Двойники и призраки из параллельных миров

ДОМ ВИКИНГОВ

Мы порой не замечаем, что современные истории и происшествия не менее интересны и таинственны, чем, к примеру, приключения короля Артура. Хочется расска­зать об одном из таких удивительных происшествий.

...Мало кто из англичан, прибывших на спасательном судке к месту гибели немецкой подводной лодки, дога­дывался, что это одно из самых важных дел всей войны. Пекло солнце. Над морем стояла тишина. Далеко на юге осталась Александрия, жемчужина Египта. Справа по курсу раскинулся Бейрут, мирный город, хранивший, од­нако, опасную тайну. Всего несколько дней назад сюда доставили трех подводников с немецкой лодки. Англий­ский эсминец поставил буи над местом ее потопления и прибыл в Бейрут раньше спасателей всего на несколько дней. Но что это были за дни!

Командир спасателей Питер Кибл в последние мгно­вения перед началом погружения вызвал в памяти все, от чего теперь зависела его судьба. Он-то как раз пред­ставлял всю важность происходящего. Вторым был Уол­терс, появившийся на борту недавно. У него были осо­бые полномочия. Официально он числился в штате спе­циалистов Адмиралтейства. Это, однако, не давало пред­ставления об исключительности его внезапного визита. Питер Кибл понимал, что за фигурой Уолтерса, доволь­но приятного молодого джентльмена в светлом твидовом костюме, стояло другое ведомство. И сама личность Уол­терса казалась ему непостижимо таинственной.

Вот он, стоит справа от Кибла. Празднично-белая со­рочка отливает серебром. Небрежно повязан светлый гал­стук. Питер Кибл знает, что в его руках и судьба этого человека — это как не слышимый никому отсчет мгно­вений жизни, который уже начался.

Пора. Перед глазами — зеленоватая вода. Все глуб­же, все темнее вокруг. В памятные ему дни Кибл, точно новичок, снова учился подводному делу. И среди спаса­телей никто не подозревал, что ежедневно до упаду Кибл с завязанными глазами ощупывает фанерный макет немецкой подводной лодки со всеми подробностями цент­рального поста. Он изучал каждый выступ, каждую пе­реборку и закоулок, вымерял пальцами каждый дюйм пространства, в котором он скоро должен будет оказать­ся. Трудно переоценить серьезность обстановки: на борту потопленной немецкой лодки находится совершенно сек­ретный прибор. Он мог бы показаться фантастическим и, скорее, был бы отнесен к области мифов, если бы спа­сенные немцы не показали, что это достижение интел­лекта и технологии оказалось по силам инженерам. При­бор мог видеть ночью так же отчетливо, как днем видит человеческий глаз. Размер его смешон — он чуть боль­ше футбольного мяча. Те уникальные возможности, ко­торые тысячелетняя эволюция наметила, создав глаза ночных хищников, теперь, в гораздо более совершенном и опасном варианте, повторили инженеры рейха. Первая подводная лодка со зрением пантеры вышла в Средизем­ное море. Пройдя мили и мили под волнами близ вос­точного побережья, она, точно сытый беззаботный хищ­ник, была застигнута врасплох английскими эсминцами и потоплена. Глубина ее падения на дно — семьдесят три метра. Ее внутренность, ее устройство Кибл знает как свои пять пальцев. Прибор заблокирован — он должен взорваться от прикосновения постороннего человека, ко­торому вздумается обратить на него внимание. Это Уол­терс подчеркнул особо.

— Не забывайте об этом! — напутствовал он Киб­ла. — Будьте начеку. Эта игрушка может взорваться, едва вы ткнете ее отверткой. Если вам повезет, вы пе­рехитрите ее.

Ясно, что это задание командир подводников-спасате­лей Питер Кибл мог поручить только себе самому.

Кибл вошел в лодку. Даже по сравнению с сумраком семидесятиметровой глубины, к которому нужно было привыкнуть после утренней ясности воздуха, здесь было слишком мрачно. Вода напоминала чернила. Вот зачем нужна была подготовка на берегу, когда он несчетное число раз мял пальцами каждый угол конструкции лод­ки, выполненной, правда, из фанеры. И по контрасту — мысль об удивительном электронном глазе, который вмонтировали где-то здесь — впервые в мире — хитро­умные его создатели. Звериный глаз с самым острым зрением против кораблей союзников, сразу как бы теря­ющих защиту, превращающихся в безобидный косяк сельди, который даже в таком чернильном мраке можно безнаказанно уничтожить. Вопрос только в том, сколько надо для этого морских глазастых хищников.

Кибл опускался по трапу в центральный пост. Все изучено до мелочи — и вдруг отклонение. Его нога пое­хала по скользкому упругому скату, он присел, чтобы удержаться, трап стал подвижным, ненадежным — ощу­щение не из приятных. Что-то произошло. Мгновенный страх. Он понял, что сидит на трупе немецкого подвод­ника. Проход вниз был перекрыт, и Кибл начал вслепую кромсать труп. Лезвия ножа было почти не видно, и Кибл монотонно вонзал его в мертвое тело, пока оно не распалось, освободив трап.

Кибл вошел наконец в центральный пост. Ориенти­ром служила правая переборка, и на нее можно было опереться всей тяжестью тела, прислушиваясь к себе: по­хоже, предельный срок пребывания под водой для него уже истек. Но Кибл был к этому готов, он знал, что придется нелегко. Позади осталось хорошо изученное ог­раждение перископа. Вот стол, над которым склонялся офицер, прокладывающий курс. На нем — карты. Было бы интересно изучить их, но в крови было уже столько азота, что не следовало делать ни одного лишнего дви­жения. Кибл скорее ощутил на расстоянии, чем нащупал этот загадочный металлический мяч. Так... это болты, которые его удерживают... они не опасны, если только не вызовут смещения корпуса. Каждое движение рассчи­тано, измерено. Один болт, второй болт... падает отверт­ка. Симптомы глубинной болезни? Кибл внимателен и осторожен, он работает теперь плоскогубцами и гаечным ключом, ведь отвертку не достанешь в этой мгле. По­следний болт... все. Есть еще трубки, идущие от прибо­ра. В них, наверное, провода. На них теперь и сидит этот хищный электронный глаз. Но что это?

Легкий удар сзади по его шлему!

Только много позднее Кибл восстановил случившееся со всеми подробностями. А в это мгновение он просто отмахнулся как от мухи. Что это было? Такого вопроса он не задавал. Тем не менее тут же получил ответ. Он машинально схватил человеческую руку и держал ее, потрясенный таким ходом событий. Азотное опьянение на глубине — очень опасная вещь, но голова его работала нормально, только вот он увлекся работой, и эта рука, которую он держал в своей руке, вернула его в темное замкнутое пространство подлодки, полное неожиданно­стей.

Рука мертвеца... Но в этом втором мертвеце, которо­го Кибл увидел в лодке, жизни было куда больше, чем в первом. Ему стало не по себе. Как привидение, поду­мал он, плавает сам, подталкивает сзади, словно хочет что-то сказать. Что? Лицо раздувшееся, но черты его странные. Уж не встречал ли он этого немца раньше?

Кибл очень торопился. Время давно истекло. Пора. Трубки отсоединены от электронного глаза, который, на­верное, будут изучать в лабораториях завтра же. Нет... еще две тонкие, как прутики ивы, трубки. И на них гай­ки. Кибл оттолкнул труп немецкого подводника и уронил гаечный ключ. Плохо. Оставалось одно: поработать ножом. Проклятие — лезвие ножа сломалось, а гайка не поверну­лась и на пол-оборота. Искать нож бессмысленно, скорее найдешь иголку в стоге сена. Но за своей спиной, чуть сбоку, Кибл вдруг шестым чувством ощутил присутствие немецкого подводника, которого он оттолкнул. Наважде­ние. Он точно показывал Киблу нечто такое, что тот дол­жен был немедленно найти. Кибл повернулся, приблизил­ся к столу с картой, над которым висело мертвое тело, снова увидел лицо мертвеца, потом рука сжала большую линейку для прокладки курса. Кибл вернулся к шару и уже недопустимо резко, почти боднув его, подсунул ли­нейку между ним и переборкой и рванул ее свободный конец к себе. Шар отделился наконец от лодки, тонкие трубки, вероятно, оборвались. Выпустив линейку из рук, Кибл раскрыл мешок, наподобие того, как это делают змееловы, и шар нырнул в мешок, как огромная кобра с раскрытым капюшоном. Трубки натянули ткань, и водола­зу приходилось медленно лавировать на трапе, чтобы про­тащить свою ношу. Тут только Кибл почувствовал, что он действительно пьян от избытка азота. Мешок на тросе взлетел на поверхность и попал через минуту-другую на борт спасательного судна. Кибл задержался на глубине около тридцати метров, чтобы привыкнуть, как и полага­лось, к новому давлению воды.

Уолтерс возился с прибором в отведенной ему каюте и не сразу заметил вошедшего Кибла. Кибл подошел к столу. Сверхсекретный прибор был уже на треть выпот­рошен, и его блоки и детали сверкали лаком и голубо­ватыми серебряными плоскостями.

— Я хочу понять, наконец, — громко сказал Уол­терс, — как это вы сумели закоротить взрывное устрой­ство, даже не сняв его? Контакты замкнуты, но так странно, что я не могу разобраться.

— Взрывное устройство... — Кибл невольно вздрог­нул. — Но я... я забыл о нем! Я не закорачивал кон­тактов!

— Мои поздравления по поводу прибытия с того све­та, — заметил Уолтерс. — И все же... что там про­изошло?

Кибл стал рассказывать, но дошел до второй своей встречи с покойником и умолк. Это ведь стало отныне его тайной. Никто, даже проницательный Уолтерс, глаза которого точно острия стрел, не имел права знать об этом, да и не понял бы ровным счетом ничего, И Киблу, простому подводнику, удалось перехитрить этого че­ловека с незаурядными способностями. Даже будь Уол­терс телепатом, что он смог бы угадать? А если и уга­дал бы, то сумел бы поверить?

В ту ночь Кибл долго не мог уснуть. Сказывалось перенапряжение. Страна сновидений не хотела принимать его. И вот на грани бодрствования он увидел картину. И это была сущая правда. Вот он, человек из экипажа немецкой подводной лодки... только живой, смеющийся, сидит напротив Кибла. А вокруг такое, что и в кино не часто бывает... дерновые стены древнего дома, очаг, бо­чонок, ковш, и Кибл протягивает его немцу. Тот делает несколько глотков, и ковш, сделав круг (там были еще люди), снова у Кибла. Хмельной напиток, от которого веселит сердце, разбегается по жилам как нектар. Что-то вроде пива, но не совсем, ведь пиво холодное, тяжелое, а в ковше нектар, напиток богов.

Кибл не знает, спит он уже или бодрствует. Но ка­кая, в сущности, разница? Только здесь, в ожившем прошлом, он находит ответ на свой вопрос, касающийся этого немца. Да, они пили из одного ковша в прежней своей жизни, в доме из дерна, и они вместе спускали на воду корабль, ладью с килем из цельного ствола со­сны. Это же ладья викингов, их ладья... И буря, какой никто из них не видел! И когда ладью проносило мимо каменистого мыса, подводная скала разворотила борт, с него в воду упали щиты — те самые знаменитые щиты, викингов, которые делали борт как бы выше, защищая от ударов волн, от белопенных гребней, срезаемых с них порывами ветра.

Там, среди бурунов, этот человек тонул... Молча, как тонули викинги, не знавшие страха смерти. Но и Кибл не знал этого страха. В одной холщовой рубахе он бро­сился наперерез течению, скрылся в пене, но его руки работали без устали, и он буквально выхватил из реву­щей пасти моря этого человека. Ибо Кибл был в про­шлой жизни не просто викингом, а берсерком — самым храбрым и самым сильным из конунгов окрестных зе­мель. Он выходил один против неприятельского отряда и побеждал. Его неустающие руки вращали меч над голо­вой с такой скоростью, что ни одна стрела не могла к нему пролететь.

По горло в ревущем потоке Кибл нес спасенного на руках, уложил на влажных камнях лицом вниз и, когда вода потекла из горла, стал приводить его в чувство. Он ожил, его первые слова были:

— Это ты, мой брат...

Похоже, в той жизни они и впрямь были братьями, но судьба разлучила их в детстве, потом они встрети­лись на ладье, в боевом походе.

О, эта тревожная вольная жизнь среди вечных волн... И потом — огни своих и чужих очагов, скромное уго­щение, снова походы, иногда — ранящий взгляд светло­волосой женщины, уставшей ждать.

Но как, каким образом его душа смогла все повто­рить, все узнать, Кибл не понимал. И душа его покой­ного брата, воплотившаяся в этой жизни в образе не­мецкого подводника, знала все наперед и оказалась, на­верное, в ту минуту рядом не случайно. Что стоило ей войти в тело мертвеца!.. Трудно даже представить такое. Но в страшных историях, которые Кибл читал еще в юности, даже покойные матери являлись к своим мла­денцам, чтобы кормить их грудью, а наутро там, где они сидели, баюкая свое чадо, находили вмятину в по­стели. И на этот раз душа оказалась сильнее тела. Она двигала рукой подводника, и рука немца дала сигнал Киблу взять линейку, когда упал гаечный ключ и сло­мался нож. Она направила руку Кибла так, что та слов­но сама собой закоротила контакты взрывного устрой­ства. Это было именно так, подумал Кибл, ведь в воде, как в невесомости, легче действовать, и, наверное, ее движение, поток, созданный во время работы самим Киблом, помог душе управлять мертвым телом.

Когда морщины на его лбу разгладились, сошедшиеся брови разлетелись, как птицы, и усталое лицо помолоде­ло на двадцать лет, он разметал руки так, что одна упала на дощатый пол каюты, и в долгом сне, в самом долгом сне его жизни, он вернулся снова к порогу дома из дерна, где еще краснели угли очага. Это был его дом, дом викингов.