Мнения исследователей о движении декабристов

3.1. Когда и где возникло слово «декабристы»?

«Это слово органически вошло в жизнь языка, стало кровно принадлежать ему, настолько кровно, что никто так и не спросил, откуда оно взялось: имя месяца – декабрь – так ясно говорило за себя, в момент же и где его придумали… Это слово, которому, казалось бы, полагалось родиться в Петербурге, на следующий день после разгрома восстания на Сенатской площади, - там не родилось. Декабристов называли «государственные преступники», «злодеи», «негодяи», «бунтовщики», «гнусные развратники», «Буйные безумцы» и т.д.

Впервые у Герцена слово «декабристы» как бы взрывом появился и зазвучит лишь в 1857 г., чтобы потом щедро, часто, постоянно присутствовать в его речи, возникать под его пером… Вообще поиски слова «декабристы» в сочинениях, переписке, дневниках европейских писателей и общественных деятелей до 1850 г. так и не дали пока положительного результата… Слово «декабристы» сначала родилось в Сибири, там широко распространилось в живой речи. Впечатления сибиряков от внезапного появления у них столь большого количества новых – дворянских! каторжан и ссыльнопоселенцев были, вероятно яркими, неожиданными. Но еще важнее был факт многолетнего пребывания новых своеобразных преступников в Сибири, длительность бытового общения с ними населения. Отсюда – еще раз – и настоящая нужда сибирского населения в каком-то обобщенном термине для разговора и суждений о новых пришельцах. Таким термином и явилось слово «декабристы». (М.В. Нечкина. Когда и где возникло слово «декабристы» // Сибирь и декабристы. Иркутск, 1978. Вып. 7. С. 7 – 20.

 «Это слово родилось в Сибири. Но в какой среде?… Представим себе тех сибирских чиновников, которые ежемесячно и поквартально обязаны были составлять списки о «лицах», прикосновенных к происшествию 14 декабря. Вот здесь, нам представляется, и кроется место зарождения слова «декабристы», ставшего сокращенным обозначением в разговорном языке среди чиновников длинного определения лиц, причастных к 14 декабря, о которых им так часто нужно было писать». (О.С. Тальская. Откуда произошло слово «декабристы»? // Сибирь и декабристы. Иркутск, 1985. Вып. 4 С. 160 – 165.)

                                                                 

3.2. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства XVIII – начала XIX вв. СПб., 1994. С. 331 - 384

Декабрист в повседневной жизни

Значение декабризма в истории русской общественной мысли не исчерпывается теми его сторонами, которые до сих пор привлекали внимание исследователей: выработкой общественно-политических программ и концепций, размышлениями о тактике революционной борьбы, участием в литературной борьбе, художественным и критическим творчеством. К этим (и многим другим рассматривавшимся в научной литературе) важным сторонам деятельности декабристов следует добавить еще одну, до сих пор остававшуюся в тени. Декабристы проявили значительную творческую энергию в создании особого типа русского человека, по своему поведению резко отличавшегося от того, что знала вся предшествующая русская история. В этом смысле они выступили как подлинные новаторы, и, быть может, именно эта сторона их деятельности оставила наиболее глубокий след в русской культуре. Специфическое, весьма необычное в дворянском кругу поведение значительной группы молодых людей, находившихся по своим талантам, характерам, происхождению, по своим личным и семейным связям, служебным перспективам и т. д. в центре общественного внимания, оказало воздействие на целое поколение русских людей. Идейно-политическое содержание дворянской революционности породило и особые черты человеческого характера, и особый тип поведения, в том числе поведения повседневного, бытового. Рассмотреть некоторые из его основных признаков — такова цель настоящей главы.

                                        …

Та или иная стратегия поведения диктуется обширным набором социальных ролей. Каждый отдельный декабрист в своем реальном бытовом поведении отнюдь не всегда вел себя как декабрист: он мог действовать как дворянин, как офицер (уже: гвардеец, гусар, штабной теоретик), аристократ, мужчина, русский, европеец, молодой человек и проч. и проч.

