Общественные движения: особый объект или центральная проблема социологического анализа?

Может ли социология, определяемая чаще всего как анализ функционирования социальной системы, уделить внимание изучению общественных движений? Или, напротив, нужно попытаться реконструировать социологию на основе изучения последних? Второе [:82 ] решение уже было предложено в двух самых разных формах. С точки зрения одних, нужно отказаться от идеи социальной системы и признать, что все является изменением и что общественные движения являются агентами изменения. С точки зрения других, напротив, нужно сохранить идею социальной системы, но реконструировать ее, исходя из анализа общественных движений, того культурного поля, в котором они находятся, и форм институционализации их конфликтов.

Прежде всего эмпиристская иллюзия должна быть решительно отброшена. Невозможно определить объект, называемый «общественными движениями», не выбрав сначала общего способа анализа общественной жизни, с помощью которого могла бы быть установлена некоторая категория фактов, называемых общественными движениями. Существуют многочисленные чисто эмпирические исследования конфликтов, но часто непонятно, о чем они на самом деле говорят. Что не мешает некоторым из них иметь большую ценность в том, что касается описания определенных событий.

Если, напротив, стремятся к созданию и анализу общих категорий, то нужно изначально признать существование по крайней мере трех типов конфликтов, направленных на изменение одного или нескольких важных аспектов социального и культурного устройства. Чтобы внести в термины некоторую ясность, я предлагаю называть коллективными поведениями те из конфликтных действий, которые могут быть поняты как усилие защиты, реконструкции или адаптации некоего больного элемента социальной системы, идет ли речь о ценности, норме, властном отношении или самом обществе. Именно в этом смысле Нейл Смелсер употреблял выражение collective behaviour (Neil Smelser. Theory of Collective Behaviour. New York. Free Press, 1963). Если, напротив, конфликты анализируются как механизмы модификации решений, а значит, как факторы изменения, как политические силы в самом широком смысле слова, я предлагаю говорить о формах борьбы. Наконец, когда конфликтные действия стремятся изменить отношения социального господства, затрагивающие характер использования главных культурных ресурсов — производства, знания, этических правил, — я буду употреблять выражение общественное движение. Можно, естественно, избрать другие термины, я выбрал эти, потому что они мне кажутся самыми близкими к обычному употреблению. Главное ясно различать названные три способа конструирования определенной области наблюдаемой реальности, ибо один и тот же конфликт может анализироваться одним, двумя или тремя из них, так что социологический анализ не [:83 ] может заменить собой исторического анализа, который схватывает конфликт во всей его специфической сложности.

Коллективное поведение

Большое число конфликтов может быть проанализировано наилучшим образом в виде результатов разложения и усилия по реконструкции находящейся под угрозой социальной системы. Например, иммигранты создают гомогенную общность, но она мало-помалу дифференцируется, одни богатеют, другие беднеют, некоторые женятся за пределами группы: общность оказывается под угрозой. Тогда появляется мессия или пророк, стремящийся восстановить прежние нравы, гомогенность и интеграцию общности. Такое измерение занимает важное место кроме уже упомянутых мессианских или фундаменталистских движений в так называемых реформистских движениях и даже в революциях, какой была революция в Англии XVII века. Точно так же, большая часть профсоюзной деятельности состоит в защите квалификаций и вознаграждений от последствий технических, рыночных изменений или от решений, принятых на предприятии. Эти примеры показывают, что область такого рода поведений не перестает сужаться в обществах, подверженных быстрым изменениям, с богатым разнообразием форм, где степень однородности и интеграции более слаба, чем в так называемых традиционных обществах. Коллективные действия в индустриальных обществах чаще определяются стремлением господствовать над изменениями, направлять будущее, чем волей к сохранению прошлого или возврата к нему.

