О заложении Гедимином Старых Троков и Вильна в 1321 году

Гедимин Витенесович, великий князь литовский, стремясь отвлечься от минувших трудов военного времени охотой на различных зверей, собрался в Кернове с придворными и всеми своими охотниками и для лучшей потехи и самой главной охоты заехал в глубокую лесную чащу. А когда на охоте ему повезло, [и он] натешился и наловил [дичи], то своих дам, дворян и охотников угощал в поле под тентами (kotarchami) в пяти милях от Кернова между реками Вакой ³² и Вилией.

Построены Старые Троки и почему названы Троками.  И приглянулись ему это место и поле, не так уж хорошо подходившее для замка ³³ , как ему понравилось по тому, что он наловил в этом месте и в окрестных полях и лесах. И тут же известив об этом по волостям, построил там замок, который укрепил рвом и валом и назвал его Троки, потому что всю живность: зайцев, лис, куниц и прочего мелкого зверя и птицу как дворяне, так и осочники ³⁴ , охотники, поварята и пажи (chlopieta) вволю (pelno) били около Тарчаков ³⁵ , навязывали в троки  ³⁶ и навешивали перед собой, за собой и по сторонам, накладывая также полные возы лосей, оленей, косуль и другого крупного зверя.

Столица из Кернова переносится в Троки.  И из-за той удачной охоты, видя в том для себя счастливое предзнаменование (ибо в то время литовцы, по римскому обычаю, никакого дела не начинали без ворожбы) тогда же перенес столицу княжества из Кернова в только что построенные Троки, которые ныне зовутся Старыми Троками ³⁷ по отношению к Новым, потом построенными его сыном Кейстутом, как о том ниже напишем. И с того времени столица, что была заложена в Кернове при древних литовских князьях и особенно Кернусе Куносовиче, втором потомке Палемона из римских князей, и город, и замок, как ныне видим, исчезли под бременем нависших лет, а новая столица литовских князей появилась в Троках, но была там недолго.

Ибо вскоре после этого Гедимин, по привычному обычаю поехав на охоту, устраивал оступы ³⁸ над берегами реки Вилии, которые в те времена заросли огромными лесами и чащами, густыми и страшными развесистыми зарослями, служившими лишь логовом укрывавшегося здесь разного зверья, как крупного, так и мелкого. Итак, Гедимин забавлялся охотой и, переезжая со всеми своими охотниками и дворовой свитой с оступа на оступ, приехал на жертвенное жеглище своих предков в четырех милях от Старых Трок, где в Вилию впадала река Вильна. Это жеглище, то есть место сожжения тел литовских князей и виднейших панов, основал было на этом месте Свинторог, а после него сын его Гермонт, как о том уже писали выше. Здесь литовские жрецы по языческому обычаю также приносили своим богам жертвы за души умерших князей (ибо сильно заботились о бессмертии души, о судном дне и о воскрешении мертвых), и на том месте стараниями приставленных для этого жрецов днем и ночью, не переставая (как и в Риме был обычай церемонии богини Весты), непрерывно горел вечный огонь. И этот огонь литовцы и жмудины, пруссы и латыши (Lotva) славили и чтили как оcобенного бога.

Гедимин застрелил тура.  И там около вышеупомянутых жеглищ в пуще между горами, которые охотники ныне зовут Лысыми, Гедимин помимо многих других зверей подстрелил тогда из самострела (s kusze) огромного тура. А убил его на той горе, где ныне Верхний виленский замок, и от того тура эта гора и ныне зовется Турья гора, а шкура его и рога, оправленные золотом, долго хранились в казне как настоящие сокровища вплоть до времен Витольдовых. Витольд же на важных беседах и чествовании иностранных послов при всем народе пивал из тех рогов, и один из них в качестве величайшего дара подарил тогда римскому императору и венгерскому королю Сигизмунду на том славном съезде королей и князей в Луцке в 1429 году, как о том будет ниже. А теперь закончим предшествующий рассказ.

