Как Арон и Вася бросили якоря в теплые прибрежные израильские воды на глазах у всей Хайфы

 

А еще через минуту от мыса Рас‑эль‑Курум к ним наперерез примчался большой белый катер, в котором были три человека – двое в незнакомой Арону и Василию форме, а третий – лет пятидесяти, в белых брюках и белой рубашке без воротничка.

Он так темпераментно махал руками и что‑то кричал, что Арон невольно сбросил газ и вопросительно уставился на него. А Василий сплюнул в сердцах и уже отработанно гаркнул:

– Ай гоу ту Хайфа!!!

– А это что?! – простонал человек в рубашке и показал на мыс Рас‑эль‑Курум. – Господин Рабинович и господин Иванов!.. Я – Шапиро из Мелитополя! Я пока буду ваш переводчик!.. Немедленно повертайте к набережной!!! Вас же там вся Хайфа ждет!..

– Но там нет причала!.. – крикнул Арон.

– Для кого?! Для вас?! Мишугине! Следуйте за мной! – распорядился Шапиро и что‑то на иврите сказал людям в форме.

Те рассмеялись, развернули катер и, стараясь не уходить далеко от «Опричника», неторопко повели катер к берегу – туда, где виднелся белый госпиталь, золотой купол храма, элеватор и гостиница на горе.

Арон прибавил обороты двигателю и повел яхту за катером с Шапиро из Мелитополя на борту.

Когда до набережной оставалось метров сто пятьдесят, Василий и Арон увидели огромную толпу встречающих – человек триста, не меньше!

Над набережной висел длинный белый транспарант, на котором по‑английски было написано метровыми буквами:

«АЙ ГОУ ТУ ХАЙФА!»

– Ничего себе… – пробормотал Василий. – Мамочка родная!..

– Попали!.. – сказал Арон и резко замедлил ход яхты, переведя двигатель на реверсивный режим.

– Ты что?.. Ты что?! – испугался Василий.

– Ничего! – отрезал Арон. – Я пока себя в порядок не приведу, близко не подойду к берегу!

– Неудобно, Арончик… – прошептал Василий, поглядывая на рукоплещущую толпу.

– Неудобно в таком виде на глаза людям показываться, – сказал Арон. – Ты на себя посмотри! Это же кошмар какой‑то!..

Арон оглядел Василия с головы до ног и будто увидел его впервые: обросшего длинными неопрятными космами, с двухнедельной щетиной, грязного, измученного, в пропотевшей и уже продранной тельняшке, в разорванных шортах, сделанных из обычных старых рабочих брюк при помощи одного взмаха ножниц, с грязными заскорузлыми руками, колени в ссадинах, черная пиратская шапочка смотрела сломанным козырьком куда‑то вбок, на ногах вместо бывших баскетбольных кедов чудовищные опорки…

– Ужас… – сказал Арон. – Просто тихий ужас!.. А теперь посмотри на меня. Что ты видишь?

Василий пожал плечами:

– Наверное, то же самое… Только в два раза больше.

– Тем более! – сказал Арон. – Вали на бок, убирай стаксель к чертовой матери и становись на носовой якорь. А я отдам второй якорь с кормы.

Шапиро из Мелитополя углядел, что «Опричник» остановился и в панике закричал с катера:

– Что случилось, господин Иванов?! Что такое, господин Рабинович?!

Ловко и очень профессионально Василий убирал стаксель. Арон выключил двигатель и крикнул в ответ Шапиро:

– Не волнуйтесь! Сейчас встанем на якорь, а через тридцать минут подойдем к стенке! О'кей?

– Никакого «о'кея»!.. – в ужасе закричал Шапиро из Мелитополя. – Вы сошли с ума! Люди уже второй час ждут встречи с вами!

– Подождут еще полчаса, – ответил ему Арон. – Мы почти пятьдесят лет ждали встречи с ними!..

Шапиро в отчаянии схватился за голову, а катер умчался к причальной стенке набережной, где стояла толпа местных жителей в ожидании героев всемирной прессы, радио и телевидения – легендарных Василия Рабиновича и Арона Иванова. Цветы, оркестр, восторженные крики!..

На «Опричнике» Василий уже отпустил стаксель и даже успел аккуратно сложить его в мешок. И теперь, охая и кряхтя, подтаскивал тяжеленный якорь с толстой железной цепью к носовому релингу.

Точно то же самое, но на корме делал Арон. Только без оханья и кряхтения. Он просто поднял стокилограммовый якорь с провисающей цепью и теперь держал его в руках в ожидании, когда Василий будет в состоянии опрокинуть свой якорь за борт.

– Держись, Васюся! Сейчас мы им покажем, как это делается! – крикнул Арон. – Готов?

– Готов!.. – сдавленным от напряжения голосом откликнулся Василий.

– Отдать якоря!!! – прогремел Арон.

Оба якоря с носа и кормы упали в воду одновременно.

Толпа на берегу зааплодировала!

Загрохотали якорные цепи…

По мере погружения якорей в пучину Средиземного моря грохот цепей все усиливался и усиливался, становился почему‑то все громче, все страшнее!..

Затихла на берегу толпа…

Арон и Василий недоуменно переглянулись и вдруг почувствовали, как «Опричник» затрясло, залихорадило!..

Вибрация стала такой мощной, что им поневоле пришлось уцепиться за что попало, чтобы не свалиться в воду!

Жутко грохотали якорные цепи!.. Тряска достигла невероятного предела и вдруг…

…БЕДНАЯ СТАРАЯ ЯХТА С НЕЛЕПЫМ И НЕЗАСЛУЖЕННЫМ НАЗВАНИЕМ, ПОСТРОЙКИ ОДНА ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОГО ГОДА, СОРОК ПЯТЬ ЛЕТ ПРОЛЕЖАВШАЯ В СЫРОЙ ЛЕНИНГРАДСКОЙ ЗЕМЛЕ, КУПЛЕННАЯ АРОНОМ И ВАСИЛИЕМ ЗА ПЯТЬ ТЫСЯЧ РУБЛЕЙ, ВОССТАНОВЛЕННАЯ ЗА ДВАДЦАТЬ, ЛЕТАВШАЯ ПО ВОЗДУХУ ИЗ ЛЕНИНГРАДА В ОДЕССУ, НЕ ПОТОПЛЕННАЯ БОЕВЫМИ РАКЕТАМИ РОССИИ И АМЕРИКИ, ПРОШЕДШАЯ ПО МНОГИМ МОРЯМ ПОЛТОРЫ ТЫСЯЧИ МОРСКИХ МИЛЬ, ВЫСУШЕННАЯ БЕЗЖАЛОСТНЫМ СОЛНЦЕМ, ИСТРЕПАННАЯ БЕСПОЩАДНЫМИ ШТОРМАМИ, НЕ ВЫДЕРЖАЛА ОБЫЧНОЙ ЯКОРНОЙ ВИБРАЦИИ И НА ГЛАЗАХ У ИЗУМЛЕННОЙ ХАЙФЫ РАЗВАЛИЛАСЬ НА МЕЛКИЕ ЩЕПКИ!..

Несчастный «Опричник» рассыпался просто в прах!..

В прах рассыпалась и мечта о десяти миллионах долларов…

Мечта проплыла по теплой прибрежной израильской воде обломками досок, обрывками парусов, кусками мачты, каюты, карт, вырезками из газет всего мира и фотографией Марксена Ивановича Муравича.

Набережная застонала, закричала, зарыдала!..

– Васька… Где ты?.. – захлебывался тонущий Арон и беспомощно бил своими сильными руками по воде…

– Арончик!.. – Василий уже наглотался воды и с выпученными глазами пытался ухватиться за что‑то, выныривал и снова погружался в воду…

От причальной стенки уже мчались спасательные катера, уже летели в воду пробковые круги…

Теряя сознание, Арон ухватился за спасательный круг и вдруг совсем рядом услышал захлебывающийся голос Василия:

– Не трогай, Арон!.. Минимум – пятьсот долларов…

Арон в ужасе отдернул руку от круга и неожиданно для себя вдруг поплыл по‑собачьи, приговаривая:

– За такие бабки пошли они в жопу…

И откуда силы взялись – он даже умудрился подплыть к Василию, который уже уходил на дно, держа в зубах выловленную фотографию Марксена Ивановича, подтянул его повыше над водой и прохрипел:

– Греби, Васенька… Греби, родненький!..

А толпа на набережной вопила, кричала, неистовствовала…

И если бы Василий и Арон не были бы сейчас так заняты спасением собственных жизней и не разучивали бы, несколько запоздало, азы элементарного плавания, а вгляделись бы в толпу на набережной, они наверняка смогли бы увидеть среди встречающих приодетых и сильно похорошевших Клавку в Ривку – своих бывших жен и настоящих сестер!

А рядом с Клавкой и Ривкой они наверняка увидели б Нему Блюфштейна с двумя детьми, женой и старенькой одесской мамой…

Но если бы Арон и Василий еще смогли бы и прислушаться к тому, что вопила толпа, они обязательно услышали бы, как Клавка и Ривка орали на весь Израиль:

– Арончик!.. Васечка!!!

– Васечка!!! Арончик!..

– Ой‑ой‑ой!.. Они же никогда не умели плавать!..

– Арончик!.. Васечка!..

Думается, что Арон и Василий могли бы услышать и бывшего инженера‑майора Нему Блюфштейна, который причитал, словно синагогальный служака:

– Боже мой… Боже мой!.. Хоть бы они выгреблись!..

И уж конечно Василию и Арону было бы очень приятно услышать, как Ривка и Клавка, не сговариваясь, одновременно показали пальцами на своих плывущих бывших мужей и настоящих братьев и со знанием дела сказали Неме хором:

– За этих – не волнуйтесь! Эти – выгребутся!..

Но ничего этого Вася и Арон не слышали и не видели.

Они плыли… Впервые, на исходе пятого десятка лет своей нелегкой и путаной жизни, задыхаясь и захлебываясь, помогая друг другу из последних сил, по‑собачьи, но плыли!..

Плыли к берегу Хайфы.