Однако в этом сложном наборе возможностей существовало и некоторое специальное поведение, особый тип речей, действий и реакций, присущий именно члену тайного общества. Природа этого особого поведения нас и будет интересовать главным образом. Показательно не только то, как мог себя вести декабрист, но и то, как он не мог себя вести, отвергая определенные варианты дворянского поведения его поры. Последнее особенно важно для понимания еще одной стороны вопроса: многое из того, что современному читателю кажется «естественной нормой», было решительно несовместимо с поведением декабриста. Поведение это не будет нами описываться в тех его проявлениях, которые совпадали с контурами облика русского просвещенного дворянина начала XIX столетия. Мы постараемся указать лишь на специфику, которую наложил декабризм на жизненное поведение тех, кого мы называем дворянскими революционерами.

                                   …

Декабристы были в первую очередь людьми действия. В этом сказалась и их установка на практическое изменение политического бытия России. В этом проявился и личный опыт большинства декабристов как боевых офицеров, выросших в эпоху общеевропейских войн и ценивших смелость, энергию, предприимчивость, твердость, упорство не меньше, чем умение составить тот или иной программный документ или провести теоретический диспут. Политические доктрины интересовали их, как правило (конечно, были и исключения — например, Н. Тургенев), не сами по себе, а как критерии для оценки и выбора определенных путей действия.

                              …

В этом смысле представляется вполне оправданным то, что мы выделим для рассмотрения лишь один аспект — поведение декабриста, его поступки, а не внутренний эмоциональный мир. Необходимо ввести еще одну оговорку: декабристы были дворянскими революционерами, поведение их было поведением русских дворян и соответствовало в существенных своих сторонах нормам, сложившимся между эпохой Петра I и Отечественной войной 1812 года. Даже отрицая сословные формы поведения, борясь с ними, опровергая их в теоретических трактатах, они оказывались органически с ними связанными в собственной бытовой практике. Если целью движения было определенное действие (преобразование русской действительности), то главной формой действия парадоксально оказалось речевое поведение декабриста. Трудно назвать эпоху русской жизни, в которую устная речь: разговоры, дружеские речи, беседы, проповеди, гневные филиппики — играла бы такую роль. От момента зарождения движения, который Пушкин метко определил как «дружеские споры» «между Лафитом и Клико», до трагических выступлений перед Следственным комитетом декабристы поражают своей «разговорчивостью», стремлением к словесному закреплению своих чувств и мыслей.

                                   …

Современники выделяли не только «разговорчивость» декабристов — они подчеркивали также резкость и прямоту их суждений, безапелляционность приговоров, «неприличную», с точки зрения светских норм, теденцию называть вещи своими именами, избегая условностей светских формулировок. Декабристов характеризовало постоянное стремление высказывать без обиняков свое мнение, не признавая утвержденного ритуала и правил светского речевого поведения.

                                 …

Декабрист своим поведением отменял иерархичность и стилевое многообразие поступка. Прежде всего отменялось различие между устной и письменной речью: высокая упорядоченность, политическая терминологичность, синтаксическая завершенность письменной речи переносилась в устное употребление. Фамусов имел основание сказать, что Чацкий «говорит как пишет». В данном случае это не только поговорка: речь Чацкого резко отличается от слов других персонажей именно своей книжностью. Он «говорит как пишет», поскольку видит мир в его идеологических, а не бытовых проявлениях.

                                …

 «Единство стиля» в поведении декабриста имело своеобразную особенность — общую «литературность» поведения романтиков, стремление все поступки рассматривать как знаковые. Это, с одной стороны, приводило к увеличению роли жестов в бытовом поведении. (Жест — действие или поступок, имеющий не столько практическую направленность, сколько некоторое значение; жест — всегда знак и символ. Поэтому всякое действие на сцене, включая и действие, имитирующее полную освобожденность от театральности, полную естественность, — есть жест; значение его — замысел автора. И наоборот: жестовое поведение всегда в той или иной степени кажется театрализованным.) С этой точки зрения, бытовое поведение декабриста представилось бы современному наблюдателю театральным, рассчитанным на зрителя. Следует сразу же сказать, что «театральность» поведения в предлагаемом здесь смысле никак не означает его неискренности или каких-либо иных негативных характеристик. Это лишь указание, что поведение получает некоторый сверхбытовой смысл, причем оцениваются не сами поступки, а их сим­волическое значение.

