Обиженная любимым девушка хочет уйти в монастырь

 

Перед нашими широкими воротами

А утоптана трава, утолочена мурава,

Ощипаны цветочки лазоревые.

Еще кто траву стоптал, кто мураву столочил?

Сотоптала‑столочила красная девица‑душа,

Стоючи она с надежею, с милым другом.

Он держал красну девицу за белы ручки

И за хороши за перстни злаченые,

Целовал‑миловал, ко сердцу прижимал,

Называл красну девицу животом своим.

И проговорит девица‑душа красная:

«Ты надежа мой, надежа, сердечный друг!

А не честь твоя хвала молодецкая ‑

Без числа больно, надежа, упиваешься,

А и ты мной, красной девицей, похваляешься;

А и ты будто надо мной все насмехаешься!»

Ему тута молодцу за беду стало,

Как он бьет красну девицу по белу ее лицу:

Он расшиб у девицы лицо белое,

Проливал у девицы кровь горячую,

Замарал на девице платье цветное.

Расплачется девица перед молодцом;

«Когда тебе девица не в любви пришла,

А и ты сделай мне, надежа, ветлянинький стружок,

А и ты сделай мне на нем муравленый чердачок,

А и сделай беседу дорог рыбий зуб,

Исподерни ту беседу рытым бархатом,

А и дай мне, надежа, пятьдесят гребцов,

А другое пятьдесят в провожатые,

Отпусти меня, друг‑надежа, за сине море,

За сине море во почестный монастырь,

Постригусь я, молодешунька, посхимлюся;

На постриженье ты дай мне пятьдесят рублев.

На посхименье дай мне другое пятьдесят».

 

Устинья

 

Как сватался су вор Янька

Пять лет на Устинье,

Пять лет на голубке,

Не мог ее достати,

Не мог доступити.

Пошел‑то вор Янька

К девушкам голубкам,

Устиньиным подружкам:

«Уж вы девушки голубки,

Устиньины подружки!

Я вам дам по златнице:

Выманите Устинью

В Марьинскую рощу!»

Пошли‑то девушки,

Пошли‑то красные

К бабушке‑старушке,

Устиньиной мачке.

Устиньина мачка

На печке сидела,

Бабушка‑старушка

Чуть их опознала.

«Спусти, спусти, бабушка,

Спусти, спусти, сударыня,

Свою‑то Устинью

В Марьинскую рощу

 

С нами погуляти,

В хороводе поплясати!»

Как сговорит‑промолвит

Устиньина мачка:

«Моя‑то Устинья,

Моя‑то голубка

Нигде не бывала,

Людей не видала!»

Устинья во сенях

Голову чесала,

Косу заплетала.

Надевала Устинья

Понизову юбку,

Штофну душегрею.

Пошли‑то подружки,

Пошли‑то голубки

Во Марьинскую рощу.

Надевал‑то вор Янька

Понизову юбку,

Штофную душегрею.

Жеребьи бросали,

Попарно плясали.

Приходилось Устинье,

Приходилось голубке

С московскою гостьей.

Как сговорит Устинья,

Как сговорит голубка:

«Что это за гостья,

Что за московка?

Как барская хилка,

Как су вор Янька!»

Как сговорит вор Янька,

Взговорит Устинье:

«Пойдешь ли за меня замуж?»

Как взговорит Устинья,

Как взговорит голубка:

«Я что себе не прийму, ‑

За тебя замуж не пойду!»

Как вынимает вор Янька

Ножичек булатный,

Убивает Устинью,

Убивает голубку.

Приходят подружки,

Приходят голубки

К Устиньиной мачке:

«Бабушка‑старушка!

Твоя‑то Устинья

Кровью венчалась,

На ноже обручалась».

 

Параня

 

Как пошла наша Параня

С горы на гору гулять,

С горы на гору гулять

Яровое зажинать.

Она первый сноп нажала,

Алой лентой перевязала,

А другой сноп нажала,

Голубою перевязала,

А как третий сноп нажала,

За милым дружком бежала.

Как рассукин сын Ванюша

Он догадлив был,

Во перед забежал,

Под кустиком простоял,

Он Параню дожидал.

Как схватил‑то он Параню

Поперек живота,

Как ударил он Параню

Об сырую мать землю;

Как насилушка Паранюшка

Опомнилася.

Как пошла наша Параня

Вдоль, вдоль но меже,

Навстречу Паране

Сударь батюшка идет;

«Отчего у тебе, Параня,

Растрепана коса,

Подбитые глаза?»

– «Сударь батюшка родимый,

Головка болит.

Сердечко щемит!»

Как и с вечера Параня

Переможилася,

С полуночи Параня

Причастилася,

К белу свету Параня

Переставилася.

Да и солнца на восходе

Хоронить понесли.

Да во городе в Орле

Во большой колкол звонят,

Знать, Парашу хоронят.

Рассукин сын Ванюша

Он догадлив был,

Во перед забежал,

На паперти простоял,

Воскову свечу держал,

Знать, Параню дожидал.

Он гробницу открывал,

Полотенцо подымал,

Он Параню целовал:

«Ты прости, прощай, Параня,

Прости, сердце мое!

Не досталася Параня

Ни мне, никому,

Ни злодею моему,

А досталася Параня

Сырой матери земле,

Гробовой доске.

Я хотел пошутить,

Да и до смерти убил!»

 

Девушка и адъютант

 

Уж как на лугах, лужечиках на зеленых,

На зеленых лужечиках на царевых,

Что не беленькие лебедушки солетались,

Собирались души ли красны девицы,

Что во нижние во лагери погуляти,

 

Адъютантских новых палатушек посмотрети.

В адъютантских новых палатах сидят солдаты,

Они думали крепкую думушку за едино,

Заманили их, красных девушек, во палаты,

Что пивцом‑винцом красных девушек поили.

Еще все ли красны девицы не упивались,

Что одна из них красна девица упилася,

Приупившись, красна девица приуснула

Что у младого адъютанта на коленях.

Что не белая лебедушка стрепеталась –

От крепкого сну красная девица пробуждалась,

Что горючими слезами умывалась,

Что русой косой красна девица утиралась,

Во слезах она, красная девица, говорила:

«Уж я тяжко перед Богом согрешила,

Уж я батюшку и матушку прогневила,

Весь и род‑племя красна девица посрамила,

Что себя ли красна девица в стыд вронила,

Уж я младого адъютанта полюбила!»

Полюбивши, красна девица слезно плачет.

Во слезах она, красна девица, говорила:

«Мне ль за ветром в чистом поле не угнаться!

Что со вечера солдатам поход сказан

Что ко славному ко городу Кенизборгу,

Что на ту же на прусскую на границу!»

 

Соперницы

 

У лесика, у лесика у дремучего,

У ключика, у ключика у текучего,

Удалой донской казак свел коня поить.

Напоимши, он добра коня стал выглаживать,

Стал выглаживать, охорашивать,

Своему добру коню стал наказывать:

«Уж ты стой‑ка, мой конь, стой до той норы,

Стой до той норы – до белой зари,

До белой зари, вплоть до солнышка!

Когда красно солнышко высоко взойдет,

Молодая шельма‑вдовушка платье мыть пойдет,

Разлапушка красна девица за водой придет».

Как душа ли красна девица за водой сошла,

Размахнула она ведерочками широкохонько,

Почерпнула голубенькими глубохонько,

Почерпнувши, ведерочки прочь отставила,

С удалым добрым молодцем речи баяла.

Молодая шельма‑вдовушка ей пригрозила:

«Не ходить тебе, девушка, по белу свету,

Не носить тебе, девушка, платья цветного,

Не любить тебе, девушка, парня бравого!»

Через силу девушка ведры подняла,

Через велику моченьку до двора дошла.

Родимая ее матушка вышла, встретила:

«Милое мое дитятко, или где была.

Или где была, или что пила?» –

«Родимая моя матушка, нигде не была,

Нигде не была, ничего не пила,

С молодой только вдовушкой порассорилась».

Со вечера красна девушка разгасилася,

Ко полуночи красна девушка причастилася,

На белой заре красна девушка переставилась,

 

Казак и шинкарка

 

На горе, горе, полугоре

Стояла корчма, корчма польская,

Корчма польская, королевская.

Как во той во корчме

Да два молодца пьют ‑

Поляк да казак.

Поляк водку пьет,

Дукаты кладет,

Казак водку пьет,

Ничего не кладет.

Шинкарку манёт:

«Да поедем, шинкарочка,

К нам на тихий Дон!

Как у нас на Дону

Не по‑вашему:

Не ткут, не прядут,

Хорошо ходют».

Прельстилась шинкарочка

На казачьи слова,

И садилась шинкарочка

Коню за бедра.

Да повез он шинкарочку

Во темны леса,

Повесил шинкарочку

Он на сосенку,

Зажег казак сосенку

Снизу доверху.

Сосенка горит,

Шинкарочка кричит:

«Да донские казаки

Все обманщики!»

– «А вот тебе, шинкарочка,

Да наш тихий Дон».