Оды и стихотворения Г.Р. Державина: поэтическое новаторство. Особенности жанрового мышления. // «Властителям и судиям», «Бог» //

 

Жанр духовной оды в русской литературе получил развитие в творчестве Гавриила Романовича Державина.

Поэзия Г.Р. Державина — одно из самых значительных явлений в русской литературе XVIII века. Во всем он поэт со своим лицом, со своей программой, со своей правдой. Он смело идет на разрушение привычных уже для его времени норм классицизма и создает свою особую поэтическую систему. В конце жизни Державин подводит итоги творчества: издает собрания сочинений, пишет «Объяснения на сочинения Державина», содержащие своеобразный автокомментарий к произведениям, заканчивает автобиографические «Записки» и работу «Рассуждения о лирической поэзии, или об оде», где излагает свою теорию литературы и историю мировой лирики, объясняет свой творческий метод и стиль.

 

Именно здесь он подробно говорит о тех жанровых разновидностях оды, которые появляются в его творчестве, начиная с «Фелицы». Если это свое произведение поэт относит к «смешанной оде», то стихотворение «Властителям и судиям», написанное по некоторым сведениям в 1780, а по другим — в 1787 году, автор называет «гневной одой», хотя, если исходить из той основы, на которой базируется это стихотворение, его следовало бы отнести к жанру духовной оды. Как и другие произведения этого жанра, ода «Властителям и судиям» является стихотворным переложением библейского текста — 81-го псалма:

 

Восстал всевышний Бог, да судит

Земных богов во сонме их;

Доколе, рек, доколь вам будет

Щадить неправедных и злых?

 

Но, безусловно, содержание оды Державина тесно связано с современной поэту жизнью Российского государства. Ведь именно здесь он видит попрание справедливости, нарушение законов, угнетение слабых, торжество неправды и зла, аналогию которым он и находит в ветхозаветной истории:

 

Ваш долг есть: охранять законы,

На лица сильных не взирать,

Без помощи, без обороны

Сирот и вдов не оставлять.

Ваш долг: спасать от бед невинных,

Несчастливым подать покров;

От сильных защищать бессильных,

Исторгнуть бедных из оков.

Не внемлют! Видят — и не знают!

Покрыты мздою очеса:

Злодействы землю потрясают,

Неправда зыблет небеса.

 

Необходимость подчинения всех единому закону высшей правды и справедливости и неизбежность кары для тех «лукавых» властителей, которые ему не подчиняются — вот главная мысль державинской оды:

 

И вы подобно так падете,

Как с древ увядший лист падет!

И вы подобно так умрете,

Как ваш последний раб умрет!

Воскресни, Боже! Боже правых!

И их молению внемли:

Приди, суди, карай лукавых

И будь един Царем земли!

 

Не случайно ода была воспринята не только придворным окружением, но и самой императрицей, как революционная прокламация. Так связались воедино в творчестве Державина древняя библейская мудрость и российская современность.

 

Гораздо ближе к традиции духовной оды стоит другое стихотворение Державина, которое можно сопоставить с духовными одами Ломоносова. Это стихотворение, красноречиво названное «Бог», относится к позднему творчеству поэта и показывает, насколько серьезными были его размышления о глубинных основах бытия. Рассмотрим его в контексте той традиции духовной оды, которая была заложена в произведениях Ломоносова.

 

Ода «Бог», которая была написана в 1780-1784 годах, насыщена глубоким философским содержанием и определяет основы миросозерцания поэта, его представления о мироздании и человеке как составной его части. Ко времени создания этого своеобразного поэтического манифеста Державину был уже 41 год. Прожитая жизнь и многолетний опыт творчества послужили ему опорой для создания этого важнейшего произведения. Многие исследователи творчества Державина признают, что среди целого ряда произведений мировой литературы, в которых говорится о Боге, державинскую оду следует признать заметным явлением. Безусловно, создавая свою оду, поэт опирался на богатый опыт мировой литературы, особенно на библейские псалмы Давида. Но в его произведении отразились и традиции отечественной литературы, осмысливающей философские проблемы, — прежде всего духовные оды Ломоносова «Вечернее...» и «Утреннее размышление о Божием величестве». В своем «Утреннем размышлении...» Ломоносов пишет:

 

От мрачной ночи свободились

Поля, бугры, моря и лес,

И взору нашему открылись,

Исполнены твоих чудес.

Там всякая взывает плоть:

«Велик Зиждитель наш Господь!»

 

В державинской оде мы также слышим хвалу величию Божьего творения:

 

Измерить океан глубокий,

Сочесть пески, лучи планет

Хотя и мог бы ум высокий —

Тебе числа и меры нет!

Не могут духи просвещенны,

От света твоего рожденны,

Исследовать судеб твоих:

Лишь мысль к тебе взнестись дерзает,

В твоем величьи исчезает,

Как в вечности прошедший миг.

 

В то же время именно по сравнению с духовными одами Ломоносова державинская ода выглядит особенно оригинальной как по мысли, так и по форме. Ведь мысль, чувство, воображение поэта обращены не только к Божьему миру, но и вглубь души:

 

Но ты во мне сияешь

Величеством твоих доброт;

Во мне себя изображаешь,

Как солнце в малой капле вод.

 

У Ломоносова в его духовных одах человек — творец и исследователь, титан-первооткрыватель:

 

Но где ж, натура, твой закон?

С полночных стран встает заря!

Не солнце ль ставит там свой трон?

Не льдисты ль мещут огнь моря?

Се хладный пламень нас покрыл!

Се в ночь на землю день вступил!

 

(«Вечернее размышление...»)

 

В державинской оде человек постигает загадку своей природы и таким путем открывает для себя весь внешний Божий мир и самого Творца:

 

Частица целой я вселенной,

Поставлен, мнится мне, в почтенной

Средине естества я той,

Где кончил тварей ты телесных,

Где начал ты духов небесных.

И цепь существ связал всех мной,

Я связь миров, повсюду сущих,

Я крайня степень вещества;

Я средоточие живущих,

Черта начальна божества,

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю,

Я царь — я раб — я червь — я Бог!

 

В оде Державина человек оказывается противоречив по своей природе: он не только «умом повелевает громам», но и «телом истлевает в прахе»; он не только «царь» и «Бог», но также «червь» и «раб».

 

Ломоносов хочет проникнуть за грань непознанного:

 

Творец, покрытому мне тьмою

Простри премудрости лучи,

И, что угодно пред Тобою,

Всегда творити научи.

 

(«Утреннее размышление...»)

 

Державин готов принять Бога и Человека в их естественной данности, где соединено материальное и духовное, временное и вечное, высокое и низкое, индивидуальное и всеобщее:

 

Твое созданье я, Создатель!

Твоей премудрости я тварь,

Источник жизни, благ податель,

Душа души моей и царь!

Твоей то правде нужно было,

Чтоб смертну бездну преходило

Мое бессмертно бытие;

Чтоб дух мой в смертность облачился

И чтоб чрез смерть я возвратился,

Отец! — в бессмертие твое.

 

Державин не разгадывает тайну такого соединения — он ее обнаруживает опытом и воображением, осознает мыслью и чувствует сердцем. Вот почему он не просто изливает стихами религиозный восторг, не просто философствует, а «в сердечной простоте» беседует о Боге. И оказывается, если собрать в душе все, что мы уже знаем о Боге и о себе, этого достаточно для ответа на важнейшие вопросы жизни. Материальное, временное, ничтожное — лишь форма проявления великого, вечного и духовного. Таков Бог — таков и человек, отражающий Бога в себе, «как солнце в малой капле вод». А потому так высока должна быть и самооценка человека, и его требования к самому себе.

 

Этому учат нас великие русские поэты-философы, среди которых Ломоносов и Державин по праву занимают свое место, создав поистине уникальное и самобытное явление русской поэзии — жанр духовной оды. В дальнейшем не раз русская литература вновь и вновь обращалась к духовным проблемам, создавая высочайшие художественные творения, которые принесли ей мировую славу. Классицизм с его строгим делением на стили и жанры безвозвратно ушел в прошлое, оды, столь популярные среди писателей этого литературного направления, сменились другими стихотворными жанрами. Но сам накал духовного искания, выраженный в возвышенных художественных образах, связанных с библейской первоосновой, не мог исчерпать себя. Вот почему духовная ода XVIII века нашла свое продолжение и в поэзии XIX века — в той ее пророческой ветви, которая дала нам незабываемых «Пророков» Пушкина и Лермонтова, навсегда связавших воедино в русской литературе имя Поэта с высокой миссией Пророка.