Однако подчеркнутое внимание к слову, жесту, поведению в целом, которое придает ему, в наших глазах, характер театрализованное™, для самого декабриста связывалось с восприятием себя как исторического лица, а своих поступков — как исторических. Вступление в тайное об­щество осознавалось декабристом как переход в мир исторических лиц Тайное общество — союз великих людей. Поведение же великого чело­века должно коренным образом отличаться от обыденной жизни по­шлого человечества. Оно принадлежит Истории и будет изучаться фи­лософами, воспеваться поэтами.

Осознание себя как исторического лица заставляло оценивать спою жизнь как цепь сюжетов для будущих историков, а вслед за ними — поэтов, художников, драматургов. С этой позиции в оценку собственной реальной жизни невольно вмешивался взгляд со стороны — с точки зрения потомства. Потомок — зритель и судья того, что великие люди разыгрывают на арене истории. И декабрист всегда ощущает себя на высокой исторической сцене. Отчетливо это чувство проявилось в слонах самого молодого из декабристов, Александра Одоевского, с которыми он вышел из квартиры Рылеева на Сенатскую площадь: «Умрем, брат­цы, ах, как славно умрем!» С точки зрения политического деятеля, об­щая гибель связана с неудачей, провалом и, следовательно, может вы-зывать лишь горькие чувства. Но с точки зрения грядущего историка, поэта или трагика героическая смерть может выглядеть величественнее, чем прозаическая победа.

«Литературность» и «театральность» практического, будничного по­ведения приводила к перемещению привычных смысловых связей. В обычной жизни слово вызывает поступок: сказанное словами получаст реальное завершение в действии. В жизненном поведении декабриста, как на сцене, порядок оказывается противоположным: поступок как практическое действие увенчивался Словом — его итогом, оценкой, рас­крытием его символического смысла. То, что сделано, но осталось не названным в теоретической декламации, в записи историка или в ка­ком-либо еще тексте, — пропало для памяти потомства и как бы не существует. В жизни слово существует, если влечет за собой дейст­вие, — в воззрениях декабриста поступок существует, если увенчивается Словом

 

                                  …

Для декабриста Слово было и началом, и венцом, и импульсом к историческому действию, и его высшим смыслом.

                                  …

И наконец, слово декабриста — всегда слово, гласно сказанное Декабрист публично называет вещи своими именами, «гремит» на балу и в обществе, поскольку именно в таком назывании видит освобождение человека и начало преобразований. Федор Глинка — один из активнейших и трогательно благородных людей эпохи, писатель, боевой офицер, полковник гвардии и полунищий бессребреник, идя на бал, записываем «Порицать 1) Аракчеева и Долгорукова, 2) военные поселения, 3) рабство и палки, 4) леность вельмож, 5) слепую доверенность к правителям канцелярий...» Он идет на бал как на кафедру — «греметь» и поучать.

Революционер — всегда разрушитель и борец. Поэтому без понятии конспиративности революционности быть не может. Вместе с тем. однако, положение подпольщика очень сложно соотносится с бы том и принятым поведением.

                                   …

Элементы поведения образуют иерархию: жест — поступок — пове­денческий текст. Последний следует понимать как законченную цепь осмысленных поступков, заключенную между намерением и результа­том.

Каждодневное поведение декабриста не может быть понято без рас­смотрения не только жестов и поступков, но и отдельных и законченных единиц более высокого порядка — поведенческих текстов.

Подобно тому, как жест и поступок дворянского революционера пол­учали для него и окружающих смысл, поскольку имели своим значе­нием слово, любая цепь поступков становилась текстом (приобретала значение), если ее можно было прояснить связью с определенным литературным сюжетом.

                            …

Уже то, что литературным героем романтизма был современник, су­щественно облегчало подход к тексту как программе реального будущего поведения читателя. Герои Байрона и Пушкина-романтика, Марлинского и Лермонтова порождали целую фалангу подражателей из числа мо­лодых офицеров и чиновников, которые перенимали жесты, мимику, манеру поведения литературных персонажей. Если реалистическое про­изведение подражает действительности, то в случае с романтизмом сама действительность спешила подражать литературе. Для реализма харак­терно, что определенный тип поведения рождается в жизни, а потом проникает на страницы литературных текстов (умением подметить в самой жизни зарождение новых норм сознания и поведения славился, например, И. Тургенев). В романтическом произведении новый тип че­ловеческого поведения зарождается на страницах текста и оттуда переходит в жизнь.

