Недавний подручный государственной кладовой терпит позор во дворце. Владелец платяной лавки, умеющий давать взятки, проявляет свое могущество

 

Вы уже знаете о том, что Цзинь Вэньцин, выбежав в соседнюю комнату, издал истошный крик и, словно подкошенный, упал без сознания. Не подумай, читатель, что такой неожиданный оборот сочинен автором из простого желания возбудить в тебе интерес к следующей главе, хотя хитрые уловки вошли в обыкновение прозаиков! Дело в том, что «Цветы в море зла» не похожи на другие романы, где писатель одним взмахом кисти возводит или разрушает в пустоте воздушные замки. В нем нет ни малейшей натяжки и ни слова лжи. Автор заставляет сюжет следовать за фактами, а не приносит факты в жертву интриге. Поведение Цзинь Вэньцина в данном случае также обусловлено законами человеческой психологии: он не мог не упасть без сознания! Причины этого автор сейчас не будет раскрывать, он станет описывать факты, и ты сам увидишь, почему так произошло. Но приступим к делу.

Когда Цзинь Вэньцин упал, он ударился головой о дверь. Цайюнь, лежавшая в соседней комнате на кушетке, услышала стук и пришла в смятение. Она хотела тотчас броситься на помощь, но в том-то и горе женщин, что они ничего не могут сделать быстро, так как сначала им надо забинтовать ноги, повязать пояс, застегнуть все пуговицы, причесать волосы и прочее. Лишь по прошествии длительного времени наложница смогла выглянуть за дверь. Ни служанок, ни горничных, как назло, поблизости не было. Она подскочила к Цзиню и увидела, что он лежит весь посиневший, с разинутым ртом и широко открытыми глазами. Цайюнь присела на порог и, обеими руками подняв голову Цзинь Вэньцина, принялась колотить его кулачком по спине, дрожащим голосом твердя:

— Господин, очнитесь! Господин, очнитесь!

Долго она так трудилась. Наконец веки Цзиня дрогнули, рот закрылся, и лицо приняло беловатый оттенок. Промычав что-то невнятное, он отхаркнул слюну и забрызгал Цайюнь весь рукав. Не решаясь остановиться, наложница продолжала колотить его по спине. Вдруг Цзинь Вэньцин устремил на нее злобный взгляд и, еще не в силах выговорить ни слова, судорожно указал рукой на окно. Женщина не знала, что ей делать. На счастье, в гостиной послышался смех служанок.

— Скорее идите сюда, господин упал! — закричала Цайюнь. — Помогите мне поднять его!

Две служанки и горничная, ничего не понимая, бросились на этот крик. Вместе с Цайюнь они бережно перенесли своего господина в спальню и уложили в постель. Цайюнь подсунула ему под голову подушку, накрыла его одеялом и велела служанкам не болтать о случившемся, а поскорее принести чашку горячего чая. Служанки побежали выполнять приказание. Наложница опустила полог и села на край постели. Она хотела начать растирать грудь мужу, но тот уже очнулся. Едва Цайюнь протянула руку, как Цзинь вдруг с силой оттолкнул ее и гневно закричал:

— Оставь меня! Теперь я знаю, что ты собой представляешь!..

Цайюнь поняла, что убедить его в чем-либо сейчас будет нелегко, опустила голову и промолчала. В комнате воцарилась тишина. Лишь из-за полога слышались вздохи Цзиня да из угла доносилось дыхание горничной. Служанка, которая принесла чай, тоже не осмелилась заговорить и, неслышно подойдя к постели, передала чашку Цайюнь. Наложница поднесла ее к губам Цзинь Вэньцина.

— Господин, выпейте горяченького… — тихим, успокаивающим голосом начала она, но в этот момент Цзинь снова оттолкнул ее руку. Цайюнь не удержала чашку, и чай вылился на постель.

Молодая женщина вскочила и, презрительно хмыкнув, швырнула пустую чашку на стол. Увидев, что Цайюнь тоже рассердилась, Цзинь Вэньцин не выдержал.

— Интересно, кому это ты показываешь свой характер?! Все твои шашни я видел собственными глазами! Может быть, ты и на этот раз скажешь, что ни в чем не виновата? — саркастически промолвил он и устремил на наложницу испытующий взгляд.

Но Цайюнь нимало не смутилась. Ковыряя в зубах зубочисткой, она с улыбкой сказала:

— Вы совершенно правы: сегодня вам удалось поймать меня с поличным и мне нечего вам возразить. Но позвольте спросить вас, господин: кто я вам, законная жена или наложница?

— Не все ли равно?!

