Глава VI германская историография 70—90-х годов XIX В.

Объединение Германии дало сильный толчок ее экономическому развитию. 70—80-е годы были периодом завершения здесь промышлен­ного переворота. К концу XIX в. Германии удалось обогнать Англию в развитии некоторых важнейших отраслей промышленности. После на­чавшегося в 1873 г. кризиса, приостановившего грюндерскую горячку, и особенно после кризисов 1882 и 1890 гг., процесс концентрации произ­водства в Германии зашел далеко вперед по сравнению с другими ев­ропейскими странами. К концу XIX в. сложился юнкерско-буржуазный германский империализм. Объединение Германии под руководством прусской монархии и юнкерства наложило неизгладимый отпечаток на государственное устройство империи и всю ее политическую жизнь.

К. Маркс в 1875 г. охарактеризовал прусско-немецкое государство как «обшитый парламентскими формами, смешанный с феодальными придатками и в то же время уже находящийся под влиянием буржуазии, бюрократически сколоченный, полицейски охраняемый военный деспо­тизм...». Самым тяжелым бременем, которое принесло с собой объеди­нение Германии на антидемократической основе, было усиление прусско-немецкого милитаризма. Издавна сложившаяся в Пруссии реакционная, агрессивная военная система начала распространяться на всю страну.

Все политические партии господствующих классов (национал-либе­ралы, юнкерская «консервативная» партия и католическая партия «центра») объединялись, несмотря на межпартийные противоречия, на принципах монархизма, национализма, ненависти к революционному рабочему движению.

С ростом капиталистической промышленности развивался и мужал пролетариат. Классовый антагонизм между буржуазией и пролетариа­том после 1871 г. стал основным противоречием немецкого общества. После поражения Парижской коммуны классово сознательные рабочие Германии благодаря усвоению принципов марксизма шли в авангарде борьбы международного пролетариата. Германская социал-демократия эти годы превратилась в самую влиятельную европейскую рабочую партию.

Парижская коммуна, усиление международного значения I Интернационала, подъем рабочего движения в Германии испугали немецкую буржуазию и ее идеологов. Трейчке говорил, что в рейхстаге, после речи Бебеля, он ощутил «близость взрыва», а Зибель отмечал в начале 1872 г., что «международные партийные вожаки» Либкнехт и Бебель оттеснили лассальянство и завоевали на свою сторону большое число германских «ферейнов». В январе 1871 г., в период образования германского национального государства, Зибель констатировал в письме к Баумгартену победу национально-политической концепции малогерманских историков, а год спустя, весной 1872 г., он информировал «опытнейших практиков промышленности» об «учениях сегодняшнего социализма и коммунизма». Эти слова Зибеля отражали изменение исторической ситуации.

Дальнейшему повороту буржуазной исторической науки в Германии в сторону реакции способствовали внутриполитические события конца 70-х годов: принятие так называемого закона против социалистов, укрепление союза крайне правых сил — остэльбских юнкеров и рейнско-вестфальских магнатов на основе совместной борьбы за введение покровительственных пошлин. Это привело к яростному наступлению реакции на остатки либеральных и гуманистических традиций, появлению та­ких реакционных провозвестников империалистической эпохи, как Ниц­ше. Вместе с тем идеологи буржуазии вынуждены были считаться с возросшей силой рабочего движения, учитывать недовольство масс. В это время даже такие реакционеры, как Зибель и Трейчке, стремясь при­остановить распространение социалистических идей, выступают с про­ектами мелких социальных реформ.

«Новая историческая школа» в политической экономии. До 70-х годов в Германии были распространены тео­рии «старой исторической школы» в политической экономии, возникшей еще в 40-х годах XIX в. Представители ее Ф. Лист, В. Рошер, Б. Гильдебрандт идеологически обосновывали необходимость объедине­ния Германии «сверху». Выступая за ликвидацию феодальных пережитков, быстрое развитие промышленности и торговли, они предполагали провести буржуазные реформы при помощи юнкер­ского государства. Идеологическое острие этой школы было также на­правлено против различных форм утопического социализма.