                                      …

И в области читательского поведения также имелось коренное раз­личие между высоким романтизмом и его опошленными двойниками. Поведение декабристов и жен декабристов, хотя и вдохновленное лите­ратурой, было в принципе непредсказуемым. Не случайно в Петербурге долгое время были уверены, что жены ссыльных или совсем не поедут в Сибирь, или вскоре вернутся. Генерал Раевский проявил глубокое по­нимание своей дочери Марии: умирая с портретом дочери в руках, он сказал, что она — самая удивительная из всех известных ему женщин («удивительное» поведение — высшая похвала).

                                                           …

 

 

Отменяя господствующее в дворянском обществе деление бытовой жизни на области службы и отдыха, «либералисты» хотели бы превра­ить всю жизнь в праздник, заговорщики — в «служение».

Все виды светских развлечений: танцы, карты, волокитство — встре­чают со стороны декабристов суровое осуждение как знаки душевной пустоты.

                                                   …

О том, что речь идет не о простом отсутствии интереса к танцам, а о выборе типа поведения, для которого отказ от танцев — лишь знак, свидетельствует то, что «серьезные» молодые люди 1818—1819 годов (а под влиянием поведения декабристов «серьезность» входит в моду, за­хватывая более широкий ареал, чем непосредственный круг членов тай­ных обществ) ездят на балы, чтобы там не танцевать.

                                     …

Идеалу «пиров» демонстративно были противопоставлены спартан­ские по духу и подчеркнуто русские по составу блюд «русские завтраки» у Рылеева, которые, как вспоминает Бестужев, «были постоянно около второго или третьего часа пополудни и на которые обыкновенно соби­рались многие литераторы и члены нашего Общества. Завтрак неиз­менно состоял: из графина очищенного русского вина, нескольких кочней кислой капусты и ржаного хлеба». Эта спартанская обстановка за­втрака «гармонировала со всегдашнею наклонностию Рылеева — налагать печать руссицизма на свою жизнь».

                                             ….

Молодому человеку, делящему время между балами и дружескими попойками, противопоставляется анахорет, проводящий время в каби­нете. Кабинетные занятия захватывают даже военную молодежь, кото­рая теперь скорее напоминает молодых ученых, чем армейскую воль­ницу. Н. М. Муравьев, Пестель, Якушкин, Д. И. Завалишин, Батеньков и десятки других молодых людей их круга учатся, слушают приватные лекции, выписывают книги и журналы, чуждаются дамского общества.

                                       …

Однако было бы крайне ошибочно представлять себе члена тайных обществ как одиночку-домоседа. Приведенные выше характеристики оз­начают лишь отказ от старых форм единения людей в быту. Более того, мысль о «совокупных усилиях» делается ведущей идеей декабристов и пронизывает не только их теоретические представления, но и бытовое поведение.

                                   …

Культ братства, основанного на единстве духовных идеалов, экзаль­тация дружбы были в высшей мере свойственны декабристу, часто за счет других связей. Пламенный в дружбе Рылеев, по беспристрастному воспоминанию его наемного служителя из крепостных Агапа Иванова, «казался холоден к семье, не любил, чтоб его отрывали от занятий».

Слова Пушкина о декабристах: «Братья, друзья, товарищи» — иск­лючительно точно характеризуют иерархию интимности в отношениях между людьми декабристского лагеря. И если круг «братьев» имел тен­денцию сужаться до конспиративного, то на другом полюсе стояли «то­варищи» — понятие, легко расширяющееся до «молодежи», «людей просвещенных». Однако и это предельно широкое понятие входило для декабристов в еще более широкое культурное «мы», а не «они». «Из нас, не молодых людей», — говорит Чацкий.

                                  …

Вся библиотека декабризма окажется для нас тайником без ключа, если мы вообразим дух тайного общества как сумму рожденных им программ и документов. Изъятая из атмосферы энтузиазма, из жестов и поведения, декабристская литература превращается в лермонтовскую морскую царе­вну, вытащенную из воды. И все движение теряет жизнь и окраску, будучи превращено в последовательность бумаг и формулировок (этим страдают сыгравшие большую положительную роль в изучении декабризма работы М. В. Нечкиной). Для того чтобы понять декабризм, необходимо вновь превратить формулы в поведение, увидеть жест, услышать интонацию. Слова сохранились — исчезла атмосфера. Но смысл слов будет нам до конца ясен лишь в том случае, если возродить атмосферу.

Как уже говорилось, революционеры следующих этапов часто счита­ли, что декабристы более говорили, чем действовали. Однако понятие «действия» исторически изменчиво. Со своей точки зрения, декабристы были именно практиками. Их заседания — их «служение».

Праздник всегда связан со свободой. Гвардейский праздник проти­вопоставлял себя службе. В недрах декабристского тайного общества началась, но не успела завершиться выработка своего праздника, про­тивопоставлявшего официальному миру «тайную свободу», а вседозво­ленности либеральной «вольницы» — высокий героический ритуал. Пушкинское понимание праздника родственно рылеевскому в высокой и героической стилистике, но отличается от него ярко выраженной апо­логией радости. Такого рода празднества, по всей вероятности, получили значительно меньшую реализацию. По крайней мере, до нас не дошли сведения о них. Но это не уменьшает их значения.

Поведение дворянского революционера имело еще одну важную осо­бенность: оно легко (вопреки идее конспирации) переходило в другие типы дворянского поведения. Необходимо учитывать, что не только мир политики проникал в ткань человеческих отношений дворянских рево­люционеров. Для декабристов была характерна и противоположная тен­денция: бытовые, семейные, человеческие связи пронизывали толщу политических организаций. Если для последующих этапов обществен­ного движения будут типичны разрывы дружбы, любви, многолетних привязанностей по соображениям идеологии и политики, то для декаб­ристов характерно, что сама политическая организация облекается в формы непосредственно человеческой близости, дружбы, привязанно­сти к человеку, а не только к его убеждениям. Все участники политической жизни были включены и в какие-либо прочные внеполитические связи Они были родственниками, однополчанами, товарищами по учебным заведениям, участвовали в одних сражениях или просто ока­зывались светскими знакомыми. Связи эти охватывали весь круг от царя и великих князей, с которыми можно было встречаться и беседо­вать на балах или прогулках, до молодого заговорщика. И это накла­дывало на всю картину эпохи особый отпечаток.

Ни в одном из политических движений России мы не встретим такого количества родственных связей. Не говоря уж о целом переплетении их в гнезде Муравьевых — Луниных или вокруг дома Раевских (М. Орлов и С. Волконский женаты на дочерях генерала Н. Н. Раевского; В. Л. Давыдов, осужденный по I разряду к вечной каторге, — двоюродный брат поэта — приходится генералу единоутробным братом), достаточно указать на четы­рех братьев Бестужевых, братьев Вадковских, братьев Бобрищевых-Пушкиных, братьев Бодиско, братьев Борисовых, братьев Кюхельбекеров. Если же учесть связи свойства, двоюродного и троюродного родства, соседства по имениям (что влекло за собой общность воспоминаний и связывало порой не меньше родственных уз), то получится картина, которой мы не найдем в последующей истории освободительного движения в России.

Не менее знаменательно, что родственно-приятельские отношения: клубные, бальные, полковые, походные знакомства — связывали декаб­ристов не только с друзьями, но и с противниками, причем это проти­воречие не уничтожало ни тех, ни других связей.

                                        …

Весь облик декабриста был неотделим от чувства собственного до­стоинства. Оно базировалось на исключительно развитом чувстве чести и на вере каждого из участников движения в то, что он — великий человек. Поражает даже некоторая наивность, с которой Завалишин пи­сал о тех своих однокурсниках, которые, стремясь к чинам, бросили серьезные теоретические занятия, «а потому почти без исключения об­ратились в простых людей».

