Во время всеобщего гнева ученые мужи сочиняют доклад трону. Во имя спасения вассальной территории знаменитости ратуют за воину

 

Когда Цзинь Вэньцин выгнал Афу, ему казалось, что он избавился от сильнейшего врага, ядовитого дракона, притаившегося в реке Любви. Он был уверен, что теперь Цайюнь раскаялась и станет послушной. Радостный от сознания, что ему почти без малейших усилий удалось уладить свои постельные дела, он спокойно отправился хлопотать по службе. Первым делом он нанес визит министру Гун Пину, чтобы поблагодарить его за вмешательство в памирский инцидент. Затем заехал к Цянь Дуаньминю и, посоветовавшись с ним, написал письма к послам Сюэ и Сюю. На следующий день он, как обычно, отправился в Палату внешних сношений.

Время мчалось быстро. Незаметно прошло несколько месяцев. Ян Ичжу вернулся с Памира, и всем стало известно, что ошибка с границей существует уже несколько десятилетий и что Цзинь Вэньцин в ней не виновен. Сюэ Фужэнь и Сюй Цзинчэн со своей стороны связались с английским и русским правительствами и, опираясь на авторитет Англии, установили новую границу. Обвинение с Цзиня было снято окончательно.

Но не зря говорят, что для врагов дорога узка. Однажды в Палате Цзинь Вэньцин имел несчастье заспорить по какому-то вопросу с Чжуан Хуаньином. В самый разгар столкновения Чжуан сказал:

— Вы долго не выходили на работу, и не удивительно, что несколько отстали от наших дел. Дипломатические отношения — такая вещь, в которой во мгновение ока все может тысячу раз измениться. Вот вы болели всего месяц, а за это время территория государства уменьшилась на целых восемьсот ли! Вы, наверное, не знаете об этом?

Цзинь Вэньцин понял, что над ним издеваются, покраснел и ничего не ответил.

— На сегодня, пожалуй, хватит рассуждать о государственных делах, — продолжал Чжуан Хуаньин. — Я хочу посоветоваться с вами об одном древнем изречении. Как известно, Ли Юйси сказал: «Цинь Гун вошел в дом Лянов». Но я помню, что Цинь Гун был изгнан генералом Ляном из Западного дворца, поэтому слово «входить», очевидно, следует заменить иероглифом «выходить». Как вы думаете?

Он намекал на Афу, которого прогнал Цзинь Вэньцин, и улыбался, глядя прямо в лицо подчиненному. Тот уже был готов вспылить, но, вспомнив, что в жале осы всегда содержится яд, проглотил обиду. Однако усидеть на месте он уже не мог и, поспешно поднявшись, распрощался:

— Мне пора!

Цзинь Вэньцин повернулся и пошел к выходу. В голове у него шумело, он даже забыл позвать слуг. Когда он вышел из здания Палаты, то увидел на ступеньках нескольких кучеров, перешептывающихся между собой. Среди них был, кажется, кучер Чжуан Хуаньина и его собственный.

— Чего там говорить о наложнице нашего господина! — сказал его кучер. — Она прямо как ненасытная кошка бросается на кого угодно. Не успела с одним пареньком расстаться, как уже подцепила актера!

— А кто он такой? — спросил один из кучеров.

— Какая-то знаменитость! Звать его вроде бы Сунем Третьим. Не знаю уж, какое зло совершил наш господин в прошлом перерождении, что встретил такую наложницу?! Сейчас она каждый день разъезжает по домашним спектаклям и прямо перед гостями строит актеру глазки. Не иначе как это возмездие нашему господину!

Кучера болтали от нечего делать и не думали, что Цзинь Вэньцин слышит каждое их слово. Точно удар грома поразил его в самое темя. Перед глазами завертелись красные круги, в ушах зазвенело, в сердце смешались раскаяние, стыд и злоба. Цзинь покачнулся и, словно пьяный, шагнул вперед.

— Что вы болтаете? — заорал он, вытаращив глаза. — Скорее закладывайте коляску, я еду домой!

