Последняя, в которой я веду себя как настоящий парень, а шестерка белых слоников наконец обретает потерянного собрата

 

Говорят: любишь кататься, люби и саночки возить. Если бы саночки возить – тут бы и разговаривать не о чем. Нам же пришлось со всего хоккейного поля убирать снег. А навалило снегу – ой‑ей‑ей! Почти на целый валенок. Ребята пытались перемножать: ширину поля на длину да еще на «целый почти валенок». Страшное получилось произведение – кубометров пятьдесят.

Наше счастье, что часам к двум снег прекратился, словно решил пожалеть нас.

На уборке работали все. И хоккейная команда в полном составе, и девчонки‑фигуристки, и малышей с их крохотными лопатками никто не прогонял. Хоть и невелика помощь, но – помощь.

Скоро за низеньким деревянным барьерчиком образовались высокие снежные валы, и наше поле теперь лежало словно в тарелке.

– Это трибуны для болельщиков будут, – сказал Алеша и широкой фанерной лопатой вывалил за борт ком снега, – А если лавочки сделать, настоящий стадион получится.

– Может, и билеты станем продавать? – пошутил я. – По рублю за штуку. Скажешь, не купят? В очереди будут стоять. Как же, сенсация спортивного мира – повторный матч хоккейных гигантов – «Вымпела» с «Ураганом».

Алеша воткнул лопату в снег и пытливо, пожалуй, даже с удивлением посмотрел на меня. Не иначе как веселость моя показалась ему подозрительной.

– Борь, тебя одного мы все‑таки не отпустим.

Я тоже с размаху всадил лопату в сугроб и независимо сплюнул:

– Ерунда!

– А если бить станет? Психанет…

– Не станет. Знаю, что сказать ему…

Алеша снял мохнатую шапку и принялся завязывать наверху лямки.

– Боюсь, честное слово, что‑то боюсь за тебя…

Все же мне удалось убедить командира не вмешиваться‑в это дело.

– Долго не задержусь, – сказал. – Самое большее‑полчаса…

А в 16.00 я уже стоял перед Грекиной дверью. Было ли‑страшно? Не знаю. Если и не страшно, то страшновато. Определенного плана действия у меня не было. В одном не сомневался: держаться надо смело, а лучше всего – самому наступать.

Только я прицелился пальцем на кнопку звонка, внизу послышались шаги. «Не Котька ли?» – подумал я. Так оно‑и было.

На Котькином лице я прочитал и муку и тревожное ожидание. И обычный румянец, пламеневший на толстых его щеках, куда‑то вдруг пропал.

– Что, дома его нет? – увидев меня, с надеждой спросил Котька.

– Еще не звонил. Услышал шаги – подумал, что ты… Решил подождать. Вместе как‑то лучше…

– Жуть, до чего не хотелось идти, – признался Котька. – А что поделаешь? Завтра спросит, почему не‑был…

Меня тронула Котькина откровенность.

– Да‑а, от него не спрячешься.

– Вот, в подарок ему принес. – Котька расстегнул‑пальто и достал из кармана два желтых аппетитных банана.

У меня даже слюнки потекли. Давно не пробовал этой заморской штуковины. Зато вот Грека сейчас как ни в чем‑не бывало сожрет эти бананы и спасибо не скажет. Фараон! А мы жалкие рабы у него. Особенно Котька. Совсем от страха ум потерял. Никакого самолюбия.

– Думаешь, добрей станет? – спросил я насмешливо‑

Не успел Котька засунуть в карман желтые бананы – дверь распахнулась, и Грека, возникший перед нами, кивком головы пригласил заходить в комнату.

Похоже, Грека стоял за дверью и слышал наш разговор. Может быть, он заметил кого‑нибудь из нас еще на улице. Так, наверное, и было. Он хмыкнул небрежно:

– Шептуны! – и подтолкнул Котьку вперед. – Чего‑стоишь, как памятник? Не знаешь, куда положить? – Он взял у него из рук бананы и скрылся на кухне.

Появился он минуты через две. Вошел, облизываясь и вытирая рукавом губы. «Быстренько поработал!» Я усмехнулся про себя и почувствовал, что меня так и подмывает кинуться в бой.

– Подобрел? – с вызовом спросил я.

Грека кольнул меня взглядом:

– Что‑то сильно резвый ты сегодня.

– Есть причина! – Я буквально лез на рожон.

Мой задиристый тон несколько озадачил Греку. Он помял свое ухо, видимо решая, стоит ли вступать в перепалку. Решил, что не стоит. Во всяком случае, не сразу.

– А бананчики – люкс! Уважаю. Мало только. Не мог еще парочку прихватить.

– Последние. Папа всего полтора килограмма привез из Москвы. – У Котьки даже голос дрожал, будто он лично был виноват, что его отец так мало привез бананов.