Это заставляло каждый поступок рассматривать как имеющий знач. чение, достойный памяти потомков, внимания историков, имеющий высший смысл.

                                 …

Сопоставление поведения декабристов с поэзией, как кажется, принадле­жит не к красотам слога, а имеет серьезные основания. Поэзия строит из бессознательной стихии языка некоторый сознательный текст, имеющий более сложное вторичное значение. При этом значимым делается все, даже то, что в системе собственно языка имело чисто формальный характер.

Декабристы строили из бессознательной стихии бытового поведения русского дворянина рубежа XVIII—XIX веков сознательную систему иде­ологически значимого бытового поведения, законченного как текст и проникнутого высшим смыслом.

 

3.3.  Горъковская З.П. Историческое событие в интерпретации глобальной и региональной истории // Историческое образование в школе и вузе в условиях его диверсификации (Региональный компонент: теория и практика): Республ. науч.-практ. конф. Новосибирск, 9 – 11 ноября 2000г.: тез. докл. и сообщ. Новосибирск, 2000. С. 56 – 61.

    14 декабря 1825 года столица России была потрясена фактом, вол­нообразно распространившимся по стране и вызвавшим разные варианты его восприятия. Сформированная в дворянском обществе оппозиция «Его Императорскому Величеству» в лице тайных де­кабристских организаций перешла с помощью гвардии к действию ради преобразования Отечества Этот день действительно был «взорван Будущим», так как создал событие, которое живёт в ис­тории, получив наименование «движение декабристов».

    Рождённое в контексте российской истории, оно большей частью своей собственной истории (как и словом «декабристы») будет связано с Сибирью. Затем, вместе с немногими (из 42 до­живших до амнистии) участниками этого события оно вновь, вый­дя из региональной истории, начнёт жить в глобальной истории, оставляя «следы Сибири в России». Эта уникальность реального события при его интерпретации позволяет поставить проблему взаимодействия, согласования вариантов глобальной и региональ­ной истории.

***

    Раскроем проблему в серии вопросов, уточняющих суть вы­шеизложенного 1. Прерван ли смысл события на Сенатской пло­щади или Сибирь стала лишь новым контекстом для заявления этого события о себе, наращивая и продвигая его понимание в ис­тории? 2. Создавала ли Сибирь новые значения как для самих де­кабристов, так и для восприятия события при ориентации на собственную систему ценностей региональной истории? 3. Возможно ли в содержании локальной истории отстраняться от глобального контекста и, ориентируясь на ее прикладной аспект, проблемно-тематически генерализировать познавательную значимость собы­тия для Сибири? Как, например, это делают авторы школьного учебника по «Истории Сибири»¹, тематически предъявляя событие 14 декабря 1825 года в аспекте истории политической ссылки и её влияния на общественную жизнь Сибири.

***

    Рассматривая проблему «микроисторического анализа и кон­струирования социального», Ж. Ревель считает, что только вариант «целостной истории» позволяет «выяснить правила устройства и функционирования социального целого» как стержня повседнев­ной жизни, дающего возможность «сознательного применения со­циальных правил» и стратегий^2.  В связи с этим он предлагает пе­ревести социоисторический анализ микроистории в сферу процес­сов.

     Декабристы участвовали прямо или опосредованно в процессах разного масштаба: от локального до глобального Интерпретация «движения декабристов» в варианте, когда историк, отталки­ваясь от результата события в глобальном контексте, предопределяет его место в рамках региональной истории, ориентирует на завершённость события. Иной вариант несёт интерпретация, связанная с собиранием воедино множества контекстов, которые необхо­димы не только для идентификации смысла события, но и для ре­конструкции социального целого. Возникающие связи «микро» и макроистории» дают событию объективные основания быть «со-циализированным». Глобальная история в данном контексте вы­ступает лишь как всех объединяющая, в то время как региональная история раздвигает мир события, когда невидимая прежде деталь наводить на мысль о новом понимании целого.

