Метод социологии действия: социологическая интервенция

Выбор метода зависит не только от соображений техники. Каждый метод соответствует некоему подходу, представлению о социальной действительности и, следовательно, выбору, сделанному исследователем, акцентировать внимание на некотором типе поведения. Социолог или антрополог, интересующиеся природой и функционированием культурных и общественных норм коллектива, каковой отличается скорее своим порядком, чем изменением, должны занять позицию наблюдателя. Они стремятся уловить объективные проявления этих культурных норм, например, функционирование системы [:115 ] родства или ритуалы. Они также регистрируют представления, верования и мифы, анализируя их извне, то есть ища принципы, управляющие совокупностью правил, и даже мысленные структуры, участвовавшие в создании этих мифов и верований. Социолог, интерес которого направлен на социальную детерминацию типов поведения, особенно на уровни и формы социального участия, должен прибегнуть к экстенсивному расследованию. Он стремится показать, как роли соответствуют положению, как формы поведения определяются занимаемой в обществе позицией или мобильностью на социальной лестнице. Речь здесь идет о самом классическом приеме современной социологии. Его обновил прогресс статистических методов. Триумф в пятидесятые годы парсоновской версии рационализма придал ему столь большое значение, что можно было в какой-то момент поверить в его конституирующую силу для всякой социологии. Но те, кто интересуются решениями, изменениями, отношениями влияния и власти, никогда не чувствуют себя удовлетворенными таким представлением об обществе и экстенсивным способом исследования. Они всегда предпочитали изучать, как были приняты решения, как изменяются организации, что привело их к развитию особых исследований, которые стремились выявить за внешней стороной явлений сложную и скрытую историю решений. Наконец, те, кто интересуется общественными движениями в широком смысле слова, до сих пор пользовались непосредственно историческим методом. Спрашивая себя о возможности изучения социальных и политических сил, способных изменить общество и создать исторические события, они отвечали вообще, что нужно рассматривать самые большие события, те, в ходе которых старый социальный порядок разрушается, а новый создается. Особенно Жорж Гурвич, пришедший к социологии в результате изучения опыта Советской революции, придерживался идеи, что нужно приближаться к вулканам истории, как если бы революции имели силу очищения и позволяли постигнуть сущность. Но если ничто не заставляет сегодня ставить под сомнение пользу этнографического наблюдения, экстенсивных расследований или изучения решений, то можно усомниться в ценности философии истории, которая находится внутри метода, связанного с обращением к великим событиям и, в особенности, к революциям. Мы сегодня больше не верим в образ раскола общества, который бы позволил проявиться творческим силам истории. Опыт нашего века научил нас осторожности. Великие события и революции не более просты, чем периоды спокойствия. Можно даже согласиться, что в революци [:116 ] онный период социальные силы менее всего видны, наиболее скрыты за проблемами государства, где социальные механизмы полностью заменены диктатурой оружия или слова. До такой степени, что революции, которые остаются главными предметами размышлений для историков, являются, по-видимому, наименее благоприятными моментами для размышлений об историческом действии. Все происходит так, как если бы в эти моменты, когда, может быть, действительно люди творят историю, они были менее всего в состоянии понять ту историю, которую они делают, и даже, напротив, принуждены делать противоположное тому, что они задумывают сделать. Таким образом, социологи, заинтересованные в изучении исторического действия, практически оказываются лишены метода. Они не могут более пользоваться историческим анализом, который бы нес в себе самом свой смысл, как думали историки и социологи XIX века от Мишле до Вебера. Первый, за которым следовали многие историки Центральной Европы, увидел в современной истории рождение нации, второй — этапы разволшебствления мира, секуляризации и рационализации. Такие однолинейные эволюционистские представления сегодня кажутся недостаточными. Они не объясняют нам ни поворотов назад к варварству, ни множественности путей развития. Казалось бы в итоге, что нет более никакого метода для изучения способов производства обществом своих культурных моделей, социальных отношений и практики. Социологическая интервенция представляет метод, который стремится заполнить эту пустоту. Он стремится стать на службу изучения производства общества, как экстенсивное расследование служит изучению форм и уровней социального участия.

