Художественный фильм Реж. А. Прошкин «Русский бунт».

3.2 Портреты Е. Пугачева.

№ 1 Неизвестный художник Е.И. Пугачев 1770-е гг.

Наиболее близок к оригиналу, очевидно, портрет Пугачева, экспонируемый в Государственном историческом музее в Москве. Портрет Пугачева написан поверх изображения Екатерины II — копии с портрета Эриксена. Написан портрет иконописцем — старовером в Илецком городке и датирован 21 сентября 1773 г., следовательно, самым началом восстания Жил тогда Пугачев в доме Творогова. На обороте портрета славянскими буквами сделана надпись: «Емельян Пугачев родом из казацкой станицы нашей православной веры принадлежит той веры Ивану сыну Прохорову. Писан лик сей 1773 года сентября 21 дня». Надпись, судя по тексту, более поздняя, чем изображение. На лицевой стороне портрета дата, поставленная живописцем, видимо, сразу же после окончания им своего труда: «сентября 21 1773 г.». Ничего жестокого в чертах лица Пугачева нет. Наоборот, глаза его, умные и выразительные, глядят с написанного старообрядцем портрета спокойно, задумчиво. Тот же взгляд характерен и для «которых других современных изображений Пугачева.

В.В. Мавродин Крестьянская война в России в 1773 – 1775 гг. – Л., 1964. С. 220.

№2 Неизвестный художник Портрет Е.И.Пугачева, написанный на портрете Екатерины II 1773 г.

           Не менее примечателен портрет Пугачева из собрания московского Исторического музея, где изображение Пугачева написано поверх портрета Екатерины: если портрет представляет в живописи параллель к собственному имени, то переписывание портрета адекватно акту переименования.

Б.А. Успенский. Царь и самозванец: культурно-исторический феномен / Успенский Б.А.Избранные труды. М., 1994. Т. 1. – С. 82.

В Историческом музее Москвы хранится портрет Пугачева. Емельян Иванович написан, так гласит современная ему надпись на портрете, 21 сентября 1773 года в Илецком городке (недалеко от Оренбурга) как раз в самом начале восстания.

Когда портрет этот был обнаружен в запасниках музея и с ним начали работать реставраторы, оказалось, что он написан поверх какого-то другого; чем более расчищали красочный слой, тем яснее становилось, что этот другой — парадное изображение Екатерины—декольтированной, в бриллиантах, с орденской лентой и звездой (так называемый тип Эриксена). Легко представить себе, что этот большой царский портрет висел в каком-нибудь официальном учреждении, сюда ворвались восставшие, сорвали его со стены, в нескольких местах проткнули чем-то острым, но потом кто-нибудь из них сообразил, что такому добротному холсту грех пропадать; а может быть, тут же и возникла идея поверх портрета царицы написать портрет мужицкого царя. Холст зачинили (следы починки видны), обрезали по краям - и он стал основой для единственно подлинного пугачевского портрета (если не считать того, где Пугачев изображен уже пленным, в цепях).

Итак, некий иконописец (портрет написан в манере, близкой иконописной) взял кем-то изрезанный и зачиненный холст екатерининского портрета и написал поверх портрет Пугачева. В качестве памятника классовой борьбы этот двойной портрет очень красноречив, но вместе с тем теперь, когда реставраторы сняли часть красочного слоя, он являет собой некий живописный курьез, совсем не соответствующий такому серьезному делу, каким была крестьянская война. А впрочем, грозный Пугачев с декольтированной женской грудью кажется воплощением того фарса самозванства, в котором сам Пугачев был Петром Третьим Всероссийским, его помощник, атаман Чика-Зарубин, - графом Иваном Чернышевым; где Екатерина называлась злодейкой женой, а Павел — любимым сыном.

Чайковская О.Г. «Как любопытный скиф …» - М., 1990. – С. 190

№3 Пугачев Т. Назаренко 1989 г.

В исторических композициях Назаренко отражен взгляд нашего современника на прошедшее, его раздумья, книги, которые он читает, предметы, которые помогают ему представить себе минувшее … В ее картинах одномоментно присутствуют прошлое и настоящее, историческое событие и наше нынешнее представление о нем. 

В диптихе «Пугачев» выбран острокон­фликтный, драматический момент: Еме-льяна Пугачева везут в клетке к месту казни в Москву. И везет не кто-нибудь, а молодой Суворов. Но что за странное зрелище разворачивается перед нашими глазами? Подобны игрушечным пестро и нарядно одетые безликие солдаты. Да и Суворов на белом коне напоминает ку­клу; весь облик его столь похож на бесчис­ленные его изображения, что он как бы лишается индивидуальных черт и стано­вится знаком, схемой. И конь его не идет, а словно бы плывет по воздуху, и хрупкие, неживые ручки не держат игрушечный по­вод... И сразу весь этот рассказ обретает черты фантасмагории, и уже не люди со­вершают те или иные поступки, а некие марионетки участвуют в какой-то не ими придуманной игре.

Живописный строй этого полотна так же нарочит, напоминает раскрашенную олео­графию. Уж очень пухлы проплывающие облака, и чрезмерно густ золотистый цвет холмов и дальних строений, и открытыми, предельно контрастными тонами написаны сине-красно-белые костюмы солдат и взметнувшаяся над их головами фигура Пугачева в красной рубахе...

И совсем по-другому выглядит вторая часть диптиха, заключенная в ту же раму. Это длинное вертикальное панно, написан­ное в традициях «обманок» XVIII века. Темный «музейный» колорит, тщательно вы­писанные бумаги, засунутые за ленточку, несколько портретов, относящихся ко вре­мени Пугачевского бунта, кусок старой пар­чи, несколько книг, оплывшая свеча в под­свечнике... Все очень серьезно, бережно написано, все как будто несет на себе тонкую пыль прошедших эпох, следы прикоснове­ния людей, которые создавали эти вещи.

В. Лебедева И цвет, и линия судьбы // Работница. 1989, №8