     В историографии декабристского движения идея «связи вре­мён» присутствует давно М. Нечкина писала о том, что декабризм оставался цельным и развивающимся движением. И в Сибири де­кабристам, по мнению М. Азадовского, виделось продолжение той же самой деятельности, которая привела их на Сенатскую пло­щадь, а затем в сибирские казематы - в ней был «выход в жизнь». Причём значение этой деятельности не исчерпывается только теми сторонами, которые в наибольшей мере привлекали внимание ис­следователей: хозяйственная и педагогическая деятельность, раз­мышления о тактике и др. Здесь есть, по мнению Ю. Лотмана, ещё одна сторона: «Декабристы проявили значительную творческую энергию в создании особого типа русского человека, резко отлич­ного по своему поведению от всего, что знала предшествующая история»³. Этот историографический вывод имеет принципиальное значение для интерпретации события, в том числе и в его регио­нальном аспекте. Таким образом, историография даёт основания для восприятия события как целого и позволяет проблематизиро-вать материал региональной истории, сохраняя его глобальные смыслы, а не только отражая или обобщая исследовательскую те­матику историков-сибиреведов.

Предложим некоторые направления для интерпретации со­бытия 14 декабря 1825 года и его истории на этапе сибирской ка­торги и ссылки, сохраняющие контекст «целостной истории».

1. Ссылка как путь взаимосвязи населения европейской части России и Сибири.

Сибирская ссылка к XIX в. стала «язвой края», повинностью, отягощавшей жизнь сибиряков. Из Петербурга Сибирь виделась, декабристам и их современникам «страной чужой в пустынном море» (А. Пушкин), путь в которую был страшен. Вся система отправки осуждённых и распределения их по местам для отбывания наказаний, существовавшая в государстве до 1825 года, не подходила для декабристов как государственных преступников. На пове­стку дня встал вопрос о новых нормативных документах, устанавливающих места отбываний каторги, особый порядок отправки, надзора и донесений, так как правительство желало «оберегать их: (государственных преступников - З.Г.) усиленно». Именно в связи с этим, по версии О. Тальской, и появилось слово «декабристы» как сокращённое обозначение в разговорном языке в среде чинов­ников длинного определения лиц, причастных к 14 декабря, о ко­торых им ежемесячно и поквартально нужно было писать отчеты.

Декабристы начали преодолевать традиционное представление россиян

 XIX века о Сибири как символе ссылки, губительном крае, откуда возврат невозможен. Это впервые было замечено Л. Толстым, который видел возвращённых из Сибири декабристов и знал их сверстников, оставшихся в европейской части России: «Ка­залось, как несчастны были приговорённые и сосланные, и как сча­стливы спасшиеся, а прошло 30 лет, и ясно стало, что счастье было не в Сибири, и не в Петербурге, а в духе людей, и что каторга и ссылка, не воля, было счастье, а генеральство и богатство и свобо­да были великое бедствие»⁴. Об этом писали и сами декабристы. «Если б мне теперь предложили вместо этой ссылки какое-нибудь блестящее в то время положение, то я бы предпочёл бы эту ссыл­ку», - утверждая А. Беляев и далее уточнял своё мнение. «Несмот­ря на то, что время нашей жизни было действительно мрачным по наружности, чудный неуловимый свет не оскудел тогда для нас»^5.

Не менее важно и другое - как воспринималась «Россия в Сибири» в лице декабристов. Восприятие сибиряками декабристов как фактора, оказавшего сильное нравственное, образовательное и иное влияние и принёсшего практическую пользу, перекрыло пер­вое и традиционно-сочувственное отношение к ссыльным Декаб­рист Н. Басаргин вспоминал: «Слово "несчастный"», которым си­биряки звали сосланных, очень хорошо выражает то понятие, ко­торое они составили о нас»⁶. Скоро сочувственное отношение сме­нилось на признание, а вместо официальных оценок «бунтовщи­ки», «государственные преступники и злодеи» в живой речи сиби­ряков широко распространилось слово «декабристы». Причиной этого, по мнению М. Нечкиной, стали впечатления сибиряков от появления большого количества дворянских каторжан, а затем факт их многолетнего пребывания ссыльнопоселенцами и дли­тельность бытового общения с ними населения. Отсюда и настоя­щая нужда «в обобщённом термине для разговоров и суждений о новых пришельцах».                                                                