Принципы

1. Главная проблема заключается здесь в том, что область самых фундаментальных социальных отношений и их культурных целей не поддается непосредственному наблюдению. Как перейти от изучения нормативного поведения к изучению форм поведения, ставящих нормы под вопрос? Уже Маркс, хотя и совсем в другом контексте, стремился обнаружить классовые отношения позади форм экономической практики. Многочисленны также те, кто искал проявления рабочего и, в особенности, классового сознания за формами поведения рабочих, продиктованных ответом на их трудовую и жизненную ситуацию. Это присутствие в повседневном опыте позиций, ставящих [:117 ] его под вопрос, было первым открытием индустриальной социологии благодаря классическим работам Рётлисбергера в Western Electric (F. J. Roethlisberger, W. J. Dickson. Management and the Workers. Harvard University Press, 1939). Анализируя торможение работы в мастерской Bank Wiring, эти первые индустриальные социологи показали, что поведение рабочих далеко не может определяться в терминах адаптации или рациональности, а должно быть понято как конкретное выражение борьбы за контроль над машинами и производительностью. Анализ поведения рабочих по отношению к различным системам оплаты постоянно подкреплял выводы первых исследований. Этот пример направляет нас на совершенно иной путь, чем изучение «великих исторических событий». Он заключается в концентрации внимания на самих действующих лицах, взятых в их конкретном существовании: так можно лучше всего раскрыть механизмы, с помощью которых возможно, по ту сторону поведения социального потребления, выявить поведение конфликтного производства общества.

2. Но надо идти дальше наблюдения. Нужно создать почти экспериментальным образом такие ситуации, где тяжесть повседневного положения насколько возможно уменьшена, что позволяет действующему лицу выражать наиболее сильно свое оспаривание этого положения, свои цели и свое понимание тех конфликтов, в которые он оказывается включен в процессе достижения данных целей. Парадоксальным образом изучение исторического действия отдаляется от больших полотен и экстенсивных расследований и обращается к интенсивному изучению ограниченных групп, с которыми социологи должны проводить углубленные и длительные исследования.

3. Идем дальше. Такой переход от потребления к производству общества не осуществляется спонтанно даже в благоприятных условиях, созданных исследователями. Нужно еще, чтобы последние вмешивались непосредственно. Только благодаря им действующее лицо может подняться с одного на другой уровень социальной действительности и перейти от поведения ответа и адаптации к поведению проекта и конфликта. Только если исследователь активно и лично вмешивается, чтобы увлечь действующее лицо к наиболее фундаментальным из его отношений, последнее сможет перестать рассматривать свое поведение только как ответ на установившийся порядок. [:118 ]

Процедуры

Вернемся к видимому парадоксу, который представляет собой изучение исторических и в особенности классовых действующих лиц и их социальных движений через маленькие группы. Здесь нет реального противоречия. Сами социальные действующие лица привыкли видеть, что небольшие группы составляют базовые объединения их движения: это политические ячейки, профсоюзные секции, маленькие религиозные общины, местные ассоциации, все это группы, несущие в себе высокое историческое значение. Но в силу сложных причин интерес к маленьким группам ассоциировался в социальных науках со сведением социальных отношений к межперсональным отношениям. Такое положение лишено всякого основания. Если придерживаться той же области социальной психологии, то можно ли забыть, что Левин размышлял прежде всего о нацизме, что Морено хотел раскрыть дух советской революции, что Серж Московичи (S. Moscovici. Psychologie des minorités actives. P.U.F., 1979) только что показал, насколько изучение активных меньшинств, какое может проводить социальный психолог, могло иметь широкое политическое значение? В. Дуаз (W. Doise. L’explication en psychologie sociale. P.U.F., 1983) в своей недавней диссертации настаивал на необходимости усилить такую социологическую направленность изучения групп. Важен здесь не размер изучаемой группы, но тот факт, что созданы группы интервенции, помещенные в такую искусственную ситуацию, что их члены более воспринимают себя производителями истории, историй, изменения собственного положения, чем в обычной жизни. Исходный пункт социологической интервенции заключается в создании таких групп, состоящих из действующих лиц, или, точнее, активистов, которые вовсе не прекращают своей деятельности, но оставаясь активистами, включаются также в аналитическую работу. Не должно бы быть там никакого противоречия между ролью активистов и ролью аналитиков-участников, так как анализ направлен к обнаружению самого глубокого смысла действия. Но на практике создание таких групп сталкивается с большими трудностями. Всякое действующее лицо стремится остаться хозяином своего смысла; его идеология сопротивляется анализу. Мы имеем опыт особенно сильного сопротивления не со стороны самих активистов, а со стороны «штатных» интеллектуалов, которые хотят говорить от их имени и быть производителями их идеологии. С другой стороны, создание таких групп предполагает наличие у исследователей позиции, которая [:119 ] не может быть нейтральной. Чтобы установить необходимое отношение между действующими лицами и аналитиками, нужно также, чтобы последние воспринимались как стоящие на защите не действующего лица и его идеологии, а их возможного смысла. Каким бы не было изучаемое действующее лицо, исследователь должен искать самое высокое из возможных значений его действия, его роль как производителя истории.

Надо остерегаться того, чтобы расспрашивать группы насчет их мнений и позиций, поощрять их к выработке своей идеологии, это удаляет от искомой цели, усиливает поведение ответа группы на данную ситуацию. Следовательно, нужно избрать противоположную форму поиска: только что сформированные группы должны иметь собеседников, которые являются их дружественными или враждебными социальными партнерами в реальной жизни. Таким образом заменяют идеологическую форму выражения опытом социального отношения. Выбор собеседников должен осуществляться, насколько возможно, самими группами. Исследователи ограничиваются тем, что направляют обмен точками зрения между действующими лицами и их собеседниками. Их главная задача заключается в том, чтобы помешать беседующим сторонам избежать дискуссии или искусственно ее ограничить. Важно также, чтобы внутри группы проявилось самое большое разнообразие. Каждая группа была бы составлена таким образом, чтобы в ней были представлены главные направления борьбы или рассматриваемого действия. В будущем встреча с собеседником должна быть заменена более весомой процедурой, ибо нужно, чтобы одновременно изучались действующие лица, включенные в социальное отношение, например, наниматели и наемные рабочие, — как мы это сделали в нашем исследовании рабочего движения, — колонизаторы и колонизованные, государственные руководители и диссиденты и т. д.

После встреч с собеседниками исследователи поощряют «закрытые» заседания, во время которых группы комментируют только что происшедшие встречи и начинают таким образом анализ своего действия.

В действительности исследователи изучали не столько поведение действующих лиц, сколько их самоанализ. Немыслимо отделять роль от сознания роли и в особенности класс — от классового сознания. Даже если классовое сознание смешано с сознанием других ролей или прикрыто им и, особенно, деформировано идеологией, оно присутствует. Первой целью исследователя является, значит, развитие [:120 ] сознания действующего лица. Группы, когда они начинают объединяться, действуют как группы-свидетели, ведущиеся в них дискуссии воспроизводят те дебаты, которые происходят в ходе борьбы или коллективного действия. Надо преобразовать эти группы-свидетели в группы-лица посредством поворота, состоящего в установлении дистанции по отношению к практике и в выработке общих ее интерпретаций. Такой переход может осуществиться спонтанно или по инициативе исследователя. Он ведет к тому, что можно бы назвать идеологическим анализом, так как он и остается связан с действием и стремится его понять.