Кучера, не ожидавшие, что Цзинь Вэньцин так скоро выйдет из Палаты, испуганно вскочили. К счастью, его просторная, выкрашенная красным лаком карета с зеленым суконным верхом стояла у ворот, и вороной, в яблоках мул еще не был выпряжен из нее. На крик господина наконец сбежались слуги. Кучер достал скамеечку и хотел помочь Цзиню сесть в карету, но тот, не дождавшись его, вскочил внутрь и нетерпеливо крикнул:

— Пошел, пошел!

Мул застучал копытами и, вздымая пыль, вылетел из ворот. Когда они подкатили к дому, Цзинь Вэньцин, не произнося ни слова, выпрыгнул из кареты и с потемневшим, точно железо, лицом и устремленным вперед взором бросился в главный флигель. Слуги мчались за ним, но догнать не могли. Цзинь Шэн с книгой посетителей, письмами, казенными бумагами в руках хотел было подойти к хозяину, однако не решился и вернулся к себе. Ворвавшись в главный флигель, Цзинь Вэньцин застал там жужжащую толпу служанок и горничных, которые, увидев разъяренного хозяина и слуг, машущих им руками, разбежались в разные стороны. Но Цзинь ничего не видел. Он только взглянул на дверь, как будто желая убедиться, что это действительно комната Цайюнь, откинул занавеску и вошел. В это время наложница, только что возвратившаяся со спектакля в хунаньском землячестве и снявшая богатый наряд, сидела перед зеркалом и прихорашивалась. Она услышала шаги господина, но не поднялась ему навстречу, а продолжала растирать румяна, готовясь наложить их на лицо.

— Как рано вы сегодня вернулись! — сказала она. — Не случилось ли чего-нибудь?

Тут только она подняла голову и увидела Цзинь Вэньцина, стоявшего возле дивана, на котором в предыдущей главе они вели задушевный разговор. Лицо его было бледным и растерянным, глаза гневно впились в Цайюнь.

— Хороша! — сказал он после долгого молчания. — Ловко ты меня обманываешь!

Не понимая, что бы это могло означать, Цайюнь покраснела, и сердце ее лихорадочно забилось. Она старалась сообразить, что господин скажет дальше, и уже придумывала возможные ответы, но в этот момент Цзинь Вэньцин покачнулся, взмахнул руками и чуть было не упал. Видя, что дело серьезное, Цайюнь вскрикнула: «Господин, что с вами?», подскочила к Цзиню, обхватила его за талию и сорвала с него шапку. Однако тело Цзинь Вэньцина оказалось для нее слишком тяжелым, и оба они с шумом повалились на диван. Когда в комнату влетели слуги, Цзинь уже лежал без движения. Запыхавшаяся Цайюнь высвободилась из-под него, пытаясь толчками и криками привести господина в чувство, но Цзинь Вэньцин не открывал глаз и лишь громко сопел.

Молодая женщина легонько прикоснулась ко лбу мужа — он оказался таким горячим, что едва не обжег ей руки, — и горько заплакала.

— Что произошло? — обратилась она к слугам. — Еще утром он вышел из дому совершенно здоровым! Кто это довел его до такого состояния?

— Сегодня болезнь началась как-то очень странно! — отвечали слуги с насмешливыми улыбками. — Говорят, в Палате он еще шутил с его превосходительством Чжуан Хуаньином, а когда вышел со службы, по дороге что-то услышал и моментально изменился в лице. Откуда мы, рабы, можем знать — почему?

Пока они говорили, в комнату вошла госпожа Чжан, вся дрожащая, с нахмуренными бровями.

— Что с господином? — спросила она Цайюнь. — Опять заболел? Не понимаю, что между вами происходит!

Наложница опустила голову и, ничего не отвечая, пошла к дивану вслед за госпожой Чжан.

— У господина жар! — тихо произнесла она и в нескольких словах передала, как Цзинь Вэньцин вошел в комнату.

Госпожа Чжан села на край дивана, тронула Цзиня рукой, дважды позвала его, но он не откликался.

— Судя по всему, положение серьезное! Больному нельзя лежать на диване, его надо перенести на кровать!

— Вы совершенно правы, — ответила Цайюнь. — Но господин никак не приходит в себя. Что же делать?

Внезапно Цзинь Вэньцин кашлянул и попытался приподнять голову.

Открыв глаза, он немигающими зрачками уставился на Цайюнь так, что та от испуга даже попятилась. Цзинь указал пальцем на портрет немецкого генерала Мольтке, висевший на стене:

— Вон, вон! Видите этого грозного иностранца в медной каске, с орденами на груди? Он наверняка пришел похитить мою Цайюнь.

Госпожа Чжан бросилась к мужу и, наклонившись к нему, обняла его голову обеими руками:

— Господин, очнитесь! Я помогу вам перейти на кровать. Вы лежите у себя дома, откуда здесь могут быть иностранцы?

Цзинь Вэньцин кивнул:

— А, это ты, жена! Хорошо, что ты пришла! Поручаю тебе Цайюнь: смотри за ней хорошенько, чтобы эти разбойники не похитили ее!

Госпожа Чжан поддакнула, помогла мужу приподняться и сделала знак наложнице:

— Иди сюда! Спусти сначала ноги господина с дивана, а потом возьми его под руку. Мы с тобой как-нибудь перетащим его на кровать!

Цайюнь, перепуганная словами Цзинь Вэньцина, помялась несколько секунд, но, чувствуя, что делать нечего, набралась храбрости и подошла к дивану. Вместе с госпожой Чжан они с трудом поставили мужа на ноги, сняли с него парадный халат и медленно повели к постели, покачиваясь на каждом шагу. Цзинь уже не смотрел больше на Цайюнь, а упорно шарил глазами по туалетному столику с музыкальным ящиком, стоявшему перед кроватью. Этот музыкальный ящик; привезенный из Германии, отличался большой оригинальностью и представлял собой модель парохода, с механизмом внутри. Стоило завести пружину и поставить пароход на воду, как колеса его начинали работать и одновременно наигрывать разные мелодии. Некоторое время Цзинь Вэньцин удивленно смотрел на ящик, а потом вдруг воскликнул:

— Плохо дело! Капитан «Саксонии» Якоб снова здесь! Он хочет передать Цайюнь какое-то письмо! Этот иностранец — преступник и пройдоха! Я давно подозревал его. Жена, слышишь? Будь осторожна, не пускай его в дом!

Госпожа Чжан, озадаченная этими словами, принялась уговаривать:

— Успокойтесь, я здесь! Никто не посмеет явиться!

Но Цайюнь пришла в еще большее смятение, разжала руки и чуть не уронила больного.

— Что с тобой? — прошипела госпожа Чжан, бросая на нее уничтожающий взгляд.

Наконец жене и наложнице удалось уложить Цзиня на постель, подсунуть ему под голову подушку и накрыть его одеялом. Госпожа Чжан, вся красная, прерывисто дыша, прислонилась к спинке кровати.

Внезапно Цзинь Вэньцин побагровел, гневно нахмурил брови и обеими руками начал хватать воздух.

— Что вам нужно, господин? — испуганно спросила жена.

— Эту собаку Афу! — вытаращив глаза, прохрипел Цзинь. — Сейчас поймаю его и убью!

— Разве вы забыли?! Вы же давно выгнали его!

— Я ясно видел, как он, хихикая, спрятался за спинку кровати! А в руке у него была бриллиантовая заколка Цайюнь!

— Этого не может быть! — остановила его жена. — Заколка у Цайюнь в волосах.

— Ты ничего не знаешь, жена! Этих заколок было две. Я купил их в Германии за десять тысяч марок. Разве ты не видишь, что сейчас осталась только одна? Кто поручится, что и эта, последняя, завтра не попадет в руки актера?!

Цзинь Вэньцин выдохнул из себя воздух. Госпожа Чжан ничего не могла ответить мужу. Приподняв полог, она поискала глазами наложницу, но та спряталась; в кресле возле стены и, опустив голову, теребила платок.

