Стихотворение становится сватом для опального чиновника. Маленькая песенка позволяет прохожим увидеть красоту знатной женщины

 

Когда в комнату с криком вбежал какой-то юноша, все вскочили и узнали Цзян Бяо.

Он был настолько рассержен и взволнован, что не мог выговорить ни слова. Как вы думаете почему, читатель? Неловко даже рассказывать! Дело в том, что Цзян Бяо держал провинциальные и столичные экзамены одновременно с Ми Цзицзэном, кроме того, несколько месяцев они прожили вместе в землячестве провинции Цзянсу и наконец очень сдружились. Двор высоко оценил их таланты, дав им титул кандидатов в члены академии, поэтому они тотчас перевезли свои семьи в столицу. Судьба друзей была сходна, но условия, в которых они жили, неодинаковы. Цзян Бяо снял в столице небольшой домик и жил с женой в мире и согласии, ничуть не тяготясь своим положением бедного ученого. А Ми Цзицзэн был сыном богатых родителей, но в просторном доме фешенебельного переулка Сучжоу чувствовал себя словно птица в клетке. Отчасти здесь была виновата его супруга, дочь лауреата, со временем ставшего президентом Цензората[204]. Эта почтенная матрона не отличалась чрезмерной красотой, зато обладала весьма богатым темпераментом, резко отличавшим ее от других женщин, за что и получила прозвище «бой-бабы». Она была слишком высокомерна, чтобы обращать внимание на простых женихов, к тому же в ее жилах текла кровь лауреата, поэтому больше всего на свете ее пленяли ученые степени. Если бы какому-нибудь физиологу удалось вскрыть ее мозг, он наверняка оказался бы таким же чистым от отсутствия мыслей, как тело тридахны[205].

С тех пор как она вышла замуж за Ми Цзицзэна, она постоянно была недовольной. То ей казалось, что Ми некрасив, то она ворчала, что, пока муж не станет цзюйжэнем, ему не отделаться от клички «вонючий студент» даже в том случае, если его ученость способна загрузить пять телег, а познания — завалить Три ущелья.

Постепенно она стала презирать мужа. Сначала ограничивалась словесными насмешками, потом перешла и к мерам физического воздействия. Из уважения к тестю Ми Цзицзэн всегда уступал ей, но невольно привычка превратилась в натуру, и Ми Цзицзэн стал подчиняться и льстить собственной жене так, будто это было его святейшей мужней обязанностью. После того как Ми несколько раз провалился на экзаменах, он начал задумываться о том, чтобы купить должность чиновника в провинции. Узнав об этом, жена расплакалась и учинила ему страшный скандал:

— В нашем роду никогда не было недоучек! Ты позоришь всех нас! Слушай, что я говорю: если не победишь на экзаменах, береги свою вонючую шкуру!

Ми Цзицзэну ничего не оставалось, как снова взяться за подготовку. Успешно выдержав провинциальные и столичные экзамены, он был наконец зачислен в разряд ученых без должности. Окружающие радовались за него и пророчили императорские милости. Кто бы мог подумать, что, узнав о предстоящем приезде жены в столицу, Ми загрустит?! Он понимал, что раз он не завоевал первого места на экзаменах, расплата неизбежна.

В этот день, когда Ми собственноручно, взяв в руки метелку из куриных перьев, тщательно смахивал пыль в комнате, приготовленной для жены, он вдруг услышал во дворе голос Цяо — служанки, которую жена, выходя за него замуж, взяла с собой из семьи матери. Перешагнув порог, служанка поклонилась хозяину и сказала:

— Госпожа с двумя барчатами и двумя барышнями уже приехала! Они сейчас в доме вашего уважаемого тестя!

Ми Цзицзэн растерянно выронил из рук метелку.

— Я пойду туда. Сию минуту!

— Госпожа приказала, чтобы вы никуда не выходили! — остановила его служанка. — Она сейчас придет!

— Ну, тогда я не пойду, буду ждать дома, — смирился Ми.

Вскоре слуга, дежуривший у ворот, доложил:

— Госпожа прибыла!

Ми Цзицзэн вслед за Цяо в три прыжка выскочил из дому и услышал громкую брань:

— Ах вы, непочтительные рабыни! Видят, что госпожа сходит с коляски, так даже скамеечку не догадаются подставить! Мне служить — не то что моему мужу! Бегаете здесь все от работы, словно у каждой по три ноги!