Переход от этого идеологического анализа к анализу, стремящемуся идентифицировать присутствующее в действии общественное движение, можно назвать конверсией. Только исследователь может осуществить такой переход. Именно он должен представить группе образ общественного движения, который придает действию его самый высокий смысл. Исследователь не стремится интерпретировать природу практики, высвобождая ее «дух», он увлекает практику и ее интерпретацию к самому высокому из возможных уровней. Он никогда не становится на какой-либо другой уровень, чем уровень общественных движений. Его роль выявить, в какой форме и с какой силой поведения производства общества представлены в поведениях, которые могут быть также проанализированы или восприняты на других уровнях социальной жизни. Такая конверсия принимает с необходимостью драматическую форму, так как речь идет о том, чтобы извлечь некое значение сложной практики и заставить признать, что оно дает свой смысл другим аспектам действия. Важно знать, как группа ведет себя в отношении этой гипотезы. Вызывает ли она ясные и устойчивые реакции? Делает ли она более понятными отношения членов группы между собой? Позволяет ли она им по-новому интерпретировать их прошлое действие, так же как историю группы? Наконец, позволяет ли группе эта гипотеза разработать программу действия и представить ответы, которые она может возбудить? Совокупность моментов интервенции, следующих за конверсией, должна сохранять ее господствующую роль, ибо конверсия может считаться окончательно свершившейся только в конце исследования. Но недостаточно установить верность гипотезы в группах, в которых она была представлена. Желательно еще предложить эти гипотезы другим группам. Это составляет важную часть того, что называют перманентной социологией и что представляет совокупность способов поиска, следующего за конверсией. [:121 ] Формируются новые группы, чтобы применить упомянутые гипотезы к новым ситуациям и посмотреть, помогают ли они группам лучше адаптировать их действия и пробуждаемые ими реакции.

Проблемы

Значение выводов об интервенции имеет определенные ограничения. Выбирая интенсивный, а не экстенсивный метод, принимают некоторые отрицательные моменты. Самым серьезным является запрет всякого исторического предвидения. Наоборот, главный интерес экстенсивных расследований заключается в том, что они допускают некоторые предвидения.

Социологическая интервенция в отношении какого-либо коллективного действия не позволяет оценить его шансы на некоторое историческое значение. Можно даже понять, что интервенция показывает потенциальное значение действия и позволяет, однако, думать, что это действие не будет иметь исторического значения. Первое из исследований, которое мы провели, было посвящено студенческой забастовке 1976 года во Франции, которая потерпела поражение и относительно которой мы показали, что она в действительности ознаменовала конец студенческого «гошизма». Именно показывая условия, при которых студенческая борьба могла стать общественным движением, мы заставили лучше осознать поражение этой забастовки, имевшей совсем другие цели и совсем другую идеологию, чем те, которые могли бы принадлежать общественному движению. Раскрывая природу возможного общественного движения. мы показали, что рассматриваемая забастовка от него отдалилась, но ни в какой момент мы не были в состоянии доказать, что ее поражение было неизбежным.

Так же наше исследование антиядерного движения привело к выводу, что в нем присутствует антитехнократическое общественное движение. Но исследование показало и слабый вес этого значения в практике антиядерных активистов. Оно, наконец, позволило предвидеть, что это движение стремилось бы к практике, находящейся на полдороге между антиядерными настроениями и антиядерным движением, организуясь в политическое течение. Но мы не могли сказать, каковы были шансы и значение такого политического движения.

Цель социологической интервенции не предвидеть события, а анализировать механизмы, посредством которых формируются [:122 ] коллективные действия и, на самом высоком уровне, общественные движения.

Самая трудная для решения проблема касается роли исследователей. Такая роль необходимо имеет двойственный характер, так как исследователи должны, с одной стороны, пробудить и вести самоанализ действующих групп, с другой, увлечь группу в процесс преобразования, взяв на себя инициативу представить ей некоторый образ ее самой. Исследователи должны, значит, хранить по отношению к сознанию и действию группы дистанцию, но в то же время оставаться близкими действующим лицам, их идеологии и конкретным целям. Это вынуждает разделить роли исследования между двумя лицами. Я называю истолкователем того из них, кто остается близким к самоанализу группы, кто «толкает» ее вперед и стремится избежать всякого разрыва между ее реальным опытом борьбы и ее деятельностью в рамках интервенции. Я называю аналитиком того, кто более постоянно придерживается точки зрения анализа и стремится создавать гипотезы исходя из поведения группы во время первой фазы интервенции. Это различение двух функций оказывается более резким, чем дальше действие находится от общественного движения, которое оно может заключать в себе. Если бы такое удаление было тотальным, то не могло бы быть никакой связи между двумя исследователями, и этот кризис исследования явился бы хорошим показателем отсутствия в рассматриваемой борьбе общественного движения. Наоборот, если действие обнаруживает глубокие признаки общественного движения, оба исследователя могут трудиться бок о бок, и истолкователь может принять прямое и значительное участие в конверсии. В любом случае главная опасность, которая угрожает исследователям, состоит не в сохранении слишком большой дистанции по отношению к группе, а наоборот, в слишком большом отождествлении с ней. Это может быть объяснено как идеологическими причинами, так и другими, более конкретными. Успех исследования зависит от группы, поэтому исследователь имеет потребность быть принятым группой и думает достичь этого, уменьшая разделяющую их дистанцию, показывая свою лояльность по отношению к группе и ее борьбе, стремясь даже иногда стать ее лидером. Такое сильное отождествление исследователя с группой может создать иллюзию, что группа способна далеко продвинуть свой самоанализ. Но скоро обнаруживается, что в таких условиях становится невозможна конверсия, так как уничтожена всякая дистанция между исследователем и группой. Между тем, конверсия предполагает, [:123 ] чтобы дистанция была столь большой, насколько это возможно, и чтобы исследователь прилагал значительное усилие к «подтягиванию» группы к самому высокому значению ее действия, значению, носителем коего он выступает.

Понятно, что изложенное вызывает возражение, которое постоянно выдвигают против социологической интервенции: дескать последняя не может иметь доказательной силы, так как сами ее процедуры могут обеспечивать успех, который вследствие этого оказывается искусственным. Интервенция сводилась бы в итоге к акту внушения тем более успешному, что исследователь предлагает группе очень лестный образ ее практики и сам становится в положение лидера группы. В любой борьбе исследователь тогда мог бы обнаружить общественное движение. На это нужно прежде всего ответить, что успех конверсии не зависит от согласия группы на предложенную в данный момент исследователем гипотезу. Последнюю узаконивает способность группы ее переинтерпретировать и оценивать свой прошлый, настоящий и будущий опыт в зависимости от предложенной гипотезы. Нужно также напомнить, что механизм исследования предполагает интервенцию нескольких ученых в нескольких группах и на нескольких этапах, часто отделенных друг от друга не одним месяцем. Но к этим общим аргументам нужно добавить конкретный опыт, значение которого еще более значительно. В ходе исследования провансальского движения во Франции я разработал и предложил гипотезу, которая была отвергнута двумя группами. Тогда мы сформулировали другую гипотезу, которую другой исследователь, Франсуа Дюбе, предложил группам и которая также была отвергнута. Большая часть последующих фаз исследования была посвящена анализу и истолкованию этого двойного поражения. Доказано, следовательно, опытом, что гипотеза может быть отброшена группами даже тогда, когда отношения между ними и исследователями прекрасные и никакое психосоциологическое объяснение не годится. Нужно добавить, что подобное поражение вовсе не означает порока метода. Напротив, оно доказывает, что группы могут работать со своей «конверсией», то есть вставать на точку зрения возможного общественного движения, но в то же время осознавать, что это движение не может быть воплощено в их действии и что, следовательно, последнее не может достичь таких высоких целей. Конверсия не состоит в признании существования самых высоких конфликтов во всех требованиях, а в том, чтобы поставить последние в соотношение с высоким уровнем социального действия. [:124 ]

Иногда нам возражают, что мы не отдаем себе отчета в возникающих в группах собственно социопсихологических феноменах. Действительно, изучая группы, можно интересоваться различными феноменами. Те, кто использует психоаналитические методы, особенно интересуются природой социальной связи или стремятся еще побороть в группах формы авторитета военного или религиозного происхождения. Другие интересуются способом, каким группа может вести себя в некоей ситуации, адаптироваться к изменению и принимать решения. Со своей стороны, мы вовсе не противопоставляем внутреннее функционирование группы проблемам борьбы, в которой участвуют ее члены, ибо большая часть событий, происходящих в группе, и отношения, которые устанавливаются между ее членами, должны быть объяснены исходя из наших гипотез, которые являются чисто социологическими. Часто именно в изменении одного из членов группы, например, в утрате им leadership (лидерства — М. Г.), или в отталкивании группой одного из ее членов находим наиболее прямые признаки природы отношений между социальной практикой и смыслом ее существования.

