В которой я мечтаю о сильной воле и вспоминаю случай на реке

 

Поднимаясь по лестнице на свой четвертый этаж, я с беспокойством думал о том, что меня ждет неприятный разговор с мамой. К обеду опоздал – это раз. Тут уж мама не промолчит! А еще обещал нести елку. «Вернусь из школы, – предупредил я, – и вместе пойдем покупать». Так рассчитывал. А вон как на деле‑то вышло. Взял меня Грека за руку, остановил и повел в школу. Как первоклашку повел. Эх, неужели нет у меня никакой силы воли? Тряпка, а не характер. Из‑за своего характера и влип теперь во всю эту историю. Ой, как влип! И неизвестно, чем все это кончится…

Я чувствовал себя гадко. И маме что‑то сейчас отвечать надо. Даже кнопку звонка я побоялся нажать. «А‑а! – выскочит на звонок Лидка. – Явился! – И еще громче завопит: – Мама! Вот он, Борис‑барбарис!..» Я подождал чуточку у двери, выдохнул теснившийся в груди воздух и достал ключ от французского замка.

Опасения оказались напрасными. Ни Лидушка не выскочила, ни маминого голоса не было слышно. В большой комнате, прислоненная к стене, стояла тощенькая елка с длинной голой верхушкой. Не дождалась мама, купила без меня.

Я быстренько разделся и открыл кладовку. На нижней полке, среди картонных коробок с елочными игрушками, отыскал деревянную крестовину. Хотя сама елка выглядела невнушительно, однако ствол ее в отверстие крестовины не влезал, и его следовало подрезать ножом.

Раньше такие заботы лежали на папе. Я лишь помогал ему. А в этом году отец еще блуждал где‑то в замерзших тюменских болотах с геологической партией, и поэтому укрепить в крестовине елку надлежало мне. Мужская работа. Чего, кажется, проще – подтесать ствол. Но, может, правильно сказал Грека: не руки у меня, а крюки. Провозился не меньше получаса. Вдобавок умудрился порезать палец. Отсосал кровь, заклеил ранку лейкопластырем и кое‑как докончил работу. Когда наконец укрепил елку в крестовине и поставил в углу комнаты, за окном начинало смеркаться.

Ого! А про обед и забыл.

Суп поел без аппетита. Поковырял на сковороде макароны и едва осилил половину котлеты. Даже не смог себя заставить допить стакан вишневого киселя. Видела бы мама, как обедаю! Наверное, коктейль виноват – перебил аппетит.

Да, коктейль я выпил. Выпил до дна. За настоящего парня. Настоящего…

О‑о! Ну, отчего, отчего так тошно на душе? Почему так хочется зареветь? Зареветь, как девчонка. В голос.

Настоящий парень… А если бы не пойти, упереться?.. Но я же не знал, куда Грека ведет нас и что собирается делать. Ну, а когда узнал, почему все‑таки не вырвался, не ударил его, не укусил, не пригрозил, что все расскажу?..

Эти простые, естественные вопросы я задавал себе сейчас впервые, хотя все последние часы они жили где‑то во мне, не давали покоя. «А может быть, совсем наоборот, – вдруг ясно подумалось мне, – если бы ударил, укусил, вырвался, то и был бы настоящим парнем?..»

Измученный и несчастный, я повалился на диван и от горькой обиды на свое бессилие, на то, что вместе с Грекой и Котькой топтал парты, действительно заплакал. Плакал я не в голос, а тихо и жалобно, как собачонка.

После этого мне стало немножко легче. Я даже решил, что имею право чуточку пожалеть себя. В самом деле, ну чем я виноват, если такой слабый, бесхарактерный, если нет у меня сильной воли, а руки как крюки? Я подышал на порезанный палец (он почему‑то вновь разболелся) и принялся философски размышлять о силе человеческой воли. Не у всех людей она одинаковая. И здесь, наверное, ничего изменить нельзя. Как нельзя, например, изменить свой рост, цвет глаз или волос… Хотя волосы можно. Я сразу вспомнил нашу соседку по лестничной площадке, тетю Тамару. В прошлом году она ходила с черными волосами, летом вдруг сделалась рыжая, а осенью – совсем седая, будто не три месяца прошло, а тридцать лет. Я даже развеселился, вспомнив тетю Тамару, и тотчас представил себе фантастическую картину: заходит человек в специальную мастерскую или ателье добрых услуг, платит в кассу деньги и говорит: «Замените, пожалуйста, мою слабую волю на железную силу воли».

Развеселился я всего на минутку, потому что следом за этой фантастической картиной мне пришла в голову другая, уже совсем не веселая мысль: выходит, что Грека теперь окончательно сядет нам с Котькой на голову. Я буду делать за Греку домашние задания и писать сочинения, а Котька, словно день, – носить ему из дома яблоки и пирожки в портфеле, снабжать деньгами на кино и сигареты. Грека же взамен будет преподавать нам свои «уроки». Вот, оказывается, для чего ему понадобился «Клуб настоящих парней». Ловко устроился!

Я сам удивился, как просто все это можно объяснить. А мы‑то с Котькой уши развесили! Действительно, темнота. Котята слепые. Вот Алеша, наверно, никогда бы на такую удочку не пойм алея.

Удивительный человек Алеша. Он всегда нравился мне. А после того случая, какой произошел этим летом на реке, я просто не знаю, что готов для него сделать. Только что для Алеши сделаешь? Это Греке можно и деньги дать, и написать за него сочинение. А про Алешу ничего такого и подумать нельзя.

Так вот, о случае. Купались мы в тот день на реке. Погода выдалась жаркая, и ребят было полным‑полно. Кто на песке валяется, кто ныряет да плавает. Надо сказать, что плаваю я неважно – год всего, как научился. Но все же плаваю, даже на спинке могу.

Лег я на спину, глаза от солнца прижмурил и плыву себе потихоньку. Думаю, вдоль берега плыву, а на самом деле от берега удаляюсь. Глаза‑то закрыты были. Когда увидел, что заплыл чуть ли не на середину реки – до берега метров пятнадцать было, то сильно испугался. Мне бы надо было так же, на спине, и обратно добираться, а я поплыл по‑собачьи и сразу очень устал. Но я все‑таки плыл и плыл из последних сил и видел, как берег постепенно приближается. Мне показалось, что ногами я уже достану дно. Мне так хотелось его достать! Я опустил ноги, а дна нет. Вода накрыла меня с головой. Я, наверно, хотел закричать, и хлебнул воды…

Думаю, мне все же удалось бы добраться до мелкого места и я, пожалуй, не утонул бы. Ведь какой‑то метр оставалось проплыть. Но и сейчас не могу утверждать это с уверенностью. Просто не знаю. Когда хлебнул воды и совсем ошалел от страха, меня вдруг кто‑то сильно толкнул вперед, затем еще раз, и я ощутил под ногами землю. Это был Алеша. Он что‑то спросил, а я не мог ответить: все кашлял и кашлял, выплевывая воду. Алеша похлопал меня по спине и засмеялся:

– Пустяки! Сам глотал водичку, знаю, – с этими словами он взмахнул руками и нырнул в глубину.

Целый час я лежал на песке и переживал случившееся. Не подоспей вовремя Алеша, что бы стало со мной? Трудно, правда, представить, чтобы человек утонул в пяти шагах от берега. Но ведь бывает и такое. Всякие случаи рассказывают. А воды я хлебнул порядочно. И сил почти не оставалось. Так что же получается? Алеша спас меня?

Я смотрел на Алешу, на его загорелую спину, на то, как он играет с мальчишками в полосатый мяч и совершенно не обращает на меня внимания. Только раз, когда мяч близко подкатился к тому месту, где я лежал, Алеша кивнул мне:

– Чего лежишь? Становись, постукаем.

Стукать по мячу я, конечно, не пошел. До мяча ли было! Неужели Алеша, думал я, даже не догадывается, как выручил меня? Наверное, не догадывается. Иначе не вел бы себя так. И я решил, что должен сказать ему всю правду.

Улучив момент, когда Алеша, сидя на песке, вытаскивал из ноги какую‑то колючку, я подошел к нему и тихо сказал:

– Спасибо, Алеша.

– Это за что? – Он поднял на меня удивленные глаза. Белки глаз его были голубые, а сами яблоки с черным, крохотным зрачком, – серые, чистые. Нет, Алеша не смеялся.

– Я воды хлебнул много. Испугался, что утону, а ты…

– Скажешь! – Алеша фыркнул и опять принялся за ко‑.лючку. – Берег‑то в двух шагах был. Чепуха! – Он выдернул наконец застрявшую в пятке колючку, вскочил на ноги и побежал к ребятам.

Потом мы, ни разу не говорили с ним об этом случае, словно и не было его никогда. И дома не сказал. Зачем лишение волнения…

В передней неожиданно щелкнул замок, и мама из темноты спросила:

– Боря, ты дома?

Я не успел ответить. Зажегся свет, и Лидушка, просунув – в дверь голову, закричала:

– Он дома, дома!

– Ты почему в темноте? – Мама, не раздеваясь, вошла в комнату. – Лежишь… Что с тобой? Не заболел? Что у тебя с пальцем? И почему не пришел на обед?

Попробуй ответить на столько вопросов сразу! Я, как мог, изобразил на лице небрежную улыбку и попытался в нескольких словах сообщить все, что волновало маму. Но, видно, получилось не очень убедительно, и мама, пристально посмотрев на меня, пошла на кухню, откуда тотчас послышался ее голос:

– Так и есть: пообедал с пятого на десятое. Ну что за наказание с тобой – половину котлеты оставил. Кисель, как был, стоит.

– Зато весь суп съел. Полную тарелку! – Я и про коктейль мог бы еще похвастать, но, понятное дело, промолчал.

Полная тарелка супа все же не успокоила маму:

– Нет, ты объясни, пожалуйста, почему вовремя не привел на обед? Мы ждали тебя, ждали. Неужели так долго красили в школе парты? Ну, это безобразие! Я на родительском собрании непременно скажу…

Только этого не хватало! Я принялся горячо растолковывать маме, что парты мы покрасили быстро и учительница отпустила нас рано, а задержался и не пришел на обед из‑за одного мальчика, с которым просидел у него дома, потоку что заигрался в шахматы.

– Кто этот мальчик?

Я чуть не заплакал.

– Из нашего класса. Алеша Климов. – Мне приходилось врать напропалую. А что оставалось делать?

– Алеша Климов – хороший мальчик. И родители у неприличные люди, – сказала мама. – Алеша бы должен понимать, что так долго играть нельзя. Увижу его – непременно скажу… А в первую очередь ты сам должен помнить…

Наверняка пришлось бы выслушать длинное нравоучение что я должен помнить и как вести себя, но выручила Лидушка.

– Мамочка! – влетела она в комнату. – Я хочу наряжать елку! Боря уже поставил ее. Она, мама, все‑таки красивая. Идем, посмотришь!

Мы все отправились смотреть елку. Красоты в ней было маловато. Мама вздохнула:

– Только такие оставались. И то – в очередь.

Я чувствовал себя, виноватым: мало того, что не пришел помочь выбрать и нести елку, мне вообще заботу о ней следовало взять на себя. Елка. – тоже мужское дело. И пораньше позаботиться, за несколько дней. Ладно, в следующий раз не промахнусь.

– Ничего, – слабо утешил я, – вполне приличная елка. А навесить игрушек – совсем будет красивая.

– Давай вешать! – вцепилась в меня сестренка.

– Тише ты, больно! – Я опять подул на палец с наклейкой.

– Сильно поранил? – заботливо спросила мама и взяла мою руку.

– Пустяки.

– Господи! Худой ты у меня, бледный. Вместо того чтобы сидеть в квартире – играть в шахматы, лучше на улице гулял бы. Чудесный день был сегодня. Хоть сейчас выйди во двор, подыши воздухом.

– А елку убирать? – На круглом Лидушкином лице была написана такая обида, что я поспешил сказать:

– Хорошо, помогу тебе немного и пойду дышать воздухом.

– А мне – коржи печь. Самим Бонапартом буду вас кормить. Наполеоном. – Мама улыбнулась своей шутке и собралась уже идти на кухню, но вдруг вспомнила: – А письма, Боря, в ящике не вынимал?

– Не было письма.

– Что такое? – сказала мама. – Или почта к Новому году так перегружена, что не могут вовремя доставить? Не мог же папа не поздравить нас.

– Сегодня только двадцать девятое, – напомнил ч. – Еще завтра день. Да послезавтра.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ –