Гуляя по зеленой поляне, хозяева обсуждают список гостей. В парке идет просвещенная беседа об иностранных государствах

 

Заглянув в щелочку между шторой и иллюминатором, Афу с трудом различил хорошо знакомый ему силуэт и от неожиданности ахнул. Снедаемый ревностью, он уже хотел ворваться в каюту, но тут же его мысли приняли другое направление: капитан Якоб очень сильный и жестокий человек, а поэтому на рожон лезть не стоит. К сожалению, стена каюты была сделана из плотно пригнанных друг к другу дубовых досок, и наружу не просачивалось ни звука. Не видя другого выхода, Афу хотел приоткрыть дверь, но вдруг на палубе послышался какой-то шум. Юноша отскочил от двери и увидел огромного пуделя с горящими глазами и всклокоченной шерстью, который, виляя хвостом, мчался на нос корабля за гладкой, холеной болонкой.

Афу раздраженно сплюнул.

— Ну вот, даже собаки и те против меня!

Раздосадованный, строя различные планы, юноша побрел к лестнице. Вдруг перед его глазами промелькнул какой-то силуэт. Человек быстро пробежал вдоль левого борта и буквально в нескольких шагах от Афу спустился на нижнюю палубу. Молодой слуга остолбенел: «Неужели там уже все кончилось?» — подумал он, но, так и не найдя ответа на этот вопрос, вернулся к себе в каюту.

Всю ночь он ворочался с боку на бок и уснул только на рассвете. Внезапно он услышал сквозь сон шум голосов и очнулся: на палубе второго класса кто-то кричал. Афу прислушался и узнал голос слуги Куан Чаофэна:

— Тьфу! Подумаешь, иностранец, капитан! Гроша ты медного не стоишь! Ты что, о трех головах и семи руках, что ли? Нечего придираться ко мне, лучше скажи, что ты делал этой ночью?! Я битый час стоял у твоей каюты — все слышал! За какую-то поганую стекляшку из столовой ты заставляешь меня платить. А за жену посла, которую ты использовал, кто будет ответ держать?!

В ответ послышалось невнятное бормотание иностранца, затем яростный вопль Куан Чаофэна:

— Мерзавец! Господин Цзинь идет, а ты тут всякую чепуху городишь! Убирайся!

Слуга удалился, ворча:

— Не мешало бы господину Цзиню последить за женой!

Афу удивился: этой ночью он вроде бы не встречал слугу на палубе. Приход хозяина не предвещал ничего, кроме скандала, поэтому Афу поспешно оделся и вышел из каюты. На палубе второго класса он увидел Куан Чаофэна, который жестами извинялся перед капитаном Якобом. Цзинь Вэньцин с каменным лицом молча стоял у входа. Цайюнь, не смея показаться, лишь выглянула из-за двери и, заметив Афу, поманила его к себе.

Юноша подошел.

— Что случилось?

— Кто бы мог подумать! — возмущенно воскликнула Цайюнь. — Этот негодяй разбил чей-то стакан, а теперь, когда его заставляют платить, обливает грязью ни в чем не повинных людей.

— На чистое яичко муха не сядет! — ехидно усмехнулся Афу. — Хозяину теперь обо всем известно. Да, жаль мне вас!

Цайюнь хотела было ответить, но в этот момент к ней, весь пылая от гнева, подошел Цзинь Вэньцин. Афу поспешно отскочил в сторону.

— Ты зачем вышла?! — уставился господин на наложницу.

Услышав эти слова, молодая женщина опрометью бросилась бежать, Цзинь последовал за ней. Вбежав в каюту, Цайюнь упала на постель и, закрыв лицо руками, громко зарыдала.

— Гм! Ты еще плачешь?! — произнес Цзинь Вэньцин.

— Как же мне не плакать? — запричитала Цайюнь. — Нет у меня, несчастной, мужа, все меня обижают!

Цзинь удивился:

— Что за ерунда?

— Разве вы настоящий муж? Другие мужья защищают своих жен; даже если жена совершила ошибку, прощают ее во имя прежней любви и не позволяют рыться в своем грязном белье! А вы разрешаете низким рабам плевать в меня, слушаете подлые сплетни, стоите среди зубоскалов и слова не вымолвите. Я знаю, вы все понимаете и не верите им. Но что они подумают, глядя на ваше поведение? Они будут считать, что вы поверили! Кто смоет с меня это незаслуженное оскорбление?!