Между тем, эти формы реформаторского и объединяющего поведения с какого-то времени обретают, кажется, некоторую значимость в силу того факта, что «современные» ценности — изменение, рост, развитие — долго считавшиеся неприкосновенными, как и прогресс, как естественное движение истории, оказываются поставлены под вопрос. Особенно это относится к зависимым или колонизованным странам, где идущие из-за пределов страны модернизация и индустриализация перевернули традиционную социальную и культурную организацию. Подобные движения, уже наблюдавшиеся в Азии, Латинской Америке или в Африке во время большого периода колониальной экспансии в XIX веке, недавно значительно развились вновь. Свидетельство этому успех хомейнизма в Иране. Также в коммунистическом мире вновь возрождаются формы национального [:84 ] сознания, тогда как в «первом мире», то есть в западных индустриальных странах, распространяются идеи общности и идентичности, которые ведут за собой действия, во многом соответствующие тому, что я назвал коллективным поведением.

Смысл коллективного поведения неизбежно очень далек от сознания действующих лиц, потому что он определяется в зависимости от функционирования социальной системы, а не от представлений и проектов действующих лиц (в той же степени, что и самоубийство в анализе Дюркгейма). Вот почему формы коллективного поведения в существенной части гетерономны, зависят от внешних экономических или политических принуждений или приводятся в движение руководителем, стоящим во главе секты или фундаменталистского движения и идентифицируемым с порядком, нуждающимся в восстановлении.

Борьба

Итак, соотнесение с обществом, с общественным порядком все более и более начинает в наших странах определять не те действия, которые связаны с изменениями, а те, которые с ними борются во имя прежнего или нового порядка. Это уводит нас очень далеко от того, что мы инстинктивно называем «движением». Вот почему в индустриальных странах естественная наклонность участников и наблюдателей социальных конфликтов заключается, напротив, в том, чтобы видеть в конфликтах механизмы изменения. Но само это определение не имеет того же смысла, что в прошлом веке. Тогда рабочее движение было действующим лицом самых важных конфликтов, оно казалось носителем новых ценностей, то есть прогресса и индустриализации, и оспаривало одновременно существующие формы присвоения названных ценностей.

Сегодня центральная роль общественного движения как главного агента исторических изменений поставлена под вопрос, не видно хорошенько, что объединяет эти многочисленные конфликты, которые не обращаются к центральным ценностям, не оспаривают господствующую власть, а только имеют в виду изменить некоторые соотношения сил или некоторые особые механизмы решения. При этом агенты изменения вовсе не могут быть определены глобально, от имени какого-то «смысла Истории». Может быть, еще более, чем в мире труда, в городской жизни можно констатировать переход от центральных общественных движений к частным формам борьбы. [:85 ] Многочисленные исследования форм современной городской борьбы показывают, что речь чаще всего идет об ограниченных действиях, направленных против собственников или административных властей с целью добиться лучших жилищных условий. Растущее число форм городской борьбы стремится даже приблизиться к тому, что здесь названо коллективным поведением, когда они становятся на защиту находящейся под угрозой окружающей среды. Например, такова — победоносная — борьба, которая проводилась в Мадриде с целью охраны исторического центра города.

Такая борьба тем более существенна, чем более непосредственно она стремится получить доступ к власти принимать решения, то есть чем больше она объединяется с какой-либо политической партией. Вот почему во многих больших индустриальных странах социал-демократия (как в ее революционном, так и в реформистском течениях) тесно связала социальную борьбу с политическим действием и ее фактически ему подчинила, считая главной целью захват политической власти.

Общественные движения

Говорить о коллективном поведении — значит рассматривать конфликты как ответы на ситуацию, которая должна быть понята сама по себе, то есть в терминах интеграции или дезинтеграции некоей социальной системы, определенной принципом единства. Напротив, говорить о борьбе — значит обращаться к стратегической концепции социального изменения. Борьба предполагает не ответы, а инициативы, направляющие действия, которые не приводят и не имеют целью привести к созданию социальной системы. Вот почему идея борьбы связывается более или менее прямо с представлением об обществе или как рынке, или как поле битвы. Между конкуренцией и войной существует много других конфликтных стратегий, но они больше не соотносятся с идеей социальной системы с присущими последней ценностями, нормами и институтами.

