Оборона Пскова от Стефана Батория

 

Копил‑то король, копил силушку,

Копил‑то он, собака, двенадцать лет,

Накопил‑то он силушки – сметы нет,

Много, сметы нет, сорок тысяч полков.

Накоплёмши он силы, на Русь пошел,

Он на Русь пошел, на три города,

На три города, на три стольные

На первый на город – на Полотский,

На другой‑то на город – Велики Луки.

На третий – на батюшку на Опсков‑град.

Он и Полотский‑город мимоходом взял,

А Велики Луки он насквозь прошел.

Подходил он под батюшку под Опсков‑град,

Становился, собака, в зеленых лугах,

Садился он, собака, во золот стул,

Смекал‑то он силушку по три дни,

По три дни и по четыре

Много ли силушки убыло,

А много ли силушки прибыло?

 

Убыло силушки сорок рот,

А прибыло силушки сорок полков.

Тут же он, собака, возрадуется:

«Ох вы гой еси, мои скорые хожатели,

Скорые хожатели и скорые поспешатели!

Мечитесь скоро в зеленые луга,

В зеленые луга государевы!

Бери свого коня Бахмута,

Поезжай во батюшку во Опсков‑град.

Во город въезжай – не спрашивай,

Ко двору подъезжай – не докладывай,

Во палаты восходи – не бей челом,

Клади ярлыки на дубовы столы».

За столами сидит воевода царев

Карамышев Семен Константинович:

«Ох ты гой еси, воевода царев

Карамышев Семен Константинович!

Отдай город Волок без бою,

Без бою и без драки великия,

Без того уголовия смертного!

Я на первом часу возьму Опсков‑град,

На другием часу стану чистити,

На третьем часу стану стол становить,

Стану пить, веселиться, прохладитися;

Князей твоих, бояр всех в полон поберу,

Донских казаков всех под меч преклоню,

А тебя, воеводу, казнить буду!»

Возговорит воевода царев

Карамышев Семен Константинович:

«Блудён сын, король с королевичем,

С паном гетманом Хоткевичем

И с воинским конем Вороновичем!

Не отдам я тебе города без бою,

Без бою и без драки великия,

И без того уголовия смертного!»

Как со вечера солдаты причащалися,

Со полуночи ружья чистили.

Ко белой зоре, как куры пропели,

Не туча с тучей сходилася,

Не зоря со зорей сомыкалася ‑

Соходилися два войска, два великие,

Белого царя с королевскиим.

Тут ездит‑разъезжает удалый добрый молодец,

Еще тот ли же воевода царёв

Карамышев Семен Константинович.

«Кому у нас на бою, братцы, Божья помочь?

Помог Бог воеводе московскому

Карамышеву Семену Константиновичу,

Побил силу королевскую,

Всех латничков, сиповщичков,

Кольчужничков, барабанщичков.

Насилу король сам‑третей убежал,

Бегучи он, собака, заклинается:

«Не дай, Боже, мне во Руси бывать,

Ни детям моим и ни внучатам,

И ни внучатам, и ни правнучатам!»

 

Часовой плачет у гроба Ивана Грозного

 

У крыльца‑та ли у дворца да

Ай, было государева, ай, государева.

Государева, да у столба‑та ли была да,

Ай, было у точёныва, ой, у точёныва.

У точёныва, да у колечушка была да,

А было у злачёныва, ой, у злачёныва.

У злачёныва, да гребенской‑та ли казак да,

Уж вон на часах стоит, на часах стоит.

На часах стоит, да на часах‑та ли стоит да,

Уж вон как свеча горит, как свеча горит.

Как свеча горит, да гребенской‑та ли казак да,

Уж вон слёзно плачет, слёзно плачет.

Слёзно плачет, да во слезах‑та казак да,

Словечушко молвил, слово молвил.

Слово молвил: «Да вы подуйте‑ка ли вы да,

Из гор ветры буйныя, ветры буйныя.

Ветры буйныя, да разнесите‑ка ли вы да,

Царскую могилушку, да могилушку.

Да могилушку, да оторвите‑ка ли вы да,

Уж гробову доску, гробову доску.

Гробову доску, да разверните‑ка ли вы да,

Уж вы золоту парчу, золоту парчу.

Золоту парчу, да уж ты встань‑ка, восстань да,

Уж ты православный царь, православный царь.

Православный царь, да посмотри‑ка ли ты да,

На свою на армию, да на армию,

Да на армию, на славную гвардею, да на гвардею.

Да на гвардею, как стоит‑ит та ли она да,

Вот твоя армеюшка, да армеюшка,

Стоит все по‑новому, да по‑новому.

Да по‑новому, да как хотят‑та ли вот да,

Нам, бравым казачинкам, да казачинкам,

Усы, бороды брить. Да вы не брейте‑ка ли вы,

Да вы наши бородушки, да бородушки,

Да бородушки, да вы снесите‑ка ли вы,

Да вы наши головушки, да головушки».

 

Терские казаки и Иван Грозный

 

Не серые гуси во поле гогочут,

Не серые орлы в поднебесьи клокочут ‑

То гребенские казаки перед царем гутарят,

Перед Грозным царем Иваном Васильевичем.

Они самому царю‑надеже говорят:

«Ой ты, батюшка наш православный царь,

Чем же ты нас подаришь, чем пожалуешь?»

«Подарю я вас, казаченьки, да пожалую

Рекой вольною, Тереком Горыничем,

От самого Гребня до синего моря,

До синего моря до Каспицкого».

 

Правеж

 

Что у нас было на святой Руси,

На святой Руси, в каменной Москве,

Середи‑то торгу, братцы, среди площади,

Тут бьют доброго молодца на правеже,

Нагого‑босого и разутого.

Поставили его на бел горюч камень,

Стоит молодец – сам не трёхнется,

Русы его кудри не ворохнутся,

Лишь из глаз горючи слезы.

Лучилося тут ехати

Самому царю православному,

Грозному царю Ивану Васильевичу.

Как возговорит царь Иван сударь Васильевич:

«Ох вы гой еси, бурмистры‑целовальнички!

За что вы пытаете доброго молодца,

Нагого‑босого и разутого,

Поставя его на бел горюч камень?

Стоит молодец – сам не тряхнется,

Русы его кудри не ворохнутся,

Только катятся из глаз горючи слезы

По белому лицу по румяному?»

Тут возговорят бурмистры‑целовальнички:

«Ох ты гой еси, наш батюшка православный царь,

Грозный царь Иван сударь Васильевич!

Пытаем мы с него золоту казну,

Золоту казну, платье цветное,

Не много, не мало – сорок тысяч».

Возговорит тут православный царь:

«Ох ты гой еси, добрый молодец!

Почему тебе золота казна доставалася,

И как она тебе приходила?»

Возговорит добрый молодец:

«Ох ты гой еси, наш батюшка православный царь,

Грозный царь Иван сударь Васильевич!

Была у меня дубиночка вязовенькая,

И клал я дубиночку на плечико,

Ходил я, добрый молодец, по чисту полю,

По чисту полю, по темну лесу,

Нашел я воров‑разбойников.

Тут‑то они дуван дуванили,

Золотую казну делили мерою,

А цветное платье делили ношами;

Тут‑то я ее отбил у них».

Возговорит православный царь,

Грозный царь Иван сударь Васильевич:

«Куда ты девал эдаку золоту казну?»

Возговорит добрый молодец:

«Точил я ее все по домам по питейным,

А поил я все голь кабацкую,

А цветное платье – одевал все наших босыих».

Возговорит православный царь:

«Ох вы гой еси, бурмистры‑целовальнички!

Заплатите ему за каждый удар по пятидесяти

рублей,

А за бесчестие заплатите ему пятьсот рублей».