В условиях классовой борьбы последней трети XIX в. идеи «старой исторической школы» уже не могли служить идеологическим оружием господствующим классам. Своеобразной реакцией немецкой буржуазной исторической мысли на рост классовой борьбы пролетариата и влияние марксизма явилась деятельность так называемой «новой исторической школы» в политической экономии во главе с Густавом Шмоллером. Эта школа стала идеологическим центром тех, кто во имя поддержки капиталистического общественного строя и государства выступал за соци­альные реформы, за буржуазную социальную политику. Особое внима­ние экономисты новой школы уделили обоснованию вмешательства государства в экономическую жизнь. Аргументация «новой исторической школы» была приспособлена для борьбы против марксистского учения. В политическом лексиконе за деятелями этой школы укоренилось наз­вание «катедер-социалистов». В 1872 г. ими был основан Союз социаль­ной политики, просуществовавший до времен фашизма. Ведущими лиде­рами этого Союза были Густав Шмоллер (1830—1917), Адольф Вагнер (1835—1917) и Луйо Брентано (1844—1930).

Адольф Вагнер — консервативный деятель Союза, выступал за государственное законодательство в области социального обеспечения и ограниченный государственный контроль над свободной конкуренцией, тогда как Луйо Брентано придерживался более либеральных взглядов, отстаивал реформы. Брентано высказывался также за свободу профсо­юзного движения и право на стачки. При этом он указывал на полезный (с буржуазной точки зрения) опыт, который английская буржуазия накопила в отношениях с тред-юнионами. Густав Шмоллер занимал промежуточную позицию. Наиболее подробно она была изложена в его известной статье «Социальный вопрос и Прусское государство», опубликованной в 1874 г. в Прусских ежегодниках». Шмоллер требовал со­циальных реформ для предотвращения социальных потрясений. Он так­же ссылался на английский опыт. Шмоллер полагал, что капиталистиче­ский общественный строй может быть упрочен лишь в том случае, если королевская власть и чиновничество, «эти признанные носители идеи государственности, эти единственные нейтральные элементы в социальной классовой борьбе, примирившись с идеей либерального государства, дополненной лучшими элементами парламентаризма, решительно и уверенно возьмут в свои руки инициативу в реформаторском законодательстве». Если малогерманская школа распространила легенду о национальной миссии Гогенцоллернов, то школа Густава Шмоллера начала создавать легенду об их социальной миссии. Шмоллер изображал прусскую монархию как «социальную монархию», стоящую над классами и действующую в интересах социальной справедливости.

Методологические положения новой школы являлись шагом назад не только по сравнению с классической буржуазной политической экономией, но и со старой школой. Уже «старая историческая школа» отвергла научную основу классической политической экономии — теорию тру­довой стоимости. Экономисты старой школы утверждали, что нет общих законов развития капиталистического способа производства, а существуют лишь эмпирические закономерности, обусловленные национальными особенностями данной страны. Экономисты новой школы усилили идеалистический подход к объяснению исторического процесса. Характерной особенностью «новой исторической школы» явилось объединение политической экономии с этикой, наукой о нравственности и морали. Все экономические категории — производство, обмен и др. — Шмоллер считал не только экономическими, но и этико-психологическими категориями. Народное хозяйство он рассматривал как некий «психофизический аппарат», как общение, основанное на концентрации и кооперации психических сил общества. «Новая историческая школа» отрицала даже эмпирические закономерности. В качестве главной задачи политической экономии выдвигался сбор конкретно-исторического материала.

Способ изображения Шмоллером исторических явлений в основном индуктивно-описательный, без проникновения в сущность причинных связей. «Если я говорю о том, что в семье спустя три поколения все стало иначе, — пишет Шмоллер о принципах своего анализа, — то я не останавливаюсь на том, что изменило отношения. Мне безразлично, являются ли сами собой изменяющиеся отношения первопричиной, а преобразование производства производным; я ясно не могу отличить, сколько приходится на упомянутые причины и сколько на счет более высокого уровня благосостояния и владения капиталом. Для меня существенно лишь, обобщая, показать, как все эти причины, соединенные со всем направлением жизни нового времени, поставили экономическую жизнь и тем самым ремесло в иное положение». Таким образом, Шмоллер фактически отказывается от конкретного исследования причинной связи явлений. Франц Меринг справедливо отмечал, что Шмоллер «за деревьями не видит леса, хочет до неузнаваемости затемнить законы исторического развития, пользуясь массой единичных исследований».

С 1872 по 1882 г. Шмоллер был профессором в Страсбурге, затем до конца жизни — в Берлине. Его труды охватывают два круга вопросов: проблемы генезиса капиталистических производственных отношений в Германии (важнейшие работы: «К истории немецкого ремесленного производства в XIX в.», 1870; «Развитие и кризис немецкого ткаче­ства в XIX в.», 1873; «Историческое развитие предпринимательства» 1880) и проблемы бранденбургско-прусской конституционной и экономической истории, за что он получил после смерти Дройзена титул «историографа Гогенцоллернов» (важнейшие работы по этой теме он включил в 1898 г. в «Очерки и исследования по истории конституции, управления и экономики прусского государства в XVII—XVIII вв.»). Шмоллер осуществил также многотомную публикацию документов «Acta Borussica», в которую вошли документы о прусском государственном управлении в XVIII в., о торговой, таможенной и налоговой политике и т. д. Он организовал и возглавил «Ежегодник по вопросам законодательства, управления и народного хозяйства» («Jahrbuch fur Gesetzgebung, Verwaltug und Volkswirtschaft») — печатный орган «новой исторической школы» в политической экономии.

Шмоллер и его сторонники распространяли в своих трудах легенду о том, что экономическая и социальная политика прусских королей была основным фактором перехода от феодального застоя XVI и XVII вв. к быстрому капиталистическому развитию во второй половине XIX в. Политику Гогенцоллернов по отношению к крестьянству, к ремеслу, их торговую и налоговую политику, продиктованную интересами прусского юнкерства и прусского милитаристского государства, они объявляли со­циальной политикой, которая якобы служила интересам народа. С осо­бым одобрением Шмоллер относился к меркантилизму; в нем он видел историческую параллель, с экономической политикой Бисмарка,  в особенности с его протекционизмом.

В 1871—1872 гг. появилась работа «Рабочие гильдии в настоящее время» (2 тт.) Луйо Брентано, который поочередно был профессором в Берлине, Бреславле, Страсбурге, Лейпциге и Мюнхене. В ней, как отмечал Каутский, Брентано «объявил немецкой нации, что нашел в английских тред-юнионах с их примирительными мерами панацею, великое средст­во примирения рабочих с существующим обществом». В 1883 г. он опуб­ликовал работу об английском христианском социализме, а в 1889 г. книгу «Чартизм». Позже, в 1916—1917 гг., он издал исследование «На­чала современного капитализма» и работу «Византийское народное хо­зяйство». Франц Меринг писал о Брентано: «Мы не можем признать притязаний катедер-социализма, что он в качестве беспристрастного судьи парит над классовыми боями современности... Тем не менее, нельзя не отметить, что в лице Брентано свобода коалиций рабочих в буржуазном обществе имела в течение целого поколения последователь­ного защитника. В условиях закона против социалистов он занимал не­сравненно более твердую позицию, чем большинство катедер-социалистов». Однако в широком плане взгляды Брентано сводились к поддерж­ке оппортунизма в рабочем движении. Они были вредны для последнего и враждебны марксизму. Поэтому Маркс и Энгельс и вожди германской социал-демократии неоднократно выступали с резкой критикой Брента­но.

К «новой исторической школе» в политической экономии принадлежа­ли также Вильгельм Штида, своей «Историей немецкого цехового строя» (1877) начавший серию исследований по истории городского хозяйства; Георг Фридрих Кнапп, завоевавший известность работой «Аграрная ис­тория и история освобождения крестьян нового времени» (1887), в ко­торой обосновывался прусский путь развития капитализма в сельском хозяйстве. К числу популярных представителей этой школы относится также Карл Бюхер (1847—1930). В своем главном труде «Возникно­вение народного хозяйства» (1893) он положил в основу периодизации экономического развития не производство, а обмен. Влияние «новой исторической школы» проявилось и в «Трудах Общества социальной политики». В его выпусках публиковались главным образом исследо­вания по экономической и социальной истории современности.