— Цайюнь! — едва скрывая раздражение, позвала госпожа Чжан. — Ты слышишь, что говорит господин? Я не разбираюсь в ваших историях. Иди сюда и сама ответь ему. Может быть, он тогда успокоится!

Цайюнь, еле передвигая ноги, подошла к кровати.

— Господин, вы говорите что-то совсем несуразное, — начала она. — Не только госпожа, но и я ничего не понимаю. От ваших слов просто страшно становится!

Она просунула голову под полог и столкнулась лицом к лицу с Цзинь Вэньцином. Если бы они не столкнулись, возможно, все сошло бы благополучно. Но в это мгновение нос Цзиня как-то странно дернулся, губы задрожали, он трепещущей рукой указал на Цайюнь и в ужасе пролепетал:

— Кто это?

— Это же Цайюнь! Вы даже ее не узнаете? — вскричала жена.

Горло Цзиня сдавила спазма.

— Не обманывай меня! Какая Цайюнь? Это яньтайская гетера Лян Синьянь, которая помогла мне отправиться в столицу! Когда я занял первое место на дворцовых экзаменах, я не должен был порывать старые узы и оскорблять ее подачкой в пятьсот серебряных лян! — Он захлебнулся слезами и испуганно прильнул к жене. — Спаси меня! Тогда я побоялся, что надо мной будут смеяться, если я женюсь на ней. Я не думал, что она может повеситься! Она пришла отомстить мне!..

Не успел Цзинь Вэньцин сказать это, как глаза его закатились, ноги вытянулись, дыхание прервалось, и он потерял сознание. Госпожа Чжан и Цайюнь страшно перепугались. Среди служанок и горничных, находившихся в комнате, поднялся переполох. Зашумев словно вороны и галки, они начали хлопать господина по спине, тянуть за волосы, дергать за нос. Прошел целый час, прежде чем его удалось оживить. Но жар у Цзинь Вэньцина усилился, а рассудок помутился еще больше. Вплоть до самых сумерек больной не приходил в себя. Видя, что недуг очень серьезен, госпожа Чжан дала слуге визитную карточку и велела ему сходить за Лу Жэньсяном, чтобы проверить пульс больного.

Надо вам сказать, что Лу Жэньсян от нечего делать занялся изучением медицины. Прочитав «Стихотворные рецепты всевозможных отваров»[275] и проштудировав два тома «Новейшей фармакологии», он иногда прописывал более или менее безвредные лекарства больным, которые могли бы поправиться и без него. Хотя про Лу Жэньсяна и нельзя было сказать, что в нем возродились Бянь Цюэ, Хэ или Хуань[276], но он никого не доводил до смерти, поэтому многие знатные люди столицы верили этому неудавшемуся ученому и называли его великим врачом. В семье Цзинь Вэньцина он лечил всех; тем более необходимой оказалась его помощь, когда заболел сам Цзинь.

Соблюдая долг старой дружбы, некогда так прочно спаявшей Гуань Чжуна с Бао Шу и род Чжу с родом Чэней[277], Лу Жэньсян, едва его вызвали, побежал в дом Цзинь Вэньцина, даже не дождавшись, пока заложат коляску. Он выслушал сбивчивые разъяснения госпожи Чжан о симптомах болезни, поглядел на мертвенное лицо друга, пощупал пульс и покачал головой.

— Сильная простуда плюс нервное потрясение и истощение от половых излишеств. Лечить трудно!

Нечего и говорить, что Лу Жэньсян пустил в ход все свои способности, точнее, даже вывернул их наизнанку. Битых два часа он возился, прежде чем составил мудреный рецепт, затем передал его госпоже Чжан и строго-настрого приказал, чтобы лекарство заваривали погуще и чтобы больной пил его почаще. Лу Жэньсяну казалось, что подобные титанические усилия должны перевернуть небо и землю. Однако после первого приема улучшения не последовало, после второго — больному стало хуже, а после третьего он вообще потерял способность принимать какие-либо снадобья.

Когда Чжуан Хуаньин велел своему сыну проведать Цзинь Вэньцина, тот уже лежал при смерти. Друзья больного сидели у него и советовались о дальнейшем лечении. В этот-то момент и появился Чжуан Нань, который, поздоровавшись, рекомендовал им иностранного врача. Однако Лу Жэньсян не согласился:

— Я помню, как посланник Цзэн Цзичжань в свое время преклонялся перед западной медициной. Потом заболел воспалением легких, а иностранный врач во время самого сильного жара велел поставить вокруг него бочки со льдом, да еще на грудь положил кусок льда. Он, видно, хотел прогнать жар. Жар-то он из больного выпустил, но и дух вместе с ним тоже! За это дело я не хочу быть в ответе. Пусть супруга Цзинь Вэньцина решает, приглашать или нет!

Остальные друзья хотели заспорить, но в этот момент в спальне раздался громкий плач, извещающий о том, что Цзинь Вэньцин из больного Сыма Сянжу превратился в Ли Хэ, вызванного в яшмовый дворец[278]. Чжуан Нань, воспользовавшись сумятицей, счел за благо поскорее ускользнуть. Однако Гун Пин и Цянь Дуаньминь были связаны с Цзинь Вэньцином старой и бескорыстной дружбой, а поэтому вместе с Лу Жэньсяном приняли на себя заботы о семье покойного. Они организовали похороны, утешали госпожу Чжан и Цайюнь, вызвали в столицу старшего сына Цзинь Вэньцина — нести траур по отцу. Затем они опубликовали извещение о смерти друга и устроили в честь его поминки, на которые собралось немало народа.

Через некоторое время друзья покойного решили уговорить госпожу Чжан со всей семьей вернуться на юг. Но не успели они приступить к осуществлению своего плана, как во внешней политике Китая произошло грандиозное потрясение. У людей уже не осталось времени заниматься личными делами, а потому автор тоже не будет их описывать. Вы спросите, чем было вызвано это потрясение?

Оказывается, сразу, как только восстание тонхаков приняло угрожающие размеры, корейский король обратился за военной помощью к маньчжурской династии. Корея в течение нескольких сот лет была послушным вассальным владением нашей страны, к тому же мятеж Ким Ок Кюна и Хон Ен Сика в 1884 году тоже подавлялся воинами Поднебесной. Естественно, никто не удивился, когда и на этот раз были вызваны китайские войска. Диктатор севера Ли Хунчжан приказал бригадному генералу Лу Тунъи во главе трехтысячной ляонинской конницы и пехоты и корпусному генералу Янь Цзычао во главе полуторатысячной хуайской армии выступить на помощь Корее. Неожиданно Япония, услышав о передвижении наших войск, решила воспользоваться тяньцзиньским договором о совместной обороне и также направила значительные силы своему посланнику в Сеуле Отори Кэйсукэ.

Когда мятежники были усмирены, Китай потребовал вывода войск. Однако не тут-то было: Япония не только не вывела армию, но даже отказалась признать Корею китайской вассальной территорией и предложила Китаю совместно вершить ее внутренними делами. Маньчжурский двор несколько раз в строгих тонах отклонял домогательства, но Япония продолжала посылать в Корею все новых и новых солдат и генералов, готовясь к решительному разрыву с нашим государством.

Увидев это, Ли Хунчжан отправил за Ялуцзян Неколебимую армию во главе с Ма Юйкунем и Мукденскую армию под предводительством Цзо Богуя, чтобы занять оборонительные позиции под Пхеньяном, но, будучи человеком пожилым и опытным, действовал осторожно, не решаясь давать повода для военного конфликта. Одновременно он обратился к правительствам Англии, России, Франции и Германии с просьбой о посредничестве. Языки дипломатов распухли, во все стороны мчались телеграммы и депеши. Достаточно сказать, что от одного только генерального штаба диктатора севера в столичную Палату внешних сношений в день поступало не меньше ста пакетов. Но чем дольше велись переговоры, тем наглее становилась Япония. Важнейшие опорные пункты Китая сдавались без сопротивления, моральный дух армии все понижался. Когда вести об этом докатились до Пекина, многие закипели от справедливого гнева. Сердца честных патриотов обливались кровью. Сановники настойчиво уговаривали императора взяться за оружие, а в деревнях распевали героические песни. В чайных, кабаках, на улицах и переулках слышался сплошной вопль:

— Войну! Начать войну! Начать войну с японцами!

Трудно было представить себе, что в столь тревожное время, да еще в такую изнуряющую жару, найдутся два человека, которые, захватив с собой коробочки с тушечницами и подставки для кистей, отправятся в парк Десяти храмов, что находится за Задними воротами города, чтобы там в одном из кабачков пить вино и горячо обсуждать собственное сочинение. Не кажется ли тебе это странным, читатель?

Огромный, словно круглый поднос, диск солнца в небе, тысячи распустившихся цветов, похожих на яркую парчу, темно-зеленые Западные горы и бордовые стены Внутреннего города в далеком тумане — все это, казалось, плыло навстречу взору, подхваченное летним ветром. Возле открытого застекленного окна кабачка, защищенного резной решеткой, стоял бамбуковый столик, на котором в живописном беспорядке были разбросаны фрукты, овощи, чайная посуда, чайник с вином, тушечницы с остатками туши, клочки бумаги и старые кисти для письма. За столом сидел обнаженный до пояса мужчина атлетического сложения с густыми бровями и большими глазами, Его коса была закручена на макушке в виде пирамиды. Слева от него сидел сухощавый человек с благородным, открытым лицом, одетый в фиолетовый халат из грубого полотна и обмахивающийся веером из орлиных перьев. Вы спросите, кто были эти двое? Они уже знакомы вам: первый — лауреат последних столичных экзаменов Чжан Цянь, второй — придворный историк Вэнь Динжу. Оба были уже изрядно пьяны и, раскрасневшись, вели задушевный разговор, превратив место наслаждения женщинами и вином в комнату для разработки секретных планов. Вэнь Динжу вскинул голову, повел бровями и, подняв огромную винную чашу, опрокинул ее себе в глотку.

— Все пропало, все пропало! — хлопнув рукой по столу, заплетающимся языком промолвил он. — Говорят, король Кореи и его супруга взяты в плен, в Асане идут бои! А Ли Хунчжан по-прежнему сидит сложа руки и ожидает от послов Англии и России вестей о перемирии! Не удивительно, что один цензор собрал в кумирне Сосен и бамбуков всех своих коллег и предложил составить против него обвинительный доклад императору! Несколько дней тому назад Чжуан Хуаньин осмелился привести японского посла Комуру Дзютаро на придворную аудиенцию и наговорил немало дерзостей государю! Я не упрекаю Чжуан Хуаньина, который давно преклоняется перед иностранцами, но не понимаю нашего учителя Гун Пина, который, будучи вице-канцлером, не пресекает подобных поступков. Вчера во время аудиенции я потратил для этого немало слов. Неужели старикашка все еще не понял вреда политики соглашательства?

Чжан Цянь закинул голову и рассмеялся:

— Наверное, начал понимать понемногу, но до усвоения еще далеко! Позволь спросить, что ты вчера говорил ему?

— Что говорил?! Говорил, что намерение напасть на нашу страну возникло у Японии не случайно, на это есть по крайней мере четыре причины. В 1884 году мы взяли в плен японского ставленника Ли Ха Ына, поэтому Японии не удалось добиться своего, и она стремится отомстить за старую обиду. Во-вторых, после открытия корейских портов Китай захватил все таможни. Японский двор потерял источник наживы и сейчас был бы не прочь отвоевать привилегии. В-третьих, когда по случаю кончины корейской королевы наша династия отправила послов в Корею для выражения соболезнования, они были приняты с высшими почестями — не то что японские послы. Естественно, что сейчас они завидуют нашему авторитету. В-четвертых, Ким Ок Кюн, который долгое время пользовался поддержкой Японии, погиб в Китае, и даже труп его был разрублен на части[279]. Неплохой удар по японской физиономии! Вот сейчас они и хотят смыть с себя позор! Если собрать воедино все эти факты, то становится ясным, что конфликт с Японией назревал уже в течение нескольких десятилетий, а восстание тонхаков и посылку китайских войск в Корею японцы использовали лишь как предлог для вмешательства. Голодные тигры всегда лезут в драку, ночные волки вечно считают себя непобедимыми. Если теперь не проучить их как следует, а полагаться только на пустые уговоры иностранных держав, Японию никогда не призвать к порядку. Каждый день колебаний — это еще один упущенный случай! Нельзя позволять ей шаг за шагом обгонять нас, иначе потом придется раскаиваться! Вот что я говорил. Как ты на это смотришь?

— Твои доводы ударяют в самую точку! — закивал головой Чжан Цянь. — Мне тоже кажется, что со времени франко-аннамской войны, в которой незначительная победа при Чжэньнане, конечно, не могла компенсировать грандиозный разгром при Мавэе, авторитет нашего государства очень ослаб. Все нас обижают, и я часто побаивался: если какая-нибудь из крупных держав вроде Англии, России, Франции или Германии вздумает с нами потягаться, то мы пропали. Можно ли было вообразить, что первым в затруднительное положение нас поставит крошечное островное государство, которое, хотя и усилилось за последние годы в результате реформ, не обладает ни приличной территорией, ни финансовой мощью! Если эти жалкие твари пытаются преградить нам дорогу, то что мешает нам, львам, нагнать на них страху и переловить их всех, как зайцев? Это позволило бы нам показать свою силу и отучить другие государства бросать на нас наглые взоры.

Таким образом, из соображений внешнего порядка нам безусловно полезна немедленная война. К тому же Китай только что создал свой флот. Во время последних объединенных маневров Ли Хунчжан подал двору хвастливое донесение, но бумаги остаются бумагами, а флот не имеет никакого боевого опыта. Большинство сухопутных армий: маньчжурская, зеленознаменная, хуайская, хунаньская — тоже бездельничают с самого подавления мятежа длинноволосых. Боюсь, что за длительный мирный период солдаты отвыкли от оружия и сейчас самое время небольшой войной напомнить им, что такое пороховой дым и град пуль. Это для них будет развлечением вроде осенней охоты или весенней прогулки, и в дальнейшем, если снова запылают огни на маяках[280], их уже не испугает грохот боевых барабанов. Таким образом, война необходима и с точки зрения внутреннего положения. Сегодня утром я изложил эти соображения в докладе Гун Пину. Не скрою, что теперь учитель уже отошел от общего мнения и начал всеми силами поддерживать идею войны. Говорят, канцлер Гао Янцзао и помощник министра Цянь Дуаньминь тоже выступили за войну. Вот увидишь: не пройдет и нескольких дней, как мы прочтем открытое заявление о начале военных действий. Если у тебя есть свое суждение на этот счет, воспользуйся благоприятным случаем и скорее подай его двору!

Вэнь Динжу вскочил и, налив полный бокал вина, воскликнул:

— Радостная весть, которую ты принес, приятнее бряцания копий! Надо выпить за это до дна!

Он одним духом осушил бокал, положил в рот несколько свежих семян лотоса и продекламировал:

 

С побережья Восточного моря

Поплыву я к Японии вскоре:

Буду алчен я там,

Как свинья,

Как прожорливая змея.

 

— Как ты смел, Вэнь Динжу! — восхитился Чжан Цянь. — Ты и в самом деле хочешь бросить кисть и взяться за копье?

— Ну что ты! Я сегодня написал доклад, в котором прошу императора выступить в поход против японцев. Хотел было сразу же передать его, но затем подумал, что одного моего имени будет недостаточно: как-то несолидно и одиноко звучит. Поэтому я и позвал тебя сюда посоветоваться. Может быть, подпишешься вместе со мной?

Он вытащил из кучи бумажек, валявшихся на столе, черновик доклада и протянул его Чжан Цяню. Первое, что тот увидел, было заглавие, в котором излагалась суть дела:

 

«Нижайше прошу как можно скорее послать военную эскадру для прочесывания Японского моря и захвата важнейших опорных баз. Это наглядно продемонстрирует силу нашего государства и явится небесной карой преступникам».

 

— Великолепный план! — воскликнул Чжан Цянь, хлопнув рукой по столу. — Ведь не забравшись в логово тигра, не достанешь тигрят! К сожалению, командующий флотом труслив, как мышь, и понимает обстановку не лучше одного художника, у которого на картине вместо тигра получилась собака! — Он вытащил из кармана листок бумаги и вручил его Вэнь Динжу. — Ты посмотри только, какую телеграмму Ли Хунчжан послал Дин Юйтину! И смех и грех!

Вэнь взял листок и прочел:

 

«Командующему флотом Дину.

В ответ на вашу телеграмму сообщаю, что Асан находится вовсе не в Китае: вы, вероятно, не разглядели как следует карту. Не поддавайтесь беспочвенным страхам: если ваша эскадра пойдет к Асану, то это еще не значит, что японцы немедленно начнут войну. А жителям вашей провинции тем более ничто не угрожает, пусть спят спокойно. Можете не плыть пока к Асану — Янь Цзычао обладает достаточными силами, чтобы продержаться там одному. Но в будущем Россия предполагает направить туда военные корабли, и тогда я, возможно, пошлю вас наблюдать за боем. Наберитесь храбрости!»

 

Дочитав телеграмму до конца, Вэнь Динжу громко расхохотался:

— Наверняка Ли Хунчжан послал его к берегам Кореи на соединение с асанскими войсками, а Дин Юйтин струсил и, притворившись, будто готовится отразить внезапное вторжение японцев, попросил у северного диктатора замены! Вот Ли Хунчжан и ответил ему такой язвительной телеграммой. Теперь из этой истории выйдет великолепный анекдот на целое тысячелетие! И все-таки очень прискорбно, что морские границы нашей огромной страны охраняются подобными ничтожествами. Если в один прекрасный день случится несчастье, Ли Хунчжану этого не простят!

— Я слышал, что хунаньский губернатор Хэ Тайчжэнь позавчера подал доклад диктатору севера и смело рвется в бой, — заметил Чжан Цянь. — Стремясь повторить историю Ду Юя[281], который с деревянной флотилией сумел отвоевать весь юг, он просит назначить его командующим эскадрой боевых кораблей. Ли Хунчжан хохотал до колик, когда получил это письмо, но ответа так и не послал. А мне кажется, что Хэ Тайчжэнь хотя и книжник, но человек смелый. Он способен проглотить все Восточное море. Если бы его действительно назначили командующим, то, кто знает, может быть, он и в самом деле добился бы удивительных успехов!

Подливая друг другу вино и болтая, приятели успели несколько раз пролистать рукопись доклада. Чжан Цянь исправил кистью две-три фразы и поставил свою подпись.

— Я полагаю, сначала стоит показать этот черновик учителю Гун Пину, а потом уже представлять, — сказал он. — Каково твое мнение?

Вэнь Динжу задумался, но не успел ответить, потому что на лестнице вдруг послышались торопливые шаги и какой-то человек, весь мокрый от пота, откинув дверную занавеску, прерывающимся голосом обратился к Чжан Цяню:

— Оказывается, господин здесь! Его превосходительство Гун Пин только что прислал нарочного, который сообщил, что Япония уже начала с нами войну. Английский корабль «Высокий взлет» с солдатами потоплен, асанская эскадра разбита. Его превосходительство очень обеспокоен. Канцлер Гао Янцзао сейчас находится у него, и они хотят посоветоваться с вами по важному делу!

Приятели всполошились, быстро собрали черновик доклада, уплатили по счету и спустились вниз. Сев в коляски, они отправились к Гун Пину.

Воистину:

 

Ученого мужа звезда

В полночь поблекла[282], мерцая,

А утром багряный диск[283]

Осветил просторы Китая!

 

Если хотите узнать, по какому важному делу министр вызвал Чжан Цяня, прочтите следующую главу.

 

Глава двадцать пятая