О том, что Лидушка – никакая не жадина, о дискуссии во дворе и о загадочном экслибрисе

 

Мне бы наверняка не избежать маминых нотаций за то, что вовремя не явился на обед. И потому я, как только открыл дверь, сразу же смиренно сложил на груди руки:

– Мама, не ругай! Готов немедленно искупить вину и, если обед окажется из тринадцати блюд, то все равно слопаю его и попрошу добавки.

И мама не стала ругать меня, лишь головой покачала:

– Комендант.

А я и на самом деле проголодался. Обед съел с аппетитом. Тарелку из‑под каши даже языком вылизал, за что Лидушка тотчас раскритиковала меня:

– Так нельзя делать. Тарелки только собаки лижут и кошки. Нам в детском саду говорили.

– А ты зато жадина‑говядина!

– Сам жадина!

– Ладно, если не жадина, тогда сними с елки шар и серебряную шишку.

– А зачем?

– Отнесу на другую елку и повешу.

– Хитрый!

– А говоришь, не жадина.

– И пусть. Не отдам на чужую елку.

– Эх ты! Несознательная. Та елка посреди двора стоять будет. Ребята украсят ее своими игрушками, а потом станут водить хоровод и во всякие игры играть.

– И я хочу.

– А игрушки?

Сестренка подошла к елке, постояла, закусив губы.

– И шар, и шишку?

– Зато завтра отведу тебя на елку. Станцуешь – конфету получишь.

А маме я сказал, что мы решили в Алешином дворе елку поставить для всех. Мама выключила пылесос, которым собиралась чистить ковер, и присела на тахту. Я рассказал, что елку пожертвовала Марина, игрушки принесут дети с их двора, а Климов Алеша делает специальный прожектор, чтобы освещать елку разноцветными огнями, как на сцене театра. А еще сделаем ледяные скамейки, вылепим снежных зверей. Будем устраивать конкурсы, игры, карнавалы. Я так расфантазировался, что глаза у Лидушки засияли, как шары на елке, а мама улыбнулась:

– Что‑то наговорил много.

– Это еще мало! Вот приходи завтра вместе с Лидушкой! Сами увидите! – Я накинул в передней пальто и попытался засунуть в карман золотой шар. Шар не лез.

– Зачем же в карман? Раздавишь. Обожди… – Мама принесла прозрачный мешочек, положила в него шар, шишку и, подумав, сказала: – Раз такие грандиозные планы у вас, то, может быть, конфет еще добавить? Какая же елка без конфет?

– Мамочка! – закричал я. – Ты как добрый Дед Мороз!

Сестренка поправила меня:

– Мама – не Дед Мороз, а Снегурочка…

Радостный и довольный, с шумом сбежал я по лестнице и торопливо – в который сегодня раз! – зашагал к дому Алеши Климова. Мне радостно было, что несу в прозрачном мешочке игрушки и конфеты и каждый идущий по улице может видеть, какие это красивые игрушки и какие, должно быть, вкусные конфеты – тоже серебром отливают. И оттого мне хорошо было, что сейчас опять увижу Алешу и Марину. (Почему раньше я неважно относился к ней? Она же отличнейшая девчонка.) А больше всего радость меня полнила оттого, что снят с души позорный и тяжкий груз и что, вообще, я парень, оказывается, ничего, подходящий. Одно тревожило: в шесть часов надо быть у Греки. Как там все обернется? Вот уж когда придется по‑настоящему играть роль. А если не смогу, провалюсь?.. Однако, завернув за угол Алешиного дома, я посмеялся над собой, даже пристыдил: «Испугался! А каково было Рихарду Зорге? Столько лет в самом логове врага…»

На улице только начинало темнеть, и посреди двора хорошо была видна елка, стоящая на снегу.

Казалось бы, чего особенного: елка посреди двора. Сколько их после Нового года валяется в каждом дворе, и никто не удивляется, не любуется на них. Какое там любуются! Топчут, отрывают ветки, волокут к помойкам, жгут. Но это все – после Нового года. А эта стоит сейчас, 30 декабря, когда Новый год совсем близко, но где‑то еще в пути. И потому каждому из ребятишек – а их собралось возле елки человек пятнадцать – и в голову не могло прийти сейчас протянуть руку и дернуть за ветку или попытаться повалить елку на снег.

И мальчишки и девчонки смотрели на елку с восторгом, будто у них дома не красовались точно такие же.

Вместе со всеми стояли и Алеша с Мариной. Алеша держал в руке пластмассовую лейку.

– Посмотри, – сказал Алеша своему братишке, – не замерзла?

Тот с готовностью опустился на коленки и принялся ощупывать снег вокруг ствола.

– Твердый.

Алеша протянул ему лейку:

– Только старайся аккуратно. Со всех сторон поливай.

– А ну, дай дорогу! – пробасил я, – Дед Мороз идет! Подарки несет!

Вот тут я всерьез испугался. Подумал, что конец пришел моему золотому шару и шишке. Ребята окружили меня, и каждый непременно хотел не только посмотреть подарки, но и пощупать. Алеша спас мои хрупкие дары. Взял мешочек и поднял над головой.

– Чем ахать да охать, несли бы свои подарки!

– Правильно! – Марина громко захлопала. – Каждый из вас может стать щедрым Дедом Морозом.

Оказалось, что все желают быть Дедами Морозами, даже девочки. И началось:

– Звезду можно принести?

– А игрушки потом отдадите?

– У меня битые есть. Тоже принести?

Этого сразу затюкали:

– Нашел дураков!

– Битые дома вешай. А здесь – самые лучшие.

– Когда будем вешать?

– Конфеты тоже надо?..

Минут через десять на снегу уже тускло поблескивала целая горка елочных украшений. Кто‑то принес картежный ящик, и дары стали складывать туда. Дворовой чудо‑елкой заинтересовались и взрослые. На мохнатую красавицу пришел взглянуть отец курносой девочки – высокий дядя в меховой шапке. Из первого подъезда вышла старушка в белом платке. Еще несколько человек. Они трогали елку – крепко ли стоит на месте, хвалили ребят за выдумку, давали разные советы. Лишь старушка в платке осталась недовольна:

– Пустая затея. Пройдет мимо хулиган и выдернет вашу елку. Игрушки все как есть побьет. Баловство все это.

Отец курносой девочки возразил:

– Напрасно, Фекла Ивановна, так говорите. Молодцы наши ребятишки. А елку уж как‑нибудь убережем.

– Мы часовых поставим, – сказала Марина. – Я два чача могу охранять. Потом другие…

– Я тоже хочу часовым! – сказала курносая девочка.

– И я! И я! – зашумели ребятишки.

А малыш лет пяти всех насмешил:

– С автоматом буду стоять! Как крикну: «Стой, руки вверх!»

– Видите, Фекла Ивановна, – снова сказал отец курносой, мечтавшей стоять на часах, – ребятишки‑то у нас какие! О таких ребятишках в газету надо писать.

Осердилась старушка и пошла к своему подъезду. Немного погодя и другие стали расходиться. На дворе уже почти стемнело.

– И вы, ребята, идите спокойно домой, – сказал тот же высокий дядя в меховой шапке. – Завтра утром все доделаете. А часовых не потребуется. Будет ваша елка в целости и сохранности. Гарантирую.

Ящик с игрушками Алеша отнес к Марине домой – ее квартира на первом этаже помещалась. Когда Алеша скрылся за дверью передней, я хотел попрощаться, но Марина пригласила меня зайти. Отказываться я не стал. К тому же интересно было посмотреть, как живет Марина. Она почему‑то все больше и больше нравилась мне. А когда возле елки заявила, что готова стоять вместо часового, то я даже подумал про себя: вряд ли у нас в классе какая девчонка сравнится с ней.

Квартира у них была из трех комнат. Что там, в других комнатах, я не видел, а в Марининой комнате все рассмотрел. Ну, диван‑кровать и письменный стол – обыкновенные, а вот книжный стеллаж из пяти двойных широких полок, битком набитых книгами, меня просто сразил. Я ничего другого не придумал, как вытаращить глаза:

– Ого!

– Моя библиотека, – без всякого хвастовства пояснила хозяйка комнаты. – Если будешь смотреть книги, то, будь добр, ставь потом на то же место. Они стоят все по порядку. Леня знает.

– Точно, – не замедлил подтвердить Алеша. – Порядок железный. Четыреста восемьдесят шесть книг. Вот они, до единой переписаны. – И он подал мне клеенчатую тетрадь. – Каждая под своим номером. И на каждой – экслибрис.

Я снова широко раскрыл глаза. Экслибрис? Что за зверь? С чем едят?

Прочитать на моем лице недоумение – труда не составило. Алеша вытащил толстую книгу, на черном корешке которой серебряными буквами было выдавлено знакомое название «Квентин Дорвард», и раскрыл обложку.

– Видишь: номер «304», а внизу – экслибрис, личный знак владельца книги.

В тонкой рамочке было отпечатано изображение раскрытой книги, буква «М» и сапожок.

– Понятно? – спросил Алеша.

Я еще раз посмотрел, и меня тут же осенило:

– Книга М. Сапожковой.

– Смотри‑ка! – обрадовалась Марина. – Догадался. А ну, еще проверим твои способности разведчика. Любители книги заказывают экслибрисы специальным художникам‑граверам. А кто мне изготовил, как думаешь?

Такую загадку и отгадывать было нечего.

– Автор этого замечательного творения, – высокопарно проговорил я, – великий мастер и знаменитый художник Алексей Климов.

Марина захлопала в ладоши. Алеша счастливо улыбался…

Хорошо было у Марины, о книгах говорили, о том, что надо завтра сделать для веселого праздника.

– Если бы потеплело немного. А то лепить плохо из снега, – сказал Алеша и посмотрел на окно.

Я тоже посмотрел на окно, кое‑где подернутое морозным узором. Я хотел сказать, что мороз может и упасть, потому что идет снег, но тут мне бросилась в глаза небольшая полочка, прикрепленная на стене, возле окна. На ней стояла малюсенькая вазочка с двумя цветками бессмертника, а рядом, опустив хоботок, стоял на толстых ножках слоник. И я тотчас вспомнил про Греку.

– А где у вас часы? Мне пора, наверно…

Марина заглянула в другую комнату:

– Половина шестого.

– Надо идти. – Я вздохнул, однако постарался сделать веселое лицо, – Разведчику опаздывать не положено. Сами знаете.

– Только не выдай себя. Главное, Боря, спокойствие и выдержка. – Марина подбодрила меня кивком головы. Косички ее при этом задорно подпрыгнули, и я засмеялся нервным смехом:

– В случае чего знайте: погиб при выполнении государственного задания.

Алеша пожал мне руку.

– Узнаешь что важное – сразу же дай знать.

Надо бы молодцевато козырнуть командиру, а у меня лихости не хватило, только и сказал:

– Хорошо, постараюсь. – А в передней, уже одевшись, добавил: – Если очень срочное будет – сегодня прибегу. Можно?

– Еще спрашиваешь! На всякий случай запомни мой телефон: 2‑15‑33.

– А мой телефон… – начала было Марина, но я перебил:

– Пока одного хватит. – Я несколько раз повторил про себя номер Алешиного телефона. – Все! Как в тетрадку записал. Ну, поехал.

– Ни пуха ни пера, – сказала Марина, с испугом и восхищением глядя на меня.

Послать ее к черту язык не повернулся.

– Ждите, – шепнул я на прощание.

 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,