Парадокс! Котька бананами старался задобрить Греку, жалобным голосом, а все выходило не на пользу ему.

Грека с шумом отодвинул ногой стул, сел, развалясь, и зорко, со строгостью уставился на Котьку:

– Значит, не хотел, говоришь, идти ко мне? А почему так? Ну? И не выкручивайся! Не ври!

– Я не выкручиваюсь… – Котька стоял перед Грекой, смотрел в пол, шапку с длинными лямками в руках теребил.

– Почему не хотел? – продолжал допрос Грека. – Боялся?

– Злишься ты… Ну… и боялся.

– Чего боялся? – Грека еще зорче впился глазами. – Молчишь… А я, Котя, знаю. Догадываюсь. И бананчиками меня не купишь. Отвечай: с кем ходил парты перекрашивать? Один? Или с папочкой?

Котька глаза вытаращил.

– Не валяй дурочку! Меня, ехал Грека, не проведешь! Насквозь вижу. Чистеньким захотел стать. Алеше по телефончику нашептал. Предупредил. Потому и на задание не пошел. Потому и со страху трясешься…

Жалкий, несчастный Котькин вид (казалось, он вот‑вот без сил опустится на пол) словно прибавил мне нового азарта и уверенности. Я тоже, как и Грека, отодвинул ногой стул, плюхнулся на него и сказал:

– Ты, Грека, не очень насыпайся, между прочим. Думаешь, я ни о чем не догадываюсь?.. Тогда послушай второй вариант. И ты, Котька, слушай. Ключ от класса у кого был? У Котьки? У меня? Нет, ключ был у Греки. Он и сейчас лежит у тебя в кармане. – Я показал рукой на его карман, будто определенно знал, что ключ именно, там. – Ведь лежит?

– Ну и что с этого? Допустим.

– А то, что когда парты мы искалечили, ты здорово перетрусил. Понял, что все равно дело это наверх выплывет и тебе же первому хорошенько влетит. Тогда сам потихоньку и перекрасил парты. А свою грязную оставил, чтобы на кого‑то из нас свалить, чтобы и дальше держать нас как послушных рабов своих. Вот и вся твоя хитрость. Потому и никакого шуму в школе не поднялось… Ну, похож такой вариант на правду?.. Ага! Сам теперь молчишь!

А Грека – вот как сразил его! – кажется, и в самом деле не находил, что ответить. Сидел, растерянно смотрел на меня и молчал. Будто сам поверил, что так оно и было в действительности. Еще бы, ведь здорово у меня получилось! А логика чего стоит! Железная логика. И выходило, что не я, не Котька, а он, Грека, – хитрец и трус.

Смотрю: и Котька оживился. Поверил в мою байку.

Я почувствовал себя сильным, смелым и независимым. А еще мне стало очень смешно, что я сумел так ловко и круто все повернуть. Пусть Грека сумеет так! А главное, я неожиданно ощутил свою власть над Грекой, еще недавно таким страшным и всемогущим.

Да что в нем страшного? И, полный дерзкого задора, нахлынувшей вдруг веселости, я вскочил со стула, сорвал с головы шапку и кинул ее на стол.

– А хотите послушать третий вариант?.. – На миг что‑то кольнуло во мне, но где уже было остановиться! – Не мучайтесь, не ломайте голову. – Парты – моя работа. Да! Моя! Хотите подробности?..

– Ну… – Грека надвинулся над столом, неестественно вытянул шею. Казалось, будто голова растет не из плечей.

Вот нашло на меня настроение – смотрю на Греку, на странно посаженную голову его и нисколечко не страшусь. Наоборот, заранее и с удовольствием предвкушаю его изумление, когда стану рассказывать, как одурачил его с ключом, как чуть не до смерти напугал в темном подвале и как в последней операции заставил его, словно зайца, спасаться бегством от свистка «сторожа», которым была Марина…

Давно миновали те полчаса, что я обещал Алеше пробыть у Греки. Я не щадил Грекиного самолюбия. Говорил, ничего не утаивая. Грека постепенно обмяк, голова его теперь находилась на том месте, где и полагалось ей быть.

А потом я вообще уже плохо различал его голову. За окном сгущались сумерки. Котька, сидевший в дальнем углу, был едва виден.

Кажется, все сказал. Может, и не все, но достаточно. Куда больше! Я включил свет и зажмурился. До того ярким он показался. Это после темноты.

Грека хмуро смотрел в стол. Головы не поднял. Котька же с нескрываемым любопытством рассматривал меня, будто до этого я был ему совсем незнаком. Представляю, что он думал обо мне!

Я подождал немного и подмигнул Котьке:

– Не пойдешь к нам в «Ураган»? На днях обещают полное хоккейное снаряжение выдать.

Котька по привычке оглянулся на Греку. Тот продолжал сидеть в прежней позе.

– А примете? Правда? – спросил Котька.

– Ты же прилично гоняешь. Такие игроки нам вот как нужны! К повторной встрече с «Вымпелом» готовимся. Крепкий орешек… У тебя как с силовыми приемами?..

Вдруг нашу мирную хоккейную беседу прервал удар по столу. Это Грека трахнул кулаком. Сильно трахнул. Даже чайная ложка в стакане звякнула.

– Хватит! Порезвились! Уходите. Оба уходите.

Лично я ничего не имел против этого. И так задержался. Алеша с Мариной совсем, наверно, извелись. Да и Котька, как я понимал, без сожаления покидал эту невеселую комнату. Подхватил шапку и – к двери.

Грека, когда грохнул кулаком по столу да бросил тот пяток злых и коротких слов, видно, весь на том и вышел. Опять сидел, понурив голову, и на нас совсем не глядел.

Уходя, я хотел что‑то сказать ему, сам не знаю что, но не злое и не обидное (зла почему‑то не было), однако я так и не нашел подходящих слов. Открыв дверь, мы вышли. Вышли – и нос к носу столкнулись с Алешей. И Марина тут же, на лестничной площадке, стояла.

– На всякий случай. Для страховки, – объяснил Алеша.

– Спасибо. – Я пожал Алеше руку. – Но, как видишь, обошлось без ядерного оружия…

– Ну скажи, – потребовала Марина, – как все было?

– По дороге расскажу. Идемте… Капитан, нового игрока завербовал. Примем?

– Ребят надо спросить. Сейчас спросим…

Мы спустились по лестнице, прошли двором и только завернули за угол, на улицу, как я увидел… всю нашу хоккейную дружину.

– Чего они здесь? – вырвалось у меня.

Только Алеша так умеет, наш капитан: надо бы весело как‑то ответить, а он на полном серьезе:

– Говорю же, для страховки.

– Честное слово, – улыбнулась Марина, – никого не уговаривали. Сами захотели идти.

Сколько я волновался у Греки, целый час держал речь, я тут сразу пот меня прошиб. Прошибет! Ведь совсем недавно гнать меня хотели из команды. А теперь… Папе написал про тринадцать друзей. Подумает: хвастаюсь. А разве хоть сколечко прибавил?

Я полез в карман за платком, и вдруг пальцы мои коснулись…

– Алеша! Стойте здесь. Всего на минутку забегу. Надо…

Я взбежал по лестнице наверх и не позвонил, как бывало раньше, а долго, одним нажимом держал палец на слабой кнопке. Держал, пока дверь не открылась.

– Что надо? – Грека с недоумением, сердито и тяжело смотрел на меня, загораживая вход своей широкой, неподвижной фигурой.

– Пусти. Всего на секунду.

– Борька! – Грека неожиданно сжал мои плечи. – А если я тебя сейчас измолочу, изувечу? Разделаю, как бог черепаху?…

Он держал мои плечи крепко. Не вырваться. Да и что я со своей силой против Греки!

– Не измолотишь.

Я произнес это так спокойно, без тени страха, что Грека тотчас разжал пальцы.

– Ничего у тебя не выйдет, – продолжал я. Затем взял его за локоть и подвел к окну. – Видишь, у дерева стоят? Все мой друзья. В обиду не дадут. И за что будешь меня бить? Ничего же плохого тебе не хочу. Наоборот совсем.

Я достал из кармана гладкого теплого слоника, сунул руку за стекло комода и поставил слоника в ряд других, между четвертым и пятым. Не ошибся я в тот раз: именно там, между четвертым и пятым, и полагалось ему стоять.

– Грека, – сказал я, – а ты не хочешь в нашу хоккейную команду?

– Борька… – Грека добела закусил губы. – Не выводи меня. Слышишь, Борька, не выводи. Плохо будет… А теперь – уходи! – И Грека сам открыл передо мной дверь.

Я вышел. Дверь за спиной громко захлопнулась…

Ребята встретили меня нетерпеливыми возгласами:

– Жив? Кости целы?..

– А я снова собирался бежать на лестницу, – сказал Алеша.

– Зачем? – Я посмотрел на освещенное окно третьего этажа и увидел четкий силуэт Греки. – Не надо. Полный порядок. Все слоны на месте.

Мой радостный смех не удивил Алешу – кто бы после такого, не радовался! Лишь про слонов не понял – недоуменно приподнял брови.

А Марина задержала на моем лице взгляд и вдруг улыбнулась. Неужели догадалась? А что ж, она может. Запросто…

Большой, слитной ватагой мы двинулись по заснеженной и какой‑то удивительно уютной улице. Мы громко переговаривались, далеко разносились наши голоса и смех. И громко хрустел искристый снег под ногами, словно и он участвовал в шумном разговоре. Может быть, и Грека слышал наши голоса. Вполне возможно. Когда я обернулся, он все еще стоял у окна и смотрел нам вслед.