Область

Существенный вопрос заключается в том, чтобы знать, является ли то, что обычно называют общественными движениями, и прежде всего таковые движения в передовых индустриальных странах единственной областью применения социологической интервенции. Большая часть работы сторонников этого метода должна будет состоять в рассмотрении того, в каких условиях и формах он может применяться к другим социальным областям и ситуациям. Здесь можно только поверхностно указать на возможные области применения интервенции.

Необходимо прежде всего, чтобы она не ограничивалась изучением оппозиционных или народных движений. Важно показать, что таким же образом можно изучать поведение в среде руководителей. Одной из наших главных целей должна быть организация социологической интервенции на уровне правящего класса, особенно руководителей больших организаций, будь они индустриальными или неиндустриальными, частными или государственными. Естественно, было бы желательно, чтобы такие интервенции могли проводиться в нескольких индустриальных странах, имеющих различные культурные традиции, например, в Европе, Северной Америке и Японии. [:125 ]

Если говорить в общем плане, важно, чтобы уже осуществленные в область социальной борьбы интервенции были дополнены аналогичными исследованиями в других странах, особенно в зависимых или ранее колонизованных, в которых крестьянские или городские движения играют большую роль.

Но необходимо еще более удалиться от области собственно общественных движений и спуститься с этого высокого уровня на уровень политического или организационного поведения, затем на уровни поведения порядка, кризиса или изменения, которые соответствуют другим «осям» социологического анализа и могут содержать в себе в деформированной форме типы поведения, связанные с историчностью и общественными движениями.

Например, в странах, в которых индустриализацию направляли авторитарные государства, социальные отношения прикрыты отношениями порядка и государственным господством. Наконец, нужно даже стремиться как можно более удалиться от общественных движений. Поведения индивидуального отклонения и даже безумия, может быть, могут быть проанализированы, частично по крайней мере, как формы индивидуализированного выражения невозможного общественного движения, утраты исторического действия. Метод социологической интервенции должен быть адаптирован к такому чрезвычайному распаду смысла действия и форм его социального проявления.

Все, что только что было сказано, покоится на определенной вере в возможность появления общественных движений. Однако, следует также отметить значение того, что можно назвать общественным антидвижением, то есть того, что призвано защищать общность и ее консенсус против внешнего врага. То, что в некоторых обстоятельствах может раскрыться как общественное движение, в других обстоятельствах может закрыться в форме антидвижения. Рабочее движение иногда закрывается в авторитарную группу, отбрасывающую меньшинства. На мировом уровне сегодня приобретают растущее значение движения коммунитарной защиты, противостоящие грубой, авторитарной и направляемой извне индустриализации.

Можно ли из этих кратких замечаний сделать вывод, что мало-помалу метод социологической интервенции сможет охватить все области социологии? И да, и нет. Невозможно, в самом деле, априори решить, что такой-то тип социального поведения не имеет никакого [:126 ] отношения к области историчности и приводящих ее в действие общественных движений. Но думать, что можно свести все формы социального поведения к поведению самого высокого уровня, значило бы совершить противоположную ошибку. Это причина, в силу которой нужно, напротив, противопоставлять два уровня поведения: поведения действия и порядка. Нет современного общества без порядка, без государства, без войны. Эта огромная область высится перед лицом социального мира, мира социальных отношений и их культурных целей. Мы спрашиваем себя с тоской, не будет ли открытое пространство гражданского общества, которое мы мало-помалу увеличивали на Западе в течение прошлых веков, снова завоевано государственными джунглями. Одна из главных задач социологии состоит в защите пядь за пядью этой поляны и культур, развитых на ней человеческими коллективами. Метод социологической интервенции работает на такую защиту, он имеет, на самом деле, научные намерения, но стремится также поднять уровень действия таким образом, чтобы реальное действие максимально приблизилось к возможному действию. Он направлен на то, чтобы помочь людям делать свою историю в тот момент, когда на руинах разрушенных или преданных иллюзий вера в способность обществ созидать самих себя ослабела. Не было бы противоречием утверждать, что социологическая интервенция имеет эвристическую ценность, и одновременно признавать, что она свидетельствует о желании выработать сознание возможного действия и способствует таким образом защите и укреплению шансов демократии. [:127 ]

Третья часть

ВОПРОШАТЬ НАСТОЯЩЕЕ