В которой рассказывается о необыкновенной моднице, ее чудесных нарядах, а также выясняются некоторые подробности Грекиной жизни

 

Почти весь следующий день я снова провел с Алешей и Мариной. До обеда пришлось заниматься с малыми ребятишками возле елки. А что поделаешь – ходят следом и канючат: загадки хотим, хороводы… Потом надумали мы устроить ледяную горку. Помощников нашлось хоть отбавляй. Одни подвозили на санках или тащили просто в руках снежные комья, а другие из этих комьев сооружали горку. Ладная вышла. Высотой в человеческий рост и длинная. У Виктора Санеева олимпийский рекорд в тройном прыжке больше семнадцати метров был. Так вот, может, только Санеев и мог бы тройным прыжком сигануть от начала и до конца нашей горки.

Сначала думали горку водой обливать, но мороз совсем упал, и неизвестно, сколько бы пришлось ждать, пока вода превратится в лед. А ждать никто не хотел. И не надо было ждать. Через час горку так укатали – кто ногами, кто штанами, что блестела не хуже ледяной.

Хорошо на горке, весело! Но не целый же день как заведенным крутиться на ней. Главное сделано – стоит горка. А желающих продолжать укатывать ее ледяную спину хватало и без нас. Мы пошли к Марине. Поиграли у нее в шашки, в «балду». А там и вечер подступил.

На другое утро я подумал, что надо бы проведать Греку. Все‑таки ранен человек. Да и вообще следовало быть в курсе событий. Я же – разведчик.

Надо бы… Но опять с неудержимой силой потянуло к новым друзьям. Ладно, вечером навещу Греку, решил я.

И снова, как в кино, пролетел день. В городском парке катались на санках с настоящих гор, извозились все, как чертенята, устали, думал, домой не доплетусь. А поел, с полчаса поломал голову над кроссвордом на четвертой странице газеты, и усталости как не бывало. Сунул в карман газету л помчался к дому 48.

Втроем мы этот кроссворд одолели в два счета… Чем бы еще заняться?

– Полезным, – уточнила Марина. Она подошла к окну и стала смотреть во двор. И мы с Алешей подошли к окну.

Все же елка хороша именно в Новый год. Хоть и стоит она, по‑прежнему красивая и нарядная (странно: игрушек на ней почти не уменьшилось), но уже не толпятся вокруг ребятишки. Подойдет один, другой, постоит и уходит. А еще через несколько дней, когда в квартирах елки начнут осыпаться и станут их безжалостно выволакивать во двор, то эту красавицу и замечать никто не будет.

– Каток бы залить, – сказала Марина.

– Щиты нужны, – отозвался Алеша. – А щитов не достанешь. Ребята ходили в жэк. Бесполезно.

– Без щитов залить.

– Что ты! – Алеша замотал головой. – Мальчишки на хоккее помешались. Всех малых и прохожих шайбой побьют. И вообще не получится. Двор с уклоном, воду без щитов не удержишь.

– Раньше тимуровцам легче было, – печально заметила Марина. – То дров какой‑нибудь одинокой старушке напилить, то воды в бочку натаскать.

Я что‑то собирался выдать умное насчет цивилизации, которая мешает тимуровской работе, но тут Алеша хлопнул рукой по белому подоконнику, будто муху хотел придавить.

– Старушка! – воскликнул он. – Слышите, старушка! Она и сейчас выручит нас. Я карикатуру видел: снежная баба, только на голове не ведро у нее, а модная шляпа с пером и в руке не метла, а зонтик. И подпись: «Снежная модница»,

– Леня! Ты – гений! – Марина даже подпрыгивать стала. – Здорово‑то как! Бежим лепить модницу!

– Вылепить недолго, – заметил я. – Сначала надо модное снаряжение приготовить.

– Ой, правда! Зонтик, зонтик… У нас где‑то был порванный.

– Порванный еще смешней, – сказал я.

– Дедушка! – Марина выскочила в дверь.

– В общем, вы тут соображайте, а я пойду бабу лепить. – Алеша тоже вышел из комнаты.

Ну, смешить так смешить! Сейчас Марина увидит, на что я способен!

Может, минуты три и не было всего Марины, а я, сидя за ее письменным столом, уже набросал на листке целый список предметов для снежной модницы.

Сияющая Марина влетела в дверь, раскрыла над собой зонтик и вихляющей походкой прошлась по комнате. Я чуть не свалился со стула: так смешно было смотреть на нее. А главное – зонтик. Старый, дырявый, с одного края материя обвисла.

– Зонтик великолепен! – похвалил я и подал Марине листок. – Почитай. Тебе не кажется, что наша бабуся просто мечтает о таких вещах?

– Зонтик, – прочитала Марина. – Хорошо, зонтик есть. Лакированная сумка, сережки, модный пояс с пряжкой, транзистор на ремешке… Борь, ты шутишь. Где все это достанем?

Во мне проснулся стратег, руководитель:

– Бумагу! Ножницы! Краску! Клей!

– Смотри, генерал какой! – удивилась Марина.

– Теряем дорогое время! – Я не выдержал тона и рассмеялся – Представляешь, у бабуси через плечо на ремешке транзистор «ВЭФ–201»! Все от смеха попадают. Нет, без этих вещей на бабусю и смотреть никто не захочет.

У Марины и самой глаза разгорелись:

– А сумку обклеим целлофаном. У Лени есть зеленый. Как лакированная получится…

Через полчаса вспотевший Алеша постучал в дверь.

– Где же вы? Баба готова.

Марина подскочила к нему, сняла с головы шапку.

– Раздевайся. Бабуся подождет. Еще спасибо Смотри, какие туалеты ей готовим…

Алешу уговаривать не пришлось. Да что там сам Маринин дедушка заинтересовался. Сидел на посмеиваясь в белые усы, подавал советы:

– Пряжку‑то побольше крои. Да золотом ее…

Стемнело давно, а мы все возились с «туалетами» для нашей снежной бабуси.

Когда же было в этот вечер идти к Греке? Не пошел… Сказал себе твердо: «Завтра».

Слово я сдержал. Но не утром попал к нему, как собирался, а часов в двенадцать. Утром никак не получилось. Думал, что нарядим бабусю и побегу к предводителю «Клуба настоящих парней». Где там! Когда начали подпоясывать нашу модницу, «транзистор» вешать, зонтик приспосабливать да красные губы налепливать, то ребятишки даже из других дворов посбегались. Прохожие с улицы заходили, а какой‑то дядька раз двадцать щелкнул своим аппаратом нашу славную бабусю. Смеху было, разговоров!

Вот и задержался с визитом.

Взбежал я на третий этаж, позвонил, как условлено. Наверное, Грека и до меня на диване валялся. Как только открыл мне дверь, то улегся на диван и загородился журналом. Зачитался или обиделся?.. Снял я пальто, шапку, повесил и все на диван через дверь поглядываю. Лежит. Видно, все‑таки обиделся. К тому же и на «привет» мой не ответил.

Я в комнату вошел, увидел его лицо и чуть не ахнул. В передней‑то не разглядел. Вокруг глаза чернота у Греки разлилась, будто тушью покрашено. Мне даже совестно стало: мы там веселимся целыми днями, а человек дома лежит, тоскует. Куда с таким синяком покажешься! И пришел ни с чем, хоть бы кусок наполеона догадался захватить.

Опустил Грека журнал, уставился на меня страшным глазом.

– Явился? Привет.

– Я с тобой здоровался. Не слышал разве?

– А может, я слышать не хотел. Друзья, называется! Подохнешь тут – никто не узнает. И этот, как провалился, Котька. Носа не кажет. Телевизор еще перегорел. Совсем хорошая жизнь! Зимние каникулы! – Грека кинул в ноги журнал. – Вот, прошлогодним «Огоньком» развлекаюсь. Третий раз про Антарктиду читаю…

Я покорно молчал. Чувствовал – Греке надо выговориться. И верно: поворчал Грека и уже мягче спросил:

– Ну, что там, как говорится, на большой земле?

скажет.

– Там? – Я посмотрел в окно. – Ничего. Снег идет.

А что оставалось отвечать? Не стану же рассказывать, как весело провел эти дни.

– Снег! – передразнил Грека. – Сам вижу, что снег.

– Скучновато. – Я деланно зевнул, похлопал пальцем по губам и решил, что настал момент попытаться прощупать Греку. – Скучновато, – повторил я. – Уроков ты больше не даешь…

Грека снова помрачнел и уставился в потолок.

– До сих пор понять не могу: что там застучало? Будто кто поджидал нас.

– Говорю же: сигнализация тайная. Даже по телевизору показывали. Уезжаешь, например, в отпуск, приходишь в милицию: так и так – опасаюсь воров. Платишь деньги, и у тебя в квартире устанавливают сигнализацию. Никто уж не залезет.

Слушал Грека с интересом. Я еще больше вдохновился:

– Мы ведь не знали о сигнализации. Вдруг там по стенке проводок натянут? А я рукой задел. Темно же, за стену держался.

– Ты наговоришь! – Грека сел на диване. – Кто это станет по стенке тянуть провод? Много ли таких дураков, кто за стенку держится!

– Кто дурак – еще неизвестно! Вдруг ты сам на что‑то наступил. Или рукой дотронулся. Я же не знаю.

– Да ну тебя! – Грека снова лег. – Если это сигнал был, то звонок бы зазвенел или там сирена какая. А тут – не поймешь что. Как в барабан забухали.

– Давай сменим пластинку. Надоело. – Я шагнул к буфету, просунул за стекло руку и взял самого маленького, стоявшего последним, слоненка. – Забавный какой. Гладенький…

– Не цапай! Поставь, где стоял!

Я прямо опешил: чего это Грека так взъелся?

– Будет психовать, – сказал я примирительно и поставил слоненка на место. – Синяк пройдет. А что газовая атака сорвалась – наплевать. Люди Новый год зато нормально встретили. Что плохого?

– Молчи! Не знаешь ты ничего.

– Он что, на любимую мозоль тебе наступил, враг этот?

– Борька, шею сверну! Назад будешь ходить.

– Верти. Так даже интересней. В цирке стану выступать. Все страны объеду… Разбогатею. А тебя в благодарность каждый день мороженым буду угощать.

Я совсем развеселился. Мне хотелось вывести Греку из мрачного состояния. Что у него за враг? Почему так упорно не хочет говорить?

– А враг этот случайно не пытался сам повернуть тебе шею?.. Или он только скулы мастер сворачивать?

Пожал Грека плечами – что, мол, с дурачком разговаривать, отвернулся к стенке, а голову подушкой накрыл. Я подушку приподнял и говорю:

– Тогда хоть скажи, на какую он букву?

Грека лягнул меня ногой.

Постоял я, взглянул на часы.

– Ну что, домой я пойду… Слышишь, Грека?

Он снял с головы подушку, снова сел.

– Опять, значит, один останусь…

– Давай в шашки поиграем. Есть у тебя шашки?

– Были где‑то. Несколько штук там не хватает.

– Если белых, то слоники заменят.

Грека посмотрел на мирную шестерку слоников, крепко ладонью потер шею, потом перевел взгляд на меня.

– Кто враг, спрашиваешь?.. Никогда не угадаешь. Нет, Хоть первую букву скажу, хоть последнюю… Не угадаешь. И голову не ломай. Да ладно, скажу… Чего скрывать‑то? Скажу… Ты вот шутишь все. А мне шутить не хочется. Этот враг, знаешь кто? Мой отец. Вот кто. Ушел он от нас. Бросил, значит. Я в первый класс ходил, когда он бросил. Как раз в Новый год тоже. Я вот и хотел юбилей сейчас отметить. Дымком угостить… Помнишь, ты недавно спросил: почему не семь слоников? Того, седьмого, я потерял. Вынес во двор и где‑то в снегу посеял. Как раз перед тем Новым годом… А мать знаешь что сказала? Это ты, говорит, виноват – счастье наше потерял. И зачем так сказала? Просто, наверно, плакала много и уж не знала, что говорить и валить на кого и лупила меня. Со зла, наверно. Ей обидно, конечно. А мне не обидно? Особенно когда узнал, где он живет. Я увидел его на улице. Он не заметил меня. А может, уже и не вспомнил бы – три года тогда прошло. Я долго шел за ним, до самого дома проследил.

Грека вскочил с дивана и встал передо мной со сжатыми кулаками.

– Жмот! Мы с матерью ему теперь до лампочки! Новую семью завел. Девочку с бантиками за руку водит, шоколадками кормит. Я два года прошу мать купить велосипед. Все обещает… Хотя, конечно, работает маляром. Да еще бабушке в деревню посылает.

Грека опустил плечи, подобрал с полу упавший журнал «Огонек».

– Жрать что‑то хочется. Будешь суп со мной есть?

– Спасибо. Я домой пойду обедать. Лидка в детский сад не пошла, простудилась, ее накормить надо.

– Ну, ты заходи, ладно? Я, видишь, – Грека показал на фиолетовый глаз, – пока к базе прикован.

Я пообещал заходить. Честно пообещал. После того, что рассказал о себе Грека, мне как‑то даже сделалось жалко его. Действительно не сладко ему приходится. Вот потому и злой на всех, как волк.

 

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ –