когда идол сгнил, на его месте выросли липы, которые литовцы и жмудины тоже почитали священными (za bogi chwalili), распевая простые песни о Пояте вплоть до времен Ягелловых.

И знай, милый читатель, что о той Пояте один Летописец допустил ошибку, полагая, что та Поята была дочерью Куковойта, а она была матерью. И якобы та Поята после смерти своего отца Куковойта поставила ему идола на одной горе над Святой (Swieta) рекой, но ошибался, ибо тот столп (slup) над той рекой она учинила для [своего] отца Кернуса, с чем согласны все остальные Летописцы. Ни одному подобному [автору нельзя] верить, потому что в нескольких местах [он] явно уклонился (zfankowal) от истины, да и меня (что следует признать) ввел [в заблуждение] при издании «Гонца добродетели» ¹⁸¹ .

Так же было и in eo libro, quem latine sub titulo Discriptionis Sarmatiae Europeae, de vitis Regum Polonorum, ipsiusque Poloniae, Prussiae, Magni Ducatus Lituaniae, Russiae, Livoniae, Moschoviaeque ac Tartaricarum in hordas divisarum Regionum descriptione, moribus, gentium deductione, Principum gestis etc. anno 1573 exaravi, dum adhuc adolescens in Witebsca cuidam Italo cohortis pedestris praefecto familiariter adhae rerem, ac marte interdum respirante obscoena perosus ocia, ingenios musis operam nauvarem. (в той книге, которую под латинским названием Описание Европейской Сарматии с описанием жизни польских королей, а также описание районов Польши, Пруссии, Великого княжества Литовского, Руси, Ливонии, Московии и Татарской Орды, описание обычаев, переселений народов, деяний правителей, и прочее  я написал в 1573 году, будучи еще молодым человеком и [служа под началом] знакомого итальянского командира пехотного полка в Витебске , занимаясь этим в свободное время  ¹⁸² , почитая безделье недостойным и полагаясь на помощь муз).  

Однако Божьей милостью это теперь поправлено, когда в различных местах [я] достал с дюжину других Летописцев. К тому же in evoluendis multoties que enucleandis variis Historicis assiduo duroque superato labore optatam historiae Lituanicae con tigi metam. Omnia etenim conando et lente festinando docilis solertia vincit (в случае неуспеха труд по истории Литвы много раз перерабатывается, а различные исторические факты уточняются,чтобы достичь желаемой цели. Все это приводит к тому, что мастерство и скорость подачи материала постепенно увеличиваются).

А если кому-то иногда покажется, что упомянутая книга о Европейской Сарматии  , которую я писал в Витебске (о чем ясновельможный пан Станислав Пац, воевода витебский ¹⁸³ , и все тамошнее рыцарство хорошо осведомлены), мне не удалась, то пусть знает о том, что эта моя работа abortivum in immatura edenda prole passa est. Illius etenim nostri laboris cujus testem Deum opt: max: contra conscientiam meam appello, fructu, per quendam Italum, et eundem peditum in Witebska praefectum, frustratus sum, qui quamus ipse ne primis quidem musarum fontibus labra admouerit, et prorsus literarum expers fuerit praefati libri exemplar, ut populari satiaretur aura, sub nomine suo quibusdam verbi et sententiis (ut ipsius inventio inde appareret) facile immutatis, imprimendum dedit. Et sic nos non nobis. (в отношении публикации перенесла преждевременные роды. Тому, что этот труд, который я называю плодом, мой, свидетель Бог, а более всего моя совесть. Итальянский командир пехоты в Витебске, который не первый повторно припадал к источнику вдохновения, очень разочаровал меня тем, что задумал попросту переписать вышеупомянутую книгу, даже не имея полной ее копии, чтобы выпустить в свет под своим собственным именем. Некоторые слова и предложения (свидетельствующие о том, откуда они взяты), можно было слегка изменить, печатникам за это заплатили. Вот так наше не нам [досталось]).  

Не для себя волы тяжелый плуг таскают,

 

Не для себя мед пчелы собирают,

И пташки не себе птенцов в гнезде выводят,

 

И овцы не в своей лохматой шерсти ходят,

Не яблоне плоды вкуснейшие достались;

 

Вот так и люди, что за труд тяжелый взялись.

 

Пока мы тут писали и трудились,

 

Другие нашей славой похвалились.

В павлиньи перья раз ворона нарядилась,

 

Решила: сорван куш, и сразу возгордилась.

 

Но ясно, что успех так просто не дается:

 

Павлин расправил хвост, ворона в угол жмется.

Лишь мастер сам свой труд представит вам достойно,

 

Халтурщик [partacz] в уголке пусть посидит спокойно.

 

Multa tulit puer sudavit et alsit, Abstinuit Venere et Bacho, Qui Pifia cantat. (Ребенка берегут от многого: от жары и от холода, от Венеры и Вакха, о которых поет Пифия).  Только у Юпитера, как у бога, вышло, что стоило один лишь раз ударить по голове, как сразу у него из мозга выскочила вдруг дочка, панна Минерва, богиня наук ¹⁸⁴ . Но мы не Юпитеры, нас надо не раз по лбу стукнуть, если кто-то хочет что-то сделать с мозгами. Я, однако, Господь Бог [свидетель], не сомневаюсь, что впредь author fruetur debito, et plusquam iuste promerito honore,  когда tempus veritatis parens eam ipsam veritatem e tenebris in lucem iducem (автор будет наслаждаться должным почтением и заслуженной им честью не только когда время породит правду и истина выйдет на свет). А того, который приписал себе все то, над чем не работал, да и мозги (ingenium ) его для этого не годятся, если спросить, как он понимает то или иное, confundetur, et six suo iudico so rex peribit, etc. (ему будет стыдно, ведь судить его будут шесть представителей короля  ¹⁸⁵ , и так далее). Но приступим теперь к [нашему] рассказу.

Далее тот же летописец той Пояте Кернусовне приписывает (kladzie) в мужья некого Кирусса или Гедруса, князя Дзялтувского (Dziewaltowskiego), но другие летописцы, хоть бы я и тысячу их согласовывал (concordowal), не упоминают никакого другого Гедруса, кроме одного лишь сына Романа или Ромунта герба Китаврас, от которого пошел род князей Гедройцких. А его братьями были Наримунт, Довмонт, Тройден, Гольша, как о том будет ниже.

Глава четырнадцатая