— Нет! Если бы я была вашей законной женой, — живо подхватила Цайюнь, — вы могли бы считать себя опозоренным. Тогда я сама попросила бы нож или веревку, чтобы зарезаться или повеситься. Не думайте, что я хвастаюсь: я выполнила бы в точности ваш приказ, умерла бы и бровью не повела!

— Ну а что, если ты наложница? — удивленный такой смелостью, продолжал Цзинь Вэньцин.

— Это совсем другое дело. Мужчины смотрят на наложницу как на игрушку: когда они в хорошем настроении, они обнимают ее, сажают на колени, называют своим сокровищем, а чуть рассердятся — сразу прогоняют, выдают замуж или просто кому-нибудь дарят. Путей много! Ко мне вы как будто неплохо относитесь… И вы должны понять мой характер! Мое происхождение вам тоже хорошо известно. Когда вы брали меня к себе в дом, то не требовали соблюдения каких-нибудь трех принципов послушания или четырех добродетелей[251]. Что особенного я сейчас совершила? Подумаешь! Если вы хотите весело прожить остаток своей жизни и нуждаетесь в женщине, которая окружала бы вас лаской, тогда вы меня не покинете. Но в таком случае позвольте мне делать все, что вздумается! Если же вы готовы отказаться от меня, то вы должны вспомнить, как любила я вас все эти годы, и отпустить меня подобру-поздорову. Я погубила только себя, а вам, ваше превосходительство, господин Цзинь, не нанесла никакого ущерба! Иными словами, я не собираюсь умирать и не заслужила этого! Если же вы хотите, чтобы я занялась исправлением своей нравственности, то… Увы, реки и горы можно менять, но характер человека изменить трудно. Говоря откровенно, вам не удастся заставить меня всюду, словно привязанную, следовать за собой!

Цайюнь гордо рассмеялась. Цзинь Вэньцин не ожидал, что она способна произнести столь язвительную речь. Ее слова врезались в его сердце с такой болью, что каждый укол, казалось, исторгал оттуда капельку крови. Цзиня бросало то в жар, то в холод. Он еще не успел обдумать своего ответа, когда слуга доложил:

— Госпожа идет!

Занавеска с шумом откинулась, и жена вошла в комнату.

— Что случилось? Господин упал?! — запричитала она.

Цайюнь поспешно направилась к двери. Жена приоткрыла полог и жалобным голосом спросила:

— Что с вами?

— Ничего особенного, — угрюмо ответил Цзинь Вэньцин. — Я просто споткнулся. Откуда ты об этом знаешь?

— Только что слуга доложил, что вас хочет видеть Куан Чаофэн. Он недавно назначен послом в Японию, верительные грамоты уже получил и должен срочно ехать на юг, готовиться к отплытию. Пришел проститься с вами. Я подумала, что Куан ваш хороший друг, хотела просить его, но в этот момент прибежали служанки и сообщили, что вы расшиблись. Я очень испугалась, тут же сказала Куану, что вы не сможете его принять, а сама поспешила сюда.

— Оказывается, Куан Чаофэн получил назначение в Японию! — молвил Цзинь Вэньцин. — Это хорошо! Кто передал тебе эту весть?

— Цзинь Шэн.

— А ты видела Афу?

— Что вы, разве его найдешь на месте! — иронически усмехнулась жена.

Цзинь Вэньцин покачал головой:

— Да, этот малый совсем испортился. Надо его прогнать!

Незаметно супруги перешли на домашние дела, но о них не стоит подробно распространяться.

Важнее сказать, что с тех пор как Цянь Дуаньминь побывал у Цзинь Вэньцина, он никак не мог встретить министра Пань Цзунъиня, ибо тот уже несколько дней не появлялся на службе под предлогом болезни. «Неужели он и в самом деле болен?» — подумал Цянь и решил съездить к министру: во-первых, чтобы разузнать о его здоровье, а во-вторых, чтобы посоветоваться о деле Цзинь Вэньцина. «На обратном пути можно будет заглянуть и к министру Гун Пину!» Приняв такое решение, Цянь сел в коляску и велел кучеру ехать на южную окраину города. Вскоре он очутился перед воротами дома Пань Цзунъиня. После того как личный камердинер Цянь Дуаньминя передал визитную карточку, к коляске вышел старый слуга и доложил:

— Третьего дня, вернувшись из министерства, хозяин вдруг захворал. Жар до сих пор не спадает — врач говорит, что у него воспаление легких. В доме все с ног сбились, поэтому вашему превосходительству лучше приехать в другой раз!

Цянь Дуаньминь был поражен.