С этими словами госпожа в унизанной жемчугом накидке, опираясь одной рукой на плечо Цяо, а другой держась за локоть дочки, переступила порог вторых ворот. Со всех сторон ее окружали молодые и старые служанки.

— Поздравляю тебя с успехом! — бросила она, столкнувшись с Ми Цзицзэном. — Теперь ты уже не вечный студент, как прежде, а ученый, хотя и без должности! Что же ты не покажешь себя господином? В доме как будто хозяина нет, даже метла вверх ногами стоит!

Ми заискивающе улыбнулся:

— Я думал, ты приедешь и сама наведешь порядок…

Все вошли в дом, состоявший из пяти комнат с флигелями. В левой части дома помещались комнаты Ми Цзицзэна, а правая половина, с аккуратно убранной спальней, была приготовлена для жены. Через минуту они оказались в средней комнате, которая служила гостиной. Усевшись, госпожа сняла накидку и обратилась к детям:

— Что же вы не поздороваетесь с папой? Поздравьте его!

Четверо детишек, мал мала меньше, поклонились Ми Цзицзэну и пожелали ему счастья. Ми приласкал детей и, увидев, что жена в хорошем настроении, немного успокоился. Вскоре был подан обед. Супруги сели друг против друга, и жена принялась расхваливать искусство повара.

— Я знал, что ты любишь янчжоуские кушанья, — умиленно произнес Ми Цзицзэн, — и специально выписал этого повара из твоих родных мест.

— Ой, я совсем забыла спросить! — прервала его жена. — А у него есть борода?

Ми оторопел, не понимая, к чему этот вопрос.

— Я только что ходила на кухню, — вмешалась Цяо, — кажется, есть несколько волосков.

Жена моментально выплюнула кусок мяса и закричала:

— Терпеть не могу этих бород! Из десяти поваров девять всегда пробуют еду. А если у них борода, получается не суп, а настоящий навар из волос! При одной мысли об этом с ума сойдешь!

Рыгнув, она оттолкнула от себя чашку с палочками и не стала есть.

— Но ведь это легко исправить, — простодушно заметил Ми Цзицзэн. — Перед ужином скажем, чтобы он сбрил бороду!

Жена промолчала. Пытаясь отвлечь ее, Ми спросил первое, что ему взбрело на ум:

— Когда ты была у отца, он что-нибудь говорил про мои экзаменационные дела?

— Очень ты ему нужен! — холодно ответила жена.

— Ты всегда мечтала, чтобы я занял первое место на экзаменах! — засмеялся Ми Цзицзэн, — Представь себе, я был лауреатом целых полдня!

Ми ожидал, что жена станет расспрашивать его, но она лишь слегка изменилась в лице.

— Как обычно, сановник, проверявший сочинения, определил лучшие десять работ для представления императору, — продолжал Ми Цзицзэн. — Когда их подавали, мое сочинение лежало первым, как выдающееся, но затем почему-то оказалось в самом конце. Говорят, император случайно переложил его под низ, а экзаменаторы не посмели исправить его ошибку. Подумай, как мне не повезло!

При этих словах лицо жены исказилось.

— Тьфу! — не выдержала она. — Хорош молодчик. Мало того, что ты смеешься надо мной, так еще хочешь обмануть, как трехлетнего ребенка! — И она зарыдала, выкрикивая сквозь слезы: — Ты предлагаешь нашему повару сбрить бороду. Это что: нарочно или очередная глупость? Мои предки носили на шапках красные шарики, на халатах — журавлей и фазанов, а я живу с человеком, которому нацепили на грудь короткохвостую иволгу![206] Смотреть на тебя противно! Вот несчастная моя судьба! Вышла замуж за лопоухого идиота! Дочь чиновника второго ранга оказалась ниже проститутки Фу Цайюнь! Лопнуть от злости можно! Нечего изворачиваться, успокаивать меня красивыми словами! Я знаю лауреатов, которые выдвигаются раз в три года, а о таких, которые держат это звание полдня, что-то не слышала. Видишь, что меня легко обидеть, вот и пользуешься! Подумать только: стоило ему чуть-чуть продвинуться, он на меня уже внимания не обращает! Как я теперь жить буду? Нет, уж лучше тебя убью и с собой покончу!

Она рванула себя за волосы, бросилась на Ми Цзицзэна и приперла его к стенке.

