Как был блокирован порт Чанаккале

 

Под парусами нахально вошли в пролив Дарданеллы и включили двигатель только тогда, когда справа по борту возникли бледно‑желтые утесы восточного склона горы Ак Ярлар.

Ветер был слабенький, попутный, и убрать паруса не представляло большой сложности. Тем более, что в действиях Василия и Арона уже зримо проглядывал тот необходимый комплекс навыков, о котором при выходе из Одессы они и мечтать не смели.

Но так как в жизни ничего не дается даром, а, выражаясь научно, все проистекает по строгим законам компенсаторного замещения, то, приобретя кое‑какую уверенность в управлении яхтой, Арон и Василий стали быстро утрачивать тот нормальный человеческий облик, в котором они, казалось бы, совсем недавно покидали родные берега.

Одежда их была уже сильно потрепана, количество пуговиц – значительно меньше количества соответствующих им петель. Загорели похудевшие лица – не бриты, из‑под черных пиратских шапочек с длинными козырьками и желтыми иероглифами вылезали нестриженные полуседые космы.

Несмотря на жару, в голосах появилась простудная хрипотца. Глаза провалились от постоянного недосыпа и усталости, руки были иссечены шкотами.

– В Гелиболу будем заходить? – спросил Василий, уступая Арону штурвал.

Арон встал к рулю, обстоятельно осмотрел ближний правый берег и сказал:

– Принеси карту.

Вася притащил из каюты карту. Арон заглянул в нее и сказал небрежно:

– Пошла она, эта Гелибола! В гробу я ее видел вместе со всеми Дарданеллами… Дойдем до Чанаккале, там и заночуем. Посчитай расстояние и загляни в лоцию.

Что‑то в интонации Арона прозвучало такое, что Василий посмотрел на него с уважительным удивлением и безропотно полез в каюту.

– Да!.. И еще, Вася… – вспомнил Арон. – Я там пошуровал на камбузе – так перловка и пшено малость того… Отсырели. Пока идем под двигателем, да пока солнышко, расстели стаксель на рубке, просуши крупу. А то заплесневеет – совсем по миру пойдем. В порту встанем – кашки наварим, постираемся. А то от меня, как от козла уже… О'кей?

– Ноу проблем! – крикнул Вася из каюты.

В табуне больших и малых судов и суденышек входили в порт Чанаккале…

Только было направились к причальной стенке для яхт и прогулочных лодок, как от пирса сразу же на большой скорости отвалил полицейский катер и, вздымая за собой высоченный водяной бурун, помчался наперерез «Опричнику».

В катере стояли представитель иммиграционной полиции, чиновник службы безопасности, таможенник и два репортера.

– Это они, они… – сказал полицейский и ткнул пальцем в Стамбульскую газету с фотографиями «Опричника» и его владельцев.

– Это их почерк! – обеспокоенно проговорил чиновник службы контроля безопасности. – Не запросить ни лоцмана, ни разрешения захода в порт, не дать о себе никакого радио!..

– А может быть, у них вообще нет радио?! – вступился за «Опричник» один из репортеров.

– На яхте стоимостью в несколько миллионов долларов? Не смешите меня!.. – сказал таможенник.

– Но вы не имеете права запретить им подойти к причалу! – сказал второй репортер.

– Я осуществляю контроль безопасности своего государства и имею право на все!

– А я получил строжайшее указание от своего начальства… – начал было полицейский, но первый репортер перебил его:

– Их связи с пиратами Ши Го‑сюна не доказаны! Запрещая им стоянку в Чинаккале, вы нарушаете все международные правила! Это может вылиться в скандал мирового уровня!

– Никакого скандала не будет, – спокойно сказал таможенник. – Сегодня они не принадлежат ни одной стране. За них просто некому заступиться…

– Тем более это отвратительно! – потряс газетой второй репортер, вгляделся в «Опричник» и охнул: – О, Аллах всемогущий!.. Что у них за флаг на корме?!

Полицейский поднес бинокль к глазам и презрительно сказал:

– К тому же они еще и идиоты. Такие тряпки носят почти все портовые проститутки!..

И прокричал в мощный мегафон по‑английски:

– Яхта «Опричник»! Прекратить движение, остановить двигатель!..

– Кян ай э терминал?! – надрывался Арон. – Ай гоу ту Хайфа, едрена вошь!!! Васька! Кажется, Яцек был прав. – Теперь они нас будут всю дорогу тормозить, суки…

Спустя полминуты «Опричник» и катер стояли в пятнадцати метрах друг от друга, и это небольшое расстояние было покрыто таким чудовищным русским матом, такими истошными криками иммиграционного полицейского и представителя службы безопасности порта Чанаккале, что казалось, по этому участку воды, разделявшему катер и яхту, можно пройти легкой походкой Иисуса Христа «аки по суху»…

Репортеры щелкали камерами, записывали на магнитофон весь этот гвалт и всячески поддерживали Арона и Василия, пока иммиграционный полицейский и представитель службы безопасности не крикнули хором:

– Ноу!!! – и недвусмысленно показали, дескать, «Вон из бухты!».

Катер взбутетенил за кормой воду, бешено набрал скорость, угрожающе обогнул «Опричник» и ушел, на прощание обдав его почти до середины мачты высоченной веерной волной…

…которая окатила Василия и Арона с головы до ног и мгновенно смыла С КРЫШИ РУБКИ ВСЕ ОСТАТКИ ПЕРЛОВОЙ И ПШЕННОЙ КРУПЫ, в секунду лишив владельцев многомиллионной яхты последнего провианта и предоставив им полную возможность в скором времени умереть тихой и голодной смертью!..

 

 

Как поймать большую рыбу

 

На вторые сутки скандального и трагического захода в Чанаккале, уже в Эгейском море, совершенно обессилевший от голода Василий буквально висел на штурвале.

Руки его были заняты, и он снова нацепил на шею пюпитр, и теперь, без отрыва от судовождения, вслух читал лоцию…

Арон при помощи пассатижей, молотка, трех гвоздей и старой консервной банки, служившей до сего момента пепельницей, изготавливал уродливую, но внушительную блесну.

Лица их еще потемнели, небритая щетина начала превращаться в некое начальное подобие бород.

– «…Плавание в Эгейском море с использованием радиотехнических средств не представляет трудности…». Слышишь, Арон?

– Слышу!

– «…так как обрывистые берега моря и многочисленные острова четко изображаются на экране радиолокатора». Арон!.. Ты смотришь на экран радиолокатора?

– А как же! Не отрываюсь… – пробормотал Арон, расклепывая самодельный крючок на «теле» блесны.

– Думаешь, что‑нибудь поймаем?..

– А хрен его знает… – Арон взялся привязывать к блесне конец тонкого капронового шнура, намотанного на большую катушку.

– «К особым явлениям, которые следует учитывать при плавании в Эгейском море, следует отнести сейсмическую и вулканическую деятельность и миражи…» – читал Василий.

– Только этого нам еще не хватало!.. – Арон безуспешно пытался совладать с премудростями морского узла. – Васька! Помоги завязать беседочный узел… Я с голодухи все позабыл.

– Подержи баранку… – Василий передал штурвал Арону и ловко завязал узел на блесне. – Только затяни потуже. У меня сил нет… Откуда такой шнур?

– Нашел среди вещей Марксена Ивановича.

– Он нам даже после смерти ворожит… – тихо сказал Василий.

Арон туго затянул изготовленный Василием узел, раскрутил блесну, словно пращу, над головой, и с криком:

– Помоги, Господи, жрать же хочется!.. – далеко забросил блесну в море.

Сел лицом к корме и уставился на воду. В одну точку. Туда, куда уходит белый капроновый шнур Марксена Ивановича Муравича…

– «…в Греции следующие нерабочие (праздничные) дни»… – снова читал Василий. – «Первого января – Новый год; шестого января – Крещение; двадцать пятого марта – День независимости…» Ну, как там, Арон?..

– Не клюет, стерва. Читай дальше…

– «Двадцать первого мая – День святого Константина; пятнадцатого августа – Успенье…» Ну, и так далее. И во все эти праздничные и выходные во всех портах Греции – полная халява! Представляешь? Вода, электричество, стоянка – все бесплатно! Ай да греки!.. Надо же!

Арона вдруг рвануло к корме, шнур врезался ему в руку и он истошно закричал, наматывая шнур на швартовую утку:

– Есть!.. Есть, Васюся!.. Здоровая, падла!!!

Срывая с шеи пюпитр с лоцией, Василий бросил штурвал и кинулся к Арону.

Но «Опричник» не простил такого предательства! Из стороны в сторону резко качнулся гик, заполоскал, захлопал большой парус, застрелял стаксель, и яхту стало опасно разворачивать носом к ветру.

– Марш на место, Васька!.. – крикнул Арон. – Держи судно по курсу!

В панике Василий снова ухватился за штурвал, с невероятным трудом вернул яхту в прежнее положение, а сизый от натуги Арон все подтягивал и подтягивал к корме что‑то мощное, тяжелое, яростно сопротивляющееся!..

– Ох, здоровая, блядюга! На неделю хватит, не меньше!.. – хрипя, приговаривал Арон. – Ну, иди ко мне, рыбка… Иди, миленькая.

– Держи ее, Арончик!.. – кричал Василий и все время поворачивался к корме, стараясь не упустить ни одного момента борьбы Арона с рыбиной. – Аккуратненько!.. По малу, по малу!.. Не дергай только!.. Тяни, тяни ее!..

– Не каркай под руку! – огрызнулся Арон и сладким до приторности голосом взывал к рыбе: – Ну, иди ко мне, моя лапочка!.. Сладенькая моя… Рыбонька моя любименькая!.. Что же ты дергаешься, сучка?! Мы же двое суток крошки во рту не имели… Совесть у тебя есть?! Рыбочка!.. Ну, пожалуйста…

А рыба была все ближе и ближе к корме, мокрый шнур спутанными петлями ложился на решетку кокпита, Арон хрипел от натуги, Василий с вывернутой к корме головой истерически выплясывал у штурвала и приговаривал с какой‑то сумасшедшинкой в голосе:

– Если так долго не везет, то ведь должно повезти?.. Правильно? Мы же никому ничего плохого не сделали?.. Мы себе плывем и плывем. Нам немножечко, хотя бы немножечко покушать, и мы поплывем дальше. А что консулы нас не признали – так это ничего… Их тоже понять можно… И потом, консулы – не народ… А народ… Простые люди нас поймут… Арон!!! Смотри!!! – неожиданно завизжал Василий.

Но Арон и сам видел, как из воды, прямо в синее небо взлетела огромная, метра в полтора, толщенная рыбина, на мгновение зависла в воздухе и шумно шлепнулась обратно в воду!

Последовал страшный рывок, Арон чудом не перелетел через корму и упал на настил кокпита с ослабевшим, вялым шнуром в изрезанных руках…

Еще не веря в произошедшее, он вытащил из воды шнур с оборванным крючком, поднял глаза к небу и тихо спросил:

– Боженька… Что же ты над нами так измываешься, мать твою богородицу в душу так?!

 

 

Как выглядит улыбка судьбы

 

Вблизи какого‑то нежилого островка свежий ветер сменился почти полным штилем. Паруса повисли, изредка слабо вспухая под угасающим дуновением теплого, вяло струящегося воздуха.

Яхта двигалась, повинуясь только течению.

С биноклем на груди, забросив ноги на форлюк рубки, головой на жестком якорном ящике, на носу яхты лежал недвижимый Василий. Глаза его из‑под козырька черной пиратской шапочки были бессмысленно и отрешенно устремлены в небо…

– Вась!.. А, Вась… – негромко позвал его Арон.

Василий не ответил. Молчал, смотрел в голубое Эгейское небо.

– Ну, очнись, Вась… – мягко сказал Арон. – Сел хотя бы. А то кровь к голове прильет – совсем чокнешься. Вредно лежать так…

Молча Василий снял ноги с форлюка.

– Ну, чего уж так убиваться‑то, Вась?.. Ты вспомни, когда в лагере мы блатным пиздюлей накидали, как нас тогда вертухали, в зоне отметелили и в штрафной изолятор запхнули… Что, лучше было, что ли? А мы с тобой им тогда еще назло песни пели! Ты еще стихи читал: «Я волком бы выгрыз бюрократизм…» Как сейчас помню! Неделю жрать не давали… И ничего, оклемались. Помнишь?

Василий прикрыл глаза, качнул головой из стороны в сторону, словно отгоняя от себя эти воспоминания, и надвинул длинный козырек черной шапочки на лицо.

– И ведь не я тебя тогда из изолятора вытаскивал, а ты меня!.. Вспомни. Я, дурак здоровый, на девятые сутки сломался, а ты был еще ого‑го!..

Молчал Василий… Над его головой бессильно висел стаксель, под ним в борт яхты тихонько плескала слабенькая волна, поскрипывали снасти.

– А тут ты вдруг малость подраскис… А я без тебя – как без рук. Вот, к примеру, где мы сейчас? Я лично понятия не имею! – искренне сказал Арон.

Вася с трудом разомкнул пересохшие губы – хотел ответить. Но голоса не было. Он проглотил комок, откашлялся, отперхался и глухо сказал:

– Я тоже…

Арон обрадовался, что Василий хоть разомкнул уста, заговорил ласково, с фальшиво‑бодрыми интонациями, как с маленьким капризным ребенком:

– Вот и хорошо! Вот и возьми лоцию, карту… Посчитай время, примерную скорость… Определись, дай мне точный курс!.. А то, не дай бог, погодка переменится – нам с тобой некогда будет на карту глянуть…

Василий снова замкнулся, лежал, не шевелясь, на носу яхты.

Арон совсем было пришел в отчаяние:

– Хоть бы вокруг огляделся!.. Что же тебе Марксен зря бинокль подарил?! Приставил бы ты его к своим глазкам – вон островишко какой‑то рядом… А вдруг мы там чего‑нибудь прожрать бы нашли?

При слове «пожрать» Василий тяжело и судорожно вздохнул, медленно приподнялся, сел и сдвинул козырек пиратской шапочки набок. Увидел неподалеку островок и нехотя поднял бинокль к глазам…

В окулярах бинокля остров резко приблизился, все на нем сильно увеличилось, и первое, что заполнило поле зрения Василия, была большая белая коза с огромным тяжелым выменем!..

Упругие струйки козьего молока с веселым звоном били в дно большой эмалированной кастрюли.

Обливаясь потом и задыхаясь от непривычной работы, Василий сидел на корточках и доил козу. Теперь его черная шапочка была повернута козырьком назад.

Чтобы коза не дергалась, а еще чего хуже не вздумала бы убежать, ноги ее были крепко привязаны к четырем колышкам, вбитым в землю, на рога накинута веревочная петля и конец веревки закреплен на низкорослом инжирном деревце с бесчисленным множеством спелых фиолетовых плодов.

Перед мордой козы на коленях стоял счастливый Арон, кормил инжиром козу и Василия, у которого руки были заняты добычей молока из нехудеющего козьего вымени, и ел инжир сам…

На прибрежной песчаной отмели валялся дар Немы Блюфштейна – резиновый тузик с двумя короткими веслами и белой надписью по толстенькому бортику «Я‑К. Од.В.О.», что должно было означать «Яхт‑клуб Одесского военного округа».

Метрах в тридцати от берега на якоре покачивался «Опричник» со спущенными и впопыхах брошенными на рубку и палубу парусами.

И коза, и Василий жрали инжир так быстро, что Арон просто не успевал совать им в рот сладкие и спелые плоды.

– Вы куда так торопитесь, ребята? – тревожился Арон. – Ну, козе простительно. Коза, она и есть «коза»!.. Ты‑то, Васька, поберегись. Столько дней не евши… Кишки же в брамштоковый узел завяжутся!

– Ни хрена!.. Я бы вообще отсюда уже никуда дальше не плыл, а попросил бы на этом острове гастрономического убежища… Давай еще!.. – задыхаясь от непрерывного доения и безостановочной еды, прохрипел Василий и широко открыл рот…

Поздним вечером, в одних трусах сидели в каюте за столом друг против друга со стаканами козьего молока в руках.

Тут же стояла пустая эмалированная кастрюля и алюминиевая миска с одной‑единственной инжириной.

Сидели точно так же, как когда‑то сидели в Ленинграде на кухне Арона и приканчивали вторую бутылку водки. И выглядели точно так же, как после литра водки – пьяными, со слипающимися глазами, с заторможенной, неуверенной речью и не очень четким произношением.

Наверное, сказалось все – и изнурительная бессонница, и дикая усталость, издерганность последними событиями, внезапно навалившаяся сытость после долгого голодания. А может быть, такой замечательный эффект был достигнут при помощи активного сочетания козьего молока со свежим греческим инжиром.

– Все!.. По последней, и на боковую… – решительно произнес Арон заплетающимся языком и поднял свой стакан с молоком. – За тебя, Васюся!

Василий тоже поднял стакан, сыто икнул и возразил:

– Ни в коем случае!.. Сегодня за тебя! По разгонной – на ход ноги!.. Я тебя, знаешь, как уважаю?!

– Протестую!!! Несправедливо!.. – сказал Арон. – Ты меня уважаешь, и я тебя жутко уважаю! А козу мы, значит, не уважаем?!

– Очень уважаем!..

– Тогда пьем за козу! – Арон тяжело встал из‑за стола.

– За козу пьем стоя!..

Вася поднялся на ноги только со второй попытки и закричал:

– За козу!!!

Они одновременно залпом опрокинули в себя остатки козьего молока, по привычке сморщились – будто от водки, и понюхали одну инжиринку на двоих.

И, словно в благодарность за произнесенный тост, с берега раздалось нежное блеяние…