В которой рассказывается о странном поведении Греки

Владимир Андреевич Добряков

Недолгие зимние каникулы

 

 

Владимир Добряков

 

Недолгие зимние каникулы

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ,

ГЛАВА ВТОРАЯ,

О ТОМ, КАК БЫЛ ЗАКЛЮЧЕН ТАЙНЫЙ ДОГОВОР, И О ДАЛЬНЕЙШИХ ПЛАНАХ «КЛУБА НАСТОЯЩИХ ПАРНЕЙ»

 

Через несколько минут мы стояли возле кафе «Минутка», что в центре города, на шумном перекрестке.

За огромными квадратными окнами, с наклеенными серебряными снежинками и Дедом Морозом, лихо катившем на тройке лошадей, за волнами золотистых, прозрачных штор угадывались столики на косых ножках и люди вокруг них.

В этом кафе я был всего один раз, с отцом и Лидушкой – моей сестрой. В прошлом году были. Отец тогда только из экспедиции приехал и вое расстраивался, что я такой худой и бледный. Он взял мне две порции пельменей и чашку кофе. И сказал, чтобы я все съел. И я, правда, съел. Сам удивился. А Лидушку и упрашивать не надо было. И пельмени слопала, и пирожное. Она у нас как пышка. Мама говорит: смешать меня и сестру, разделить поровну – и будет нормальный ребенок. Когда Лидка пристает ко мне со всякими вопросами и мешает читать, я злюсь и кричу:

– Уходи, Лидушка – толстая пампушка!

Так называть сестренку я придумал давно, года четыре ей было. Тут, по‑моему, ничего обидного нет. А она сразу же невзлюбила прозвище. Просто из себя выходит.

Я потому про Лидушку вспомнил, что с отцом и с ней именно в этом кафе были. В углу сидели. За столиком. Точно, эти столики. И ножки – тонкие, косые. А сами столики блестящие, голубые. Как парты в нашем классе. Подумал я о партах, и снова как‑то нехорошо стало. И времени уже много. Мама, наверное, дома ждет…

Греке что! Греку никто не ждет. Вот, пожалуйста, открывает тяжелую стеклянную дверь. Открывает, как хозяин, как свой человек.

– Смелей. Я угощаю!

Мы с Котькой зашли. Я мигом узнал и длинный, не очень высокий зал с квадратными деревянными люстрами, и стены с развешанными огромными цветастыми тарелками, и столики голубые. Тоже блестят, как парты…

– Эх, что теперь вспоминать! Дело сделано. Не вернешь.

И все‑таки, когда мы с Котькой уселись за столик, а Грека встал в очередь за коктейлями, я чувствовал себя неважно. На Котьку почему‑то старался не смотреть. И он избегал моего взгляда. Сидит, жует лямку своей меховой шапки, будто проголодался. При Греке нам было легче. А стоило вдвоем остаться – и сразу тяжело на душе сделалось, тоскливо и стыдно как‑то. Я вздохну, и Котька тихонько вздохнет. Потом, чтобы, наверно, отвлечься от этих мыслей, Котька оставил в покое изжеванную лямку и принялся шевелить толстыми губами. Стихи, что ли, вспоминает? Вряд ли, не у похоже на Котьку, Он и те стихи, что задают на дом, редко когда выучивает.

– Значит, так, – пробубнил Котька себе под нос, – если по четырнадцать, то получится сорок две копейки. Если с сиропом, по семнадцать, – пятьдесят одна… Еще с вареньем люблю, по девятнадцать копеек… Ты любишь с вареньем? – Котька поднял на меня глаза.

Вот человек, какие заботы его волнуют!

– Все равно… – Я снова вздохнул и уставился в окно!

Золотистая штора почти не мешала видеть улицу со всей ее праздничной, предновогодней суетой. Вот пронесли елку. Вот вынырнул красный «Москвич». На крыше у него тоже привязана елка. Девочка лет пяти в белых валенках и с помпоном на шапке идет с матерью, прижимает ватного Деда Мороза. Дома сейчас поставит его под елку и скажет: «Смотри, не забудь принести подарок». Лидушка именно так говорит. Еще и пальцем погрозит. И Дед Мороз всегда слушается. Проснется Лидушка в Новый год и – скорей к Деду Морозу. А тот уже сторожит подарки. То куклу – писаную красавицу в нарядном платье, то большущего медведя с розовой шерстью. И для меня тут же стоят подарки. Интересно, что в этот раз подарят? Четырехцветная ручка у меня есть. Готовальня есть. Радиоконструктор в прошлом году подарили. Коньки с ботинками есть… Ах, вот чего нет – ботинок без коньков нет у меня теперь. Я усмехнулся невесело и с нетерпением взглянул на очередь: где там Грека со своими коктейлями? Горечь во рту от этой сигареты, рвать тянет… А, вот он наконец‑то.

