Стремясь избежать пересудов, лауреат тайно соединяется с королевой красоты. Благодаря императорскому указу наложница временно занимает место жены

 

Пока Цайюнь в сопровождении служанки поднималась на лодку, Куан Чаофэн сделал всем знак молчать.

Служанка Цайюнь хотела спросить у сидящих в лодке, кто пригласил ее госпожу, но та оборвала ее на полуслове, с улыбкой подошла к Цзинь Вэньцину и села на изогнутый стул, стоявший подле него. Все зашумели.

— Странно! — воскликнул Се Цзефу. — Они словно заранее сговорились!

— Да, — подтвердил со смехом Пань Цзэнци, — не иначе как они сделали это еще в предыдущей жизни!

Куан Чаофэн, улыбаясь, продекламировал:

 

Увы, нет фениксовых крыльев

на теле у нее,

Но в сердце есть единорога

волшебное чутье!

 

Цзинь Вэньцин понимал толк во встречах под луной[124]. В шутливых разговорах о любви он никому обычно не уступал, но на этот раз, при виде Цайюнь, сердце его запрыгало, точно десять тысяч коней и тысяча обезьян. Он был и встревожен и обрадован. Слова Пань Цзэнци о том, что они условились о встрече еще в предыдущей жизни, отвечали самым сокровенным его мыслям. Цайюнь тоже, сама не зная почему, едва ступив на лодку, не стала ни о чем спрашивать и направилась прямо к Цзинь Вэньцину. Теперь, когда гости стали подшучивать над ними, она смутилась и, опустив голову, молча теребила платочек.

— Нам, наверное, пора ехать? — наконец выдавил из себя Цзинь Вэньцин.

Се Цзефу приказал отчалить и приготовить угощение. Поскольку в каюте нужно было устанавливать столы и стулья, гости поднялись и отправились на нос. Некоторые, усевшись на перила, разглядывали проплывающие мимо лодки, другие нашептывали на ухо девушкам разные нежные слова. Цзинь Вэньцин тоже хотел выйти, как вдруг Цайюнь тихонько потянула его за полу одежды, прошла в соседнюю каюту и села на край постели. Цзинь Вэньцин послушно следовал за ней. Они сидели рядом, плотно прижавшись, и им казалось, что они должны высказать друг другу много задушевного. Однако он смотрел на нее, она на него, и оба лишь улыбались как завороженные.

После долгого молчания Цзинь Вэньцин неожиданно спросил:

— Ты знаешь, кто я?

Цайюнь вздрогнула:

— Ваше лицо мне очень знакомо, только я не могу вспомнить фамилии и имени!

Цзинь Вэньцин подробно рассказал ей о себе. Цайюнь задумалась.

— Моя содержательница знает вас.

— Сколько тебе лет? — спросил Цзинь.

— Пятнадцать.

На лице Цзинь Вэньцина отразилось напряжение. Он взял Цайюнь за руки, внимательно вгляделся в нее, и вдруг жгучие слезы брызнули у него из глаз.

 

Тогда считал я пустяком

свои деянья,

А после охватило вдруг

меня раскаянье! —

 

продекламировал он.

Цайюнь испуганно взглянула на Цзиня и своим платочком начала утирать ему слезы.

— Почему вы плачете? — спросила она, но сердце ей вдруг кольнуло что-то вроде неясного воспоминания, и она чуть сама не разрыдалась.

Снова окинув Цайюнь взглядом, Цзинь Вэньцин тихо произнес:

 

Тосковали мы, и с нами вместе

и земля и небеса тужили,

А теперь друг друга не узнали,

повстречались как совсем чужие!

 

— Ты не представляешь, Цайюнь, как мне тебя жаль!

Девушка ничего не могла понять.

— Зачем печалиться? — прошептала она, прильнув к Цзинь Вэньцину. — Когда прогулка кончится и все разойдутся, мы с вами увидимся. Я очень многое хочу у вас спросить!

Цзинь Вэньцин кивнул. Внезапно за дверьми раздался голос Куан Чаофэна:

— Скорее идите к нам, еще успеете наговориться!

Цзиню и Цайюнь пришлось выйти. Столы уже были накрыты. Се Цзефу, разливавший вино, просил гостей садиться. Те скромничали и уступали друг другу самые лучшие места. В конце концов по общему решению Бэй Юцзэна посадили на почетное место, как приезжего, Пань Цзэнци сел на второе место, а Цзинь Вэньцин — на третье.

Мелькали браслеты и заколки, нежно щебетали женщины, чаши с вином поднимались и снова наполнялись. Тем временем лодка подплыла к Дамбе господина Бо[125] и остановилась под тенью ив, возле могилы Маленькой Су. Вечернее солнце, красное как румяна, медленно опустилось за Тигриный холм. Разом зажглись разноцветные шелковые фонари, и лодка стала походить на Город, не знающий ночи[126]. Гости играли в выбрасывание пальцев, отгадывали загадки. В самый разгар веселья Куан Чаофэн сказал:

— Мы сегодня встретились как будто специально для того, чтобы соединить двух лауреатов: в литературе и в красоте. В связи с этим я придумал новые правила застольной игры, которые позволят нам выпить побольше вина за их счастье!

Все стали просить скорее рассказать об этих правилах.

Куан Чаофэн указал на Цайюнь:

— В честь королевы красоты я называю их «Правилами Цайюнь»! Каждый играющий должен сочинить по стихотворению, в котором использовались бы названия арий, строки из «Пионовой беседки»[127] и «Книги песен». Если стихотворение получится без рифмы, автор его пьет три штрафных чарки. Придумавшего удачную рифму каждый поздравляет, выпивая одну чарку. Для завершения стиха нужно вспомнить фразу танского поэта, в которой встречались бы иероглифы «цай» и «юнь»[128]. Затем начинаем считать слова этой фразы в том порядке, в каком сидим. Те, на кого упадут слова «цветной» и «облако», пьют по чарке. Последний продолжает игру.

— Великолепно! — зашумели гости. — Только уж слишком трудно.

— Для чего вам понадобилось склонять мое имя? — попробовала возразить Цайюнь.

— Это уж наше дело, — сказал Куан Чаофэн. — Правила застольной игры так же строги, как военный приказ. А ты ведь знаешь: кто нарушил приказ, наказывается!

Цайюнь рассмеялась и, опустив голову, умолкла.

— Ну, я начну первый, — сказал Куан Чаофэн и продекламировал:

 

Даже в лунном дворце

Хорошо ли гостям от зари вдалеке?

А не лучше ли в лодку собраться,

И плыть по реке,

И скитаться бесцельно в тиши?..

 

Стихотворение было встречено возгласами одобрения.

— И ко времени и к месту! — вскричал Бэй Юцзэн. — Мы с радостью выпьем за тебя. Говори теперь концовку!

Куан Чаофэн произнес:

 

На радужное облако взирая,

Чтобы на нем увидеть Сяоши![129]

 

Начали считать. Пить пришлось Цзинь Вэньцину и Бэй Юцзэну.

— Прошу бессмертного Сяоши выпить за себя и свою подругу, — промолвил Куан Чаофэн, наливая вина Цзинь Вэньцину, — сил прибавится, а то еще, путешествуя в облаках, свалитесь со спины своего дракона!

Цзинь Вэньцин уже хотел поднять чарку, но Цайюнь схватила его за руку:

— Нечего пить за такие вещи!

Куан Чаофэн захохотал:

— Смотрите, как они быстро привыкли друг к другу!

— Ладно тебе! Дай продолжить игру! — остановил его Бэй Юцзэн и продекламировал:

 

На пышных кудрях —

Украшений сиянье,

Сколь радостно это свиданье!

Ты мужу сулишь долголетье…

 

— Красиво и в то же время предсказывает счастье! — заговорили гости. — Надо поздравить его.

— Пейте скорее! — воскликнул Бэй Юцзэн. — Осталась еще последняя фраза.

И он произнес:

 

Хотел бы, на флейте играя,

В цветных облаках полететь я!

 

Слово «цветных» упало на Цзинь Вэньцина, а «облаках» — на Куан Чаофэна.

— Еще поздравительного вина не выпили, а от меня нового стихотворения требуете, — заворчал Чаофэн. Все осушили свои бокалы. — Вот придумал игру на свою голову… На этот раз Цзянь Янь истощился[130].

— Раз не можете придумать, пейте штрафные! — воскликнула Цайюнь.