— Не сердись! — запищал Ми. — Виноват, каюсь!

Служанка Цяо, которая увидела, что дело принимает опасный оборот, изо всех сил стала разнимать супругов. Воспользовавшись мгновением, Ми Цзицзэн рухнул на колени, но жена закатила ему такую пощечину, что он отлетел на несколько шагов.

— Господин, вы что, старых правил[207] не знаете?! — напомнила Цяо.

— Побереги мою честь, женушка, — взмолился Ми Цзицзэн. — Позволь мне встать на колени на заднем дворе!

Но жена молча плакала, не обращая на него внимания. Ми, прихрамывая, прошел на задний дворик и встал там на колени лицом к комнате супруги. Только тогда жена перестала плакать и, как была, в одежде повалилась на кровать.

Слуги и служанки перетаскивали вещи, убирали комнаты и совсем забыли о своем господине. Не смея без разрешения подняться с колен, бедный Ми провел на открытом воздухе всю ночь. С трудом он дождался рассвета и тут вдруг вспомнил, что сегодня — день рождения тестя. «Он еще извинит меня, если я не приду с поздравлением! — пронеслось в мозгу Ми Цзицзэна. — Но как быть с завтраком, на который меня пригласил сегодня учитель Цянь Дуаньминь? Этим никак нельзя пренебречь!»

Пока он лихорадочно размышлял, к нему подошла дочка Фэнъэр. Ми Цзицзэн разными посулами уговорил ее отправиться к нему в комнату и, таясь от матери, принести кисть, тушь и почтовую бумагу.

Фэнъэр было двенадцать лет, и она уродилась смышленой. Через несколько минут она тихонько доставила отцу все, о чем он просил. Обрадованный Ми превратил подоконник в письменный стол и написал тестю, умоляя его прийти и как-то урезонить свою дочь. Потом он велел Фэнъэр тайком отправить письмо.

После учиненного скандала жене спалось плохо. Проснулась она поздно, когда солнце уже почти подошло к зениту, и начала поспешно умываться и причесываться. Затем приказала заложить коляску, чтобы ехать к отцу на день рождения.

Вдруг со двора вбежала Фэнъэр.

— Мама! Вам письмо от дедушки!

— Ну-ка, давай! — сказала женщина и вырвала из рук дочери письмо. Пробежав глазами две строчки, она внезапно повернулась и взглянула на Цяо: — А где мой муж?

— Папа все еще стоит на коленях на заднем дворе, — вмешалась Фэнъэр.

— Госпожа, простите его! — прибавила Цяо.

Женщина звонко расхохоталась.

— Любопытно! Кто ему велел становиться на колени? Это все ваши штучки! Фэнъэр, беги скорее к папе и скажи, что сегодня у дедушки день рождения. Он, поди, забыл.

Девочка умчалась словно вихрь. Вскоре Ми Цзицзэн, опираясь на дочь, подковылял к супруге.

— Что с твоими ногами, дорогой? — завидев его, спросила жена.

Ми улыбнулся:

— Не знаю, видно, где-то подвернул. Хорошо, что ты напомнила мне о дне рождения тестя, а то я бы опять проявил себя невежей!

Жена засмеялась. В этот момент вошел слуга и доложил о приходе гостя. Ми Цзицзэн, для которого эти слова прозвучали лучше всякой музыки, ответил: «Скорее проси!» — и моментально улизнул в гостиную. Жене показалось странным его поведение: слуга не сказал имени гостя, хозяин так нетерпеливо реагировал на весть — тут явно что-то кроется.

— Иди вслед за отцом, — приказала она дочери. — Посмотришь, с кем он разговаривает, и скажешь мне.

Фэнъэр весело убежала. Минут через пять она вернулась вприпрыжку и со смехом сообщила:

— Мама! Там какой-то очень красивый гость. Похож на актера, который в Шанхае играл молодую девушку!

«Плохо дело, — подумала супруга. — Недаром он помчался сломя голову!» Она вскипела и, забыв обо всем, ринулась к гостиной. Заглянув в щелочку, она действительно увидела прелестного юношу с алыми губами, белоснежными зубами, изящным лицом и блестящими глазами, который тихо говорил о чем-то с Ми Цзицзэном. Сразу же решив, кто это может быть, жена выхватила из двери увесистый засов, откинула дверную занавеску и бросилась вперед с криком:

— Ах, вот как! Даже мальчики для развлечений повадились к нам в дом!