Сон Гедимина.  Увлекшись охотой и знатно потешившись от тура, убитого собственной рукой, Гедимин замешкался [с возвращением] в Троки, а вечер уже кончался и надвигалась темная ночь. И заночевал со всем своим двором в шатрах на упомянутых жеглищах в Свинтороговой излучине (lace), названной от князя Свинторога, где ныне пушечный двор (puszkarnia), конюшня и нижний замок. И когда, как это бывает после трудов, сморил [его] крепкий сон, ему приснилось, что на той горе и на том месте, где тура убил, и где ныне стоит [город] Вильно с замками, он увидел огромного и могучего волка, покрытого как бы железными бляхами (blacha), защищавшими его от любого выстрела. И в том волке он услышал сто огромных воющих волков, голос которых разносился во все стороны. Очнулся тогда Гедимин, и запал ему в голову тот сон, и наедине с собой долго грызло его желание разгадать, что бы все это значило. Но на сей раз он встретился с трудным делом, не иначе как египетский король Фараон [с загадкой] о семи толстых и худых коровах, либо король Валтасар о той руке, которая прямо на его глазах писала: Tekel, Mane, Phares, mensus est, mensus est ponderavit et divisit etc.  И пришло время сгинуть Валтасару со всем его царством и т.д. Таким образом Гедимин, наутро вставши, рассказал тот сон всем своим панам и дворянам, советуясь [с ними] по поводу того сна и спрашивая, что бы он мог значить. Но литовцы как язычники в то время мало во что верили, а дела, как военные, так и домашние, сами обычно решали с помощью жребия (burtami) или ворожбы, как римляне Aruspicis, extis, avium volatu etc.  А растолковать тот сон так никому и не удалось, так что пришлось обратиться к Криве Кривейто, литовскому языческому епископу ³⁹ , имя которому было Лиздейко.

Лиздейко, верховный жрец литовский, найденный в орлином гнезде.  А тот, как свидетельствуют летописцы, при Витене, отце Гедимина, был найден в орлином гнезде в дремучем лесу у большой дороги, а некоторые рассказывают, что сам Витень уложил его в украшенную колыбельку, подвешенную на дереве, и велел беречь его как сына. А когда вырос, то показал в себе способности не простого человека, что означало, что он был либо какого-нибудь знатного либо княжеского роду, но, видимо, из зависти к власти был еще в пеленках отослан в лес или мачехой, или отцом так, как это учинил было Амулий (Emilius), король Альбы. Он велел утопить в Тибре рожденных от королевской монашки, девицы Реи Сильвии, близнецов Рема и Ромула, которые потом, выхоженные волчицей (как известно) и выращенные пастухом Фаустулом, основали Рим, главу всего мира, и т.д. Об этом читай у Ливия, Флора и других.  Так же учинил было мидийский царь Астиаг, который приказал своему секретарю Гарпагу уморить голодом Кира, рожденного от его дочери и от персидского княжича, чтобы тот после него не царствовал, [хотя Кир] был еще в пеленках. Об этом у Юстина, Кариона и других.  А потом Гарпаг, сжалившись над младенцем королевской крови, тайно отослал его в лес и приказал подвесить на дереве, чтобы умер там не на глазах Гарпага. Однако это дитя воспитал у себя опять-таки пастух (тогда принесший Гарпагу известие о его смерти). Потом, когда [Кир] подрастал, дети, сообща пасущие скотину, выбрали его своим королем. И в конце концов и деда своего Астиага выгнал и завладел его Мидийским и отцовскими Персидским и Ассирийским королевствами, а потом и всей Азией, Сирией, Иудейской землей и Индией. Об этом также читай у Волатерана ⁴⁰, Юстина, Кариона и др., и у Даниила, гл. 13 и 14.  

Этого же Кира, первого персидского монарха, пророк Даниил привел было к познанию истинного Бога в году от сотворения мира 4443, а по Кариону в 3443. Даниил, 14.

Читаем также о еще более удивительном происшествии из Помпея Трога  и Юстина , кн. 44. Об этом читай также у Волатерана в кн. 2 de Gestis in Hispania ad Gotos.   Первый испанский король Гаргорис (Gargoras) или Горгорас внука и сына своего, которого имел от собственной дочери (dziewki), со стыда хотел извести разными способами: приказывал бросать его свиньям и голодным псам, чтобы его съели; потом клали на узкую дорожку в хлеву, чтобы скотина его затоптала; наконец, когда тот так и не погиб, бросили его в море. Но все равно морской прибой (nawalnosci) без вреда выбросил его на берег, где потом олениха выкормила его своими сосцами (piersiami). Потом по удивительному предназначению провидения Божьего [он] стал вторым испанским королем, которому было дано имя Габис (Habis). Габус, второй король испанский.

Телеф, выкормленный ланью.  Также Телеф, князь Мезии (Missijskie) или Болгарии, тоже занесенный в лесную чащу на погибель, был выкормлен ланью. Иван Гестимул.  То же читаем в чешских хрониках, что и у Бельского найдешь в седьмой книге о Чешском королевстве под 909 годом от [рождения] Христа на странице 322: Ивана Гестимула (Gestimulussa) ⁴¹ , корвейского (Karwackiego) королевича, тоже лань в чаще питала молоком четырнадцать и два года. Парис. Юпитер.  Также и троянского королевича Париса, сына Приамова, в дебрях уберегла медведица, Ромула и Рема — волчица, а Юпитера (Jowissa), сына Сатурна — пчелы, и т.д. Моисей тоже был на реке выложен в маленькой корзинке (Исход, гл. 2).

Лиздейко, языческий епископ.  [Я все] это для того напомнил, чтобы не было сомнений в свидетельствах литовских летописцев о Лиздейке. Ибо точно так же во времена оны случилось с нашим Лиздейко, который, будучи воспитан при княжеском дворе по наукам звездочетов и по языческим понятиям (как некогда Иосифа и Моисея [обучили] всем мудростям египетским), был обучен ворожбе и толкованию снов, а потом при Гедимине был верховным епископом или главным исполнителем (przelozonym) языческих богослужений, которого по должности (z urzedu) звали Криве Кривейто , о должности которого найдешь ясные свидетельства у Кромера, Меховского, Длугоша, Эразма Стеллы и Дусбурга . И тогда верховный епископ Лиздейко сон о волке, стоящем на Турьей горе, и о ста других волках, в нем воющих, честно и правдиво истолковал, как Иосиф фараону и товарищам по тюрьме, виночерпию и пекарю (Бытие, гл. 40 и 41 ), и как Даниил Навуходоносору о четырех монархиях (Даниил, гл. 2 ) и Валтасару о руке, что писала на стене Mane, Tekel, Phares, mensus est ponderavit et divisit, etc  (Даниил, гл. 5 ), и сны о четырех ветрах и четырех зверях (bestiach) (Даниил, гл. 7 ), и о увиденном им муже с солнечным ликом (Даниил, гл. 10 ).

Толкование сна о Вильне.  «Великий князь Гедимин! Тот волк, которого ты видел, якобы из железа выкованный, означает, что на месте жеглищ, твоим предкам посвященных, будет мощный замок и главный город этого государства. А сто волков, в том волке оглушительно воющих, голос которых разносится на все стороны, означают, что этот замок и этот город честностью и храбростью своих обитателей, а также великими делами потомков твоих, великих князей Литовских, которые будут иметь тут свою столицу и славно править, [обретет] великую славу, которая прогремит и быстро разнесется из той столицы по всем сторонам света и чужим народам».

Верхний Виленский замок на Турьей горе. Гедимин похвалил столь мудрое и правдивое истолкование сна Лиздейкой, принес жертвы своим богам на жеглище и, не откладывая надолго, сразу же разослал [гонцов] по окрестным волостям, [собрал] разных ремесленников, плотников, каменщиков, кузнецов, землекопов и подготовил достаточно различного [строительного] материала. И начал строить из камня сначала верхний замок на Турьей горе, на которой сам подстрелил из самострела огромного тура.

Нижний замок.  Разметил потом площадку для нижнего замка в [долине] Свинторога, которая в то время называлась Кривой долиной , в том месте при устье реки Вильны, где она впадает в Вилию. И там с большой быстротой, но и с большими расходами Гедимин с великим прилежанием выстроил деревянный нижний замок с выносными башнями и зубцами. А закончив оба замка, назвал их Вильно — от реки Вильны ⁴² .

При замках над Вильной и Вилией быстро вырос город, ибо в том же году Гедимин перенес свою столицу из Трок в Вильно и там ее и утвердил на последующие времена. Поэтому великое множество людей, как орлы на падаль, спешно слетелись в [Вильно, образовав] большой город и разросшиеся посады. Где будет падаль, там соберутся и орлы (Матфей, 24; Марк, 13; Лука, 21).  Для постоянного проживания в главном городе своего Великого Княжества все господа тоже выстроили там большие нарядные дворы, так что начинавшийся с малого Вильно, до этого лишь место погребения сожженных княжеских тел, в 1322 году вырос в большой и славный город по мудрому совету Лиздейки. Тот потом долго был литовским епископом, женатым, как это принято у язычников, и авгуром или прорицателем (wieszczkiem), ибо таков был обычай, перенятый у римлян, и важная должность Augurii . Ибо и Цицерон, знатный муж и римский сенатор, как сам о себе свидетельствует, тоже был в Риме в должности авгура, то есть прорицателя или верховного надзирателя за ворожбой, согласно которой действовала Римская республика. Так же и литовцы сохранили якобы взятый от римлян обычай и, как Цицерон и другие в Риме, так и Лиздейко в Великом княжестве Литовском был авгуром.

Augures, hoc est tres sacerdotes, qui auspiciorum disciplinam curarent, apud Romanos erant a Romulo, auguralis disciplinae perilissimo lecti. Itidem octo auruspices qui extorum erant periti, etc. Flamines quoque tres, et Salii etc. a Numa instituti etc. О чем читай Дионисия, Ливия, Плутарха (Нума, Стадиум), у Флора, Помпония Лета и других.  

Огонь богини Весты. В основанном им столичном городе Гедимин не забыл установить почитание своих богов, хотя еще при литовских князьях Свинтороге и его сыне Гермонте на том месте, где ныне пушечный двор, впервые был установлен вечный огонь, как в Риме у Весты, и были в достатке (hojnie) назначены жрецы, под страхом смерти следившие, чтобы священный огонь не погас. Поэтому Гедимин и посвятил темным богам лес (который у латинских язычников и других народов звался Lucus , а у литовцев лес и доныне зовется Laukos  ⁴³ ) и по языческому обычаю поставил там жрецов, которые на этих местах сожжения или жеглищах возносили молитвы за души умерших князей.

Змейки Гивайте и Земляная.  Там же и змеек, называемых Гивайте ⁴⁴ (Gywojtos) и Земляная (Ziemiennikos), кормили и холили как домашних божков (Dii penates  ). А тот лес был над Вилией подле пушечного двора и до самых Лукишек ⁴⁵ .

Идол Перкунаса или Перуна.  А еще Гедимин поставил Перкунасу (Perkunowi) или Перуну (Piorunowi) истукана (balwan), держащего в руке большой кремнистый камень, от которого жрецы высекали огонь. В жертву этому [богу] постоянно жгли дубовые [дрова] ⁴⁶ , и вечный огонь днем и ночью [горел] на том месте, где ныне костел святого Станислава (основанный Ягеллой, внуком Гедимина) в замке ⁴⁷ .

Литовский Пантеон.  Была еще на Антоколи ⁴⁸ большая зала (sala) или святилище всех богов, которых славили соблазненные бесовскими суевериями литовцы. Там по четвергам жрецы вечерами всегда ставили и жгли восковые свечи. Однако об этих языческих идолах и суевериях выше пространно описано в Русской Хронике по достоверным сведениям и [на основании] тщательного изучения литовских древностей. Поэтому, милый читатель, нам пора заканчивать о заложении Трок и Вильна, ибо приступаем к иным делам и деяниям Гедимина.

Глава пятая