Изгнанным из Центральной России, декабристам предстояло влиться в сибирское население или чувствовать себя на положении «инородных тел» в местной среде Необходимо учитывать их лич­ностное состояние в ходе драматических событий, подкрепляемых позицией правительства, точно сформулированной Н. Басаргиным: «Как можно ниже поставить нас в общественном мнении»^7. Понимая и принимая эту ситуацию, декабрист Н Бестужев скажет: «Положение нашего духа далеко от весёлости, но не менее того справедливо, что и всякая печаль чужда нас. Мы думаем, что не­счастье должно переносить с достоинством: что всякое выражение скорби неприлично в нашем положении. Человек, который упал, смешон, ещё смешнее ежели он делает гримасы от ушиба»⁸.

2. Декабристский тип поведения.

Какой потенциал несли декабристы в своём поведении? На­помним вывод Ю. Лотмана о том, что они создали особый тип рус­ского человека, и отметим их резкое отличие даже от столичного общества. Именно это специфическое поведение оказало значи­тельное воздействие на целое поколение русских людей. На каких социальных правилах и стратегиях строились отношения декабри­стов друг с другом и с сибиряками?                                                

Будучи людьми действия, они выстраивали своё поведение на основе согласования слова и поступка. Каждый поступок они рассматривали как значимый, достойный памяти потомков - это определяло их нравственную гражданскую позицию и исключи­тельно высокую требовательность к нормам бытового поведения. Особенно это стало актуально для сибирского периода, где «чувст­во политической значимости всего своего поведения заменилось... в эпоху, когда историзм стал ведущей, идеей времени, чувством значимости исторической», - делает вывод Ю. Лотман⁹.          |

Анализируя деятельность декабристов, важно понимать, что «мысль, о совокупных усилиях» делается их ведущей идеей и пронизывает не только теоретические представления, но и бытовое поведение»¹⁰. Это объясняет и артельные формы быта сибирского периода.                                                           

Поведение декабристов всегда в своих основаниях остава­лось дворянским и включало в себя требования хорошего воспита­ния, которое означало простоту в обращении, отсутствие чувства социальной неполноценности и способность органически быть своим в разных социальных слоях. С этим связана та лёгкость, с которой удавалось ссыльным декабристам вхождение в народную среду, например, поразительный вариант С. Волконского Данная характеристика уже будет утрачена последующими политически­ми ссыльными, начиная с петрашевцев.

Спецификой декабристского сообщества можно считать и обилие среди них родственных связей, что не встречается более ни в одном из политических движений России. «Сама политическая организация облекается в формы непосредственно человеческой близости, дружбы, привязанности к человеку, а не только к его убеждениям»¹¹. Всё это накладывало на декабристский тип пове­дения особый отпечаток и предопределяло пути и формы взаимо­действия с сибирским обществом.

Таким образом, чтобы постичь смысл исторического собы­тия, недостаточно при его интерпретации переходить от факта к факту или от этапа к этапу в их последовательности - необходим целостный взгляд. Как региональная история своим содержанием даёт основания для осмысления российской истории, так истори­ческое время и пространство глобальной истории содержит потен­циал для понимания событийности на региональном уровне.

____________________________________________________________

1.Зверев В А., Зуев А. С, Кузнецова Ф.С. История Сибири, Новосибирск, 1999. Ч. 2. С. 300-314.

^2. Ревель Ж. Микроисторический анализ и конструирование социального // Одиссей. М., 1996. С. 113

^3. Лотман Ю.М. Декабрист в повседневной жизни 11 Лотман Ю.М. В шко­ле поэтического слова. М., 1988. С. 162.

4. Цит по: Декабристы и Сибирь. М, 1988. С. 241.

5. Горьковская З.П., Троицкий Ю.Л. Документально-методические ком­плексы по истории. Новосибирск, 1990 С. 19-21

6. Басаргин НВ. Воспоминания. Рассказы. Статьи. Иркутск, 1988. С. 118.

7. Там же. С 181.

8. Горьковская З.П., Троицкий Ю.Л. Документально-методические ком­плексы. С 20.

9. Лотман Ю.М. Декабрист в повседневной жизни. С. 201.

10. Там же С. 197. ¹⁵

11. Там же С. 198.