Юноша поспешно нагнул голову и увернулся, так что удар пришелся по плечу Ми Цзицзэна.

— Ну что ты!.. — воскликнул он. — Это мой…

— Это твой заяц![208] Думаешь, я не знаю? — взвизгнула женщина и без дальних слов, схватив Ми Цзицзэна за косу, поволокла его из гостиной, словно барана или свинью.

Двое слуг тотчас пришли на помощь насмерть перепуганному юноше, который в страхе забился в угол комнаты.

— Господин Цзян, выходите, пока не поздно! Чего же вы ждете?

Красивым гостем оказался Цзян Бяо, который пришел, чтобы забрать друга на завтрак к Цянь Дуаньминю, но вместо этого нарвался на неприятность. Воспользовавшись советом слуг, он точно дымок выскользнул из гостиной и отправился к Цяню. Цзян Бяо весь горел от возмущения. Вот почему, вбежав в дом Цяня, он воскликнул: «Несчастный!»

Но когда гости стали наперебой расспрашивать, в чем дело, Цзян Бяо раскаялся, что сболтнул, и густо покраснел.

— Братец, кто тебя обидел? — засмеялся Дуань Хуцяо. — Скажи мне, я за тебя отомщу!

— Не шути! — с серьезным видом оборвал его Чжуан Хуаньин.

— Ну говори же! — заторопил Цянь Дуаньминь.

— Ты ведь ходил приглашать Ми Цзицзэна? — спросил Вэнь Динжу.

— Да, — ответил Цзян Бяо, — но кто мог предполагать, что его жена окажется настоящей тигрицей!

И он рассказал о случае, который приключился в гостиной Ми Цзицзэна. Стены задрожали от общего хохота.

— Не издевайтесь над Цзицзэном, — сказал Чжуан Хуаньин. — Нынче все боятся жен, а первый сановник нашей империи — Ли Хунчжан — является вождем мужей, находящихся под башмаком!

— Действительно, всего несколько дней назад генерал-губернатор рассорился с женой из-за того, что хотел сделать Чжуан Юпэя своим зятем, — подтвердил Лу Жэньсян.

— Ссора — это слабо сказано, — возразил Дуань Хуцяо. — Боюсь, что его избили точно так же, как Ми Цзицзэна!

— Не будем болтать попусту! — воскликнул Вэнь Динжу. — Дайте господину Чжуану поскорее рассказать о происшествии с Ли Хунчжаном!

— С тех пор как Чжуан Юпэя разжаловали и сослали к Амуру за поражение в войне с французами, — начал Чжуан Хуаньин, — прошло семь или восемь лет. Генерал-губернатор часто вспоминал о нем, говоря, что он удивительно талантлив. В этом году, воспользовавшись бракосочетанием императора, Ли заплатил за Чжуан Юпэя выкуп и вернул его в столицу. Сейчас Юпэй живет при дворе Ли Хунчжана и ведает самыми важными бумагами. Генерал-губернатор ему всецело доверяет.

— Разве Чжуан Юпэй не обвинил в свое время Ли Хунчжана за высокомерие, расточительство и обман властей? — вскричал Лу Жэньсян. — Почему же генерал-губернатор взялся за его выдвижение?

— Ценить справедливость и подавлять личную неприязнь — долг каждого высокого вельможи, — пояснил Цзян Бяо.

— Нет! Пусть вас не вводят в заблуждение благородные поступки Ли Хунчжана: он совершает их для того, чтобы привлечь людские сердца! — рассмеялся Цянь Дуаньминь и, обернувшись к собравшимся, добавил: — Поскольку Ми Цзицзэна нам не дождаться, я думаю, лучше продолжить разговор за столом!

Все прошли в столовую, находившуюся напротив. Слуги внесли вино, и Цянь Дуаньминь налил по очереди каждому из гостей. Чжуан Хуаньина посадили на самое почетное место и стали торопить его продолжать рассказ:

— Так что же случилось с Чжуан Юпэем при дворе Ли Хунчжана?

— Вам, наверное, известно, что у генерал-губернатора есть молоденькая дочь, — промолвил Чжуан Хуаньин. — Ей не более двадцати лет, красотой она не уступит Нань Вэй[209], талантом — Бань Чжао[210], мудростью — Бао Линьхой[211], а искусством в рукоделии — Сюэ Линьюнь[212]. Генерал-губернатор бережет ее как жемчужину и никогда с ней не расстается, даже гостям не показывает. Не мудрено, что Чжуан Юпэй давно лелеял мечту взглянуть на нее.

— Скажите на милость, какой прыткий! — воскликнул Лу Жэньсян. — Нехорошо, нехорошо!

— Однажды, когда Ли Хунчжан слегка простудился и отсиживался дома, — продолжал Чжуан Хуаньин, — ему пришла мысль посоветоваться с Чжуан Юпэем по какому-то служебному делу. Юпэй сразу же явился и только перешагнул порог, как его будто ослепило чем-то ярким, а сердце так и подпрыгнуло. Перед постелью начальника стояла изящная девушка среднего роста. Ее длинные брови чуть загибались по краям, в глазах таились одновременно красота и строгость, прямой носик был словно выточен из яшмы, а ровные зубы напоминали перламутр. Чжуан Юпэй хотел отступить, но генерал-губернатор уже увидел его и окликнул: «Входите, мудрый брат! Не смущайтесь — это моя дочь! — и, обернувшись к девушке, промолвил: — Познакомься, это господин Чжуан Юпэй». Девушка покраснела, стыдливо пожелала гостю счастья и, повернувшись, в одно мгновение упорхнула из комнаты. Чжуан Юпэй все еще продолжал кланяться. «Экая резвунья! — засмеялся Ли Хунчжан. — Избаловал я ее вконец!» Чжуан Юпэй присел на край постели и заговорил с начальником о делах. Но глаза его были устремлены на стол, где лежала тетрадь в парчовом переплете с заглавием: «Стихи, написанные у окна с зеленой занавеской». Внизу стояла подпись: «Бумагомарание ученой девушки». Воспользовавшись рассеянностью генерал-губернатора, Юпэй тихонько протянул руку и перевернул несколько страниц. Иероглифы были похожи на ажурную вязь, стихи поражали свежестью мысли. Юпэй понял, что перед ним сочинение дочери Ли Хунчжана, и проникся восхищением, смешанным с завистью. Вдруг в глаза ему бросились две строфы под названием «Цзилун»[213]. Разве мог Юпэй не встревожиться?!

— Да, такой стих нелегко сложить, — сочувственно вздохнул Цянь Дуаньминь. — Больше половины пришлось бы посвятить высмеиванию Чжуан Юпэя!

— Здесь было не так, — возразил Чжуан Хуаньин. — Стихи начинались следующим образом:

 

Горько, безутешно я рыдаю,

Устремив на юг, к Цзилуну, взгляд:

Повернул командующий войском

Наших боевых коней назад…

 

Дуань Хуцяо захлопал в ладоши.

— Очень удачное начало! Как блестяще она выразила скорбь о судьбе страны!

Чжуан Хуаньин продолжал декламировать:

 

Одно сраженье это показало:

Важна проверка для чиновных лиц!

Ведь из-за тех, что были нерадивы,

Потеряны заставы у границ!

 

— Строгое порицание. Настоящая кисть историка! — похвалил Цзян Бяо.

 

Мне легче оттого, что Фань Гуань[214]

За пораженье тоже нес вину,

Но кто же вас послал туда сражаться,

За рубежи, в далекую страну?

 

Мечтая о победе, государь

Глаз не смыкал до самого утра,

Так что ж вы не могли его утешить,

Сановные защитники двора?

 

Раздались дружные возгласы одобрения.

— Дальше еще лучше! — предупредил Чжуан Хуаньин.

 

И скорбью и страстью наполнены ваши речи,

Светила священного сердце растрогали вы,

Как гордый Чанжу[215], вы чиновников знатных при встрече

Привыкли приветствовать только кивком головы.

 

Сказать о талантах — вы незаурядный вельможа,

И право же, все ниже вас, господин мой, стоят.

Но лишь на словах вы грозились врага уничтожить

И лишь на бумаге водили в сраженья солдат!

 

В палатах роскошных был к месту Цзя И[216] знаменитый,

Зачем же на смерть был отправлен Чжун Цзюнь[217] со шнуром?

Щиты носорожьи, тигровые шапки — зарыты!

В том ваша ль вина — пусть историки скажут потом!

 

— Какая печальная интонация у этих стихов! — промолвил Вэнь Динжу. — И события оцениваются довольно мягко. Можно подумать, что эта девушка — закадычный друг Чжуан Юпэя.