Переход от борьбы к общественным движениям, напротив, устанавливает, но переворачивая его, отношения между коллективным действием и социальной системой. Приведем пример. На заводе формируются движения для борьбы против неравенства заработной платы среди рабочих сопоставимой квалификации (простой пример коллективного поведения) или за увеличение влияния наемных рабочих на решения, которые сказываются на условиях их труда, что [:86 ] составляет борьбу. Но организация самого предприятия не является выражением технической рациональности, как не является она непосредственным результатом постоянно меняющегося соотношения сил. Свойство индустрии состоите том, что воздействие держателей капитала распространяется на область от продажи продукции до условий труда производителей, объединенных на фабрике и властно подчиненных некоей коллективной организации труда. Рабочие борются с этим господством и стремятся завоевать для трудящихся или коллектива в целом контроль над организацией труда и ресурсами, созданными промышленной деятельностью.

Согласно этому определению, общественное движение никоим образом не является ответом на общественную ситуацию. Напротив, эта последняя составляет результат конфликта между общественными движениями, борющимися за контроль над культурными моделями, историчностью. Такой конфликт может привести к распаду политической системы или, напротив, к институциональным реформам, он повседневно проявляется в формах общественной и культурной организации, во властных отношениях. Общественное движение — это конфликтное действие, с помощью которого культурные ориентации, поле историчности трансформируются в формы общественной организации, определенные одновременно общими культурными нормами и отношениями социального господства.

Все более и более ускоренное ослабление понятия общества и самой классической социологии вынуждает нас выбирать между двумя путями: с одной стороны, социология чистого изменения, s которой понятие борьбы занимает важное место, с другой, социология действия, которая основывается на понятиях культурных моделей и общественных движений. Большая часть общих споров о социологии может быть понята как конкуренция, конфликт или компромисс между этими тремя направлениями.

Классическая социология рождена в Великобритании, Германии, Соединенных Штатах, Франции, то есть в странах, которые основали столь различные политические, экономические и культурные целостности, что можно было говорить не только об обществах, но и о социальных действующих лицах (например, профсоюзах или объединениях хозяев) национально определенных. Сегодня ситуация другая: многие действующие лица защищают свои интересы на рынках или в тех областях конкуренции и конфликтов, которые больше не определяются глобальной национальной реальностью, а зависят от сформировавшихся на международном уровне технологий, [:87 ] экономической конъюнктуры, стратегических конфликтов, культурных течений. Сегодня никакое общественное движение не может отождествить себя с совокупностью конфликтов и сил социального изменения, замкнутых в национальных рамках. Таким образом, поле борьбы становится все более автономным (эта тенденция могла бы измениться в других общественных обстоятельствах) по отношению к общественным движениям, а формы коллективного поведения стремятся все больше стать тем, что я назвал общественными антидвижениями. Происшедшее на большей части планеты разделение между способами экономического развития и формами функционирования экономической и социальной систем спровоцировало действительно новое массовое появление социальных конфликтов и коллективных действий, осуществляемых в целях социальной и культурной интеграции общества. Такое сильное разделение общественных движений, форм борьбы и коллективного поведения способствует социологии, сосредоточенной на анализе общественных движений во избежание опасности превращения ее в философию истории. Невозможно больше осуществлять социологический анализ в рамках эволюционистского представления, которое предполагало переход от традиционного к современному, от механической солидарности к органической, от общности к обществу. Но также невозможно вследствие исчезновения гегемонии центральных капиталистических стран над миром отождествлять их историчность и их собственные общественные движения с универсальной Историей, этапы которой якобы обязательны для всех стран.

Нужно, значит, порвать с классической идеей, которая отождествляла человеческое творчество с его результатами, историчность, определенную как разум и как прогресс, с господством над природой с помощью науки и техники. И следовательно, нужно ввести в социологический анализ другую концепцию субъекта, которая делает акцент на дистанции между творчеством и его творениями, между сознанием и практикой. Ибо если верно, что культурные модели трансформируются в социальную практику, пройдя через конфликты между противоположными общественными движениями, то им нужно еще освободиться от этой практики, чтобы конституироваться в качестве моделей инвестиции и творчества норм, что предполагает рефлективность, отстраненность и, если употребить это столь глубоко укоренившееся в западной культурной традиции слово, сознание. В некоторые эпохи общественная мысль в рамках историчности уделяет больше внимания экономическим инвестициям и производству [:88 ] знания, в другие она более чувствительна к созданию и изменениям этических моделей, что заставляет придать большее значение отстраненности, чем инвестициям. Хотя по правде говоря, обе эти позиции взаимодополнительны и так же опасно впадать в моральную философию, как и в философию истории.