«Новая историческая школа» в политической экономии ввела в на­учный оборот большой фактический материал. Так как это направление сконцентрировало свое внимание на экономическом и социальном развитии, то в результате повысился интерес буржуазной историографии к экономическим проблемам, расширился горизонт исторической науки в целом, Однако «новая историческая школа» разделяла основные пороки малогерманской школы, искажала в интересах буржуазно-юнкерского государства объективные закономерности исторического развития. Вме­сте с тем, в отличие от малогерманцев, она предлагала бороться с революционным рабочим движением главным образом либеральными методами, стремилась к некоторому смягчению наиболее острых социальных противоречий. Эта идеология оказала влияние на оппортунистические группировки в рабочем движении.

Историки малогерманской школы. В период бисмарковской реакции 80-х годов вышел в свет ряд значительных трудов представителей малогерманской школы. Трейчке и Зибель в качестве депутатов рейхстага были верными проводниками политики Бисмарка, виднейшими идеологами немецкого бонапартизма, находились на переднем крае борьбы с либерализмом и особенно с рабочим движением. Трейчке одним из первых выступил с империалистическими лозунгами активной колониальной политики и был предвестником так называемой морской пропаганды и империалистической агитации за передел мира.

Основные труды малогерманцев в 80-е годы были написаны в край­не реакционном духе. К «Истории прусской политики» Дройзена (1-й т., 1855; последний в 1884 г.) примыкает «История Германии XIX в.» Трейчке (1-й т., 1879). В этом труде Трейчке приписывал все успехи национально­го развития Германии с конца XVIII в. прусскому государству, все неуда­чи— влиянию Австрии, католического клерикализма, партикуляризма мелких государств, а также либерально-демократическому движению. Во имя этого он преднамеренно односторонне выбирал и истолковывал источники, заведомо предвзято оценивал демократическое движение и его деятелей. Включая в изложение исторического процесса также данные о развитии экономики, культуры и особенно литературы, Трейчке пытался изобразить прусское государство наследником немецкой культуры.

Подъем немецкой культуры в конце XVIII в. Трейчке объяснял военными ми победами Фридриха II, которые будто бы привели к подъему германского национального самосознания. В прусских реформах 1807— 1813 гг. и освободительной войне он видел результат объединения прусской государственности и классической немецкой культуры. Там, где политические тенденции Трейчке согласуются с исторической действительностью, как, например, в изображении абсолютизма мелких госуд­арств, он дает во многом правдивую картину. Но совершенно превратно его освещение демократических движений. Он обрушивается с грубыми выпадами против Арнольда Руге; Генрих Гейне вызывает у него ненависть. Научный социализм, возникновение которого он не мог объ­яснить, был для Трейчке не чем иным, как «пагубной бессмыслицей» Франц Меринг дал уничтожающую характеристику «Истории Германии» Трейчке: «Его идеал — старопрусское государство с его ограниченными и отсталыми формами, и этот идеал он ставит превыше всего. Князей которые чувствовали себя хорошо в затхлом воздухе кабаков, он ставит выше властителей, которые случайно распахивали окно, чтобы поды­шать свежим воздухом. Но и эти князья ставятся им выше народных масс, которые стремились к тому, чтобы снести эти полуразрушенные ка­баки и на их месте построить жилой дом». Отмечая обилие использован­ных Трейчке архивных источников, Меринг вместе с тем писал: «Нельзя к сожалению... верить... ни одному слову Трейчке из того, что он приво­дит из 'неопубликованных источников... Вряд ли существует в книге хоть одна страница, на которой нельзя было бы найти одно, а часто и полдю­жины тенденциозных толкований или искажений». Грубо апологетический и фальсификаторский характер «Истории Германии XIX в.» был до такой степени очевиден, что даже многие бывшие сторонники Трейч­ке публично отмежевались от него (Т. Баумгартен, Г. Дельбрюк) и выступили с рядом острых критических замечаний.

В 1889 г., когда кризис бонапартистского режима стал очевиден, Трейчке вынужден был уйти из редакции «Прусских ежегодников» из-за своего резко антидемократического и шовинистического курса.

В 1889—1894 гг. вышел в свет труд Генриха Зибеля «Основание Германской империи Вильгельмом I» (7 тт.). Он был почти официозным. Замысел его во многом подсказан Бисмарком, который читал книгу в корректуре. В распоряжении Зибеля как генерального директора Прус­ского государственного архива находились все документы прусских ар­хивохранилищ и значительная часть документов министерства иностран­ных дел. На этой довольно обширной источниковедческой базе Зибель смог дать, по словам Меринга, «наглядную картину дипломатической, парламентской и военной путаницы и развития от мартовской револю­ции до начала франко-прусской войны». Классовая борьба в период между 1848 и 1870 гг. не нашла никакого отражения в этом труде. Ко всем стремлениям объединить Германию «снизу» Зибель относился с не­скрываемым презрением. Наиболее характерная черта работы Зибеля— неприкрытая апология Бисмарка, стремление изобразить националь­ное объединение Германии делом рук одного «железного канцлера». Откровенно апологетический, фальсификаторский характер последних работ «отцов» малогерманской школы наглядно свидетельствовал о том, что их историография утрачивала последние элементы научности.

Закат бисмарковского режима в конце 80-х годов совпал с резким падением влияния школы Зибеля—Трейчке, с ее глубоким кризисом. В 80—90-х годах среди либеральных историков возникает, оппозиция малогерманской исторической школе; молодое поколение прусско-немецких историков в условиях подъема классовой борьбы также не одобря­ло методы Трейчке—Зибеля, как слишком грубые и поэтому малоэффек­тивные. Резкой разоблачительной критике подверглась научная продук­ция малогерманцев со стороны молодой германской социал-демократи­ческой историографии.

Католическое направление. Заметную роль в германской буржуазной науке продолжали играть историки—преемники великогерманско-габсбургской школы. В их трудах антипрусские мотивы все сильнее переплетались с яростными нападками на социализм и рабочее движение.

Большую популярность среди немецких католиков приобрел труд, «История немецкого народа» (1876—1888) Иоганна Янсена. В намере­ние автора входило доказать, что только «восстановление старой Свя­щенной Римской империи германской нации» и авторитета папства мо­жет спасти Германию от пролетарской революции. В своей книге он изобразил дом Габсбургов как защитника христианско-германского государственного идеала и немецкого единства, а немецких князей, особенно Гогенцоллернов,— предателями национальных интересов. Собранный Янсеном большой фактический материал помог ему разоблачить некоторые стороны прусской легенды о национальной миссии Гогенцоллернов, созданной малогерманцами.

Критика Янсеном концепции малогерманских историков была ограниченной и непоследовательной. Свой главный удар он направил против массовых революционных движений в прошлом. Особенно ярко проявилось это в освещении Крестьянской войны. Согласно Яясену, в начале XVI в. в деревне не было серьезных социальных причин для недовольствакрестьян. К тому же крестьян и помещиков сближала единая католическая вера. Деревне Янсен противопоставляет «вавилонскую грешницу» - город как источник социальных потрясений. По Янсену, первопричина Крестьянской войны и Реформации, которые он характеризует как величайшие несчастья для германского народа, заключалась в распространении «евангелизма», т. е. идеи духовной свободы. Прогрессирующий упадок Германии, вплоть до катастрофы 30-летней войны, Янсен объяснял крахом попыток восстановления старой империи.

Содержащийся в книге Янсена ценный материал, главным образом социально-экономической истории, преподнесен весьма произвольно и тенденциозно. Отмечая страницы книги, направленные против гогенцоллерновской легенды, Ф. Меринг одновременно подчеркивал: «Янсен писал, находясь под влиянием католического мировоззрения, подобно тому, как Дельбрюк, Зибель и Трейчке писали, находясь под влияние прусского мировоззрения... В конечном итоге Янсен пишет... «не историю, а историческую легенду».

«Новый либерализм» в буржуазной историографии. Когда кризис малогерманской школы, занимавшей долгие годы ведущее место в германской исторической науке, стал очевидным, усилилось стремление буржуазных историков к поискам новой методологии. При этом было уже невозможно опираться на либерально-просветительские традиции гейдельбергской школы Шлоссера. Ее эпигоны стояли в этот период вне немецкого университетского мира и не пользовались прежним влиянием. Но, главное, изменились идейные позиции самих историков гейдельбергской школы. Вильгельм Циммерман (1807—1878), знаменитый автор «Истории Крестьянской войны в Германии»¹¹, опубликовал в 1872 г. «Историю 1860—1871 годов», отнюдь не отличавшуюся последовательным демократизмом. Историк культуры Иоганн Шерр (1817—1886), эмигрировавший после революции 1848 г. в Швейцарию, издал работу «Четыре книги немецкой истории» (1879) И у этого историка, находившегося в оппозиции к Бисмарку, явственно обнаружился крен в сторону реакции: Парижская коммуна потрясла и разрушила мир его мелкобуржуазных представлений.

Проявлением новых форм либеральной оппозиции в историографии (помимо вышедших в 70—80-е годы трудов по истории культуры Георга Фридриха Кольба, Фридриха Антона Геллера фон Гельвальда и Отто Рина) была известная работа естествоиспытателя Дюбуа-Реймона «Ис­тория культуры и естествознание» (1878). Преисполненный гордостью за естественнонаучный и технический прогресс буржуазного общества полный исторического оптимизма, Дюбуа-Реймон, однако, уделял мало внимания социальным проблемам. Он не увидел противоречий между развивавшимися производительными силами и старыми производствен­ными отношениями. Его книга тем не менее была определенно направ­лена против крайних форм идеологической реакции.

Сильное влияние на немецкую интеллигенцию оказали труды про­фессора Базельского университета Якоба Буркхардта (1818—1897) — «Размышления о всемирной истории» (написана в 70-х годах, опу­бликована в 1905 г.), «История Ренессанса в Италии» (1868), «Ис­тория греческой культуры». Буркхардт вышел из семинара Ранке, но занял по отношению к последнему независимую и даже враждебную по­зицию. Он стал зачинателем направления в историографии, выдвигавше­го на первый план в противоположность школе Ранке не государство и не политическую историю, а прежде всего историю духовной культуры человечества. Буркхардту был чужд критико-филологический метод анализа исторических документов. Иронически называя себя «закорене­лым дилетантом», он высмеивал профессиональных историков. Еще в юности он писал своему другу: «История есть и всегда останется для ме­ня поэзией в широком смысле этого слова... овладеть ею можно посред­ством созерцания. Позвольте мне ощущать, чувствовать историю вместо того, чтобы узнавать ее принципы». Субъективно-идеалистическая на­правленность взглядов Буркхардта несомненна. Вместе с тем своими ра­ботами Буркхардт на ряд десятилетий утвердил представление об италь­янском Возрождении как времени торжества сильной, не признающей никаких ограничений человеческой индивидуальности, ниспровергающей средневековые церковные представления о мире и выдвигающей гума­нистические критерии. «Исходной предпосылкой нашего мировоззре­ния,—писал Буркхардт, — является единственный остающийся для нас возможным центр внимания: страдающий, стремящийся и действующий человек, каким он был, есть и будет всегда». Ознакомление с памятника­ми и культурными богатствами Италии помогло ему создать яркую и во многом реалистическую картину итальянской культуры эпохи Возрож­дения.

Вся характеристика Ренессанса проникнута у Буркхардта культом индивидуализма, настроениями глубочайшего скептицизма по отноше­нию к демократии масс. И все же утверждение прав личности на свобод­ное духовное развитие имело положительное значение в условиях стес­нительной государственной опеки гогенцоллерновской Германии. В эти годы Буркхардт с неодобрением следил за тем, «как перестраивалась на военный лад государственная и административная машина».

Либерализм Буркхардта нашел свое выражение и в его отношении к французским просветительским идеям, и в его увлечении Французской революцией 1789—1794 гг., курс истории которой он прочел между 1861 и 1881 гг. 11 раз. При этом он подчеркивал влияние, оказанное на него французскими либеральными историками Тьерри, Гизо и др.

Однако либерализм Буркхардта имел чересчур индивидуалистическую и даже аристократическую окраску, чтобы выдержать длительные испытания. События Парижской коммуны ускорили его поворот вправо. Для позднего Буркхардта характерно истолкование исторического процесса с иррационалистических позиций, культ сильной личности, отказ от антиклерикальных убеждений.

Недовольство широких кругов мелкой и средней немецкой буржуазии своим политическим положением при диктатуре Бисмарка, сопротивление буржуазной личности слишком жесткой опеке бонапартистского государства в известной степени нашли свое выражение в работах Эберхарда Готгейна (1853—1923). Взгляды Готгейна эклектически включали элементы различных идеологических концепций: либеральной школы Шлоссера, культурно-исторической школы Буркхардта и позити-ястского направления в историографии.

В 1889 г. Готгейн вступил в резкую полемику с Дитрихом Шефером, самым известным учеником Трейчке, а позднее — главным представителем пангерманской историографии. Готгейн отстаивал право личности на самозащиту против «государства насилия», выступал против шовинизма, который, писал он, вырабатывается преимущественно у грубых или, по крайней мере, очень примитивных народов. Важнейшими работами Готгейна по истории культуры и экономики были «Развитие культуры южной Италии» (1886), «Экономическая исто­рия Шварцвальда» (1891 — 1892). Работы Готгейна, написанные в итоге тщательного изучения местных и государственных архивов, содержали богатый фактический материал. Однако, придерживаясь либерально-по­зитивистских взглядов, Готгейн отрывал историю народных движений от их социально-экономической основы.

К.Лампрехт и дискуссия по вопросам методологии истории. Неокантианство. Большое значение для выяснения расстановки сил в германской историографии конца XIX в. имела дискус­сия по вопросам методологии в редакции «Historische Zeitschrift», которая по длительности и охвату участников не имеет себе равных в истории немецкой буржуазной исторической мысли. В ходе этой дискуссии наглядно проявились явственные черты начала идейного кризиса буржуазной мысли в преддверии эпохи империализма. Дискуссия возникла в связи с выступлением Карла Лампрехта (1856—1915), профессора в Бонне и Марбурге, а с 1891 г. в Лейпциге. В Лейпциге он организовал семинар по истории культуры, преобразованный в 1909 г. в самостоятельный институт. На формирование научного мировоззрения молодого Лампрехта сильное влияние оказали «новая историческая школа» в политической экономии я западноевропейский позитивизм. Ему покровительствовал и его материально поддерживал крупный кёльнский банкир и либеральный политик Густав фон Мефиссен, несомненно влиявший на тематику работ Лампрехта и их политическую заостренность против прусско-юнкерского диктата в Германской империи. На позицию Лампрехта подействовали и события начала 90-х годов: падение диктатуры Бисмарка, быстрый рост организованного рабочего движения,.принятие германской социал-демократией марксистской программы l891 г. Он со вниманием и одобрением следил за оживлением оппортунизма в рабочем я социалистическом движении. Лампрехт стремился найти путь к массовой читательской аудитории, усилить воздействие буржуазной историографии на трудящихся, отказавшись от наиболее реакционных и одиозных приемов реакционной историографии. Он отходит от традиционного пристрастия малогерманцев к придворной и государственной истории, от сведения исторического процесса к деятельности «великих государственных мужей». Как отмечал Ф. Меринг, в работах Лампрехта поднимались проблемы, бывшие в течение долгого времени запретными для прусско-немецких историков, например проблема взаимодействия материального бытия и общественного сознания и в особенности значения и роли экономического фактора в истории¹⁵.

Самым значительным научным трудом Лампрехта была работа «История немецкого хозяйства в средние века» (4 тт., 1885—1886). В ней детально разбиралось социальное положение крестьян в средние века, начавшееся ухудшение условий их жизни в XIV—XV столетиях. Лампрехт показал также на основе широкого круга источников) антифеодальную борьбу крестьян, которая принимала различные фор­мы (бегство с земли, локальные восстания и т. д.). Изображение массо­вой борьбы, крестьянских восстаний буржуазным историком было един­ственным в своем роде в немецкой историографии тех лет. Ценными являются и разделы об экономическом и социальном положении низшего дворянства, особенно анализ причин его социального упадка в XIV —XV вв.

Лампрехт выступал и с теоретическими полемическими брошюрами, пропагандируя новое, по его выражению, направление в исторической науке в противовес старому.

Исходя из общего позитивистского взгляда, согласно которому жизнь общества есть непосредственное продолжение жизни природы, Лампрехт считал, что к истории можно применить исследовательские приемы естествознания. Он пытался дать синтез экономического, социаль­ного, политического и интеллектуального развития — «Kultur und Uni-versalgeschichte». Отправляясь от этих посылок, Лампрехт подверг резкой критике историков малогерманской школы, упрекая их в том, что они пишут историю на уровне начала и середины XIX в., не учитывая тех огромных изменений, которые произошли не только в области об­щественных, но и естественных наук. Лампрехт отмечал, что методы «составления легенд» и методы политической историографии, по сущест­ву, очень сходны: «Здесь и там работает фантазия для того, чтобы соз­дать целостную картину». Однако самому Лампрехту исторические законы представлялись выражением наиболее общих законов психоло­гии. Вся история немецкого народа рассматривалась им как последова­тельный ряд определенных «социально-психологических эпох»: симво­лическая (доклассовое общество), типическая (раннее средневековье), конвенциональная (позднее средневековье), индивидуалистическая (период Ренессанса и Просвещения), субъективная (эпоха Романтизма), после чего наступает эпоха социально-психологическая, вызванная промышленной революцией. Изменение «социальной психологии» обу­словливается в конечном счете саморазвитием самой психологии. В ре­зультате нового состояния психологии происходит формирование новых социальных и экономических институтов. Историческая методология Лампрехта являлась разновидностью идеализма. Вместе с тем теория «ступеней хозяйственного развития», хотя ей и давалось психологичес­кое обоснование, имела определенное положительное значение для немецкой буржуазной историографии. Она выражала признание некоторых Закономерностей социально-экономического развития, предполагала их изучение. В противовес общепринятому буржуазному взгляду Лампрехт не рассматривал государство как внеисторическую категорию, но видел в нем «причинный результат свободно действующих индивидуальных и объединенных психических сил». Хотя Карл Лампрехт не был ни подлинным реформатором в историографии, ни демократом, против него единым фронтом выступили буржуазные историки. Они не могли простить ему мысли о познавательных возможностях истории как науки, пренебрежения идеей нравственной силы государства и полупризнания идей закономерности развития. Во всем этом господствующие идеологи германской буржуазии и юнкерства усмотрели опасные, гибельные уступки демократическому мировоззрению, открывающие дорогу историческому материализму.

Основным оппонентом Лампрехта выступил Георг фон Белов, молодой прусский историк, ученик Зибеля. В рецензии на работу Лампрехта. помещенной в журнале. «Historisehe Zeitschrift», он обрушился на признание идеи исторической закономерности, взял под защиту политическую историографию малогерманцев. В противовес пониманию истории как объективной науки он цитировал Эдуарда Мейера, специалиста по истории древнего мира, который откровенно заявлял: «Вся историография является по необходимости субъективной... Только из круга идей принятых в настоящем, могут быть взяты точки зрения, которые лежат, в основе исторического изображения». Вместо поиска исторических законов Белов требовал в духе Ранке прежде всего изучения частного, которое должно быть разъяснено путем «критики, вживания в предмет изучения и уточнения». Вслед за Беловым против Лампрехта начали резкую кампанию Гинтце, Рахфаль, Онкен и многие другие. Они обвиняли Лампрехта в материализме и чуть ли не в марксизме. Подобные обвинения показывают, что в ходе методологической дискуссии в центр внимания были вопросы борьбы с марксизмом.

При абсолютизации противниками Лампрехта реакционных методологических тенденций — отрицания закономерности в историческом развитии, возвеличивания государственной власти и прославления «великих личностей», стремления подменить классовый антагонизм межнациональным — они в гносеологическом отношении опирались на философско-исторические построения неокантианской школы Виндельбанда - Риккерта..

В. Виндельбанд (1848—1915) и Г. Риккерт (1863—1936), исходя из посылки о коренной противоположности наук о природе наукам обществе, пытались соответственно установить для них различные методы исследования. История была объявлена наукой идиографической, занимающейся описанием одних лишь индивидуальных, неповторяющихся явлений и неспособной устанавливать законы развития. Главная задача истории, по Виндельбанду и Риккерту, — изучение истории духовных.процессов. Определяя свое отношение к историческому творчеству как к плоду фантазии историка, Виндельбанд писал: «Однажды кто-то сказал, что история — это басня, в которую верят. Это фривольное слово, но в нем содержится зерно истины, и этим зерном истины определяем мы границу объективности истории». Индивидуализирующий метод Р Риккерта как нельзя лучше подходил для гносеологического обоснования традиционной прусско-не<