— Совершенно верно! — подхватил Чжуан Хуаньин. — Едва он прочел эти стихи, как из глаз его хлынули горячие слезы. Генерал-губернатор поглядел на него и сказал с улыбкой: «Это — каракули моей дочери. Не судите слишком строго!» Тогда Юпэй поднялся и с серьезным видом произнес: «Небо даровало вашей дочери удивительный талант, перед которым бледнеют даже опытные поэты, не говоря уже о поэтессах!» Ли Хунчжан засмеялся: «Именно потому, что моя дочь не лишена некоторых способностей, она слишком задрала нос. Например, замуж ее выдать очень нелегко. Кстати, не возьметесь ли помочь мне в этом?» — «Найти девушке подходящую пару — самая трудная задача в Поднебесной! — промолвил Чжуан Юпэй. — Тем более это относится к вашей дочери, которая одинаково удалась и красотой и талантом. Скажите, пожалуйста, учитель: какого типа человек вам нужен?» Ли Хунчжан расхохотался: «Такой, как вы, мой мудрый брат, и я буду вполне удовлетворен!» Чжуан Юпэй оторопел. «Я только что удостоился чести видеть стихотворение «Цзилун», написанное вашей дочерью, — промолвил он. — Воистину, барышня сумела проникнуть в самую мою душу. Я приложу все усилия, но боюсь, что подходящего человека найти будет трудно!» Генерал-губернатор кивнул и вдруг внимательно поглядел на Чжуан Юпэя. Тот понял, что начальник имеет некоторые виды на него, и, опасаясь, как бы вельможа не раздумал, сразу по возвращении домой послал сватов. Ли Хунчжан согласился.

— Любовь, освященная искусством, всегда была самой глубокой и прочной! — вздохнул Вэнь Динжу. — В таких случаях людей влечет друг к другу, как два куска магнита, и они готовы без раскаяния пойти на смерть! Разве обыватель способен понять подобное чувство!

— А мне жаль Чжуан Юпэя: ведь его карьера уже никогда не будет восстановлена! — сказал Цянь Дуаньминь.

Все удивились.

— До сих пор только Ли Хунчжан осмеливался подавать голос в защиту Юпэя, — объяснил Цянь Дуаньминь. — А сейчас генерал-губернатор стал его тестем и, несомненно, побоится толков. Кто же станет стараться за него? — Он обратился к Чжуан Хуаньину: — Продолжайте, пожалуйста!

— Чжуан Юпэй был сам не свой от радости, когда обручился. Кто мог ожидать, что едва эта весть дойдет до госпожи Ли, она набросится на мужа с руганью: «Старый болван! Столько женихов выбирал для нашей дочурки, нежной, как цветок, и прекрасной, как яшма! Одни ему не подходили потому, что были слишком знатны, другие потому, что слишком низки. А в результате прочит ее за сорокалетнего преступника! Только теперь я поняла, как ты глуп. И не думай даже об этой свадьбе!» — «Жена, — с улыбкой говорит ей генерал-губернатор. — Ты напрасно презираешь Чжуан Юпэя! Он вдесятеро способнее меня. Мое место в будущем непременно достанется ему, и тогда наша дочь будет такой же знатной, как и ты!» — «Гм! Никогда не видела, чтобы ссыльные становились вельможами! — возражает супруга. — Если ты не выкинешь все это из головы, я из тебя душу вытряхну!» И она заплакала. Ли Хунчжан не знал, что делать, но в этот момент дочь, слышавшая всю ссору, бросилась утешать мать: «Мама, не сердитесь. Отец уже просватал меня за господина Чжуана. Разве можно брать слово назад? Я тоже не хочу менять своей судьбы. Ведь у папы глаз меткий: как говорится, «просватаете за петуха, пойду за петуха, просватаете за кобеля, пойду за кобеля», — никогда не буду на вас в обиде!»

Когда госпожа Ли убедилась, что дочь согласна, ей пришлось уступить. Свадьба была сыграна, и Чжуан Юпэй погрузился в блаженство, так как брак оказался на редкость удачным. Вы только подумайте: если бы не поддержка дочери, генерал-губернатор мог бы и не выдержать натиска жены!

— Да, изменения в судьбах людей невозможно предугадать, — задумчиво молвил Цянь Дуаньминь. — Вспомните, как гремели Чжуан Юпэй и Чжу Пу в те времена, когда подавали доклады трону! А сейчас, хоть они и наслаждаются в тиши своих покоев и заглушают чувства стихами и вином, их карьера как выдающихся деятелей навсегда закончена!

— Чжуан Юпэю хоть на склоне лет улыбнулось счастье! — подхватил Дуань Хуцяо. — А несчастному Чжу Пу совсем не повезло: едва он вернулся в Пекин, как Чжуэр не выдержала здешнего климата и умерла. Чжу Пу сильно загрустил и с головой ушел в развлечения, проводя все свое время на книжных базарах и в публичных домах. Напившись пьяным, он нередко падал прямо на улице и засыпал. Несколько месяцев назад рано утром он был обнаружен у ворот одного дома. Конечно, сердобольные люди подняли его и отправили домой, но в ту ночь он простудился, занемог и вскоре умер. Как жалко, правда?!

Все завздыхали. Пир уже пора было кончать, и гости попросили Цянь Дуаньминя скорее подавать горячие закуски. После еды, когда слуги принесли чай, Цянь воспользовался моментом и вручил Чжуан Хуаньину карту, переданную ему Лу Жэньсяном. Попутно он сообщил о желании Цзинь Вэньцина представить ее в Палату внешних сношений. Чжуан Хуаньин полностью одобрил этот план. Гости поблагодарили хозяина за угощение и разошлись.

Вернувшись домой, Лу Жэньсян, разумеется, написал подробный ответ Цзинь Вэньцину, но это уже не столь существенно.

Расскажем лучше о Цзинь Вэньцине, который после отъезда переводчика Хуана с картой наслаждался полнейшим бездельем, ибо в те времена между Китаем и Россией не возникало никаких конфликтов. Несмотря на то что Цзинь находился на чужбине и был похож на птицу, случайно залетевшую на широкое поле, он чувствовал себя беззаботно и радостно. Не зная, чем заняться, он ходил с Куан Чаофэном в галерею восковых фигур, в «Кунсткамеру», катался в санях по Неве, гулял по Летнему саду, смотрел представления в театре «Паризиана» и балет, а также немного ознакомился с обучением солдат и арсеналом, чтобы собрать материал для своего дневника. Но все это было в свободное время, так как главным своим делом Цзинь Вэньцин по-прежнему считал научные исследования. Каждый день он штудировал историю династии Юань, занимался географией и даже на званых обедах, встречаясь с русскими сановниками, интересующимися историей и географией, обращался к ним с подробными расспросами.

Все уже знали, что китайский посланник любит разные побасенки о правлении монголов. Однако когда министр Гирс внезапно прислал ему с нарочным огромную старую книгу и письмо, Цзинь Вэньцин не сразу понял, в чем дело. Наконец с помощью переводчика он выяснил, что Гирс, помнивший о пристрастии Цзиня к монгольской истории, преподносит ему рукописный экземпляр «Истории монголов», сочиненной персом Рашид-ад-дином и передававшейся в его доме из рода в род. Цзинь Вэньцин тотчас написал благодарственный ответ. Книга была роскошно оформлена, но когда он раскрыл ее, оказалось, что перевести ни одного слова нельзя.

— Это арабский язык, — пояснил переводчик. — В посольстве нет никого, кто бы его знал.

Цзинь Вэньцину пришлось отложить книгу. Но, на счастье, через несколько дней из Германии приехал Бешков, и во время его визита Цзинь случайно заговорил о подарке русского министра.

— Эта книга переведена на русский язык Березиным! — воскликнул Бешков. — Перевод лежит у меня дома. Кроме того, у меня есть сочинения Д’Оссона и Нусеви, описывающие жизнь древних монголов. По возвращении я непременно перешлю вам все это для справок.

Цзинь Вэньцин очень обрадовался. Когда книги от Бешкова пришли, он посадил переводчиков за работу. Внимательно просматривая перевод, Цзинь убедился, что в книгах содержится немало фактов, которыми стоило бы пополнить династийную хронику. Тогда он заперся у себя в кабинете, отказался от гостей, положил слева от себя бумагу, а справа карандаш и в строгом уединении, словно принося священную жертву, продолжил свой нетленный труд, который, несомненно, должен был вывести его на первое место среди китайских дипломатов.

Но пока посланник с жаром предавался изучению древности, его молодая наложница вовсю развернула свои способности по установлению внешних связей. Каким образом? Чтобы узнать это, нам придется сначала описать апартаменты Цайюнь. Они находились на восточной половине второго этажа и представляли собой три смежные комнаты, обращенные на юг. Окна заменялись балконами, золоченые двери которых выходили на Сергиевскую улицу. Средняя из комнат, обставленная мебелью из сандала и грушевого дерева, с пологами из сычуаньской парчи и подушками с хунаньской вышивкой, была спальней Цайюнь; комната справа служила будуаром, а комната слева — столовой. В будуаре и столовой была расставлена лучшая западная мебель, на стенах висели картины, выполненные маслом знаменитыми художниками Европы. Конечно, этот уголок по роскоши и благородству уступал Башне очарования суйского императора Янди, но вполне мог соперничать с Зеркальным дворцом У Цзэтянь.

Цайюнь кончала свой ежедневный туалет лишь к полудню. Затем она шла в столовую и завтракала вместе с Цзинь Вэньцином. После трапезы Цзинь спускался в кабинет, чтобы приняться за свое «Дополнение к истории династии Юань», позволяя Цайюнь делать в своей спальне все, что ей заблагорассудится. О приключениях наложницы посланник не имел даже понятия, а тем временем с ней происходили следующие вещи.

Однажды, проводив Цзинь Вэньцина, Цайюнь от нечего делать приказала служанке поставить у окна небольшую фисгармонию. Поиграв немного, наложница заскучала и с досадой подумала, почему так долго не идет Афу. Взяв в руки золотой кальян и выпуская вишневым ротиком клубы густого дыма, она принялась внимательно осматривать улицу блестящими и живыми глазами. Вдруг на восточном конце улицы показался красивый молодой иностранец. Цайюнь решила, что это переодетый Афу, топнула ножкой и сердито закричала в форточку:

— Вот обезьяна! Опять взялся за старые штуки!..

Но слова застряли у нее в горле, потому что на лице юноши отразилось неподдельное изумление. Он медленно подошел к воротам посольства, остановился и, задрав голову, стал пристально вглядываться в Цайюнь.

Женщина тоже присмотрелась и вздрогнула от неожиданности: лицо юноши показалось ей очень знакомым, но это был не Афу! Между тем молодой человек, почувствовав на себе взгляд Цайюнь, исчез в толпе.

Наложница сидела, терзаемая догадками. Вдруг лицо ее обдало холодом, чьи-то руки закрыли ей глаза и за спиной послышался приглушенный смех. Цайюнь напрягла все силы и вырвалась.

— Что ты делаешь, хулиган?!

— Я смотрю на одну глупую птицу, которая прилетела из Тиргартена в Россию! — ухмыльнулся Афу.

Сердце Цайюнь подпрыгнуло: теперь она вспомнила, что иностранец в толпе — это пехотный офицер, которого она встретила однажды в Берлине. Она сердито покосилась на Афу.

— Не болтай глупостей! Мне так скучно… Чем бы развлечься?

Афу указал на фисгармонию.

— Я сыграю, а вы спойте. Согласны?

— А что петь?

— «Свежие цветы».

— Слишком старо!

— «Весь год думаю о тебе».

— О ком это я должна думать? — подозрительно спросила Цайюнь.

— Ну, тогда «В чайном домике». Интересная песенка!

— С ума сошел! — воскликнула Цайюнь.

Афу засмеялся:

— Есть еще «Восемнадцать объятий»: и новая и живая!

Он заиграл на фисгармонии китайский мотив. Цайюнь усмехнулась, отвернулась от него и спокойным, высоким голосом запела. В одно мгновение люди, проходившие мимо, столпились у ворот посольства, желая послушать, как поет жена китайского посланника.

Цайюнь вся отдалась пению, как вдруг заметила, что через толпу пробирается знакомый ей немецкий офицер. Она высунула голову в окно. Какая-то вещь соскользнула с ее волос и, сверкнув в воздухе, упала на улицу. Вскрикнув, Афу оторвался от фисгармонии и побежал вниз по лестнице.

Воистину:

 

Фиолетовый феникс был не в меру кокетлив,

И в порыве веселья лотос выронил он.

В это самое время к заморскому дому

Приближался, ликуя, краснотелый дракон!

 

Желающие узнать, что выронила Цайюнь, могут прочесть следующую главу.

 

Глава пятнадцатая