Понятие общественного движения неотделимо от понятия класса. Но общественное движение от класса отличает то, что последний может быть целиком сведен к обстоятельствам, тогда как общественное движение — это действие субъекта, то есть человека, который ставит под вопрос приведение историчности к определенной социальной форме. Очень долго изучение рабочего движения сводилось к изучению капитализма, его кризисов и конъюнктуры. Еще более крайний случай такого подхода представляет изучение общественных и национальных движений в Третьем Мире в рамках анализа империализма и мировой экономической системы. В результате складывается даже впечатление, будто формирование массовых движений невозможно, их место как бы занимает вооруженная борьба, которую ведут либо партизаны, либо военизированные массы, руководимые революционной партией.

Начиная с момента, когда исчезает обращение к метасоциальному принципу и, следовательно, к идее о противоречии между обществом и природой, становится необходимо понять классы в качестве действующих лиц и рассматривать их не в связи с противоречиями, а в связи с конфликтами. Чтобы подчеркнуть это важное изменение, предпочтительнее говорить об общественных движениях, а не об общественных классах. Общественное движение — это одновременно культурно ориентированное и социально конфликтное действие некоего общественного класса, который определяется позицией господства или зависимости в процессе присвоения историчности, то есть тех культурных моделей инвестиции, знания и морали, к которым он сам ориентирован.

Общественные движения никогда не изолированы от других типов конфликтов. Рабочее движение, ставящее под вопрос социальную власть хозяев индустрии, неотделимо от требований и давлений, имеющих целью увеличить влияние профсоюзов в экономических, социальных и политических решениях. Но на его существование указывает наличие элементов, не поддающихся переговорам, и следовательно, невозможность для профсоюза, выступающего носителем рабочего движения, осуществлять чисто инструментальное действие, остающееся в пределах цен и преимуществ. Так называемый [:89 ] рыночный синдикализм не принадлежит к рабочему движению. В результате развиваются формы поведения, порывающие с синдикализмом: нелегальные забастовки, невыход на работу, усиленное ее торможение, акты насилия и саботажа, которые выдают присутствие рабочего движения в рыночном синдикализме или таком, в котором требования очень сильно институционализированы.

Такое наблюдение может быть расширено. Свойство представительной демократии заключается в том, что политические действующие лица зависят от социальных действующих лиц, которых они представляют, сохраняя большую или меньшую степень автономии. В результате они одновременно ведут себя и в зависимости от своей позиции в системах принятия решений, и как лица, имеющие мандаты различных групп интересов и движений. Общественное мнение воспринимает этот феномен с иронией, обращая, например, внимание на двойственность речей депутатов в зависимости от того, говорят ли они в своем округе или на заседании парламентской комиссии. Таким образом, политические дебаты могут быть тем, что я называю борьбой, и в то же время выражать общественное движение.

Таким же образом, деятельность организации не может анализироваться единственно в рамках властных отношений. Высшие чиновники принимают решения, которые объясняются также политикой, выработанной руководителями предприятий или даже собственниками. И поведение рабочих или служащих в их мастерской или бюро в большой мере находится под влиянием их представления об общем конфликте интересов, выходящем за рамки их профессионального существования.

Мы слишком привыкли говорить о переходе класса «в себе» в класс «для себя», о той ситуации, какую испытывает сознание при переходе к политическому действию. В действительности не существует класса «в себе», не существует класса без классового сознания. Зато надо различать общественное сознание класса — то есть общественное движение, которое всегда, по крайней мере диффузно, присутствует там, где имеется конфликт относительно социального присвоения главных культурных ресурсов — и политическое сознание, обеспечивающее переход общественного движения к политическому действию. Действие, направленное против социального господства, никогда не сводится к стратегии в отношении политической власти.

Данное до сих пор определение общественных движений представляет их агентами структурных конфликтов социальной системы. Но не встречаются ли общественные движения на уровне самих [:90 ] культурных моделей, а не только на уровне их социального использования? С другой стороны, должен ли анализ общественных движений удерживаться в области синхронии, или он может проникнуть и в область изменения? Сама культурная инновация — или сопротивление ей — не может создать общественного движения, ибо последнее по определению объединяет вместе и отношение к культурным ценностям, и сознание социального отношения господства. Но культурный конфликт может включать социальное измерение и, в крайнем случае, одно он всегда содержит в себе: не существует культурной модели в себе, целиком независимой от способа осуществляемого в отношении нее господства. Между чистым культурным конфликтом, возникшим, например, внутри научной или артистической общности, и культурным выражением прямого социального конфликта существует обширное поле, занятое культурными движениями, которые одновременно характеризуются и оппозицией в отношении старой или новой культурной модели, и внутренним конфликтом между двумя способами социального употребления новой культурной модели.

Движение женщин является самым значительным в настоящее время культурным движением. С одной стороны, оно выступает против традиционного положения женщин и заодно изменяет наш образ субъекта. С другой, оно разделено между двумя тенденциями, представляющими фактически противоположные социальные силы. Одна из них, либеральная, выдвигает ценность равенства и привлекает лиц высокого социального положения: гораздо интереснее требовать доступа к медицинской или парламентской деятельности, чем к занятиям, не требующим квалификации. Другая тенденция радикальная, она выступает скорее за специфичность, чем за равенство, испытывая даже недоверие к ловушкам последней, и борется одновременно против социального и сексуального господства, то ли присоединяя деятельность женщин к пролетарскому движению, то ли разоблачая собственно сексуальное господство, то ли, наконец, противопоставляя реляционистскую концепцию общественной жизни, более близкую биопсихологическому опыту женщин, технократической концепции мужского происхождения.

Культурные движения особенно важны в начале нового исторического периода, когда политические действующие лица не являются еще представителями новых требований и общественных движений и когда, с другой стороны, изменения культурного поля вызывают глубокие дебаты о науке, экономических инвестициях и правах. [:91 ] Наряду с общественными движениями в строгом смысле слова и культурными, или точнее, социо-культурными движениями, нужно еще признать существование социо-исторических движений. Последние располагаются не внутри поля историчности, как общественные движения, а в области перехода от одного общественного типа к другому (перехода, самой исторически важной формой которого является индустриализация). Новый элемент состоит здесь в том, что конфликт завязывается вокруг управления развитием и что, следовательно, господствующим действующим лицом не является правящий класс, определенный его ролью в способе производства, а правящая элита, то есть группа, которая руководит развитием и историческим изменением и определяется прежде всего отношением к государственному управлению. Социо-историческое движение может быть или соединено с индустриализаторским государством, или противопоставлено ему. Противники стремятся сообща к развитию, модернизации, но один хочет укрепить способность к инвестиции и к мобилизации со стороны государства, каким бы оно не было, между тем как другой взывает к Нации и народному участию.

Существует некоторое родство между перечисленными тремя типами движений. Это объясняет позицию тех, которые, присоединившись к революционной традиции, могли утверждать, что существует глубокое единство между рабочим движением, движением национального освобождения и женским освободительным движением. Но гораздо важнее подчеркнуть глубокие различия, которые их разделяют и мешают им объединиться. Так, в Третьем Мире существует не союз, а постоянная противоположность классовых и националистических движений. Эти два типа движений могут объединиться только под эгидой революционной националистической партии и всегда ценой разрушения как одного, так и другого, ибо партия, которая их поглощает, становится тоталитарной. Точно так же, попытки сближения между рабочим и женским движениями приводят к таким трудностям, что большая часть борцов-радикалов начала отходить от профсоюзной или политической деятельности в силу того, что она пренебрегает специфическими требованиями женщин.