Часть третья развитие исторической науки во второй половине XIX В.

Часть третья РАЗВИТИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX в.

 

ВВЕДЕНИЕ

Еще до того как капитализм во второй половине XIX в. вступил в период своей полной зрелости, в развитии исторической науки произо­шел великий революционный переворот.

Революцию в понимании исторического процесса совершило материалистическое объяснение истории, разработанное основоположника­ми научного коммунизма, великими учеными и вождями рабочего класса — К. Марксом и Ф. Энгельсом. Созданная ими в основных чер­тах в 1843—1845 гг. теория исторического материализма открыла под­линные закономерности и движущие силы исторического развития человечества, и тем самым впервые указала «путь к научному изучению истории, как единого, закономерного во всей своей громадной разносторонности и противоречивости, процесса».

Совершённый марксизмом гигантский скачок в историческом по­знании человечества явился результатом выхода на историческую аре­ну величайшего революционного класса — пролетариата. Если истори­ческой мысли буржуазии понадобилось почти два столетия, чтобы достичь своей зрелости, то исторической мысли пролетариата потребо­валось для этого немногим более полувека — с конца XVIII до середи­ны XIX столетия. В своем классовом сознании и в своей историче­ской теории пролетариат неразрывно соединил совокупный революци­онный опыт всех стран и высшие достижения общественной науки. Тогда как у буржуазии в области исторических наук «вместе с класси­ческой философией совсем исчез старый дух ни перед чем не останав­ливающегося теоретического исследования», пролетарская историо­графия показала, что «чем смелее и решительнее выступает наука, тем более приходит она в соответствие с интересами и стремлениями рабо­чих».

Это новое направление пролетарской научной историографии по­лучило накануне революции 1848 г. цельное выражение в «Манифесте Коммунистической партии», где содержалось материалистическое объяснение основных процессов всей новой истории. Вслед за тем материалистическое понимание истории прошло свою первую проверку и суро­вое испытание в ходе революций 1848-1849 гг., которые дали блестящие результаты и подтвердили правильность открытых Марксом и Эн­гельсом законов исторического развития. В то же время историче­ский опыт буржуазно-демократических революций середины XIX в. вызвал глубокое потрясение всей дворянской и буржуазной истори­ческой мысли. Революции 1848 г. смертельно ранили старый идеализм с его умозрительными историческими теориями общественного развития. Выявилась также несостоятельность буржуазных концепций клас­совой борьбы в истории, сводивших ее к борьбе народа под руковод­ством буржуазии против феодальной аристократии. Ход революций 1848—1849 гг. обнаружил глубину социальных противоречий в самом «народе», показал определяющее значение экономических классовых интересов, потенциальные силы демократических движений масс и со­циалистических устремлений пролетариата.

Наглядное банкротство старых реакционных идеологий побуждало господствующие классы к поискам новых философских и социологических основ идеологической реакции, характерной для послереволюционных десятилетий 50—60-х годов. При этом буржуазная идеология стремилась найти более эффективные средства борьбы с материализмом, с демократической революционной идеологией, с пролетарским социализмом.

Эти новые средства должны были вместе с тем соответствовать но­вой обстановке развития капитализма и новым диктовавшимся ею, потребностям буржуазии.

Экономический подъем капитализма, наступивший с 50-х годов, привел к завершению промышленного переворота в странах За­падной Европы, к его развертыванию в ряде других стран и к повсеместному распространению индустриализма. Экономический и техниче­ский прогресс капитализма намного усилил «ток от естествознания к обществоведению». Достижений точных и инженерных наук все боль­ше укрепляли мысль о важнейшем значении положительных знаний, основанных на изучении фактов, а успехи естественных наук, особенно геологии и биологии в связи с появлением дарвиновской теории, стави­ли в центр идеологической борьбы идею органической эволюции и ре­шительно утверждали принцип историзма в науке.

Главные нити этих направлений развития научной мысли сходились для буржуазной историографии в том выводе, что необходимо отбросить спекулятивные исторические построения классической идеа­листической философии и заменить их идеями, более соответствующими духу времени. Во второй половине XIX в. во всех капиталистиче­ских странах развернулась критика априорных конструкций философско-исторической метафизики, сопровождавшаяся призывом к установлению объективных исторических фактов и достижению положительных исторических знаний. Под знаком этих требований в Англии, Франции, Германии в 50—60-е годы развивались новые исторические построения «синтетической философии», «неокритицизма», «последова­тельного эмпиризма» и «реального идеализма», которые соединяли требование «объективного» изложения исторических событий и фактов с субъективным идеализмом, признанием воздействия на историю трансцендентных сил, с апологетикой буржуазного государства и национализма. Либерально-буржуазная историография, переживавшая в эти десятилетия свой расцвет в Англии, в странах европейского континента заметно потускнела и сближалась с консервативной историографией на почве общей боязни революционных потрясений, исторического действия трудящихся масс.

Отчетливее всего отразила это сближение немецкая либерально-буржуазная историография, сделавшая своим главным предметом исто­рию прусского государства и его политики и всячески стремившаяся вытравить из памяти немцев воспоминания о «безумном» 1848 г.

Другим характерным воплощением новых тенденций и исканий буржуазной историографии были ее позитивистские идеи. Идейные ос­новы позитивизма закладывались в 30—40-х.годах XIX в., но только в последующие десятилетия он приобрел подлинно международное влия­ние. Этому способствовало то, что позитивистские идеи О. Конта подхватывались и разрабатывались не только его французскими ученика­ми — Э. Литтре, И. Тэном и др., но и английскими и немецкими фило­софами, экономистами и историками. Видными теоретиками этих идей стали Г. Спенсер, Дж. Ст. Милль, Бокль, Лампрехт. Благодаря их сочинениям позитивизм к последней четверти XIX в. стал наиболее рас­пространенным направлением в буржуазной историографии. Отличаясь широким международным характером, позитивистское направление бы­ло лишено внутренней цельности; и единства, которые в той или иной мере присущи системам классической буржуазной философии и фило­софии истории. Противоречивость позитивистских исторических теорий и воззрений сказывалась наиболее ярко в национальных историографиях, каждая из которых отражала своеобразие классовых отношений, особенности политики и позиции господствующих классов той или иной страны.

Однако при всем различии национальных историографии их объединяли некоторые общие черты и классовые тенденции, характерные для позитивистской историографии в целом.

Принципом положительного исторического знания позитивизм объявлял установление и описание «положительных», точных фактов, отказ от абстрактных умозрительных построений, пренебрегающих исторической действительностью. В той мере, в какой позитивизм куль­тивировал идею развития и тщательной проверки исторических фак­тов, их постоянного накопления наукой, требование критического ана­лиза исторических источников и совершенствования приемов такого анализа, он делал известный шаг вперед в развитии буржуазной исто­рической науки и представлял в ней относительно прогрессивное течение.

Самой существенной чертой в развитии буржуазной позитивист­ской историографии был определенный поворот ее внимания к соци­альной и экономической истории, которой ранее пренебрегали не толь­ко дворянские, но и буржуазные историки. Повысившийся интерес их к материальным условиям жизни общества, к процессам развития про­мышленности, торговли, аграрных отношений вызывался прежде все­го тем, что стадия -зрелого капитализма убедительнее, чем когда-либо ранее, демонстрировала важнейшее значение экономических процессов во всей жизни общества. Позитивисты в своей теории факторов при­знавали экономику одним из рычагов исторического разбития. Даже противники позитивизма среди буржуазных историков призывали, как Г. Зибель, обращать в первую очередь внимание «на реальные силы» в истории, «на нравственные и материальные условия жизни». Это и привело к отмеченному Марксом прогрессу в историографии XIX в., который «был достигнут только тогда, когда историки с поверх­ности политических форм спустились в недра социальной жизни».

Позитивистские идеи в историографии немало способствовали это­му прогрессу тем, что несли в себе возможность материалистического толкования исторических событий. Так, позитивистский агностицизм в Англии 60—70-х годов, в сущности, представлял, как указывал Ф. Эн­гельсу своего рода «стыдливый» материализм». Прогрессивной чертой позитивистской историографии таких стран, как Италия, Испания, а также стран Латинской Америки, было и то, что там буржуазно-либеральная историография противопоставляла себя традиционной клерикальной историографии и ее обскурантистской интерпретации истории.

Но все положительные элементы буржуазной историографии во второй половине XIX в. сплетались воедино с реакционными идеями, в которых крепла тенденция разрыва этой историографии с требованиями науки. Это проявлялось также и в позитивизме. В действительно­сти позитивизм ковал лишь наукообразные доспехи для буржуазной исторической мысли. Даже теоретики раннего позитивизма, признававшие, как О. Конт, Г. Спенсер, Дж. Ст. Милль, закономерный характер исторического процесса, в общем представляли его не как результат действия объективных исторических законов общественного развития, но как итог подчинения истории, действию небольшого количества неизменных «естественных» законов — проявлений «механической закономерности». Вместе с тем они объявляли непознаваемыми сущность и отправные причины исторических явлений. Позитивизм во всех своих инвариантах отказывался признавать закономерными революционные скачки в истории. Отвергая закономерность революции, историки-позитивисты пытались обосновать концепцию механистического эволюционизма и всячески внедряли в историографию идею постепенности развития.

Отказ от революционных теорий исторического развития, стремление обосновать антиреволюционное понимание исторического процесса — таковы были главные запросы буржуазной идеологии, на которые откликалась буржуазная историческая наука во второй половине XIX в. Позитивизм во всех его разнообразных формах являлся наиболее близким по духу буржуазии обоснованием ее требований.

Он сочетал в себе приспособление к успехам научного мышления со стремлением лишить науку ее революционного жала, признание идеи органической эволюции с проповедью постепеновщины эволюционистского процесса, признание значения экономического «фактора» в истории с борьбой против материалистического понимания истории.

Как и «последовательный эмпиризм» или «неокритицизм», позитивистское направление объявляло «метафизикой» последовательный материализм. Осуждая поиски закономерностей в кажущемся хаосе исторических явлений, все эти течения в утонченной форме развивали идеалистическое понимание исторического процесса, оставляя место для религиозных и моральных идей националистической мистики «государственных» интересов и т. д. Таким образом, видимый отказ, буржуазной историографии от «метафизики» таил в себе тоже метафизическую идеалистическую концепцию.

Общей чертой многих социологических и исторических концепций, ведших ожесточенную борьбу между собой в историографии этого периода, был эклектизм. Еще в 60-х годах Маркс подметил симптоматичное развитие буржуазной политической экономии, связанное с появлением немецкой «исторической школы» экономистов, у которой пыл буржуазной апологетики умерялся «ученостью». «Это — выхолащивание всех систем, у которых повсюду обламывают их острые углы…» - писал Маркс об этой характерной линии развития буржуазной экономической науки, которая является «могилой этой науки».

Развитие буржуазной историографии во второй половине ХIХ в. в целом шло по той же линии «обёзыдеивания» исторического анализа, эклектизма и выхолащивания научных обобщений. Отличие состояло лишь в том, что в историографии эти процессы проходили более мед­ленно и еще более неравномерно. Идейное опустошение в ней прикры­валось и перемежалось успехами частных исследований, расширением их тематики, совершенствованием методов анализа исторических источ­ников и большим привлечением их к изучению.

Нисходящая линия идейного развития буржуазной историографии стала более заметной в последней четверти XIX в., после величайшего исторического события — Парижской коммуны 1871 г., первой попытки завоевания власти пролетариатом, и последовавшего через десяти­летие нового подъема рабочего и социалистического движения в капиталистических странах, когда марксизм получил большое распространение вширь.

В этой своеобразной, полосе эволюции капитализма, когда «Запад с революциями покончил, а Восток до них еще не дорос», процессы раз­вития в буржуазном обществе отличались особой противоречивостью. Ускорились темпы технического и экономического прогресса капита­лизма, который распространился на весь земной шар и начал посте­пенно переходить в высшую стадию — монополистический капитализм. Углублялись основные противоречия капитализма и его классовые антагонизмы, усиливались реакционные тенденции и сдвиги во внутрен­ней политике господствующих классов и агрессивность внешней поли­тики капиталистических: государств. В то время как в ряде стран Во­сточной Европы и Азии представители прогрессивной буржуазной и Мелкобуржуазной общественной мысли еще хранили традиции про­светительской и демократической идеологии, в развитых капиталистиче­ских странах все более обозначалось реакционное вырождение буржу­азной идеологии. Окончательно померк буржуазный либерализм, либе­ральные, и консервативные течения общественной мысли еще более сблизились между собой.

Все это отразилось и на состоянии буржуазной историографии кон­ца XIX в.

Развивались ее успехи в расширении тематики и совершенствовании. Техники исторического исследования, которое разветвлялось в связи с растущей специализацией самой исторической науки. Заметно улучшалась постановка исторического образования, особенно в Германии, где университетская наука приспособилась к интересам юнкерско-буржуазного государства. Благодаря введению специальных семинар­ских занятий подготовка кадров историков поднялась на высокий про­фессиональный уровень. Во всех странах увеличились исследования по конкретным вопросам новой истории, вовлекались в изучение новые источники и архивные документы. В ряде случаев достигались важные положительные результаты в исследовательской работе по таким проблемам, которые приобретали злободневное значение в идеологической борьбе и политической жизни той или иной страны. Это имело место, например, во Франции в первые десятилетия Третьей республи­ки, когда борьба за упрочение республиканского строя против сил монархической и клерикальной реакции привела к подъему и качественному росту историографии Великой французской революции и последующих социальных движений XIX в.

В целом же в буржуазной историографии развивалось наступление реакционной мысли на прогрессивные и демократические идеи и осо­бенно на материализм и материалистическое понимание истории. Бур­жуазию и ее идеологов теперь более всего страшил «враг слева» — рабочее движение и пролетарское научное мировоззрение, которое приводило к осознанию рабочим классом своей исторической ли могильщика капитализма. Обострение чувства исторической обреченности у буржуазии усиливало идейный разброд в буржуазной историографии. Если в предыдущие десятилетия в ней еще находили широкий отклик концепции «объективизма», «реального» и «неокритического идеализма», то к концу XIX в. все громче звучали и сильнее влияли на исторические исследования новые модные течения реакционной философии и идеологии — неокантианский агностицизм и иррационализм. В этих упадочнических концепциях отрицание объективных закономерностей исторического развития перерастало в открытое отри­цание самой познавательной возможности исторической науки. Ее зада­чу неокантианская баденская школа Виндельбанда сводила к идиографическому описанию неповторимых исторических явлений, отвергая познаваемость исторической действительности. В болото агностицизма погружались и многие разновидности позитивистской историографии, некоторые течения которой становились в ряды общего реакционного историографического лагеря. Ограничиваясь поверхностными описа­ниями фактов и событий, эти позитивистские школы предоставляли полный простор для самых крайних выводов субъективного идеализма и мистики в толковании исторического процесса.

В борьбе с марксизмом и революционным пролетарским движени­ем возникали и новые разновидности позитивизма, которые подделы­вались под материализм и прятали свой идеацизм «за якобы материа­листическую терминологию...». К таким ответвлениям позитивизма можно отнести возникший под натиском рабочего движения буржуаз­ный «катедер-социализм» и связанное с ним направление «экономиче­ского материализма», искажавшее сущность материалистического по­нимания истории и служившее прикрытием и обоснованием реформиз­ма в рабочем движении. Буржуазные общественные науки, в том числе историография, к концу XIX в. превратились в разнообразные школы «преодолевания марксизма». По меткому наблюдению Р. Люксембург, в Германии вся официальная общественная наука последней четверти XIX в. представляла такое «преодолевание Маркса» и «Маркс был тайной причиной всего ее существования».

Та же классовая идейная тенденция пронизывала историографию и других капиталистических стран, разнились лишь темпы ее проявле­ния в зависимости от состояния рабочего и социалистического движе­ния в каждой из этих стран, от силы влияния марксизма.

Важнейшим событием в историографии было то, что в борьбе с реакционной тенденцией к концу XIX в. сложилась марксистская историческая школа, которую заботливо десятилетиями выращивали К. Маркс и Ф. Энгельс и главой которой они были. Лучшие представители первого поколения марксистской исторической школы — Г. Плеханов, Ф. Меринг, П. Лафарг, Б. Бакс, А. Лабриола и др. — выступили с глубокими и блестящими историческими исследованиями, показавшими Неизмеримое превосходство научного материалистического понимания истории над идеалистическими и эклектическими концепциями эпигон­ской буржуазной историографии. Эти первые серьезные успехи марк­систской исторической школы были предвестниками того триумфа научного материалистического объяснения истории, который связан с именем В. И. Ленина.

 

 

Часть третья РАЗВИТИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX в.

 

ВВЕДЕНИЕ

Еще до того как капитализм во второй половине XIX в. вступил в период своей полной зрелости, в развитии исторической науки произо­шел великий революционный переворот.

Революцию в понимании исторического процесса совершило материалистическое объяснение истории, разработанное основоположника­ми научного коммунизма, великими учеными и вождями рабочего класса — К. Марксом и Ф. Энгельсом. Созданная ими в основных чер­тах в 1843—1845 гг. теория исторического материализма открыла под­линные закономерности и движущие силы исторического развития человечества, и тем самым впервые указала «путь к научному изучению истории, как единого, закономерного во всей своей громадной разносторонности и противоречивости, процесса».

Совершённый марксизмом гигантский скачок в историческом по­знании человечества явился результатом выхода на историческую аре­ну величайшего революционного класса — пролетариата. Если истори­ческой мысли буржуазии понадобилось почти два столетия, чтобы достичь своей зрелости, то исторической мысли пролетариата потребо­валось для этого немногим более полувека — с конца XVIII до середи­ны XIX столетия. В своем классовом сознании и в своей историче­ской теории пролетариат неразрывно соединил совокупный революци­онный опыт всех стран и высшие достижения общественной науки. Тогда как у буржуазии в области исторических наук «вместе с класси­ческой философией совсем исчез старый дух ни перед чем не останав­ливающегося теоретического исследования», пролетарская историо­графия показала, что «чем смелее и решительнее выступает наука, тем более приходит она в соответствие с интересами и стремлениями рабо­чих».

Это новое направление пролетарской научной историографии по­лучило накануне революции 1848 г. цельное выражение в «Манифесте Коммунистической партии», где содержалось материалистическое объяснение основных процессов всей новой истории. Вслед за тем материалистическое понимание истории прошло свою первую проверку и суро­вое испытание в ходе революций 1848-1849 гг., которые дали блестящие результаты и подтвердили правильность открытых Марксом и Эн­гельсом законов исторического развития. В то же время историче­ский опыт буржуазно-демократических революций середины XIX в. вызвал глубокое потрясение всей дворянской и буржуазной истори­ческой мысли. Революции 1848 г. смертельно ранили старый идеализм с его умозрительными историческими теориями общественного развития. Выявилась также несостоятельность буржуазных концепций клас­совой борьбы в истории, сводивших ее к борьбе народа под руковод­ством буржуазии против феодальной аристократии. Ход революций 1848—1849 гг. обнаружил глубину социальных противоречий в самом «народе», показал определяющее значение экономических классовых интересов, потенциальные силы демократических движений масс и со­циалистических устремлений пролетариата.

Наглядное банкротство старых реакционных идеологий побуждало господствующие классы к поискам новых философских и социологических основ идеологической реакции, характерной для послереволюционных десятилетий 50—60-х годов. При этом буржуазная идеология стремилась найти более эффективные средства борьбы с материализмом, с демократической революционной идеологией, с пролетарским социализмом.

Эти новые средства должны были вместе с тем соответствовать но­вой обстановке развития капитализма и новым диктовавшимся ею, потребностям буржуазии.

Экономический подъем капитализма, наступивший с 50-х годов, привел к завершению промышленного переворота в странах За­падной Европы, к его развертыванию в ряде других стран и к повсеместному распространению индустриализма. Экономический и техниче­ский прогресс капитализма намного усилил «ток от естествознания к обществоведению». Достижений точных и инженерных наук все боль­ше укрепляли мысль о важнейшем значении положительных знаний, основанных на изучении фактов, а успехи естественных наук, особенно геологии и биологии в связи с появлением дарвиновской теории, стави­ли в центр идеологической борьбы идею органической эволюции и ре­шительно утверждали принцип историзма в науке.

Главные нити этих направлений развития научной мысли сходились для буржуазной историографии в том выводе, что необходимо отбросить спекулятивные исторические построения классической идеа­листической философии и заменить их идеями, более соответствующими духу времени. Во второй половине XIX в. во всех капиталистиче­ских странах развернулась критика априорных конструкций философско-исторической метафизики, сопровождавшаяся призывом к установлению объективных исторических фактов и достижению положительных исторических знаний. Под знаком этих требований в Англии, Франции, Германии в 50—60-е годы развивались новые исторические построения «синтетической философии», «неокритицизма», «последова­тельного эмпиризма» и «реального идеализма», которые соединяли требование «объективного» изложения исторических событий и фактов с субъективным идеализмом, признанием воздействия на историю трансцендентных сил, с апологетикой буржуазного государства и национализма. Либерально-буржуазная историография, переживавшая в эти десятилетия свой расцвет в Англии, в странах европейского континента заметно потускнела и сближалась с консервативной историографией на почве общей боязни революционных потрясений, исторического действия трудящихся масс.

Отчетливее всего отразила это сближение немецкая либерально-буржуазная историография, сделавшая своим главным предметом исто­рию прусского государства и его политики и всячески стремившаяся вытравить из памяти немцев воспоминания о «безумном» 1848 г.

Другим характерным воплощением новых тенденций и исканий буржуазной историографии были ее позитивистские идеи. Идейные ос­новы позитивизма закладывались в 30—40-х.годах XIX в., но только в последующие десятилетия он приобрел подлинно международное влия­ние. Этому способствовало то, что позитивистские идеи О. Конта подхватывались и разрабатывались не только его французскими ученика­ми — Э. Литтре, И. Тэном и др., но и английскими и немецкими фило­софами, экономистами и историками. Видными теоретиками этих идей стали Г. Спенсер, Дж. Ст. Милль, Бокль, Лампрехт. Благодаря их сочинениям позитивизм к последней четверти XIX в. стал наиболее рас­пространенным направлением в буржуазной историографии. Отличаясь широким международным характером, позитивистское направление бы­ло лишено внутренней цельности; и единства, которые в той или иной мере присущи системам классической буржуазной философии и фило­софии истории. Противоречивость позитивистских исторических теорий и воззрений сказывалась наиболее ярко в национальных историографиях, каждая из которых отражала своеобразие классовых отношений, особенности политики и позиции господствующих классов той или иной страны.

Однако при всем различии национальных историографии их объединяли некоторые общие черты и классовые тенденции, характерные для позитивистской историографии в целом.

Принципом положительного исторического знания позитивизм объявлял установление и описание «положительных», точных фактов, отказ от абстрактных умозрительных построений, пренебрегающих исторической действительностью. В той мере, в какой позитивизм куль­тивировал идею развития и тщательной проверки исторических фак­тов, их постоянного накопления наукой, требование критического ана­лиза исторических источников и совершенствования приемов такого анализа, он делал известный шаг вперед в развитии буржуазной исто­рической науки и представлял в ней относительно прогрессивное течение.

Самой существенной чертой в развитии буржуазной позитивист­ской историографии был определенный поворот ее внимания к соци­альной и экономической истории, которой ранее пренебрегали не толь­ко дворянские, но и буржуазные историки. Повысившийся интерес их к материальным условиям жизни общества, к процессам развития про­мышленности, торговли, аграрных отношений вызывался прежде все­го тем, что стадия -зрелого капитализма убедительнее, чем когда-либо ранее, демонстрировала важнейшее значение экономических процессов во всей жизни общества. Позитивисты в своей теории факторов при­знавали экономику одним из рычагов исторического разбития. Даже противники позитивизма среди буржуазных историков призывали, как Г. Зибель, обращать в первую очередь внимание «на реальные силы» в истории, «на нравственные и материальные условия жизни». Это и привело к отмеченному Марксом прогрессу в историографии XIX в., который «был достигнут только тогда, когда историки с поверх­ности политических форм спустились в недра социальной жизни».

Позитивистские идеи в историографии немало способствовали это­му прогрессу тем, что несли в себе возможность материалистического толкования исторических событий. Так, позитивистский агностицизм в Англии 60—70-х годов, в сущности, представлял, как указывал Ф. Эн­гельсу своего рода «стыдливый» материализм». Прогрессивной чертой позитивистской историографии таких стран, как Италия, Испания, а также стран Латинской Америки, было и то, что там буржуазно-либеральная историография противопоставляла себя традиционной клерикальной историографии и ее обскурантистской интерпретации истории.

Но все положительные элементы буржуазной историографии во второй половине XIX в. сплетались воедино с реакционными идеями, в которых крепла тенденция разрыва этой историографии с требованиями науки. Это проявлялось также и в позитивизме. В действительно­сти позитивизм ковал лишь наукообразные доспехи для буржуазной исторической мысли. Даже теоретики раннего позитивизма, признававшие, как О. Конт, Г. Спенсер, Дж. Ст. Милль, закономерный характер исторического процесса, в общем представляли его не как результат действия объективных исторических законов общественного развития, но как итог подчинения истории, действию небольшого количества неизменных «естественных» законов — проявлений «механической закономерности». Вместе с тем они объявляли непознаваемыми сущность и отправные причины исторических явлений. Позитивизм во всех своих инвариантах отказывался признавать закономерными революционные скачки в истории. Отвергая закономерность революции, историки-позитивисты пытались обосновать концепцию механистического эволюционизма и всячески внедряли в историографию идею постепенности развития.

Отказ от революционных теорий исторического развития, стремление обосновать антиреволюционное понимание исторического процесса — таковы были главные запросы буржуазной идеологии, на которые откликалась буржуазная историческая наука во второй половине XIX в. Позитивизм во всех его разнообразных формах являлся наиболее близким по духу буржуазии обоснованием ее требований.

Он сочетал в себе приспособление к успехам научного мышления со стремлением лишить науку ее революционного жала, признание идеи органической эволюции с проповедью постепеновщины эволюционистского процесса, признание значения экономического «фактора» в истории с борьбой против материалистического понимания истории.

Как и «последовательный эмпиризм» или «неокритицизм», позитивистское направление объявляло «метафизикой» последовательный материализм. Осуждая поиски закономерностей в кажущемся хаосе исторических явлений, все эти течения в утонченной форме развивали идеалистическое понимание исторического процесса, оставляя место для религиозных и моральных идей националистической мистики «государственных» интересов и т. д. Таким образом, видимый отказ, буржуазной историографии от «метафизики» таил в себе тоже метафизическую идеалистическую концепцию.

Общей чертой многих социологических и исторических концепций, ведших ожесточенную борьбу между собой в историографии этого периода, был эклектизм. Еще в 60-х годах Маркс подметил симптоматичное развитие буржуазной политической экономии, связанное с появлением немецкой «исторической школы» экономистов, у которой пыл буржуазной апологетики умерялся «ученостью». «Это — выхолащивание всех систем, у которых повсюду обламывают их острые углы…» - писал Маркс об этой характерной линии развития буржуазной экономической науки, которая является «могилой этой науки».

Развитие буржуазной историографии во второй половине ХIХ в. в целом шло по той же линии «обёзыдеивания» исторического анализа, эклектизма и выхолащивания научных обобщений. Отличие состояло лишь в том, что в историографии эти процессы проходили более мед­ленно и еще более неравномерно. Идейное опустошение в ней прикры­валось и перемежалось успехами частных исследований, расширением их тематики, совершенствованием методов анализа исторических источ­ников и большим привлечением их к изучению.

Нисходящая линия идейного развития буржуазной историографии стала более заметной в последней четверти XIX в., после величайшего исторического события — Парижской коммуны 1871 г., первой попытки завоевания власти пролетариатом, и последовавшего через десяти­летие нового подъема рабочего и социалистического движения в капиталистических странах, когда марксизм получил большое распространение вширь.

В этой своеобразной, полосе эволюции капитализма, когда «Запад с революциями покончил, а Восток до них еще не дорос», процессы раз­вития в буржуазном обществе отличались особой противоречивостью. Ускорились темпы технического и экономического прогресса капита­лизма, который распространился на весь земной шар и начал посте­пенно переходить в высшую стадию — монополистический капитализм. Углублялись основные противоречия капитализма и его классовые антагонизмы, усиливались реакционные тенденции и сдвиги во внутрен­ней политике господствующих классов и агрессивность внешней поли­тики капиталистических: государств. В то время как в ряде стран Во­сточной Европы и Азии представители прогрессивной буржуазной и Мелкобуржуазной общественной мысли еще хранили традиции про­светительской и демократической идеологии, в развитых капиталистиче­ских странах все более обозначалось реакционное вырождение буржу­азной идеологии. Окончательно померк буржуазный либерализм, либе­ральные, и консервативные течения общественной мысли еще более сблизились между собой.

Все это отразилось и на состоянии буржуазной историографии кон­ца XIX в.

Развивались ее успехи в расширении тематики и совершенствовании. Техники исторического исследования, которое разветвлялось в связи с растущей специализацией самой исторической науки. Заметно улучшалась постановка исторического образования, особенно в Германии, где университетская наука приспособилась к интересам юнкерско-буржуазного государства. Благодаря введению специальных семинар­ских занятий подготовка кадров историков поднялась на высокий про­фессиональный уровень. Во всех странах увеличились исследования по конкретным вопросам новой истории, вовлекались в изучение новые источники и архивные документы. В ряде случаев достигались важные положительные результаты в исследовательской работе по таким проблемам, которые приобретали злободневное значение в идеологической борьбе и политической жизни той или иной страны. Это имело место, например, во Франции в первые десятилетия Третьей республи­ки, когда борьба за упрочение республиканского строя против сил монархической и клерикальной реакции привела к подъему и качественному росту историографии Великой французской революции и последующих социальных движений XIX в.

В целом же в буржуазной историографии развивалось наступление реакционной мысли на прогрессивные и демократические идеи и осо­бенно на материализм и материалистическое понимание истории. Бур­жуазию и ее идеологов теперь более всего страшил «враг слева» — рабочее движение и пролетарское научное мировоззрение, которое приводило к осознанию рабочим классом своей исторической ли могильщика капитализма. Обострение чувства исторической обреченности у буржуазии усиливало идейный разброд в буржуазной историографии. Если в предыдущие десятилетия в ней еще находили широкий отклик концепции «объективизма», «реального» и «неокритического идеализма», то к концу XIX в. все громче звучали и сильнее влияли на исторические исследования новые модные течения реакционной философии и идеологии — неокантианский агностицизм и иррационализм. В этих упадочнических концепциях отрицание объективных закономерностей исторического развития перерастало в открытое отри­цание самой познавательной возможности историческо