Связи предприятий с государством теперь уже не те, что были раньше

Снятие границ и сокращение роли государства не ставят перед предприятиями жизненно важных проблем, тревожащих государства — ведь в итоге они не лишились того, что можно было бы назвать чертами национального своеобразия. Они по­лучают теперь меньше помощи, им оказывается меньше содей­ствия зато они обрели больше свободы в выборе стратегии и используемых средств. Тем не менее им приходится перестра­иваться применительно к новым условиям, что неизменно вы­ражается, помимо прочего, в том, что теперь им приходится гораздо больше считаться с конкуренцией и рынками, чем со странами, где находятся их корни, то есть со своими нацио­нальными государствами. Значит, и с их дипломатией? Именно так следует сформулировать очередную проблему.

Изменения, которые претерпели их отношения с государст­вом, выражаются, прежде всего, в следующем: предпринимате­ли стали меньше зависеть от своих государств, их происхожде-

ние, как и происхождение их изделий ныне не столь очевидны, как прежде, созданные ими структуры не укладываются более в политические, юридические и экономические схемы государ­ства. Наконец, финансовые рынки вообще лишились нацио­нального своеобразия.

Предприниматели стали меньше зависеть от государства, потому что дерегулирование во всех его проявлениях лишило государство большей части рычагов, с помощью которых оно могло воздействовать на экономику, например, вмешиваясь в нее на уровне предприятий. Более не существует узко специа­лизированного, регламентированного и льготного финансиро­вания, более не требуется разрешения на иностранные капита­ловложения внутри страны или капиталовложения за границей, стало меньше операций, связанных с субсидиями, государст­венный сектор сузился, а управление в рамках национальных предприятий стало более независимым, уменьшилась нужда в гарантиях и государственном финансировании, чтобы вклады­вать капиталы или продавать товары в иностранных государст­вах. Короче говоря, предприятия меньше нуждаются в государ­стве, в его разрешениях и его благожелательном отношении за исключением случаев, скорее редких, когда оно выступает в качестве либо клиентов (например, самолетостроение либо оружейная электроника), либо эксперта (например, в ядерной промышленности), либо, наконец, может дать последние необ­ходимые разрешения или финансы, которыми еще располагает, либо имеет в своем распоряжении дипломатические средства, на которые предприниматели могут опереться за границей. Во­обще говоря «государственное попечение», французское выра­жение, непереводимое на другие языки, хотя само это понятие существует и в других странах, пришло в упадок, и государст­венная власть лишилась самых важных рычагов, с помощью которых она могла воздействовать на предпринимателей, пере­манивать их на свою строну и делать исполнителями своей верховной воли в этом грешном мире: радио- и телестанции перестали быть голосом Франции, французские самолеты не ассоциируются более только с Эр Франс, и всем хотелось бы, чтобы Эльф перестал быть чем-то вроде богатенького подруч­ного французских властей в Африке.

Национальная принадлежность предприятия или его изделия становится все менее очевидной. Местоположения правления, являющееся с юридической точки зрения отличительным при­знаком, теперь уже недостаточно для установления страны происхождения предприятия. Акционеры, руководители, место расположения производственных установок и центральных ор­ганов, принимающих решения, рынки имеют различное наци-

ональное происхождение. Культуры, которые вбирают в себя предприятия, налагаются друг на друга и даже тяготеют к заме­не собой изначальной. Шелл и Юнилевер имеют британские и голландские корни, но начало их восходит к стародавним вре­менам, и ныне оно забыто, уступив место некоей слитности, стершей национальные различия. Крупные объединения, рас­кинувшие свои ответвления по всему миру, приобрели даже собственные отличительные особенности, сохраняющиеся даже тогда, когда стратегические решения принимаются материн­ской компанией. Компания Форд Европа не только разрабаты­вает и производит свои автомобили и их детали в Великобри­тании, Германии, Франции и Бельгии, но еще и создала серию моделей автомобилей, отличающихся от выпускаемых в США, стране, где находилась головная фирма. То же можно сказать и об Опеле, филиале Дженерал Моторс в Европе.

Даже когда повсюду в мире имеют хождение совершенно одинаковые товары, не видоизмененные применительно к местным условиям, их производство распределяется между не­сколькими регионами, то есть странами. Все более редки слу­чаи, когда какое-либо промышленное изделие целиком изго­товлено там, где оно сошло с конвейера. Предприятие прибе­гает к специализации своих производственных мощностей, сводя их в подкомплексы, и на каждой стадии производствен­ного процесса использует большое количество комплектующих деталей, поступающих из других секторов производственного объединения, либо поставляемых субподрядчиками — снабже­ние материалами происходит в более широком международном масштабе, чем когда-либо прежде. Это особенно ярко выраже­но у таких многонациональных компаний, как АББ, Жек-Альс-том, у концернов Эрбус, Еврофайтер, но в равной степени от­носится и к предприятиям, производство которых не строилось изначально на столь многосторонней интернациональной ос­нове. Мало того, что Эрбус производится при совместном участии Франции, Германии, Испании и Великобритании, 40% его оснастки и двигателей поставляются из США. Компания Боинг, оборудующая самолеты марки 727 двигателями КФМ 56, наполовину изготовляемыми фирмой СНЕКМА во Фран­ции, и обеспечивающая своими заказами более двух третей оборота британской фирмы Роллс-Ройс, размещает многочис­ленные подряды в Европе; значительная часть инженерной де­ятельности итальянской фирмы Алениа зависит от поставок различных марок фирмы МакДоннелл Дуглас. Автомобили Рено, Пежо или Ситроен могут быть произведены на француз­ских, испанских, британских и словенских заводах, а компью­теры IBM изготовляются во всех частях света. Столь развет-

вленной по всему миру сетью снабжения располагают и менее крупные предприниматели — как поставщики услуг, финансо­вые агенты, так и промышленники — ибо расстояний более не существует, до всего рукой подать благодаря развитию транс­порта, путей сообщения, средств дальней связи и информати­ки. Если для организации некоторых производств требуется географическое комбинирование средств производства (бли­зость клиента в своей отрасли при напряженном графике пере­возок, близость рынка к сфере послепродажных услуг), эти производства строятся на вертикальных поставках из самых разных мест.

Итак, в наши дни деятельность предприятий основывается на участии партнеров, на поставках, на кооперировании, кото­рые стирают понятие границ, что влечет за собой важные пос­ледствия для экономической дипломатии как на оперативном уровне в виде поддержки предприятий, так и на глобальном уровне, когда речь идет о внешней экономической политике.

Одна из задач, издавна стоявшая перед экономической дип­ломатией, заключается, как мы видели, в помощи закреплению предпринимателей своей страны за границей и распростране­нию там их продукции. В минувшие времена задача была в высшей степени понятна, но теперь, когда в предприятиях переплетены разные национальности, а их продукция связана с еще более прихотливыми национальными сочетаниями, она сильно усложнилась. Когда торговый советник французского посольства содействует французскому автоконструктору, он, возможно, помогает продавать испанские или британские авто­мобили, но в то же время может не сомневаться в том, что способствует развитию предприятий, где все наиболее важное помечено французским клеймом: руководство, научные иссле­дования, технические разработки, стратегические решения и создание моделей. Поддерживая коммерческие хлопоты Эрбус, он не уклоняется от выполнения своей исконной задачи, хотя речь идет о продаже самолетов менее, чем наполовину фран­цузских. В лучшем случае в решении этой задачи должны были бы участвовать его коллеги из стран-членов консорциума, но так бывает не всегда. Но когда конкурирующая компания Боинг предлагает летательный аппарат, процент начинки кото­рого деталями и двигателями французского происхождения оказывается сравним с самолетами Эрбус, он может оказаться в замешательстве, и если он поборник здоровой конкуренции, ему не остается ничего другого, как умыть руки. И это не ис­ключение: все чаще случается, что крупномасштабные проекты промышленного строительства или государственных работ ока­зываются по силам лишь международным консорциумам или

французские предприятия в составе многонациональных объе­динений конкурируют между собой в сфере предложения. Эко­номической дипломатии в подобных случаях приходится оста­ваться зрителем, пожелавшим победы лучшему. Таким обра­зом, во все более многочисленных случаях она оказывается бессильна исполнять свои традиционные обязанности.