– Получайте! – Грека поставил на голубой столик три высоких стакана с розовым пенистым коктейлем. В каждом стакане торчало по соломинке.

– Это с сиропом? – спросил Котька. – По семнадцать копеек?

– Ну вот, – поморщился Грека, – считать будем! Я угощаю!

Видимо, Грека знал толк в коктейлях. Он пил его с наслаждением. Глаза прижмурит, потянет через соломинку, совсем немного потянет – розовая пена лишь чуть‑чуть в стакане осядет – и держит прохладную вкуснятину во рту. Только после этого проглотит. И я так попробовал. Хорошо. И коктейль вроде вкусней стал.

 

А Котька словно на пожар торопился. Мы с Греков и четверти не отпили – у Котьки на палец от донышка.

– Забудь ты о своих коньках, – сказал Грека. – Накатаешься. Все каникулы впереди… И сними шапку. В культурном заведении находишься.

Котька конфузливо стащил с головы ушанку.

– Посмотри на Бориса, – Грека кивнул в мою сторону, – воспитанный человек. Шапку снял. Надо, Котя, культурки набираться… И раз пришли сюда – посидим как солидными парни, договорим. Согласен, Котя?

Совсем допек Грека бедного Котьку.

– Ладно, посидим. – Котька шмыгнул носом и пригладил ладонью вспотевшие под шапкой волосы.

– Мне вот что хочется вам сказать… – Грека чуть от‑сунул вышний стакан с недопитым коктейлем, будто тот мешал ему говорить. – В этой операции – назовем ее «урок номер один» – вы показали себя молодцами. Не трусили, не хныкали, не стонали. В общем, вели себя как настоящие парни. Вижу: можно на вас положиться. И вот пришла мне в голову одна идея… – Грека многозначительно умолк и пытливо посмотрел на меня, на Котьку. Придвинулся. к нам ближе. – Что, если организовать нам, други, «Клуб настоящих парней»? И называться, он будет – КНП. По телевизору КВН показывали, а у нас – КНП. Ну, как идея? Звучит?

Котька слушал, открыв рот. Он всего на секунду закрыл его, чтобы спросить:

– А что будем делать?

– Не знаешь, что настоящие парни делают? Выручают друг друга в трудную минуту, не дают в обиду. Вот тебя, например, кто‑то обидел. Что мы с Борисом делаем? Защищаем тебя. А меня обидят – вы защитите.

Я невольно улыбнулся: чудеса – отлупят какие‑то большие ребята Греку, а я буду защищать его. Анекдот!

Грека понял мою улыбку.

– Или уроки я не успел сделать. Ты что, Борис, как настоящий парень, не выручишь меня?

– Конечно, выручу. О чем говорить! – Я пообещал это искренне и охотно. Было приятно, что Грека уже так, запросто и уверенно, величает меня «настоящим парнем». Если я и раньше не раз помогал ему, то отчего же не выручить в будущем?

– И это все? – разочарованно протянул Котька. Он, видно, ожидал большего от программы нового клуба.

Грека прикрыл один глаз, а другим чуть ли не целую минуту рассматривал румяного Котьку.

– Что значит все? – Теперь на Котьку смотрели оба его зорких глаза. – А уроки!

– Какие уроки?

– Мои. Сегодня был первый урок. Потом будут и другие. Смелость станем развивать в себе. Еще эту… силу воли, значит.

У Котьки соломинка замерла в руке.

– Опять бегать по партам? – убитым голосом спросил он. Было ясно, что до конца каникул Котьку в школу теперь не заманить никаким пряником. И я ни за что бы не согласился снова бегать по крашеным партам.

– Парты оставим в покое. – Грека придвинул стакан и потянул через соломинку коктейль. Проглотил с наслаждением и вдруг засмеялся: – А смеху вообще будет с этими партами! Представляете: открывает после каникул Иринушка своим ключом класс и… с катушек долой. В обморок падает…

– Слушай, – вспомнил я, – все хотел спросить: где ты взял ключ? Чей он?

Грека подмигнул:

– Секрет. – А потом, видно, подумал, что, раз мы теперь в одном клубе, то какие могут быть секреты. – Очень просто: мой домашний ключ. Сам недавно только узнал, что подходит к замку в классе. Дежурным был, попробовал так просто, гляжу – подходит. «Порядок, – думаю, – пригодится!» Видите, еще как пригодился!

История с ключом Котьку мало интересовала. Он хотел точно знать, какие уроки ожидают нас впереди.

На этот раз Грека долго не задумывался.

– Веселые уроки. Не пугайся. Расскажу, как на старой квартире чудили. Один раз на пятом этаже привязали бечевкой дверные ручки к лестнице. Встали утром жильцы, хотят выйти, а двери открыть не могут. А в другой раз смеху было! Рядом с нашей квартирой старик жил. Емельяныч. Щегла в клетке держал. А с нашего балкона до его окна – метра два, не больше. Задумали мы с Васькой – моим дружком – такую штуку устроить. Поймали воробья и стали стеречь. После обеда открыл Емельяныч окно и пошел гулять. Мы того и ждали: подцепили палкой с крючком клетку, щегла выпустили, а воробья – на его место. И снова клетку на окошко поставили. Старик сначала жуть до чего рассердился. А потом сам смеялся. И все допытывался, кто это придумал.

– Признались? – с любопытством опросил Котька.

– А чего ж, конечно. Мы потом двух щеглов ему поймали.

– Здорово! – восхищенно причмокнул Котька и опустил в стакан соломинку.

– Обожди, – остановил его Грека. – Ну, нравятся такие веселые дела?

– Сила! – тряхнул волосами Котька.

Мне тоже понравилась история про щегла, но я все же промолчал из осторожности.

– А если нравится, – торжественно произнес Грека, – то выпьем до самого дна за наш клуб настоящих веселых парней. – Он взял губами соломинку, и коктейль его стал быстро убывать. Тогда и я принялся за дело. Грека терпеливо обождал, пока в моем стакане не останется ни капли, и строго добавил: – О нашем клубе никто не должен знать. Понятно?

– Само собой, – кивнул Котька.

И я кивнул вслед за ним.

– Смотрите! – Грека погрозил пальцем. – Слово дали… А о втором уроке я потом скажу. Завтра скажу. Придете ко мне завтра точно в 18.00. – Он встал из‑за стола и надел шапку. – Ну, тронулись, парни…

На улице мы не прошли и десятка шагов, как Грека достал из кармана пустую пачку сигарет, с досадой смял ее и бросил в урну. Затем похлопал себя по бокам и сокрушенно сказал:

– На коктейли все истратил… Коть, монеты не найдется?

– Зачем тебе? – уныло поинтересовался Котька.

– Сигареты купить. Вместе ж курили.

– А где ты их купишь?

– Да вон в киоске. Любой сорт.

– А разве тебе продадут? – со слабой надеждой продолжал тянуть Котька. – Не продадут. Раз шестнадцати лет нету…

– Не волнуйся. Не первый раз покупаю. Так есть монеты?

Котька без радости опустил руку в карман штанов, долго рылся там.

– Не жмись, – улыбнулся Грека. – Слышу: звенят.

Котьке ничего не оставалось, как извлечь на белый свет монетку. Думал, три копейки ухватил, а вытащил двадцать.

– Годится! – Грека взял двугривенный и поспешил к табачному киоску.

– Чего вздыхаешь? – сказал я, когда мы остались одни.

– Двадцать копеек ведь, – и Котька снова вздохнул.

– А ты как думал! Мы теперь в «Клубе настоящих парней». Должны выручать друг друга.

Шутка моя прозвучала невесело.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

ГЛАВА ШЕСТАЯ,

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ,

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,

В КОТОРОЙ ЧИТАТЕЛЬ РАЗДЕЛИТ РАДОСТЬ РЕБЯТ, УЗНАЕТ КОЕ‑ЧТО О МОДНЫХ ТАНЦАХ, А ТАКЖЕ О ТАЙНОМ ДЕВЧОНОЧЬЕМ ЗАГОВОРЕ

 

По всему чувствовалось – управляющая домами из числа тех людей, что слов на ветер не бросают. И все же мне плохо верилось, чтобы уже на другой день в Алешином дворе могло появиться ледяное поле, огражденное деревянным барьером.