— Болезнь настолько серьезна?! — воскликнул он. — А я ничего не знал! Скажи по крайней мере, опасно ли это для жизни?

Слуга нахмурил брови:

— Кто знает, кто знает! Болезнь уже до печени дошла!

— Ну раз так, мне, конечно, неудобно тревожить его! — промолвил Цянь. Он велел кучеру ехать обратно, намереваясь по пути заглянуть к Гун Пину. Всю дорогу Цянь Дуаньминь думал о министре Пане: «Учитель эпохи, на которого с почтением взирают все научные школы! Если небо окажется немилостивым к нему, это будет огромным несчастьем!» От больного министра мысль Цянь Дуаньминя скользнула к другим крупным сановникам: «Ведь среди них нет ни одного, кто был бы способен на великие дела! Князь Благонамеренный пережил немало неприятностей и до сих пор находится в опале, а остальные маньчжуры стремятся только к высокому положению да большому жалованью, так что о них и говорить нечего. Правда, Гао Янцзао из Тайного совета да министр Гун Пин — люди способные, но первый чересчур вспыльчив и часто не может отличить правды от лжи, а второй, напротив, чересчур мягок и выносит решения, руководствуясь личными чувствами. Министр чинов Чжун Цзуу с виду милый и приятный, в сущности же самый настоящий мерзавец. Его помощник Юй Тун под стать ему: посмотришь на него — воплощение честности, а тайком не прочь поживиться. Поистине все эти люди созданы лишь для того, чтобы нарушать порядок в стране, но никак не для того, чтобы управлять ею! Они только зря занимают свои места да во всем соглашаются с высшими начальниками. И с такими никчемными людьми мы должны поддержать империю, расползающуюся по всем швам под давлением внутренней и внешней опасностей! Чем серьезнее задумываешься, тем страшнее становится! В последнее время взятки стали брать совершенно открыто: к сильным мира сего непрерывным потоком текут подношения. Император приближает к себе жалких шутов и проходимцев, способных даже украсть солнце, а за пределами дворца развратничают и бесчинствуют молодые князьки и аристократы! Во что они превратят мир? Как жаль, что нет больше членов партии бескорыстных, некогда основанной Чжуан Юпэем. Одни из них смещены с должностей, другие умерли от старости. Уж они-то не позволили бы обществу дойти до такого плачевного состояния!»

Цянь Дуаньминь невольно вспомнил своих старых друзей, с которыми всего несколько лет назад он устраивал такие веселые пирушки. «Сейчас все они рассеяны по разным местам: один губернаторствует в Хубэе, другой — в Гуандуне, третий служит судьей в Фуцзяни. Конечно, слава о них разносится повсюду, но таких замечательных собраний, как в давние времена, нам уже не видать!»

От южной окраины города до дома министра Гун Пина было примерно четыре ли. Погруженный в раздумье, Цянь Дуаньминь забыл, куда едет, и не замечал времени. Наконец он поднял голову и обнаружил, что находится уже возле особняка Гун Пина. Перед воротами стоял роскошный экипаж, запряженный высоким черным мулом и двумя вороными пристяжными с такой блестящей шкурой, что в нее можно было глядеться, как в зеркало. Двое мальчиков-слуг помогали вылезти из экипажа темнолицему, черноусому чиновнику в шапке с красным шариком и павлиньим пером. Неловкость, с которой он проделывал эту процедуру, изобличала в нем приезжего. Лицо его показалось Цянь Дуаньминю знакомым, но кто это, он вспомнить не мог. Незнакомец подошел прямо к сторожке, фамильярно взял привратника за руку и начал что-то шептать ему. Потом оглянулся по сторонам и украдкой передал привратнику красный пакет. Привратник безо всякого смущения принял его и хотел уже ответить незнакомцу, как вдруг увидел слугу Цянь Дуаньминя. Тогда он поспешно оставил чиновника и приблизился к коляске Цяня.

— Хозяин только что вернулся из присутствия и еще никого не принимал! Если вы хотите видеть его, пройдите, пожалуйста, внутрь!

Цянь Дуаньминь кивнул головой и, сойдя с коляски, отправился вслед за привратником. Сделав несколько поворотов, они вошли в небольшой сад. Здесь, среди бамбуков и сосен, было тихо и безлюдно. По вымощенной камнями тропинке Цянь попал в застекленную со всех сторон приемную. Слева во дворе стояла беседка с соломенной крышей, под которой два черных журавля с белыми как снег крыльями чистили перышки. Справа виднелся огромный чан из зеленого фарфора, наполненный чистой ключевой водой. В чане, пуская пузыри и лакомясь водорослями, плавала пара изумрудных черепашек с красными глазами.

В гостиной, убранной с изысканным благородством и роскошью, висели полки с редкими книгами и шелковые полотнища картин на бамбуковых осях.

— Прошу ваше превосходительство присесть! — сказал привратник и скрылся. Цянь Дуаньминь долго слонялся по комнате, прежде чем услышал приближающееся шарканье туфель.

Вслед за этим до Цяня донесся вздох, и печальный голос произнес:

— Разве ты не знаешь, что я только получил письмо из дома Пань Цзунъиня? Мне и так тяжело, а ты еще пускаешь ко мне незнакомых людей!

— Я знал и сначала не хотел докладывать, — послышался извиняющийся голос слуги, — но он пришел вместе с господином Цянем, и мне неудобно было пускать одного и задерживать другого.

— Ну, ладно, сначала встречусь с господином Цянем, а потом поговорим! — начальственным тоном произнес первый.

Голоса раздавались уже под галереей. Цянь Дуаньминь издалека разглядел министра Гун Пина в домашней одежде и красных туфлях, который медленно приближался к приемной. Цянь поспешно вышел к нему навстречу и с возгласом «учитель!» почтительно поклонился. Ответив на приветствие, министр поманил Цяня рукой.

— Ах, брат! Проходите скорее в комнату и садитесь. Откуда вы? Знаете ли вы о Пань Цзунъине?

— А что с господином Панем?! — встревоженно спросил Цянь Дуаньминь.

— Наш друг навсегда покинул нас. Мне сообщили об этом минуту назад!

— Как вас понять?! — пробормотал Цянь. — Я только что оттуда. Мне сказали, что он серьезно болен, но ничего подобного нельзя было и предположить!

Хозяин с гостем уселись и печально вздохнули. Министр спросил о здоровье Цзинь Вэньцина.

— Он поправляется, но весьма обеспокоен памирским инцидентом. Когда он узнал, что вы хлопочете за него, он был бесконечно благодарен! — промолвил Цянь Дуаньминь и рассказал министру о том, что посоветовал Цзинь Вэньцину написать письмо посланникам Сюэ и Сюю.

— Если Сюй Цзинчэн в России разъяснит истинное положение дел, а Сюэ Фужэнь сумеет добиться поддержки Англии, эту историю можно будет замять, хотя и с небольшим ущербом для государства! — промолвил Гун Пин. — Сейчас правительство назначило для определения памирской границы помощника министра работ Ян Ичжу. Не сегодня завтра он должен выехать на место. К счастью, Ян Ичжу — хороший друг Юань Сюя, и его можно попросить быть снисходительнее. Шансы Цзинь Вэньцина повышаются.

— Целиком полагаемся на вашу поддержку, учитель! — воскликнул Цянь Дуаньминь. — Иначе эта несчастная карта может стоить Цзинь Вэньцину жизни!

— Я слышал, что Вэньцин купил ее за большие деньги у иностранца. Но сразу печатать ее и отсылать в Палату было с его стороны очень легкомысленно. Цзинь Вэньцин всю жизнь занимался географией северо-запада: можно ли было ожидать такого результата? Очень жаль!.. Говоря откровенно, он только допустил рассеянность, свойственную ученым. Смешно смотреть, как подлые людишки воспользовались его промахом и пытаются раздуть из этого дело. Они поступают так лишь потому, что ненавидят Цзинь Вэньцина, который чище и честнее их! Да, в море чиновничества много подводных камней. Нам тоже нужно остерегаться.

— Вы говорите сущую правду, учитель! Насколько мне известно, за последнее время многие видные сановники действуют подкупами и сами не отказываются от взяток. Кое-кто даже ездит в Шанхай, закупает там японские и западные безделушки, привозит их в столицу и прячет за пазуху или в рукав, чтобы во время аудиенции преподнести императору. Некоторые чиновники из провинции приезжают сюда с тысячами серебряных лянов специально для того, чтобы «пробить себе дорогу». В городе распевают такие песенки:

 

Если хочешь, чтобы шарик

Покраснел на шапке вдруг,

Поклонись монахам-старцам

В храме Махакалы[252], друг!

 

Если хочешь в дом проникнуть,

Где высокий князь живет,

Платяную лавку вспомни —

Возле ниши, у ворот!

 

Вы слыхали эту песенку, учитель?

— Неужели действительно происходят подобные вещи? — воскликнул Гун Пин. — Я знаю, что монастырь Махакалы — это древний храм за воротами Восточного великолепия. Там часто собираются евнухи. А что особенного в платяной лавке?

— О, сейчас она обладает колоссальной властью! — промолвил Цянь Дуаньминь. — Нынче хозяева таких лавок, как «Богатство и процветание», «Всеобщее процветание» и других им подобных, носят шапки с синими шариками и павлиньими перьями и разъезжают в роскошных каретах, запряженных отличными лошадьми. Они являются монопольными поставщиками одежды для князей на все четыре сезона, постоянно бывают у них во дворцах и осведомлены во всем гораздо лучше, чем мы!

Гун Пин внезапно наклонился к Цянь Дуаньминю:

— Когда вы сказали это, я вспомнил одну приятную новость, которую сейчас хочу поведать вам. Она свидетельствует о том, что наш молодой монарх действительно мудр и способен в корне пресечь нелепые слухи о его неопытности.

— Что это за новость? — спросил Цянь.

— Вы читали в сегодняшнем номере «Дворцовых ведомостей» высочайший указ о том, что начальник области Юй Минь не справился со своими обязанностями и понижается на три ранга?

— Читал, но не понимаю, что является причиной столь сурового решения.

— Не торопитесь. Я расскажу вам случай, который произошел утром. Сегодня я должен был дежурить в министерстве налогов и спозаранку приехал к зданию Шести министерств. Только что рассвело, и на глазурной черепичной крыше Башни пяти фениксов играли яркие солнечные лучи. От Полуденных ворот до ворот Ясного неба я шел по мраморному мосту с перилами. Кругом зеленела трава, еще сырая и скользкая от утреннего тумана. В это время члены Государственного совета только что вышли от императора, и на аудиенцию тут же стали вызывать чиновников других ведомств. Впереди всех шел начальник области Юй Минь. Я незнаком с этим человеком, но кое-что слышал о нем, поэтому стал вглядываться в него особенно внимательно. Сквозь рассветный сумрак я увидел только шапку с красным шариком и зеленым пером, квадратное лицо и большие уши. Юй Минь величественно поднялся на ступени. Со всех сторон от него, жужжа словно шмели, вились стражники и евнухи.

— Ах, это вы, ваше превосходительство! — восклицали одни. — Сегодня вас вызвали на аудиенцию первым. Как велико к вам благоволение государя! Через несколько дней мы будем иметь честь поздравить вас с повышением!

— Ваше превосходительство, господин Юй, не забудьте меня! — твердили другие. — Вы уж похлопочите за меня перед господином Лянем. Ваше слово сильнее любого талисмана!

Но Юй Минь по-прежнему гордо двигался вперед, что-то отвечая евнухам и небрежно здороваясь с попадающимися на пути чиновниками из департамента дворцовых дел.

Примерно через час он появился снова, но на этот раз уже совсем иным. Его шапка была сбита набок, перо помято, с лица обильно струился пот, который он утирал то одной, то другой рукой. Опустив голову, едва дыша, он шел вперед. Ни стражников, ни евнухов вокруг него уже не было видно. Зато многие, тыча в него пальцем, говорили: «Юй Минь сорвался на аудиенции, крепко сорвался!»

Я смотрел на всю эту картину с удивлением и ничего не понимал. Но вскоре кто-то сказал, что вышел указ, понижающий Юй Миня в чине на три ранга.

— Странно! — произнес Цянь Дуаньминь. — А вы, учитель, не знаете причины его разжалования?

Гун Пин заерзал на кане и, придвинувшись к столику, наклонился почти к самому уху Цяня.

— Вначале никто ничего не понимал, а те, кто знали, не хотели говорить. Но потом я нашел одного евнуха, который часто приносит мне подарки от императора в праздничные дни, и тот по глупости все разболтал…

— Что же он сказал?! — нетерпеливо перебил Цянь Дуаньминь.

— Он сказал, что этот Юй Минь был хорошим другом главного евнуха Ляня. Поговаривают, что и должность начальника области сосватал ему главный евнух. Сегодня, узнав, что его подопечного вызывают на аудиенцию, Лянь понял, что от этого зависит очень многое. Бросил все свои дела во дворце и поспешил к Юй Миню, чтобы дать ему последние наставления. Лянь самолично обучил его, как вести себя, что говорить и прочее. Когда я увидел Юй Миня, он как раз шел из комнаты Ляня, изрядно им нашпигованный, прямо на аудиенцию. Поднявшись в зал Самоусовершенствования, он откинул мягкую занавеску и узрел перед собой драконов лик. Согласно придворному этикету, Юй Минь тотчас сорвал с головы шапку, ударился головой об пол, пожелал многих лет старой государыне и государю, а затем, снова надев шапку, опустился на колени в специально очерченном кругу, на несколько аршин дальше подушек, на которые обычно опускаются члены Государственного совета.

Юй Минь был чрезвычайно доволен ловкостью, с которой он проделал эту операцию. Он выполнил все церемонии, предписанные маньчжурам, и это безусловно должно было понравиться государю. О нем, конечно, прогремит слава как о сановнике, безупречно соблюдающем этикет! Скромно потупив глаза, он приготовился слушать вопросы монарха, но неожиданно император, произнеся несколько обычных фраз, спросил его:

— А ты когда-нибудь учился?

Перепуганный Юй Минь с трудом выдавил из себя:

— Учился, ваше величество.

— Значит, ты умеешь писать?

Юй Минь вздрогнул.

— Умею, — тихо ответил он.

Вдруг на пол со стуком упали какие-то предметы и император произнес:

— Напиши свою биографию!

Юй Минь увидел перед собой бумагу и кисть. Сначала, когда он отвечал на вопросы императора, ему удавалось сохранять интонацию четкой, а лицо спокойным, но теперь, получив приказ написать свою биографию, он почувствовал себя так, словно ему вынесли смертный приговор. Лицо его стало белым как мел, глаза от ужаса полезли на лоб. Он взял кисть, расстелил бумагу, долго возился, — до тех пор, пока с кончика его носа не стали одна за другой падать капли пота, — но на бумаге не появилось ничего, кроме нескольких корявых черточек. Прошло две или три минуты.

— Если ты не умеешь писать по-китайски, то ты, вероятно, не забыл нашего государственного письма? — с убийственным спокойствием промолвил государь. — Пиши по-маньчжурски.

Но бедный Юй с тех самых пор, как покинул материнскую утробу, не имел понятия о письме. Кисть он держал примерно так же, как иностранцы держат китайские палочки для еды: торчат они у них во все стороны, а захватить ничего не могут. Откуда было Юю знать разницу между китайскими иероглифами и государственным письмом? Император холодно усмехнулся и вдруг закричал в сердцах:

— Убирайся вон! Иди к своим кладовщикам!

Юй Минь, который давно уже был готов провалиться сквозь землю, услышав этот приказ, простерся в благодарности на полу, обхватил голову обеими руками и, словно мышка, выскользнул из тронного зала.

— Ну и наглец же этот Юй! — пораженный, воскликнул Цянь Дуаньминь. — Не зная ни одного иероглифа, водить двор за нос и получить важную должность!.. Да за такие вещи снижение на три ранга — это просто огромная милость! Но почему император послал его к кладовщикам?

— Я сначала тоже не понял, — улыбнулся Гун Пин. — А потом мне рассказали, что этот Юй Минь работал подручным в серебряной кладовой. Ты ведь служил одно время чиновником в казначействе и, наверное, знаешь тамошние порядки?

— Знаю, да не очень подробно. Мне известно лишь, что место подручного получается по специальной рекомендации маньчжурских князей. Но какая выгода от этой должности, не понимаю. Неужели она достойна, чтобы такие высокопоставленные люди поднимали вокруг нее шум?

— Смешно и противно говорить! Ведь у этих титулованных особ нет постоянных источников дохода, и они рассматривают государственную казну, в которую стекаются подати со всех провинций, как свое наследственное поместье, а слуга кладовой для них — семя, которое они роняют в плодородную почву. Стоит им рекомендовать на место нескольких слуг, как поле засеяно, причем каждое хорошее зерно приносит им миллионные урожаи. Из года в год они снимают эти урожаи, как же им не поднимать шума вокруг подобных вакансий!

— Почему вы говорите о хороших и плохих зернах? Ведь речь идет только о подручных…

— Что вы! — воскликнул Гун Пин. — Слуги там делятся на множество разрядов. Обычный слуга просто «выносит в поясе». Его возможности ограничены. А вот у весовщиков вся власть в руках: и расход и приход полностью зависят от их произвола.

— Ну, если князья живут за счет казны, им, конечно, есть прямой смысл добиваться, чтобы там работали их люди, — согласился Цянь Дуаньминь. — Но с какой стати слуги трудятся на других и идут на такой риск?

— Э! Весовщиками становятся только особые проходимцы. Познакомившись с каким-нибудь титулованным лицом, они добывают себе место слуги в кладовой, а потом шесть десятых краденого отдают покровителю, а четыре оставляют себе. Впрочем, и эти четыре десятых они делят между своими собратьями: иначе их предадут или ограбят!

— Но ведь в казне очень строгий контроль, — недоумевал Цянь Дуаньминь. — Я часто видел, как слугу, входившего в подвалы, заставляли раздеться догола и надевали на него специальную одежду из грубой материи, плотно облегающую тело. Разве может он что-нибудь вынести?

Гун Пин улыбнулся:

— Чем строже устав борьбы с злоупотреблениями, тем хитроумнее способы, которыми его обходят. Это непреложная истина! Стоило казначеям понять, что в одежде много не вынесешь, как они пораскинули мозгами и превратили в великолепную сокровищницу свой задний проход. Но для того, чтобы уметь пользоваться этим амбаром, тоже нужна помощь опытного наставника. Год-два надо поучиться, а уж потом только начинать. Самая лучшая «сокровищница» может вместить до трехсот серебряных лянов. Форма слитков в разных провинциях не одинакова, наиболее удобными считаются овальные, цзянсийские. Их заворачивают в тонкую ткань, смазанную парафином, и тогда их можно набить уйму. Однако при выходе из подвалов слуга согласно правилу должен хлопнуть в ладоши и перепрыгнуть порог. Малейшая неосторожность, и слитки могут вывалиться; казначеи называют это «класть яйца». А тогда трудно предугадать, что с тобой будет: обезглавят, удавят либо сошлют. Не правда ли, как это все забавно и вместе с тем отвратительно?!

Цянь Дуаньминь нахмурился.

— Неужели Юй Минь занимался подобными делами?

— Конечно! Он ведь три года служил весовщиком, сколотил миллионное состояние и даже купил должность начальника отдела в министерстве налогов. Потом, не знаю каким образом, он стал кандидатом на пост начальника области; когда его вдруг назначили на первую же освободившуюся вакансию, все были очень удивлены. Впрочем, как бы низкие существа ни ловчили, они не укроются от всевидящего ока императора, и это глубоко меня радует!

Цянь Дуаньминь хотел ответить, но вспомнил, что перед окном уже несколько раз появлялся привратник с визитной карточкой в руках и что Гун Пин неоднократно поворачивал туда голову. Зная, что министра дожидается еще один посетитель, Цянь встал и попрощался. Гун Пин из вежливости попытался удержать его, но тут же сдался и радушно проводил Цянь Дуаньминя до главных ворот.

Не будем рассказывать о том, как Цянь, покинув дом Гун Пина, навестил Юань Сюя, чтобы попросить у него ходатайства перед Ян Ичжу, а вернемся к министру, который, проводив Цянь Дуаньминя, увидел привратника, направляющегося к нему с высоко поднятой визитной карточкой в руке.

— Кто принимал гостя? Мой племянник? — спросил Гун Пин.

— Нет, младшего господина давно нет дома! — ответил слуга.

В этот момент министр уже подходил к гостиной. Сквозь стеклянное окно он увидел, что на кане сидит красивый юноша в круглой шапочке из черного бархата, украшенной драгоценными камнями: огромной, отливающей сизым блеском жемчужиной и разноцветным «кошачьим глазом». Сзади спускалась длинная коса в три пряди, черная, словно лак, и блестящая, точно зеркало. На юноше была голубая, как небо после дождя, куртка из чжанчжоуского[253] бархата с пионами, стянутая поясом с многочисленными нефритовыми подвесками. Лицо его было заслонено перилами, и Гун Пин сразу не узнал юношу: у него лишь осталось ощущение чего-то нарядного и яркого. «Кто это может быть? — подумал министр. — Неужели гость такой блестящий?» Но в этот момент привратник, указывая на приемную, воскликнул:

— Да ведь с ним сидит наш молодой господин Чжугуань!

Министр узнал наконец своего внучатого племянника. При виде деда, входящего в гостиную, юноша поспешно отошел в сторону, постоял немного, а потом, воспользовавшись тем, что министр занялся гостем, незаметно выскользнул из приемной и пошел вдоль галереи, ворча:

— Черт знает что! Столько времени убил на этого дуралея. Не везет же мне! — И, шурша одеждой, скрылся.

Как вы думаете, кто был новый гость, которого принял министр? Им оказался Юй Банли, с которым Цзинь Вэньцин встретился в сельской гостинице, богатый шаньдунский помещик. Купив звание кандидата в начальники области, Юй много лет ждал в Нанкине вакансии, но так ничего и не добился. На этот раз он захватил несколько десятков тысяч серебром и приехал вслед за Чжуан Нанем в Пекин, чтобы стать чиновником и удовлетворить наконец свое честолюбие. По дороге Чжуан так мастерски расписал ему различные ходы и нарисовал картину столь легкого достижения заветной цели, что Юй Банли пришел в совершенное неистовство. Однако, куда он ни совался по приезде в столицу, покровители ускользали от него, словно отражение луны в воде. Юй загрустил и попробовал было нажать на Чжуан Наня, но тот обругал его, заявив, что Юй Банли в этих делах полный профан и не знает даже «четырех секретов» в завязывании знакомств. Юй был поражен:

— Что это за «четыре секрета»? Я не понимаю.

— Ну вот видишь! — захохотал Чжуан Нань. — Я же недаром сказал, что ты профан! Слушай, я тебя научу: «четыре секрета» — это волшебный плот, с помощью которого можно всегда удержаться на поверхности; чудодейственный талисман, благодаря которому можно влезть даже в собачью конуру! Их нельзя не знать. Первый секрет — в умении ждать, второй — в презрении к деньгам, третий — в способности проглатывать неудачи, четвертый — в отсутствии стыда. Ты даже первой заповеди не можешь выполнить, а еще хочешь чего-то добиться!

Юй Банли был посрамлен и согласился терпеливо ждать.

Вскоре они услышали, что освобождается вакансия на должность начальника шанхайской области. Ее считали самым роскошным местом в Китае, так как из одних процентов с таможенных доходов можно было в год выколачивать миллионную прибыль. Верно говорит пословица: «После шар-рыбы все блюда покажутся безвкусными». Так в сравнении с должностью начальника шанхайской области покажутся неинтересными все другие места, — недаром у Юй Банли потекли слюнки! Но он лишь ласково просил Чжуан Наня что-нибудь придумать, не решаясь открыто торопить молодого бездельника.

В конце концов события сложились столь удачно, что Юю выпало счастье несколько дней побыть начальником шанхайской области.

А дело было так: однажды Юй Банли от нечего делать решил сшить себе модную одежду. Он отправился в платяные ряды возле Задних ворот и забрел в лавку «Всеобщее процветание». Хозяин этой лавки, по фамилии Го, числился портным, но бывал во дворце и поддерживал самые тесные связи с титулованными особами. Заговорил он о чиновничьих делах и с Юем, спросив, почему тот не попытается стать начальником шанхайской области. Юй ответил, что не видит никаких путей к этому.

Го даже подскочил от возбуждения.

— У меня есть один прекрасный способ! Хотите попробовать? Говорите скорей!

И портной, отчаянно жестикулируя, начал пояснять свою мысль:

— Конечно, основной и самый широкий путь лежит через главного евнуха Ляня: он старый пройдоха. Но недавно открылась еще одна дорога, о которой мало кто знает! — Он наклонился к уху Юй Банли и прошептал: — Ведь придворный историк Вэнь Динжу сейчас является наставником императорских наложниц! А он — мой старый клиент. Если хотите связаться с ним, я вам помогу. Гарантирую, что все пойдет как по маслу!

Юй Банли, который давно считал свое положение безвыходным, услышав его слова, приободрился. Он горячо поблагодарил портного и пообещал в случае успеха солидное вознаграждение. С тех пор хозяин Го начал повсюду за него хлопотать, и хотя Юй Банли ни разу не видел в глаза придворного историка Вэня, портной вел переговоры между обеими сторонами. Не прошло и десяти дней, как все было почти улажено: оставалось лишь подождать императорского указа и ехать на должность. Незачем описывать радость, переполнявшую Юй Банли. Каждый день он обивал пороги влиятельных лиц из Государственного совета, Императорской канцелярии, Шести министерств и Девяти ведомств, подготавливая себе почву для дальнейшего продвижения. Из этих же соображений в описываемый нами день он запасся крупной взяткой для того, чтобы попасть на прием к министру Гун Пину. Собственно, с министром он хотел увидеться просто так, в порядке визита, и никаких особенных просьб к нему не имел. Гость и хозяин уселись. Гун Пин произнес несколько обычных вежливых фраз, Юй Банли отвечал ему в тон, и тем важнейшая цель его посещения была исчерпана. Министр уже хотел предложить гостю чай и выпроводить его, как вдруг у ворот показался молодой человек. Он поспешно подошел к Юю и, наклонившись к нему, прошептал несколько слов, одновременно передавая в его руки маленький конверт.

Юй Банли тотчас засунул письмо в рукав, и на лице его появилось отсутствующее выражение. Он не заметил даже чая, который предложил ему министр, и очнулся только тогда, когда слуги, стоявшие под галереей, вдруг разом крикнули:

— Провожаем гостя!

Воистину:

 

Спеша — успеха в деле не добьешься, —

Пришлось об землю биться головой!

Но бог богатства всемогущ настолько,

Что может до небес достать рукой![254]

 

Если хотите узнать, что так ошеломило Юй Банли, прочтите следующую главу.

 

Глава двадцать вторая