Итак, экономическая дипломатия остается без работы и те­ряет привычные азимуты для определения общего направления своей деятельности. Действительно, сложное переплетение подрядчиков, альянсов, местных производств, лицензионных соглашений или отмены пошлин имеет следствием то, что на уровне каждой компании внешний аспект деятельности не ог­раничивается только экспортом и импортом и не оценивается только по этому показателю — о внешней деятельности судят в международном масштабе: по внешним рынкам, включающим отделения, филиалы, в том числе имеющие лицензии и осво­божденные от пошлин. То же относится к любой отдельно взя­той стране. Следовательно, торговый баланс, показатель широ­ко используемый ввиду удобства пользования им, а также по­тому, что он изобилует легко поддающимися анализу данными, благодаря постоянным уточнениям во множестве точек кон­трольного замера, ныне не более, чем устаревший инстру­мент — ведь он восходит ко временам, когда не учитывался экспорт услуг, а внешние рынки обслуживались лишь отчасти иностранными отделениями компаний. Но до сих пор торго­вый баланс оставался основой, на которой строилось множест­во разновидностей политики и экономической дипломатии. Он считался показателем значения той или иной страны, величи­ны ее рыночной доли («Франция — четвертый в мире экспор­тер»). На самом деле он отражает состояние лишь некоторой части деятельности ее предприятий¹. К тому же при его опре­делении учитывается и доля обосновавшихся в ней иностран­ных предприятий. Предполагалось также, что он свидетельству­ет об уровне конкурентоспособности страны. Таким образом, ставился знак равенства между положительным сальдо и кон­курентным потенциалом, в то время, как существенная часть товаров, пересекавших таможенную границу, например, те из них, что перемещаются внутри одной и той же монополии (по приблизительным оценкам, такого рода товарообмена состав­ляет около трети внешний торговли США, Японии и Фран­ции), либо те, что представляют собой разные стадии произ­водства между субподрядчиками и заказчиками, осуществляет-

¹ Доля немецких изделий, производимых за границей, оценивается примерно в 20%, а японских — в 10%.

ПО

ся в соответствии со средне- или краткосрочными программа­ми, не подверженными влиянию конъюнктурных изменений конкурентоспособности.

Изменения структуры предприятий также способствуют их переходу в положение, в котором не привыкла работать эконо­мическая дипломатия. Наиболее показательны с этой точки зрения многонациональные предприятия. Они первые прихо­дят на ум, но это не единственный пример.

В то время, как интернационализированные предприятия подобные тем, о которых недавно шла речь, могут принадле­жать нескольким странам одновременно, многонациональные, напротив, могут не принадлежать ни одной из них. Благодаря тому, что их отделения размещаются во многих странах, они имеют возможность избегнуть чрезмерно строгих регламента­ции, помещая центры своей деятельности там, где законода­тельство более всего их устраивает. Они могут прибегать к раз­ным уловкам, дабы использовать налоговую систему к наи­большей своей выгоде, выбирая для размещения штаб-кварти­ры наиболее благоприятное местоположение, рассчитывать трансфертные цены при сделках между предприятиями одного и того же объединения, дабы переводить фонды или прибыли в наиболее выгодное место, и т.д. Такая практика хорошо из­вестна, в частности, государственным службам, особенно нало­говым, которые использовали возможность убедиться в эконо­мической разумности операций, совершаемых между составны­ми частями одной монополии. Стратегия многонациональных предприятий не вписывается в политические, юридические или экономические рамки какого-нибудь одного государства, одна­ко, пренебрегая щепетильностью и предрассудками, в рамки любого из них, где в каждом отдельном случае найдется выгод­ное для нее решение. В поисках средств финансирования или способа укрыться от эмбарго, она всегда найдет среди стран, где находятся ее филиалы, ту страну, в которой такое окажется возможно. С другой стороны, география деятельности много­национальных предприятий лишь в весьма небольшой степени зависит от конъюнктурной политики принимающего государст­ва — оно определяется оценкой их среднесрочного экономи­ческого и политического развития, оценкой будущего рынков и равновесием между различными центрами деловой активности. Таким образом, государство не имеет подлинного влияния ни на стратегию, ни на организацию многонациональных пред­приятий, оно влияет на них лишь эпизодически. Со своей сто­роны, многонациональные предприятия более не участвуют в разработке стратегии могущества государств их происхождения. Что хорошо для Дженерал Моторс, может быть, хорошо для

Соединенных Штатов, но это так же хорошо и для Германии, где нашел приют филиал компании Опель, и не менее хорошо для всех стран, где на Дженерал Моторс работают местные предприятия.