Надо сказать, что Цзинь Вэньцин только что поднялся с постели и отправился навестить Куан Чаофэна. Услышав брань слуги, он пришел в страшную ярость. Не умея в таких случаях долго раздумывать, он был готов бросить наложницу в море, чтобы навсегда избавиться от позора. Однако плач Цайюнь и ее прелестная поза умерили его гнев почти на половину. Речь ее тоже показалась ему довольно убедительной. «Пожалуй, в самом деле она ни в чем не виновата!» — подумал он, и гнев его смягчился еще на одну треть.

— Если ты ничего дурного не сделала, то зачем было людям клеветать на тебя? — спросил он.

Цайюнь забила ногами и еще пуще расплакалась:

— Это вы погубили меня! Зачем мне было учить языки?! Я вовсе не собиралась принимать иностранных гостей. А вы, сдавая дела, оставили своему преемнику всех хороших переводчиков и, едва мы сели на корабль, заставили меня быть вашей посредницей. Вот почему мне и пришлось иметь дело с Якобом, а тут начались всяческие подозрения. Вчера вечером я слишком неосторожно отправилась к нему в каюту, чтобы попросить его написать за меня ответ подруге в Берлин. Откуда я могла знать, что это выльется в такой скандал?!

Она быстро повернулась и, достав из-под подушки письмо, написанное латинскими буквами, швырнула его в лицо Цзинь Вэньцину.

— Вот письмо! Если не верите, посмотрите сами!

И она вновь зарыдала, крича, что хочет умереть.

Цзинь не знал западных языков, но по тому, как запальчиво говорила Цайюнь и как смело она швырнула ему письмо, решил, что наложница говорит правду. Когда же он прислушался к ее скорбным рыданиям, его сомнения окончательно улетучились и уступили место острой жалости.

— Ну, раз ты говоришь, что ничем не запятнала моей чести, оставим это, — успокоительно произнес он. — Больше я не буду вспоминать о случившемся, только не плачь!

Но Цайюнь продолжала кокетливо размазывать по лицу слезы.

— Меня оклеветали, а вы умываете руки?

Цзинь Вэньцин был вынужден пообещать, что по возвращении в Китай отдаст слугу под суд. Только тогда буря понемногу утихла. Правда, Якоб на палубе тоже пошумел немного, но Куан Чаофэну удалось наконец уладить дело миром. Испугался гнева Цзинь Вэньцина и Афу, который боялся, что хозяин может узнать и о других проделках своей наложницы. Он тихонько последовал за Цзинь Вэньцином, но, подслушав немного, убедился, что опасаться нечего, и успокоился.

С тех пор путешествие протекало благополучно, без каких бы то ни было неприятностей. В каждом порту, где они останавливались, посланника, по обыкновению, ждали приемы и визиты. Ничего интересного в них не было, и от их описания мы воздержимся.

Расскажем лучше о знаменитом парке Ароматных трав, что находится в пяти-шести ли от Шанхая. Построек в нем было немного: посреди большой поляны с нежной зеленой травкой красовался великолепный танцевальный павильон. Он назывался «Жилищем покоя» и был излюбленным местом китайских джентльменов и леди.

Стояла глубокая осень, приближался Праздник двойной девятки[223]. Травы приобрели золотистый оттенок, клены дышали огнем, пышно распускались осенние цветы, кружась, опадали листья каштанов. Красавицы в лакированных колясках и молодые шалопаи с шелковыми плетками искали здесь встреч. В парке царило необычайное оживление, отовсюду неслись звуки песен и танцев.

Вечернее солнце уже прильнуло к горам, разбрасывая вокруг свои кровавые лучи, когда на лужайке появился худощавый благообразный старик, пощипывающий рукой желтоватую бородку. За ним следовал человек средних лет, мужественного и строгого вида. В груди его явно скрывался талант, способный помочь стране и государю, на лице отражалась глубокая ученость. Они шли рядом и разговаривали, направляясь к танцевальному павильону.

— Если бы не мой недуг, я сейчас уже был бы где-нибудь между Лондоном и Парижем и вдыхал бы в себя воздух западной свободы! — вздохнул старик.

Его спутник улыбнулся:

— Если бы мы сейчас были на Западе, нам не удалось бы устроить этот неповторимый пикник! Воистину, само небо ниспослало на ваше превосходительство благородную болезнь, чтобы вы возглавили наиболее талантливых людей Поднебесной! О, это собрание не случайно.

— Вы чересчур превозносите меня, я не смею принять и половины ваших комплиментов, — отвечал старик. — Но надо признать, что такое количество мудрых и впрямь очень редко собирается в одном месте! Нельзя было не увековечить этим собранием удивительную встречу! Скажите: вы составили список гостей, о котором я позавчера просил вас?

— Я постарался не забыть никого из тех, кто находится сейчас в Шанхае, но вполне возможно, что кого-нибудь и упустил. Прошу ваше превосходительство проверить! — сказал человек средних лет и, вынув из-за голенища красный пригласительный билет, почтительно преподнес его старику. Тот открыл билет и прочел:

 

«Девятого числа нынешнего месяца, в Праздник осеннего равноденствия, в саду Ароматных трав состоится беседа о заморских государствах. В ней могут принять участие все мои коллеги, побывавшие в Японии, а также все послы и путешественники, побывавшие в других странах, включая переводчиков с заморских языков. На беседе будет затронут вопрос о том положительном, что есть в иноземных государствах, и о пользе, которую приносит общение между странами всего мира.

Искренне надеюсь, что Вы не откажетесь прийти на беседу и не пожалеете высказать свое мнение. Ниже почтительно привожу список приглашенных:

Заслуженный сановник, посланник в Японии — его превосходительство господин Люй Цаншу.

Бывший посланник в Германии — его превосходительство господин Ли Баофэн.

Кандидат в начальники области Чжили, бывший посланник в Америке, Японии и Перу — его превосходительство господин Юнь Хун.

Кандидат в начальники области Хубэй, управляющий металлургическим заводом, бывший советник посольства в Германии — его превосходительство господин Сюй Ин.

Помощник начальника области Чжили, президент Коммерческой пароходной компании, по высочайшему повелению ездивший во Францию, — его превосходительство господин Ма Чжунцзянь.

Начальник округов Чанчжоу и Чжэньцзян, в прошлом по высочайшему повелению ездивший в Англию, — его превосходительство господин Чай Хэ.

Председатель Верховной судебной палаты, бывший посланник в Англии и Франции — его превосходительство господин Юй Гэн.

Кандидат в начальники области, по высочайшему повелению ездивший в разные страны, в настоящее время исполняющий обязанности советника посольства в Англии, Франции, Италии и Бельгии, — его превосходительство господин Ван Гунсянь».

 

Ниже стояла подпись:

 

«Почтительно приглашает и бьет челом ваш недостойный брат Сюэ Фужэнь».

 

Читатель уже встречался с Сюэ Фужэнем и, конечно, помнит его. В июле прошлого года Сюэ назначили посланником сразу в четыре государства: Англию, Францию, Италию и Бельгию, однако из-за продолжительной болезни он до сих пор не мог выехать за океан. Всего несколько дней назад он прибыл из столицы в Шанхай и остановился во временной императорской резиденции. Ему надлежало еще подлечиться, прежде чем пускаться в путешествие. Человек средних лет был Ван Гунсянь, о котором также шла речь в начале книги. По ходатайству Сюэ Фужэня он был назначен советником посольства и собирался ехать вместе с ним. Оба они были талантливыми людьми своего времени, глубоко знали международную обстановку и очень подходили друг другу. В Шанхае заниматься им было нечем, но, к счастью, они встретили здесь нескольких старых друзей — Люй Цаншу только что вернулся из Японии по истечении срока полномочий, Сюй Ин приехал в Шанхай закупать сырье для металлургического завода, Ма Чжунцзянь и Юнь Хун просто жили здесь, — и гостеприимный Сюэ Фужэнь, посоветовавшись с Ван Гунсянем, решил собрать всех, ездивших за границу, на беседу, чтобы, пользуясь скоплением такого количества опытных дипломатов, совместно изучить международное положение.

По счастливому стечению обстоятельств столичный чиновник Юй Гэн также был послан в это время в Шанхай в качестве ревизора, а начальник округов Чанчжоу и Чжэньцзян Чай Хэ встретился с мэром Шанхая для обсуждения некоторых торговых проблем. Оба они были известными людьми своего времени, и их приезд явился приятной неожиданностью. Разумеется, узнав об этом, Ван Гунсянь пригласил их обоих. Но не будем говорить о пустяках.

Просмотрев список гостей, Сюэ Фужэнь улыбнулся:

— В самом деле, больше никого нет! Вы забыли только Цзинь Вэньцина и Куан Чаофэна. Я слышал, что они скоро должны вернуться на родину. Не знаю, правда, успеют ли они к девятому сентября?

— Вчера я выяснил, что супруга Цзинь Вэньцина приехала в Шанхай встречать их, — ответил Ван Гунсянь, принимая список. — Мэр Шанхая уже приготовил для них в качестве временного жилища департамент внешних сношений. Не сегодня завтра они должны прибыть!

Они взошли на площадку танцевального павильона и уже хотели войти внутрь, как вдруг к подъезду быстрее молнии подкатила разукрашенная коляска. Сзади нее, в пыли, скакало верхом на отличных лошадях четверо бравых форейторов в шапках с красными кисточками. Когда коляска остановилась, толпа служанок и горничных отворила дверцы и вывела под руки двух женщин: благородную даму средних лет и изящную, миниатюрную девушку. Унизанные жемчугами и бирюзой, благоухающие, они медленно поднялись по ступеням павильона. Сюэ Фужэнь и Ван Гунсянь засмотрелись на них.

— Молодая, это, кажется, наложница Цзинь Вэньцина, — тихо произнес Ван Гунсянь, — а та, что постарше, — его законная жена?

— Совершенно верно, — кивнул Сюэ Фужэнь. — Судя по всему, Цзинь Вэньцин уже приехал, скорее включите его в список! Я думаю, мне следует нанести ему визит, и тогда уж он наверное придет на беседу. Прошу вас договориться с хозяином сада о помещении.

Ван Гунсянь повиновался и пошел искать хозяина. Сюэ Фужэнь бросил последний взгляд на жен Цзинь Вэньцина, которые в сопровождении служанок поднялись на второй этаж и уселись пить чай. Затем он подозвал слугу, сел в коляску и отправился к Цзинь Вэньцину.

Следует сказать, что Цзинь прибыл в Шанхай еще вчера утром, потратил целый день на официальные визиты и только к вечеру вместе с Цайюнь устроился в департаменте внешних сношений. Узнав, что жена уже здесь, он поспешил поехать за ней. Супруги встретились и оживленно рассказывали друг другу, что произошло с каждым во время разлуки. О том, как они были рады встрече, говорить не приходится.

На следующее утро Цзинь Вэньцин предложил жене проехаться с Цайюнь по городу, а сам пошел с визитами к друзьям и знакомым. Вернулся он, когда уже стемнело. Усевшись в гостиной, он приказал наложнице помочь ему переодеться, одновременно болтая с женой и расспрашивая ее, что они видели сегодня во время прогулки. Жена подробно ему все рассказала. В этот момент вошел слуга с пригласительным билетом в руках и доложил:

— Недавно приезжали собственной персоной его превосходительство господин Сюэ Фужэнь и приглашали господина пожаловать послезавтра в парк Ароматных трав на беседу. Очень просили не отказать! Перед уходом оставили этот билет.

Цзинь Вэньцин посмотрел на билет и радостно заулыбался.

— Оказывается, все эти люди здесь?! Поистине редкий случай! — Он обернулся к слуге. — Пойди извести господина Куан Чаофэна. Скажи, что я поеду и советую ему сделать то же самое. Не стоит обижать его превосходительство!

Слуга поклонился и исчез. В тот вечер больше никаких событий не произошло.

Когда наступил Праздник осеннего равноденствия, Цзинь Вэньцин позавтракал в департаменте внешних сношений, позвал Куан Чаофэна и, сев вместе с ним в карету, отправился в парк Ароматных трав.

Возле танцевального павильона они увидели пять или шесть закрытых экипажей. На ступеньках стояло множество слуг в синих куртках и шапках с красными кисточками, один из которых тотчас помчался доложить о Цзине и Куане. Вскоре на пороге с радушной улыбкой показался сам хозяин Сюэ Фужэнь. Зал был полон гостей в пышных нарядных одеждах. Как только Цзинь Вэньцин вошел, все встали, уступая ему место. Цзинь сразу увидел множество знакомых лиц. Он произнес несколько вежливых фраз, и гости уселись.

Сюэ Фужэнь обратился к нему:

— С тех пор как мы беседовали с вами в ресторане «Изысканные блюда», прошло немало лет. Не думал я, что нам снова приведется встретиться здесь! Но самое удивительное — что вся старая компания в сборе! Правда, нет больше темнокудрых юношей: их место заняли седоволосые старцы!

Он погладил бороду и засмеялся.

— Помните, как на другой день вы пригласили нас в ресторан «Вечная весна»? — вмешался в разговор Ван Гунсянь. — Вы как раз получили звание лауреата и со славой возвращались домой. В таком молодом возрасте стать богатым и знатным — это вызвало у всех нас неописуемое восхищение!

— Когда мы вспоминаем о делах юности, нам всегда становится немного стыдно, — промолвил Цзинь Вэньцин. — Ведь вы с завидной эрудицией говорили о политике и искусстве западных стран! Слова ваши были для меня подобны разверзшемуся небу и рушащимся скалам, но мне казалось тогда, что вы с чрезмерным почтением относитесь к западной культуре и многое преувеличиваете. Только сейчас, когда по милости государя мне удалось объехать немало стран, я понял, что ваши слова были правдой. К сожалению, моя ученость мелка, а талант ничтожен, и я не сумел за границей прославить достоинства нашей родины. Могу ли я в обширности и глубине знаний сравниться с господином Сюэ Фужэнем, на которого с надеждой взирают все жители Китая и Запада и у которого к тому же есть такой просвещенный помощник, как господин Ван Гунсянь?! Отправляясь в этот раз за границу, вы, несомненно, сумеете добиться для родины немалых прав и привилегий и значительно повысите ее авторитет во всем мире. Нам же останется лишь протереть глаза, чтобы увидеть ваши подвиги во всей красе!

Сюэ Фужэнь и Ван Гунсянь попытались из скромности отвести этот комплимент.

— Тогда в Китае еще господствовал старый дух, — вставил Ли Баофэн. — Люди, говорившие о западных науках, объявлялись изменниками. Вы, наверное, помните об этом, Цзинь Вэньцин? Товарищ министра Го Цзюньсян, любивший рассуждать об европеизации, едва не был изгнан своими земляками. Посланник Цзэн Цзичжань, изучавший иностранные языки, и его жена, любившая играть на пианино, были названы христианскими еретиками. Если за такие пустяки преследовали, то что уж говорить о политике и искусстве! Тут не только вы сомневались — мы сами не были вполне уверены в правоте своих слов!

— Да, сейчас взгляды людей несколько изменились, — подтвердил Ма Чжунцзянь. — Я слышал, что сановник Юй Гэн даже в домашнем быту во всем подражает иноземцам. Его сыновья и дочери появляются на приемах в иностранном платье, но их никто за это не осуждает. Просто удивительно!

Кое-кто из гостей хотел обратиться к нему с расспросами, но в это время вошел слуга с красным пригласительным билетом в руках и громко доложил:

— Его превосходительство господин Юй Гэн!

Цзинь Вэньцин бросил взгляд на дверь и увидел представительного человека лет сорока с лишним: высокого, худощавого, с овальным лицом и снежно-белой кожей, редкой черной бородкой, расчесанной на две пряди, и синим шариком на шапке. Во взгляде его сквозили ум и проницательность. Поклонившись Сюэ Фужэню, он извинился за опоздание. Пока Сюэ наливал ему чай, слуга ввел еще одного гостя — пузатого, с широкими бровями и большими глазами. Сюэ заодно налил чаю и ему и представил его Цзинь Вэньцину:

— Перед вами областной инспектор Чай Хэ, только что прибывший из округов Чанчжоу и Чжэньцзян. Его присутствие украсит наше собрание…

Чай Хэ поспешно произнес: «Что вы!» — и начал знакомиться с остальными. Сюэ Фужэнь, видя, что гости уже в сборе, приказал слугам принести вино. После долгих хлопот и взаимных уступок все наконец уселись. Подняв бокалы, гости начали пить и оживленно разговаривать.

— Я слышал, — обратился Цзинь Вэньцин к Люй Цаншу, — что в Японии прежде очень почитали китайские науки и там сохранились некоторые старые книги, которых сейчас не найти даже в Китае. Когда я был за границей, до меня дошла весть, что вы собрали немало подобных редкостей. Это великий вклад в науку!

— О, мои познания не имеют абсолютно никакой ценности! — воскликнул Люй Цаншу. — Обо мне стыдно даже говорить в присутствии господина Ван Гунсяня, который написал «Историю Японии» и изложил там самым подробным образом все особенности политики и нравов островного государства. Это воистину нетленное произведение!

— За последние тридцать лет, со времени реформ Мэйдзи[224], Япония развивалась с поразительной, почти пугающей быстротой. Мой труд, бывший всего лишь сбивчивым докладом трону, теперь устарел и уже никому не нужен! — скромно заметил Ван Гунсянь.

— Последнее время Япония чересчур пристально следит за Кореей, — заметил Юй Гэн, — это не может не беспокоить нас. Вы помните, конечно, что в тот год, когда в Корее разразился мятеж Ли Ха Ына[225], Япония послала туда министра иностранных дел Иноуэ Каору с многочисленным войском. К счастью, наша армия достигла Кореи на полдня раньше, и все закончилось мирно. В противном случае Корею постигла бы судьба островов Люцю.

Ван Гунсянь с улыбкой указал на Сюэ Фужэня и Люй Цаншу.

— Этого не случилось лишь благодаря их усилиям!

— Ну что вы! — запротестовал Сюэ Фужэнь. — Ничего особенного я не сделал. Только послал письмо командующему, попросив его не терять времени и двинуть флот без согласования с Палатой внешних сношений. Главная причина успеха заключалась… — Он взглянул на Люй Цаншу и продолжал: — …в том, что брат Цаншу, находившийся в то время в Токио, добыл сведения о намерениях японского правительства и послал нам шифрованную телеграмму. Командующий успел подготовиться, и победа была обеспечена.

— Жаль, что впоследствии, когда Ито Хиробуми[226] приехал в Тяньцзинь, Хэ Тайчжэнь по приказу диктатора севера — Ли Хунчжана — заключил с Японией договор о взаимопомощи, — промолвил Ма Чжунцзянь. — Боюсь, что это может вызвать в дальнейшем осложнения в Корее. Китаю и Японии трудно избежать конфликтов!

— Не только одна Япония смотрит на Корею алчными, как у тигра, глазами, — добавил Цзинь Вэньцин. — Другие страны тоже о ней мечтают!

— Совершенно верно! —подтвердил Сюэ Фужэнь. — Я слышал, что вы перед самым возвращением на родину имели беседу с русским царем. Интересно, что же он сказал?

— Оказывается, до вас очень быстро доходят сведения! — удивился Цзинь Вэньцин. — Разговор действительно состоялся. Когда я приехал во дворец с прощальным визитом, царь собственной персоной вышел ко мне, пожал руку и сказал: «Последнее время иностранцы твердят, будто я хочу пойти на конфликт с вашим государством и отторгнуть Корею. На самом деле эти слухи распускаются западными державами для того, чтобы подорвать нашу дружбу. Дружественные отношения у России с Китаем начались раньше, чем у других государств, и я, разумеется, ни в коем случае не собираюсь забывать этого. К тому же совсем недавно мы подавили новый мятеж в Польше, подчинили себе Финляндию и почти весь Туркестан. Я день и ночь тружусь, чтобы поскорее водворить мир и спокойствие в этих землях, и вовсе не желаю затевать какие бы то ни было дела на границах. Что же касается Восточной железной дороги, то она строится исключительно для перевозки товаров и никакого иного назначения не имеет. Кое-кто утверждает также, будто Англия блокирует Константинопольский пролив, у русского флота нет места для стоянок и что поэтому якобы нам нужна Корея. Это еще в большей степени не соответствует истине. За последние годы мы соорудили отличные гавани на Черном море, причем к северу от них есть угольные копи. Две тихие, незамерзающие бухты, также обеспеченные топливом, есть у нас и на Курильских островах. Кроме того, Россия связана брачными узами с датским двором, и, если потребуется, Дания предоставит нам право прохода по Кильскому каналу. Зачем же нам еще Корея? Когда вы вернетесь на родину, передайте эти слова своему императору. Необходимо всеми силами укреплять нашу дружбу». Все это говорил мне сам царь. А насколько это искренне, судить не смею, я лишь пересказал вам то, что слышал.

— Когда стакан переполнен, вода из него выливается, — задумчиво молвил Сюэ Фужэнь. — Сейчас все государства задыхаются от избытка внутренних сил, и агрессивная политика для них вполне естественна. Даже если царь говорил совершенно искренне, он не может оказаться сильнее судьбы. Сунь-цзы сказал: «Не рассчитывай, что враги не придут к тебе, а заботься о том, как им противостоять». Сейчас у нашего государства есть только один выход: укреплять свои силы, тогда оно сумеет обеспечить себе право на существование в этом мире войн!

— Но что же является главным залогом усиления? — спросил Цзинь Вэньцин. — Вы, господин Сюэ, давно думаете об этом и, без сомнения, сможете высказать весьма ценные мысли.

— Путей к усилению и процветанию очень много, — сказал Сюэ Фужэнь. — Разве мой презренный ум способен исчерпать их?! Я приведу вам пример из внешних сношений, то есть из той области, о которой по долгу службы я обязан больше всего заботиться. Здесь, по-моему, существуют два основных условия: первое — ввести Китай в орбиту международного права, чтобы мы ни в чем не терпели ущерба, и второе — учредить консульства во всех странах Южных морей, чтобы у тамошних китайских эмигрантов была опора. Оба мероприятия могут показаться слишком обычными, но в действительности они тесно связаны с общей международной обстановкой. В свое время я писал об этом работу, а теперь, выезжая за границу, хочу во что бы то ни стало осуществить свои идеи.

— Все, о чем вы сейчас говорили, господин Сюэ Фужэнь, безусловно, самые насущные задачи внешней политики, — поддакнул Куан Чаофэн. — Но во внутренней политике, на мой взгляд, самое главное — это обучение войск, особенно создание флота. В настоящее время северная эскадра пользуется всемерной поддержкой Ли Хунчжана и усиленно обучается адмиралом Дин Юйтином. Это, несомненно, даст свои плоды. Но сегодня я слышал, будто средства департамента морского флота используются совсем на другие нужды. Разве можно так пренебрегать важнейшими делами государства?

— Конечно, обучение войск нельзя отодвигать на задний план, но, на мой непросвещенный взгляд, оно является сложным веществом, а не элементом, если использовать сравнение из области химии! — возразил Сюй Ин. — Между тем в каждой из держав, где я бывал, есть, так сказать, свой «элемент», на котором строится все остальное: в Англии — торговля, в Германии — промышленность, в Америке — сельское хозяйство. А сельское хозяйство, промышленность и торговля как раз и являются важнейшими артериями государства. Каждая страна обращает особое внимание на одну из них в соответствии со своей политикой или в зависимости от обычаев и национального характера своего народа. Если мы хотим укрепить наше государство, надо во что бы то ни стало вооружить торговлю инициативными людьми, промышленность — современными машинами, а сельское хозяйство — новейшей агротехникой. Только тогда у нас может быть надежда на возрождение!

— Состязание предпринимателей — это война еще более ожесточенная, чем войны, ведущиеся силой оружия! — воскликнул Юнь Хун. — Сюй Ин смотрит в самый корень. Когда я ездил в Англию и Америку, я особенно пристально следил за промышленностью и торговлей, в которых, как мне кажется, господствуют два чудовища, способные своей мощью подавлять государства и уничтожать целые расы. Наша страна должна остерегаться их. Одним из этих чудовищ является банк, а другим — железная дорога. Банк нельзя сравнивать со старой меняльной конторой. Через его многочисленные ответвления можно управлять денежными средствами всей страны. Железные дороги также несопоставимы со старыми почтовыми станциями: даже служба связи целого государства, войдя в сферу действия иностранной железной дороги, вынуждена подчиняться ее законам. Если наша страна немедленно не приступит к созданию собственных банков и строительству железных дорог, иноземцы нанесут нам удар в самое сердце!

— А по-моему, истоки богатства и силы западных государств состоят не столько в их умении обучать солдат, создавать машины, развивать промышленность или торговать, сколько в их политической системе, — сказал Ли Баофэн. — Европейцы рассматривают страну как общее достояние народа, а не как наследственную собственность двора. Для решения государственных дел в столице существуют двухпалатные парламенты, а на местах — органы самоуправления. Каждый человек имеет право говорить о политике, и вполне естественно, что в таких условиях все обладают патриотическим сознанием. Второй источник их силы — система образования. В западных странах учреждено множество школ, в которых обучается народ. Школы управляются государством, каждый обязан учиться. Европейцы называют это «обязательным образованием». На Западе нет неграмотных людей: даже мелкие торговцы и грузчики разбираются в важнейших мировых событиях, знания народа непрерывно развиваются, и сила государства, благодаря этому, день ото дня растет. На Западе не запрещают партий и союзов, что очень помогает сплочению граждан. Человеческие права не попираются, а это воспитывает дух свободного соревнования. Что же касается уважения к честности, долгу, бескорыстию и гуманности, которым мы обычно кичимся, то у них все это разумеется само собой. Если мы, подражая Западу, будем гнаться только за техническими достижениями, наши усилия окажутся тщетными!

Юй Гэн вздохнул.

— На протяжении нескольких тысячелетий нашим государством безраздельно правят монархи. Боюсь, что сразу изменить нашу политическую систему трудно. Но с образованием действительно нельзя медлить. Сейчас в Китае насчитывается четыреста миллионов жителей, а грамотных менее ста миллионов. Большая часть населения пребывает в темноте и невежестве — не удивительно, что европейцы называют Китай полуцивилизованной страной! Если бы двор согласился упразднить экзаменационную систему и открыл побольше учебных заведений нового типа, то уже через десять лет это дало бы свои результаты. На мой взгляд, следует в первую очередь создать начальные школы, а со специальными учебными заведениями и университетами можно и подождать. Общедоступные начальные школы важнее всего, потому что в них можно воспитать настоящих граждан. А когда будут настоящие граждане, будет и настоящее государство.

— Просвещение — дело, конечно, очень важное, — заметил Чай Хэ, — но здесь есть одна опасность, которой следует остерегаться с самого начала. Когда мне приходилось посещать учебные заведения различных стран, я частенько видел, как ученики с утра до вечера штудируют «Об общественном договоре» Руссо или «О духе законов» Монтескье. Речь их буквально пересыпана словами: «революция», «кровь», «равенство», «свобода». Когда мы у себя станем открывать учебные заведения, нужно будет прежде всего запретить эти книги, чтобы они не попадали на глаза ученикам. В противном случае наши школы будут воспитывать не добрых граждан, а мятежников!

— Ну, об этой опасности пока еще рано говорить! — улыбнулся Ма Чжунцзянь. — Сейчас наш народ находится в невежестве не только потому, что вышестоящие не заботятся о его воспитании, но и потому, что китайский литературный язык очень труден и расходится с разговорным. Разве можем мы сравниться в деле образования со странами, в которых разговорный и литературный языки едины? Моя мысль заключается в том, что необходимо сначала создать новую ходовую письменность, близкую нормам разговорной речи. Кроме того, в большинстве государств из литературы выше всего ценятся проза и драма, так как они легче всего воздействуют на народ. Наши же современные проза и драма слишком примитивны, в них неизменно фигурируют красавицы и талантливые юноши, абсолютно ничего не дающие ни уму ни сердцу, либо, еще того хуже, всякие хозяйки горы Лишань, Цари обезьян, Бай Юйтаны, Хуан Тяньба[227]. Вся эта чертовщина и мистика забивает головы простых людей: особенно силен этот дух в северных провинциях, и уничтожение его должно явиться одной из важнейших задач просвещения народа!

Пока гости, сидевшие в саду Ароматных трав, оживленно спорили, обсуждая положение Поднебесной, в зал торопливо вошел слуга. Приблизившись к Цзинь Вэньцину, он наклонился и тихо сказал:

— Супруга вашего превосходительства прислала нарочного с известием о том, что из столицы пришла важная телеграмма. Она просит вас немедленно вернуться домой!

Все встревожились, и разговор оборвался. Терзаемый неизвестностью, Цзинь уже не мог усидеть на месте. Ему оставалось только встать и распрощаться.

Воистину:

 

Долго спорили гости заморские,

Обсуждая дела неотложные;

Вдруг письмо, из столицы пришедшее,

Одного из них растревожило.

 

Если хотите знать содержание телеграммы, прочтите следующую главу.

 

Глава девятнадцатая