Куан Чаофэн пожал плечами.

— Ладно, есть. Вот послушайте, а то помедлишь немного, и уже заставляют штрафные пить! С вами опасно!

— Ну говори же, — засмеялся Цзинь Вэньцин.

Куан произнес:

 

Вчерашней ночью с облаков

Донесся аромат густой,

Упряжкой управлял святой,

Он в терем мчался золотой,

Кричали фениксы: «Сой-сой!..»

 

Последнее двустишие было:

 

Гляжу: цветные облака

Плывут над головой…

 

Выпить пришлось Бэй Юцзэну и Цзинь Вэньцину. Ему же полагалось продолжать игру.

— Стихотворение Куан Чаофэна предсказывает, что Вэньцину суждено отправиться в столицу и получить повышение, — молвил Се Цзефу. — Скорей налейте вина: надо его поздравить!

— Все время заставляете меня пить, — запротестовал Цзинь Вэньцин. — Это просто надувательство!

— Я выпью за тебя! — прошептала Цайюнь и, подняв чарку, одним глотком осушила ее. Все восторженно захлопали в ладоши.

— Вы дурака валяете или играете? — притворно нахмурился Цзинь Вэньцин и начал следующее стихотворение:

 

Боюсь, что с облаком уйдут дожди,

Прекрасная Нянь Ну![131]

С тобой до смерти б жить!

 

— Учти, Цайюнь, господин Цзинь обещает прожить с тобой до самой смерти! — начали подшучивать гости.

Цайюнь отвернулась, сделав вид, будто ничего не слышит.

 

Ты улетишь, как облако цветное,

А мне останется тужить! —

 

с улыбкой закончил Цзинь Вэньцин.

— Если вас это беспокоит, найдите крепкую веревку и привяжите ее за подол, — улыбнулся Куан Чаофэн. — Посмотрим, куда она тогда улетит!

Цайюнь бросила на него сердитый взгляд.

— Се Цзефу и Бэй Юцзэн должны выпить, — сказал Вэньцин.

— Опять мне начинать! — закряхтел Бэй Юцзэн. — Вот что я скажу:

 

Взмыла в небо над морем она,

Словно луна

Обходя облака,

Жаль, что дорога на родину

Так далека!

Время проходит —

Она еще странствует где-то…

 

— Что это ты вдруг заговорил о чужих краях? — воскликнул Пань Цзэнци. — Неужели ты не боишься, что Цайюнь продует морским ветром? Тогда господин Цзинь умрет с тоски!

— А ты разве не знаешь, как хорошо Вэньцин разбирается в иностранных делах? Может статься, вскоре его назначат послом за границу! Это великолепное предсказание!

Все стали торопить Бэй Юцзэна с последней фразой.

— В танских стихах, пожалуй, уже не осталось ни одной строчки, в которых были бы иероглифы «цай» и «юнь»! —отнекивался тот. Наконец после долгого раздумья он произнес:

— Нашел!

 

…И разноцветное облако вздрогнуло,

Песня лазоревой лютни пропета!

 

Цзинь Вэньцин посчитал про себя и увидел, что очередь снова падает на него. Не дожидаясь, пока Бэй Юцзэн кончит, он поднял бокал.

— У меня готово заключение! — сказал он, выпивая вино.

 

Муж и жена на лазоревом облаке,

Как на картине, красивы их ликов черты,

Встали на башне,

Глядят с высоты:

Ветер и дождь,

Непроглядная мгла…

 

Для последней строки он выбрал фразу:

 

Ветру не трудно цветные раздуть облака,

Ломка, хрупка

Броня из стекла.

 

— Вэньцин, — сказал Куан Чаофэн. — Таким печальным стихом нехорошо кончать игру. К тому же Цзэнци еще ни разу не говорил. Попросим его завершить.

— Я уже разучился, пощадите! — взмолился Пань Цзэнци.

— Давай скорее кончай свои церемонии и говори последнее стихотворение! — потребовал Се Цзефу.

Пань Цзэнци понял, что ему не отвертеться. Подумав, он начал декламировать:

 

Дождя и облаков следы

Только что пропали,

И вот уже весна цветет

В яшмовом зале.

Веселый разговор и смех —

Развеяна тоска… —

 

и добавил последнюю строку:

 

…Красавицы проходят через мост,

Их платья как цветные облака…

 

Все осушили чарки.

— Мы уже изрядно выпили, — проговорил Цзинь Вэньцин, — пора приступать к горячим закускам!

Куан Чаофэн извлек из-за пазухи золотой брегет и нажал на кнопку. Часы прозвонили десять раз.

— Да, — подтвердил он, — нужно проводить наших лауреатов домой. Пусть лодочник поворачивает назад, а то они упустят самое приятное время. Это не шутки!

Цайюнь, притворившись рассерженной, ткнула в него пальцем:

— Я вижу, вы очень красноречивы, господин Куан, а поэтому поручаю вам уговорить господина Цзиня прийти сегодня ко мне. Если он не придет, я с вас спрошу!

— За это я согласен отвечать! — воскликнул Куан Чаофэн. — Я ручаюсь не только за то, что он придет, но и за то, что ты будешь у него.

— Где я буду? — переспросила Цайюнь.

— В доме господина Цзиня, что находится в переулке Круглый пик, — уточнил Куан.

Цайюнь фыркнула. Под разговоры и смех пир незаметно кончился, и лодка причалила к пристани, где гостей ждали паланкины. Служанка Цайюнь, поддерживая свою госпожу, повела ее к трапу. Вдруг Цайюнь обернулась и крикнула Цзинь Вэньцину:

— Господин Цзинь, идите сюда, я хочу вам кое-что сказать.

Но когда тот подошел, девушка оглядела его, помедлила мгновение и рассмеялась.

— Нет, не буду ничего говорить. Дома все скажу!

С этими словами она села в паланкин и уехала.

— Однако эта девчонка знает толк в людях! — прищелкнул языком Куан Чаофэн. — Едва успела увидеть вас, как влюбилась без памяти и даже не скрывает своих чувств. Вы уж не обманите ее надежд!

Цзинь Вэньцин еле заметно улыбнулся, поблагодарил Се Цзефу и сошел на берег.

Как вы думаете, могли ли Цзинь Вэньцин и Цайюнь после описанной встречи не увидеться снова? А когда Цзинь пришел к ней, могла ли Цайюнь не оставить его ночевать? Возле богатой занавески под роскошным пологом они поведали друг другу самое сокровенное. Ведь когда Вэй Чжуан[132] был еще не стар, он без памяти влюбился в Юйсяо, а Ду My[133], возвратившись в Янчжоу, видел не один сон с Цзыюнь. Не стоит и говорить о том, что сердца первого ученого и первой красавицы слились воедино: на шкатулке с драгоценностями они дали друг другу клятву в вечной любви[134].

Между тем Куан Чаофэн, рекомендовавший девушку Цзинь Вэньцину, увидел, как сильно она ему понравилась, и был уверен, что Цзинь не упустит случая побывать у нее. На следующее утро Куан отправился в квартал Даланцяо и проник в дом Цайюнь с черного хода. Привратник хотел доложить о приходе гостя, но Куан знаком приказал ему молчать, тихонько поднялся по лестнице и толкнул дверь в комнату. На кане одевалась служанка, которая только что встала. Увидев Куан Чаофэна, она тихо произнесла:

— Господин Куан, почему вы так рано?!

— Тише, — поспешно остановил ее Куан Чаофэн. — Я только хотел спросить тебя: господин Цзинь здесь?

Служанка указала губами на дверь, ведущую в спальню, и улыбнулась:

— Они еще спят!

Куан Чаофэн присел за письменный стол, стоявший возле окна. Служанка встала и пошла за чаем. Скосив глаза, Куан увидел на столе лист розовой бумаги, на котором четким почерком были написаны четыре стихотворения:

 

Среди гор и цветов —

Расписные нарядные лодки,

Там, за дамбою Бо,

Травы буйные все зеленей…

Как блаженно звучал

Флейты праздничной голос далекий!

Как сверкали на озере

Десять тысяч вечерних огней!

 

Мы всю ночь до рассвета

Осушали заздравные чаши,

Скоро свечи погаснут,

И весна станет сказочным сном.

Так задернем же пологом

Ложе брачное наше —

Пусть луна одиноко

Плывет в этом небе ночном!..

 

Мерно лодки качаются,

Гладь речную слегка потревожив,

Отчего, отчего же

Пыль окутала брачное ложе?

У моста Сыбайцяо

До утра мы гуляли

И у лотосов чистых

Лепестки обрывали…

 

 

* * *

Чиста Сучжоуская дева —

Подобна чистому ручью,

Как Чжан Чучэнь, она красива,

И, как Сюэ[135], она умна…

Задернул полог темной ночью,

Достал огня, зажег свечу,

И низошла на наше ложе

В любовном облаке весна!

 

Пером я сделал первый росчерк —

И кровью ложе обагрил,

Под дробный грохот барабана

Я смял в своих руках бутон.

Но вспомнил, как в былые годы

Другую деву я любил, —

И вдруг нахлынувшей волною

Меня объял яньтайский сон![136]

 

 

* * *

Посаженная мною конопля

С двойными листьями растет все выше,

А на бобах, воскресших к новой жизни,

Поныне плети старые свежи.

В четвертом месяце у заводи Хэнтан

Кукушки гулкий голос я услышал,

Друзья меня уговорили утром

Уплыть на лодке с юною Си Ши[137].

 

Хань Чжун в прошедшей жизни клятву дал,

А в этой жизни сам ее нарушил,

И с этих пор во сне к нему приходит

Цзыюй[138] — печальна, как ночная тень.

Теперь осталось только горевать,

Но разве горе выскажешь, заглушишь?

И, опершись на гладкие перила,

Играю на свирели целый день…

 

 

* * *

Флейта-феникс тихо плачет,

Челн летит волнам навстречу,

На луну с земли взирая,

К небу тянутся цветы.

Слезы — капли дождевые —

Окропили твой подсвечник,

Слезы зеркало омыли —

Слезы не удержишь ты…

 

В башню, в келью Сяоцяо[139],

Вдруг проник восточный ветер[140].

На халате синем сохло

Много одиноких слез,

Но надежду не развеял

Красной свечки теплый пепел:

Этот пепел жив покуда, —

Не сковал его мороз!

 

От мелодий южных песен,

От любовных нежных песен

Стал угрюм я и печален,

Я большой тоской объят…

Но… казавшаяся мертвой,

Ты вернулась! Ты воскресла!

Вдаль умчавшаяся утка,

Возвратилась ты назад![141]

 

Прочитав эти выразительные стихи, Куан Чаофэн подумал, что Цзинь Вэньцин никогда еще не писал ничего подобного. В этот момент он заметил под стихами строчку мелких иероглифов: «Символические стихи, посвященные старой подруге Цайюнь». «Он ведь впервые встретился с Цайюнь, — удивленно подумал Куан, — почему же называет ее своей старой подругой? Может быть, стихи написаны не им? Да нет, это явно его почерк!»

Пока он терялся в догадках, служанка внесла чай.

— Когда пришел господин Цзинь? — улыбаясь, спросил ее Куан.

— Он пожаловал еще вчера, сразу вслед за моей госпожой. Они долго пили вино, потом всю ночь разговаривали.

— А ты слышала, о чем они говорили?

— Я не очень поняла их речи. Да! Господин Цзинь сказал, будто моя госпожа лицом точь-в-точь напоминает его прежнюю подругу, которая из-за него погибла. А в тот год, когда она умерла, как раз и родилась моя госпожа.

Едва служанка произнесла эти слова, как из спальни донесся голос Цайюнь:

— Ацяо! С кем ты шепчешься?

Служанка, высунув язычок, игриво взглянула на Куан Чаофэна.

— Господин Куан пришел навестить господина Цзиня!

В спальне раздался приглушенный шепот, затем послышался шорох одежды, и Цайюнь с распущенными волосами показалась в дверях гостиной. Увидев Куан Чаофэна, она улыбнулась:

— Пожалуйста, проходите! Вы вчера так напоили господина Цзиня, что он заболел.

Сказав это, она отправилась в другую комнату, чтобы причесаться и умыться.

Куан Чаофэн, улыбаясь, перешагнул порог спальни и увидел Цзинь Вэньцина, лежащего поперек кушетки для курения опиума; рядом валялось сбитое в кучу одеяло. Заметив гостя, Цзинь сел и приветствовал его.

— Поздравляю, поздравляю! — подойдя поближе, произнес Куан.

— Довольно издеваться! — усмехнулся Цзинь Вэньцин. — Садитесь, пожалуйста. Я хочу поручить вам одно дельце, не знаю, согласитесь ли?

— Можете не пояснять, старший коллега, — перебил его Куан Чаофэн. — Ведь вы имеете в виду девушку, красивую, как Чжан Чучэнь, и талантливую, как Сюэ Тао?

Цзинь Вэньцин был поражен.

— Неужели вы прочли эти фривольные стихи? Тогда вам ясны мои намерения.

— На этот счет в заведениях есть свои правила, — заметил Куан. — Нужно послать опытного человека для переговоров, чтобы не попасться на удочку содержательницы. У меня есть знакомый по имени Дай Босяо, очень энергичный. Позвольте поручить это дело ему.

— Но ведь я еще в трауре, — как-то неловко заниматься подобными вещами. К тому же могут пойти всякие разговоры!

— Это легко уладить. Нужно договориться с содержательницей, поселить девушку где-нибудь тайком от жены, а когда срок траура кончится, вы поедете в Пекин и сможете ввести ее в свой дом. Оба зайца будут убиты разом.

Цзинь Вэньцин кивнул.

— Ну раз так, мне остается только просить вас взять это дело на себя! Вчера вечером я даже не заходил домой, поэтому сегодня мне следует вернуться пораньше, чтобы не вызывать подозрений у жены!

Он оделся, распрощался с Куан Чаофэном и спустился с лестницы.

Куан тотчас отправился к Дай Босяо и поручил ему связаться с содержательницей. Та, разумеется, долго торговалась, но под конец все же согласилась отпустить девушку за тысячу юаней.

Затем Дай вызвал к себе отца Цайюнь, который служил носильщиком паланкинов. Боясь, что в дальнейшем могут возникнуть недоразумения, Дай Босяо дал отцу девушки двести юаней и заставил его написать расписку. На всю эту операцию пришлось потратить два дня, после чего Дай явился к Цзинь Вэньцину и обо всем рассказал. Нет необходимости говорить о том, как обрадовался Цзинь. С этого времени дом в квартале Даланцяо стал его второй квартирой, — не было дня, чтобы Цзинь Вэньцин не приходил сюда, — и любовники слились, словно сплавленные огнем.

Время летело быстро, как стрела. Незаметно у Цзинь Вэньцина кончился срок траура. Он уже несколько раз порывался рассказать обо всем жене, однако доводов у него явно не хватало, и он продолжал хранить молчание. Ему пришло в голову, что лучше сначала съездить в Пекин, а там уже искать подходящий случай для разговора. Своим планом он поделился с Цайюнь — та не возражала.

Он поехал в столицу и доложил об истечении траурного отпуска. В тот же день его вызвали во дворец и назначили статс-секретарем Императорской канцелярии[142]. С тех пор как Цзинь Вэньцин выехал в провинцию в качестве учебного инспектора, он уже несколько лет не видел Пекина. За это время обстановка в столице сильно изменилась. Придворные наслаждались миром и покоем, проводя время в развлечениях, несмотря на то, что каждый год от страны отпадала какая-нибудь вассальная территория. Япония захватила острова Люцю[143], Франция — Аннам, Англия отторгла Бирму[144], но Китаю до всего этого не было дела. Он по-прежнему напускал на себя грозный вид и поддерживал марку Небесной империи. Помнится, в тринадцатом году правления императора Гуансюя[145] кто-то из академиков даже сочинил гимн «Покорение Франции», отличавшийся богатством стиля и затмивший гимны «Покорение Юньнани», сложенный в эпоху Канси, и «Покорение Сычуани», созданный при императоре Цяньлуне. Но похвальба похвальбой, а иностранцы оказались очень назойливы, и через несколько лет стало ясно, что дипломатическими отношениями пренебрегать нельзя. Чиновники, сведущие в заморских делах, начали все больше цениться верхами.

Как раз в этот год вельможу Люй Цуйфана, ездившего посланником[146] в Англию и Россию, собрались отправлять сразу в четыре государства: Англию, Францию, Италию и Бельгию. У сановника Сюй Цзинчэна, который исполнял обязанности посланника в Германии, России, Голландии, Австрии и Бельгии, кончался трехгодичный срок, и его следовало кем-то заменить. Другие видные дипломаты того времени были уже заняты: Юнь Хун, с которым Цзинь Вэньцин познакомился в Шанхае, замещал посланника в Америке, Японии и Перу; Ли Баофэн, только что возвратившийся из Германии, скоро отправлялся в новую страну; Сюй Ин был назначен советником; Ма Чжунцзянь также находился за границей; Люй Цаншу служил советником посольства в Японии, и при дворе уже волновались, что выбирать не из кого. Цзинь Вэньцин, безусловно, явился вовремя. К тому же многие крупные сановники, вроде Пань Цзунъиня и Гун Пина, всячески расхваливали его. Молва о Цзинь Вэньцине росла день ото дня, и двор решил отправить его посланником в Россию и Германию. Как было не порадоваться такому указу!

Цзинь поспешно подал императору благодарственную челобитную, на специальной аудиенции получил соответствующие напутствия и принялся наносить визиты посланникам всех стран. Одновременно он занялся подбором советников, секретарей, переводчиков и других служащих. Куан Чаофэна он сделал советником и своей правой рукой. Вспомнив о заслугах Дай Босяо в деле соединения его с Цайюнь, Цзинь рекомендовал его в сопровождающие и дал ему должность бухгалтера. Попутно он испросил себе двухмесячный отпуск на поездку в Сучжоу и приведение в порядок семейных могил. Двор указом изъявил свое согласие.

Почти одновременно с этим Лу Жэньсян, занимавший должность в Пекине, получил повышение, Цянь Дуаньминь вернулся из Ганьсу и Шэньси, а Хэ Тайчжэнь приехал в столицу по делам службы. Отсутствовал только Го Чжаотин, занимавший должность в провинции.

Старые друзья по очереди устраивали в честь Цзинь Вэньцина прощальные пиры. Как-то раз, когда разговор зашел о дипломатической службе, Цзинь сказал:

— Я человек бесталанный, печать посланника дарована мне по ошибке, и перед отъездом мне хотелось бы испросить совета у вас, господа: как себя вести? На мой непросвещенный взгляд, главной задачей является установление связей с державами и изучение этих стран. Недаром пословица гласит: «Знай других, знай себя, и ты будешь побеждать во всех битвах»[147], Мы не можем договориться с другими странами именно потому, что не знаем их! Однако еще больший вред происходит от незнания географии. За примерами ходить недалеко: во время илийского инцидента[148] иностранцы, воспользовавшись мятежом Биянху[149], захватили наши земли, и если бы не усилия Цзэн Цзичжаня, эта территория была бы потеряна нами безвозвратно! Я всегда интересовался географией северо-запада и представляю, в каком хаотическом состоянии находятся китайские записи, относящиеся к пограничным районам. Иноземцы, словно тутовые шелкопряды, тихонько поедающие листок за листком, немало захватили у нас, — и все потому, что мы не знаем точно, где проходят наши границы. Ведь немой, попробовав перцу, не может сказать, как ему горько.

Сейчас, отправляясь в путь, я не смею быть настолько самоуверенным, чтобы надеяться отвоевать какие-либо права для своей страны. Однако географией я усердно занимался несколько десятилетий. Поэтому я надеюсь с помощью собранных мною данных заставить иностранцев строго соблюдать государственные границы и не прибегать больше к обманным трюкам!

Друзья выразили почтительное удовлетворение его словами.

— Вы совершенно правы! — воскликнул Хэ Тайчжэнь. — Именно поэтому, когда я ездил в Гирин, я тоже никак не мог договориться с этими иноземцами. Тогда я пошел по стопам Ма Юаня[150], установил на границе медный столб в три сажени высотой и высек на нем памятную надпись, которая видна издалека. Эстампаж с этой надписью выглядит очень древним. Завтра я пришлю его вам — может быть, пригодится…

— Надпись на медном столбе, который установил Тайчжэнь, когда-нибудь будет цениться наравне с текстами древних памятников в честь Могиляна и Кюль-Тегина[151], передающимися тысячелетиями! — сказал Цзинь Вэньцин.

Целый день веселились друзья, но Цзинь думал только об одной Цайюнь. Уже почти год они не виделись, и он поспешил выехать из Пекина.

Получив известие о его приезде, начальник шанхайского уезда поспешно отдал распоряжение привести в порядок временный дворец императора, чтобы посланник мог там остановиться. Когда пароход, на котором ехал Цзинь Вэньцин, причалил к пристани, его торжественно встретили гражданские и военные чиновники. Цзинь первым делом отправился к консулам всех государств, затем нанес визиты начальникам шанхайской области и уезда.

Вернувшись к себе, он увидел Куан Чаофэна и Дай Босяо, которые лично явились поблагодарить за рекомендацию. Все формальности, связанные с выездом за границу, Цзинь поручил Куан Чаофэну, а заботы по покупке билетов на пароход, сбору вещей, необходимых дипломатической миссии, и прочие дела передал бухгалтеру Даю.

Когда все хлопоты были закончены, Цзинь Вэньцин приказал своему лучшему слуге Афу взять у начальника шанхайской области катер и той же ночью выехал в Сучжоу. Не стоит и говорить, какой нежной и трогательной была встреча супругов. Наконец, успокоившись, они начали говорить о поездке за границу.

— Тебе много придется перенести, дорогая! — сказал Цзинь Вэньцин. — Но у тебя очень слабое здоровье: не знаю, выдержишь ли ты все трудности морского путешествия.

— Об этом не беспокойся, — с улыбкой ответила жена. — Не в трудностях дело. Но я слышала, что по иностранным обычаям жена посла должна принимать гостей, ходить на балы, пожимать руки, целоваться… Я ведь из знатного рода и совершенно не привыкла к подобным вещам, поэтому неплохо было бы найти преданную женщину, которая смогла бы меня заменить!

При этих словах она усмехнулась. У Цзинь Вэньцина дрогнуло сердце, а жена тем временем продолжала:

— К счастью, ты давно уже взял себе наложницу и избавил меня от многих хлопот. Вчера я приказала слугам приготовить для нее комнату. Тебе остается только выбрать счастливый день и привезти ее сюда. Можешь взять ее с собой за океан, а я буду значительно спокойнее чувствовать себя дома!

Цзинь Вэньцин смутился.

— Знаешь, дорогая, это я сделал просто по глупости… — после долгого молчания начал он, но жена не дала ему договорить.

— Не притворяйся, — с серьезным лицом сказала она, — сейчас главное — выбрать счастливый день и привезти ее к нам. Тянуть нельзя, ведь ты облечен императорскими полномочиями и скоро должен выезжать!

Санкция жены придала Цзинь Вэньцину смелости. Узнав, что завтрашний день счастливый, он в ту же ночь велел приготовить угощение для родственников и друзей, а на следующее утро празднично убранный паланкин в сопровождении четырех музыкантов отправился в квартал Даланцяо за новобрачной.

Вскоре перед домом Цзинь Вэньцина послышались звуки флейты, грохот барабанов, треск хлопушек, топот ног, и четыре носильщика в красном медленно поднесли к главному помещению роскошный паланкин, обтянутый зеленым сукном с прорезями в виде облаков и бахромой, свисающей во все стороны. Заранее подготовленные девочки-служанки с красными шелковыми фонарями в руках помогли молодой выйти из паланкина. Высокий головной убор и расшитая накидка, отливавшая всеми цветами радуги, великолепно гармонировали с миндалевидным личиком, персиковыми щеками, черными бровями и вишневым ротиком Цайюнь. Она была просто неотразима. От нее исходил пьянящий аромат, словно от Чанъэ[152], покинувшей лунный дворец, или феи, сошедшей с облаков. Всюду раздавались крики изумления и восторга; заполнившие весь зал родственники и друзья стремились протолкаться вперед. Некоторые шептали друг другу, что наряд молодой нарушает этикет. Внезапно из толпы вышла жена Цзинь Вэньцина. Все отпрянули в испуге, ожидая скандала.

Воистину:

 

Совсем немудрено

и душу потерять

Тому, кто покорил

красавицу-цветок.

Знать, в прошлой жизни он

добро не зря творил,

Коль в этой заслужить

такое счастье смог!

 

Кто хочет узнать, для чего вышла вперед жена Цзинь Вэньцина, пусть прочтет следующую главу.

 

Глава девятая