Многонациональное предприятие — противоречивое поня­тие, так как естественные условия его деятельности выходят за пределы какого-то одного государства, и оно одновременно ис­пользует многообразие своих местных отделений, однако очер­тания его ясно обрисовываются, и достаточно было бы между­народного органа власти, чтобы оно не оказалось в юридичес­ком вакууме и вернулось в сферу компетенции экономической дипломатии. Но и тогда оно продолжало бы действовать минуя границы, потому что переходы власти от предприятия к пред­приятию и образование структур влияния на рынки могут при­вести к тому, что не станет нужды ни вывозить куда-то за гра­ницу товары или капиталы, ни покупать средства производства или долевое участие в рынке. Безусловно, в последние годы иностранные инвестиции были главным фактором развития предприятий, либо в виде роста изнутри благодаря созданию новых производственных мощностей, либо главным образом, благодаря приобретению контрольных пакетов акций, будь то с помощью слияний или приобретений, то есть в виде роста вовне. Однако сами по себе эти стратегии овладения контро­лем не могут обеспечить развитие предприятий, ибо, помимо мощной тенденции к сосредоточению усилий на главном про­филе деятельности, к чему их толкают рынки, где конкуренция стала беспощадной (либо стать одними из первых в мире в своей области, либо свести ее к наиболее важному), они нуж­даются в притоке извне, притоке чего-то первоклассного и по самым низким ценам: информации, научных исследований, продукции, периферийных услуг, рынков, независимо от того, будет ли этот приток осуществляться различными способами (по какому-то изделию, в какой-то определенной области на­учных исследований, по какой-то программе) или с использо­ванием различных форм отношений (альянсы, ограниченное или полное партнерство, раздел издержек или видов продук­ции, и т.д.). Видно, таким образом, как создается то, что Ро­берт Рейх¹ называет «сетевым предприятием», развивающимся в сторону узкоспециализированного производства, работающе­го по индивидуальным заказам (сверхспециальные стали, мик­ропроцессоры особого назначения), где все различия выража­ются не в ценах или качестве, но в «способности найти общее

«Труд Наций», 1991 г. (The Work of Nations, 1991).

между специфической технологией и специфическим рынком», которое ради достижения этой цели расстается с традиционной структурой в виде пирамиды и перестраивается в организацию, благоприятствующую внутренним взаимодействиям, экспери­ментам, многократным опробованиям различных технических решений и с предельной гибкостью обеспечивающую возмож­ность для обмена взаимодополняющими познаниями, напри­мер, технического опыта на консультации экспертов по теоре­тическим аспектам маркетинга.

В конечном счете альянсы становятся преобладающей фор­мой интеграции мировой экономики, и вложение капитала может стать символическим. Убедительный пример представля­ют собой авиационные компании, совместно пользующиеся пересадочными аэропортами, согласованными графиками дви­жения, системами бронирования мест, корректирующими про­граммами, обеспечивающие рейсы по некоторым маршрутам, причем все это дополняется системой бесплатных услуг. Так же поступают промышленники в области электроники. Хотя они и соперничают на международном уровне, но совместно работа­ют на некоторых направлениях научных исследований, произ­водства или реализации продукции. Такая кооперация способ­на соперничать с межгосударственными связями и, во всяком случае, создавать, минуя границы, коалиции, которые могут при случае оказать влияние на государства.

Эти взаимосвязи, видоизменяющие деятельность предпри­ятий, не входят ни в одну из традиционных областей деятель­ности экономической дипломатии, не знающей, куда их отне­сти, как классифицировать или как к ним относиться.

Финансовые рынки словно перебрались на другую планету. Местонахождение терминала, откуда поступает распоряжение или информация, не поддается привязке к определенной гео­графической точке, как и вычислительной машины, накапли­вающей данные и передающей сообщения. Валютный рынок функционирует круглосуточно, переходя от одного часового пояса к другому в зависимости от того, когда открываются раз­личные финансовые центры, но не отдавая предпочтения ни одному из них. Рынки не имеют более национальности, даже если больше нельзя обойтись без таких финансовых центров, как Лондон и Нью-Йорк, благодаря эрудированности операто­ров, компетентности персонала банков и других финансовых учреждений, опыту, накопленному в создании новых финансо­вых продуктов, качеству имеющегося в их распоряжении обо­рудования для передачи данных и электронной котировки. Рынки прочно привязаны к известным центрам, что объясня­ется, несомненно, многолетней профессиональной традицией,

накопленной финансовой культурой, а также бдительностью властей, всегда следивших за тем, чтобы поддерживались наи­лучшие условия их функционирования. Так, надзор за валют­ным обменом, когда он еще существовал в Соединенном Ко­ролевстве, никогда не затрагивал деятельность Сити, а дерегла-ментация лондонского рынка и ее обновление в результате «Большого взрыва» 1986 года опередила соответствующие меры в других финансовых центрах. Но этим и исчерпывается бри­танское своеобразие лондонского рынка — все прочее интерна­циональной закваски, нечто вроде офшорной зоны: пропускае­мые через него капиталы вливаются в британскую экономику, они появляются из внешнего мира и туда же возвращаются, значительная часть служащих состоит из иностранцев — там работают банки и финансовые учреждения всего мира. Сила лондонского делового центра заключается в том, что любым деньгам, независимо от суммы, будет найдено полезное приме­нение, что любому заемщику предлагается широкий выбор фондов, требующих вложения, что он привлекает наилучших специалистов мира высокопрофессиональной средой, благо­приятной системой налогообложения, большой гибкостью за­нятости, когда всегда можно найти себе подходящую работу, словом, в притоке и работников, и капиталов, и складов ума со всех концов земли.

Итак, рынки перестали быть национальными. К тому же, обращающиеся на них денежные массы несоизмеримы с теми, которыми располагают государства в виде бюджетных статей и запасов валюты. В 1995 году среднесуточный объем обменных сделок в мире оценивался в 1230 млрд долларов, в то время, как валютные резервы центральных банков составляли всего 1100 млрд долларов. После появления евродолларов и валют­ной дерегламентации часть денежной массы каждой страны можно без труда переместить за ее пределы через банковские депозиты в национальной валюте, помещенные за границей.

Порвав всякие связи с национальной почвой, финансовые рынки становятся таким образом независимой силой, но от­торжения не происходит — рынки оказывают мощное совокуп­ное влияние на экономическую политику государств, карая их (воздействием на процентные ставки, или обменные паритеты) за всякие вольности вроде инфляции или финансовой разба-лансировки, наказывая за невыполнение поставленных задач, то есть вынуждая их в конечном счете способствовать поддер­жанию общего равновесия системы. Словом, все происходит так, как если бы уже не государства распоряжались рынками, а рынки — государствами, так что их экономическая дипломатия как бы лишилась всякой возможности играть на них какую-то

роль, и ей осталось лишь следить за их реакцией и принимать в ответ какие-то меры на нижних уровнях.

Дипломатия имеет дело с реальной действительностью в той мере, в какой представляемое ею государство и те, к кому она обращается и с кем ведет переговоры, не порывают с действи­тельностью, способны воздействовать на нее, короче, обладают властью. Сделанный выше общий обзор экономической жизни показывает, что многие шестеренки старой машины крутятся вхолостую. Тарифная политика или практика предоставления субсидий, направленная на восстановление нарушенного рав­новесия в торговле, лишилась смысла даже если бы и была возможна. После пересмотра регламентации, правительства по­теряли контроль над тем, что еще сохранилось от этого арсена­ла и было передано в ведение других органов власти (большая часть — ВТО, а для Пятнадцати государств Европы — в Ко­миссию Европейского союза). Деятельность предприятий про­исходит в мире, где разгораживание национальными перего­родками перестало быть разумным и где трудно определить правильный баланс интересов каждой отдельной страны, сооб­разуясь со стратегией этих предприятий. Государства могут, по существу, лишь в чем-то влиять на предприятия, и экономи­ческая дипломатия лишилась, таким образом, некоторых средств, к которым прибегала, дабы убедить их принять ее точку зрения или, напротив, оказаться им полезным. Добавим, что поток информации увеличился, и поступает она через агентства печати и специальные службы по крайней мере столь же оперативно, что и по дипломатическим каналам, и что те­перь, когда открытие границ стало свершившимся фактом, воз­можно постепенное исчерпание круга вопросов, могущих стать предметом переговоров. Невольно напрашивается вопрос, что ждет дипломатию, которая через несколько лет утратит свою роль, заключающуюся в ведении переговоров, информирова­нии и поддержке предприятий, и лишится возможности влиять на стратегию экономических операторов.

А между тем экономическая дипломатия изо дня в день до­казывает свою жизнеспособность.

Дело в том, что политический вес в экономических вопро­сах непрерывно растет, о чем свидетельствует то обстоятельст­во, что теперь они рассматриваются отдельно, а не в качестве приложения или в подкрепление чисто политической темати­ки, и что в государственных кругах стало больше людей, в том числе, лиц благородного происхождения, занимающихся этими вопросами. Никогда прежде главы государств и правительств

не собирались для обсуждения исключительно валютных во­просов — в прошлом они оставлялись на рассмотрение узких специалистов. В наши дни на всех, даже самых высоких ступе­нях власти нужно уметь разбираться в экономике.

Соответственно и экономическая дипломатия вот уже на протяжении полувека совершает свой путь в новых мирах, вра­щается в сферах, к которым ранее не принадлежала, сталкива­ется с проблемами, возникшими лишь два поколения тому назад. В силу всех этих причин ей нужно приспособиться к этой новой расстановке сил в экономике. В чем состоит это приспосабливание и как далеко заведет оно дипломатию?

Глава IV