Но, видно, я не напрасно назвал Дарью Михайловну волшебницей. Утром я задержался: водил сестренку в поликлинику, и когда в двенадцатом часу примчался наконец во двор дома № 48, то застыл в изумлении. От самой ледяной горки до трех лип, росших одна возле другой, стояла ровненькая, из желтых новеньких досок хоккейная коробка. Ничего себе «коробка»! Два раза на хорошей скорости обежишь кругом – и язык на плечо.

Работа шла вовсю. От рыжих куч песка почти ничего уже не осталось – ведрами, лопатами ребятишки подтаскивали песок к барьеру, высыпали и крепко утрамбовывали ногами.

Алешу среди суетившихся ребят не сразу и приметил. Он не песок таскал, а фанерной лопатой орудовал внутри «коробки». Снегу за последние дни нападало немало, и потому его надо было из левой, более высокой стороны поля переместить направо. Это мне Алеша потом объяснил. А руководил расчисткой катка сам Иван Данилович Прохоров. Оказывается, и его заставила потрудиться Дарья Михайловна. И правильно: он же специалист, водопроводчик. Кто лучше посоветует, как заливать каток?

Лишней лопаты, конечно, не нашлось. Иван Данилович узнал меня, кивнул, как старому знакомому, и велел трамбовать снег в правой стороне площадки. Эта работа была веселая, там из угла в угол уже носилось несколько «трамбовщиков». А двое даже борьбу затеяли – обхватив друг дружку, катались по снегу. Их не разнимали: ведь тоже работают, не ногами, так спинами.

Через минуту ко мне присоединилась Марина. Носить песок ей надоело. Увидела, как я буги‑вуги ногами выделываю, бросила ведро и принялась рядом со мной пританцовывать.

– Это что, танец жителей острова Борнео? – придерживая рукой очки, улыбнулась Марина.

– Старо. Последний крик моды – смесь рока с шейком. – Я упал на спину и стал дрыгать вверху ногами…

Вот так и работали мы. Обидно, что в поликлинике задержался, – немного пришлось потрудиться. Иван Данилович протянул к дому водопроводный шланг, что‑то подкрутил возле подъезда, шланг надулся, и с треском хлынула из его свободного конца струя воды.

Охотников подержать конец тяжелого шланга нашлось столько, что я и просить не пытался. Да и прав было маловато: на работу опоздал и двор все‑таки чужой.

Я не ожидал, что на заливку катка уйдет так много времени. На обед отправился – поливали, через час вернул я – снова льют и льют. Лишь к вечеру поверхность катка стала более или менее ровной.

К тому времени во двор заглянула и Дарья Михайловна. По‑хозяйски обошла вокруг барьера, в двух местах притоптала песок. Заметив Марину, весело округлила глаза, поманила рукой:

– Пары четыре фигурных коньков с ботинками, кажется, могу выбить для вас. У тебя‑то есть коньки?

– Да, чешские, белые… Папа купил. Спасибо. – Тогда других поспрашивай. Хорошо бы небольшую секта организовать. Насчет тренера говорила в комитете, обещают.

– Я все обязательно узнаю, – сказала Марина.

– А клюшки когда будут? – спросил кто‑то из ребят.

– Клюшки и коньки будут завтра. На двадцать человек. Наберете столько?

– Наберем!

– А тренер будет приходить?

– И фуфайки дадите?

– А как называться будет команда?…

Дарья Михайловна не успевала отвечать.

– Об имени команды сами думайте.

– Я уже придумал. – Алеша оглядел столпившихся ребят. – Такой команды нигде нет. «Ураган»!

– Сила! Класс! – зашумели кругом. Название понравилось всем. И мне понравилось. Перед одним таким грозным названием любой противник дрогнет.

– Хочу, однако, предупредить, – Дарья Михайловна повысила голос, чтобы все слышали, и показала на площадку. – Лед за ночь застынет, утром выбежите на коньках и начнете гонять шайбу. И знаю, что получится. Утром – хоккей, днем – хоккей, до самой ночи – хоккей. На других площадках города такая картина уже наблюдается. Сунется на лед первоклассник – гонят, девочка хочет покататься – гонят. Все хоккей и хоккей. Предупреждаю: так дело не пойдет! Каток для всех. Продумайте расписание и вывесите на щите. Пусть все видят. Без этого никаких хоккейных доспехов выдавать не будем. Все слышали? Вот так… До свидания. Не опоздайте, – она посмотрела на часы, – через десять минут – новый фильм по телевизору.

Дарья Михайловна ушла, а мы еще долго, до самой‑самой темноты, забыв и про новый фильм, обсуждали всяческие хоккейные проблемы. И Марина, в окружении девочек, о чем‑то шепталась. Они стояли чуть в стороне, и я не слышал их голосов. А потом девчонки вообще куда‑то скрылись.

Перед тем как расходиться, ребята щупали лед. Вода за барьером уже взялась хрупкой корочкой, начинала твердеть в глубине.

– К утру как во Дворце спорта будет ледок, – радостно сказал Алеша. Он оглянулся. – А куда Марина девалась?

– Не знаю, – ответил я. – Кажется, с девчонками пошла.

– Ну, забежим ко мне? – предложил Алеша. – Заодно и позвоним ей. Может быть, у себя.

Мне и самому не хотелось прощаться. Времени‑то еще немного. Это просто дни такие – самые почти короткие в году дни… А вот почему так неожиданно исчезла Марина, и мне было интересно.

На Алешину просьбу позвать Марину к телефону дедушка ее сказал:

– Позову. Только занятая она дюже. Тут целая ассамблея.

Я тоже слышал, что сказал дедушка. Мое ухо едва не касалось красного уха Алеши.

– Какая еще ассамблея? – Алеша поднял брови.

– Наверное, делят четыре пары коньков на десять… – Я не договорил. Раздался нетерпеливый голос Марины:

– Ты чего, Лень?

– У тебя коньки наточены? А то принеси.

– Спасибо. Острые.

– А винты крепко закручены?

– Очень крепко. Все?

Я поспешил на выручку:

– Мы располагаем сведениями, что у вас проходит важная ассамблея. Председатель не нужен?

– Обойдемся… Впрочем, интересно – откуда сведения?

– Тайна.

– Ну, тогда и у нас тайна.

– Марина, умрем от любопытства.

– Так и быть, несчастные. Приходите через десять минут…

Не обманула. Когда постучали в ее квартиру, дверь без промедления отворилась, и Марина ввела нас в свою комнату. Там, в затаенном молчании, застыли несколько девочек. На полу, рядом со знакомой мне банкой краски, лежал фанерный щит. Вот что было написано на нем крупными голубыми буквами:

«ПИОНЕРСКИЙ КАТОК «ДРУЖБА»

Часы занятий:

ПРИГЛАШАЮТСЯ ВСЕ ЖЕЛАЮЩИЕ.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ,

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ,

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ,

Владимир Андреевич Добряков

Недолгие зимние каникулы

 

 

Владимир Добряков

 

Недолгие зимние каникулы

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ,

В КОТОРОЙ РАССКАЗЫВАЕТСЯ О СТРАННОМ ПОВЕДЕНИИ ГРЕКИ

 

Третью парту красил Грека. Вцепился в кисть – ни отнять, ни выпросить. Насчет «отнять» – это я так, к слову. Смешно: отнять у Греки! Попробуй! В лоб закатает – на ногах не устоишь.

Кисть отнимать никто у него и не собирался, а просить просили. И Котька, и я – хоть минуточку дать покрасить.

– Обожди, – отмахивался Грека и все водил, водил тугой кистью по крышке парты.

– Ты бы, Гриша, передохнул, – сказала Ирина Васильевна. Сказала, а сама еще подлила ему краски.

Я видел: учительница радуется за Греку. Да и как не радоваться! Мы уж давно привыкли, что Греке на все наплевать. В те дни, когда он вместе с соседом по парте Котькой Зуевым дежурит, то в классе черт те что делается. Мела нет, доска грязная, тряпка не намочена. Один раз даже на люстре тряпка оказалась. Пока доставали, минут пять прошло, И потом еще долго не могли успокоиться – юсе вспоминали, как смешно висела у потолка тряпка. В общем, сорвали урок. Из‑за Греки. Тряпку‑то он забросил. А чтобы Грека остался после занятий помочь убрать класс – ка‑ха! Пулеметом не удержишь.

И вот, пожалуйста, красит парты. Да как еще красит! На что Алеша Климов, командир класса, – мастер на все руки, я тот рот разинул. Подошел к парте, осмотрел придирчиво ровный слой краски и уставился на Греку, как на чудо заморское:

– Ты, оказывается, на работу шустряк.

Гришка вытер о край банки кисть и самодовольно усмехнулся:

– Так‑то, ехал Грека! Я, командир, все могу! – И со значением добавил: – Все!

Что с Грекой стало? Совсем другой человек. Правда, он еще вчера как‑то странно себя >повел. После уроков Ирина Васильевна объявила, что желающие красить парты должны прийти утром к десяти часам. Тут‑то Грека и загадал загадку. Когда вышли из школы, он взял меня за локоть и отвел в сторону.

– Не опоздай, – чуть таинственно оказал он. – Приходи к десяти…

Я даже не понял, о чем он.

– Или не слышал? Парты красить.

– А сам‑то придешь? – недоверчиво спросил я.

Грека подмигнул узким глазом и, чтобы у меня не оставалось никаких сомнений, ударил кулаком себя в грудь.

– Как штык буду!

И вот – пришел. Еще и Котьку с собой привел. Сам Котька, я уверен, ни за что бы не додумался пожаловать в школу. Тем более в такой день. Во‑первых, воскресенье. Во‑вторых, Новый год на носу. В‑третьих – это самое главное, – каникулы же начались. И правда выдалась будто специально для каникул: солнце, морозец. Хоть лыжи надевай, хоть коньки. Или бери санки – с горы катайся. А разве плохо – погонять клюшкой шайбу!

Чего‑чего, а погулять Котька любит больше всего на свете. Уроки не сделает, книжку не раскроет, зато нагуляться вволю не забудет. Потому, наверно, и щеки у него словно красными чернилами покрашены.

Только ни лыж Котька не успел взять, ни коньков: Грека за ним явился, чтобы в школу вместе идти.

Представляете, ребята глазам своим не поверили, когда увидели их! Даже кое‑кто из активистов не захотел пожертвовать таким днем, а эти двое, самые, можно сказать, нарушители, пришли работать.

Я тоже удивился. Хоть Грека и трахнул себя кулаком в грудь, но я вчера не очень‑то поверил ему.

А как наша молоденькая учительница Ирина Васильевна обрадовалась! Просто готова была, кажется, расцеловать Греку. Ох, и намучилась она с ним! Про себя‑то, наверно, уж не раз думала, что ничего с Грекой поделать не сможет– неисправимый…

А Грека возьми да и выкинь такую штуку! Глядите, мол удивляйтесь!

Глядели ребята, удивлялись. И я заодно с ними, а все равно какое‑то сомнение, будто червь, точило меня. Ой, неспроста это. Вдруг что‑то задумал?..

Грека тем временем закончил красить парту у среднего окна.

– Командир! – позвал он. – Принимай работу. Твоя парта. Эх, на совесть для тебя постарался!

Все, кто в ожидании – кисти слонялся без дела, собрались возле Греки.

– Хоть на экспорт! – оглядев свою парту, сказал Алеша.

– Обожди… – Грека прищурил узкий глаз. – Вот здесь, в уголке, малость подмажу.

Он опустил кисть в стеклянную банку, и я увидел, что краски там осталось чуть ли не на донышке.

– Поменьше макай, – сказал я. – Другим не хватит!

Учительница наклонила широкую железную банку, заглянула внутрь.

– В самом деле, ребята, поэкономней…

И только она это сказала, как Марину Сапожкову, которая стояла: на подоконнике и вытирала тряпкой стекло, вдруг словно ветром сдуло. Лишь косы метнулись да очки блеснули. Кинулась в конец класса, где висела одежда.

– Я мигом слетаю, Ирина Васильевна! У нас дома, в кладовке, полная банка краски. Такая же, голубая.

Ну и Маринка! Электрон, а не девчонка. Я бы, наверно, и пальто с гвоздя не успел снять, а ее руки уже нырнули в рукава. Промедли учительница еще секунду – Маринка все пуговицы застегнула бы.

– Да куда ты, обожди! – засмеялась Ирина Васильевна. – Спасибо, конечно. Только краски должно хватить‑Пять парт осталось.

Всего пять парт! А мастеров с кистями – трое. И оглянуться не успеешь, как все будет закончено.

– Ну, Грека, – взмолился я, – ну, хоть немножко дай!

Все‑таки он пожалел меня – протянул кисть с измазанной липкой деревянной ручкой.

– Но смотри, плохо получится – нос тебе выкрашу!

Грека зря словами бросаться не будет: возьмет и правда выкрасит нос. Я слегка обмакнул кисть и осторожно провел ею по крышке парты со старой, облупившейся краской. Я очень старался. И не потому, конечно, что опасался за свой благородный нос, который, как уверяет папа, чем‑то похож на римский. Просто приятно было красить. Точно новую вещь делаешь. Поведешь кистью – и сияет в том месте парта, будто из магазина.

Лишь одну парту успел я выкрасить. А Котьке и вовсе ничего не досталось. Но Котька не очень расстраивался. Он давно нашел себе занятие. Другие мыли окна, оттирали керосином капля краски на толу, собирали и складывали в углу заляпанные газеты, а Котька – нет, не на того напали! Он достал из кармана шарик для пинг‑понга, вытащил из‑под цветочного горшка блюдечко и давай им шарик об стенку щелкать. Он бы и целый час так щелкал, да Грека раздавил шарик. Не нарочно раздавил. Хотел ногой его пнуть, как футбольный мяч, а шарик под каблук угодил. Ясное дело, треснул.

Шарик треснул, а Котька захныкал. Не то чтоб захныкал, а так – скривил толстые губы, посопел и забубнил с обидой:

– Размахался! Новый совсем шарик. Вчера купил. Семь копеек…

Конечно, любой бы на его месте обиделся. Только лучше бы Котьке промолчать. Будто Греку не знает.

Я увидел, как Грека взял его левую руку, ловко завел ее за спину и чуть повернул. Тут же Котька захныкал по‑настоящему:

– Ой, ой, больно!

– Отпусти его! – заступилась за Котьку Маринка Сапожкова. Однако на всякий случай поспешила предупредить учительницу. – Ирина Васильевна, а Грека мучает Зуева.

– Ай, Гриша! Ну, дорогой мой! – Ирина Васильевна проговорила это с таким укором, словно не Котьке Зуеву было больно, а ей самой. – Ведь такой ты у нас молодец сегодня! И вот опять…

– А я – ничего, Ирина Васильевна. Это мы так играем, – соврал Грека. Но руку Котькину все же отпустил.

Через пять минут работа была закончена, и – все засобирались домой, будто лишь в эту минуту разом вспомнили и про каникулы, и про хорошую погоду, я про Новый год.

Ирина Васильевна надела свою коричневую шубку и в дверях еще раз оглянулась на ровные ряды голубеньких парт.

И такая на ее лице была радость, что я тотчас вспомнил, как вошла она первого сентября в наш 6 «Б». Вошла и смотрит на нас во все глаза, улыбается. А мы и знать не знали, что это учительница. Подумали: какая‑то девчонка, десятиклассница.

На улыбку Ирина Васильевна не скупится. Может, оттого, что сама недавно сидела в школьном классе. Или просто характер у нее такой – веселый, открытый. Вот и сейчас смотрит на парты так, будто не масляная краска на них блестит, а настоящее золото, из которого всякие драгоценные вещи делают. И еще коронки на зубы делают. У Ирины Васильевны есть один такой зуб. Когда она улыбается, зуб этот, словно маленькая желтая лампочка, светится в уголке рта. Хорошо, что Ирина Васильевна так часто улыбается.

– Ну, мальчишки‑девчонки, – сказала Ирина Васильевна, – сознавайтесь: ведь правда – славно поработали! Даже светлей стало. Сейчас я закрою класс на ключ, и целых две недели парты наши будут тихо и спокойненько сохнуть. Вернемся после каникул – как приятно будет заниматься в таком чистом и светлом классе!

Когда ребята вышли в коридор, Ирина Васильевна повернула в замке ключ и положила его себе в сумочку.

На улице она снова сверкнула. золотой искоркой и пожелала нам весело встретить Новый год, хорошо отдохнуть на каникулах.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ,