Мельница Гамлета: эссе, исследующее истоки человеческого знания и его передачу через миф

ЗДЕСЬ ТЕКСТ НЕ БЫЛ ЗАВЕРШЕН, РАБОТА ПРОДОЛЖИЛАСЬ И ПОЧТИ ЗАВЕРШЕНА ПО АДРЕСУ:
http://hm.2free.ru/

Оглавление

Предисловие
Введение
Глава 1. Рассказ летописца
Глава 2. Воплощение в Финляндии
Глава 3. Иранская параллель
Глава 4. История, миф и реальность
Интермедия. Путеводитель растерянных (начало)
Интермедия. Путеводитель растерянных (окончание)
Глава 5. Разворачивание сюжета в Индии
Глава 6. Ручная мельница Амлоди
Глава 7. Пёстрая крышка
Глава 8. Шаманы и кузнецы (начало)
Глава 8. Шаманы и кузнецы (окончание)
Глава 9. Титан Амлоди и его крутящийся волчок
Глава 10. Сумерки богов (начало)
Глава 10. Сумерки богов (окончание)
Глава 11. Самсон под многими небесами
Глава 12. Последний рассказ Сократа
Глава 13. Время и реки
Глава 14. Водоворот
Глава 15. Воды глубины
Глава 16. Камень и дерево
Глава 17. Устройство космоса
Глава 18. Млечный путь
Глава 19. Падение Фаэтона
Глава 20. Глубины моря
Глава 21. Великий Пан мёртв
Глава 22. Приключения и поиски (начало)
Глава 22. Приключения и поиски (продолжение)
Глава 22. Приключения и поиски (окончание)
Глава 23. Гильгамеш и Прометей
Эпилог. Потерянное сокровище (начало)
Эпилог. Потерянное сокровище (окончание)
Заключение
Приложения

 

evgeniya-plus.livejournal.com

О книге «Мельница Гамлета»

Пишет evgeniya_plus (evgeniya_plus) 2016-02-09 11:01:00

Самая спорная книга ХХ века и одна из самых цитируемых, книга, не получившая ни одной положительной рецензии от академических ученых с одной стороны и определившая путь нескольких поколений исследователей нашей цивилизации – с другой, книга, в которой высказано так много революционных идей, но намного больше осталось намеренно недосказанным. Все это с полным правом можно сказать о книге Джорджио де Сантильяны и Герты фон Дехенд «Мельница Гамлета».

Книга «Мельница Гамлета» (Hamlet's Mill) Джорджио же Сантильяны и Герты фон Дехенд посвящена сравнительной мифологии и астроархеологии, с особым акцентом на исследовании мифологических представлений о прецессии равноденствий в культурах разных народов, открытой, по мнению авторов, еще в эпоху неолита. Этот достаточно сложный процесс в силу своей длительности предполагает очень высокий уровень развития цивилизации, поскольку, помимо фундаментальных знаний астрономии и математики, требовал хорошо организованной и развитой системы наблюдений и передачи знаний из поколения в поколение.

Вышедшая в 1969 году «Мельница Гамлета» стала формальным итогом проекта по созданию на базе кафедры истории и философии науки Массачусетского технологического института и последующему официальному признанию «школы сравнительной небесной культуры» (school of comparative celestial culture), которая представляла собой синтез астрологии, мифологии, антропологии и истории науки. К сожалению, смерть де Сантильяны положила конец проекту, поскольку фон Дехенд не обладала ни должной пассионарностью, ни нужным весом в академическом сообществе.

Основными постулатами своего подхода, ставшими главными темами «Мельницы Гамлета», де Сантильяна провозгласил высокий уровень научных знаний людей еще в тот период, который в ортодоксальной науке называется каменным веком. Совершенно другой подход к формированию и передаче этих знаний, слишком сильно отличающийся от современных эпистемиологических принципов, предопределил непонимание мифов современной академической наукой. По мнению де Сантильяны, интеллектуальную деятельность людей тех времен можно сравнить с искусством фуги, своей «полифонией» создающим некое поле, ноосферу, погружаясь в которую человек получает истинные знания о предмете научных поисков. Подобная система познания предполагала образный, метафорический способ передачи информации, который нашел свое выражение в мифах.

Джорджио де Сантильяна и группа его сподвижников в МТИ были уверены, что мифы – это зашифрованные научные и технологические знания, переданные цивилизацией, объединявшей всю планету. Отсюда такие явные параллели в мифологии совершенно разных народов, живущих на разных континентах – от Финляндии до Мезоамерики и Полинезии, особенно ярко отразившиеся в общих астрономических мифах, в которых изложены глубокие и очень точные представления о небесной механике. И отсюда следуют доказательства высокого интеллектуального уровня древних мудрецов неолита, поскольку только наблюдения за небом и изучение движения планет и «неподвижных» звезд в течение тысячелетий позволяет сделать вывод о существовании прецессии равноденствий – медленном смещении земной оси по кругу, по изобретенной в древности системе координат, зодиаку.
Подобная научная методология – организация наблюдений и ведение записей в течение тысячелетий – предполагает очень высокий уровень развития цивилизации. Другой темой древних мифов, прежде всего шумерских и вавилонских, было то, что сейчас называется математикой. Метафорические и образное представление системы исчисления и измерений позволяло древним мудрецам описывать реальность на физическом уровне, приблизить доступность познания мира и вселенной.

Центральным персонажем книги является мифический Амлоди, владелец волшебной мельницы Гроти. Именно этот герой вдохновил Шекспира на создание образа Гамлета. В названии книги авторы объединили историю настоящего нашей цивилизации – всем известную легенду о Гамлете, и ее мифологическое прошлое – Великую Мельницу, которая когда-то в Золотом веке молола мир и счастье, а сейчас перемалывает скалы и песок, создавая великий водоворот Мальстрем. Параллели этих образов авторы нашли в великом финском эпосе «Калевала», рассказывающем о великих героях древности и волшебной мельнице Сампо. Другими аналогами Гамлета предстали Кей-Хосров, Гильгамеш, Прометей и еще множество героев знаменитых мифов. Де Сантильяна и фон Дехенд смогли нанизать всю палитру мировой мифологии на волчок титана Амлоди, тем самым доказав главный постулат своего труда – высокий уровень и инаковость человеческого познания неолитического века.

Уже после смерти де Сантильяны Герта фон Дехенд несколько раз дорабатывала книгу, поэтому в ходе переизданий «Мельница Гамлета» имела два разных названия: Hamlet'sMill: AnEssayonMythandtheFrameofTime («Мельница Гамлета. Эссеомифахиструктуревремени») и Hamlet's Mill: An Essay Investigating the Origins of Human Knowledge And Its Transmission Through Myth («МельницаГамлета. Эссе об истоках человеческого знания и его передаче через мифы»).

Естественно академическая наука приняла книгу «Мельница Гамлета» в штыки, она не получила ни одной положительной рецензии от ортодоксальных ученых. Авторов обвиняли в псевдоисторическом подходе, отсутствии научной методологии и должных доказательств. Однако последующая эволюция научного познания и происходящий сейчас слом научной парадигмы постепенно все расставляют на свои места. Книга выдержала десять переизданий – пять англоязычных, три в Италии, и по одному в Германии и Франции. «Мельница Гамлета» стала одной из самых спорных книг ХХ века и одной из самых цитируемых, она определила путь нескольких поколений исследователей нашей цивилизации и продолжает оставаться актуальной даже после 45 лет, прошедших со дня своей публикации, поскольку про нее можно с полным правом сказать, что эта книга опередила свое время.

 

Джорджио де Сантильяна

Джорджио де Сантильяна (Giorgio de Santillana) (1902–1974) – известный специалист по истории и философии науки. Своими трудами на этом поприще он внес очень большой вклад в официальное признание этой дициплины. Энциклопедист, гуманист и ученый в стиле Галилея – де Сантильяна получил высшее образование по двум дисциплинам – физике и философии. Он свободно говорил на трех языках – английском, итальянском и французском, поэтому вел преподавательскую и научную работу не только в МТИ, но и в вузах Италии и Франции, также прекрасно знал латынь и древнегреческий,

С 1941 г. до самой смерти в 1974 г. де Сантильяна работал на кафедре истории и философии науки Массачусетского технологического института. К моменту его прихода в МТИ степень по истории науки можно было получить всего в нескольких американских университетах. Заслуга в этом принадлежит Джорджу Сартону из Гарвардского университета. Джорджио де Сантильяна присоединился к этой гарвардской группе и начал работать инструктором по этой дисциплине в других вузах, открывал новые научные центры.

На пике своей научной карьеры в 1960-х годах де Сантильяна, помимо напряженной преподавательской деятельности, активно работал в лаборатории экспериментальной эпистемиологии. Такое название получила группа сотрудников МТИ под руководством Джерома Литвина, в которую входили также Герта фон Дехенд, Харальд Райхе, Уоррен Маккалох и другие ученые. По воспоминаниям Эйба Ароноу, бывшего студентом МТИ в то время, это был интеллектуальный подпольный кружок, который в рамках института не только осуществлял разработку идей де Сантильяны и фон Дехенд, нашедших свое отражение в книге «Мельница Гамлета» и других научных трудах, но и просветительскую деятельность среди сотрудников и студентов МТИ.

Несмотря на традиционную подготовку в области истории, вся научная деятельность Джорджио де Сантильяны была направлена на кардинальный пересмотр основных принципов истории и философии науки, слом представлений о происхождении человеческого знания и восстановление справедливости относительно интеллектуального развития наших далеких предков. Если бы подобные взгляды высказывал дилетант, некий псевдоисторик, вряд ли к ним стоило бы прислушаться. Но де Сантильяна был не просто профессором истории науки, он был историком во втором поколении с огромным багажом знаний. Кроме того, он работал в самом мощном и прогрессивном научном и технологическом центре мира – Массачусетском технологическом

 

Герта фон Дехенд

Герта фон Дехенд (HerthavonDechend) (1915–2001) – этнолог и астроархеолог,профессор истории науки во Франкфуртском университете имени Иоганна Фольфганга Гете. Более десяти лет (начиная с 1962 года) ее исследования были тесно связаны с Массачусетским технологическим институтом, где параллельно с основной работой в Германии она вела преподавательскую и исследовательскую деятельность в сотрудничестве с Джорджио де Сантильяной на кафедре истории науки. Она внесла большой вклад изучение древней космологии, сравнительной мифологии и самое главное – в становлении современной астроархеологии, развив идею прецессии равноденствий как основного источника древних астрономических мифов. Всю жизнь она отстаивала свои взгляды на высочайший научный и технологический уровень древней працивилизации, существовавшей до IV тысячелетия до н.э., используя для этого методологию сравнительной мифологии.
Научные взгляды Герты фон Дехенд формировались под влиянием трех ученых: Лео Фробениуса (1873–1938), Вилли Хартнера (1905–1981) и Джорджио де Сантильяны (1902–1974). Лео Фробениуса, признанного специалиста по солярной мифологии, моногенезу культур и диффузионистской теории, можно считать ее первым учителем, поскольку в его Институт морфологии культуры (с 1946 г. – Институт Фробениуса), она пришла работать сразу после школы в 1934 году. Его идеи панвавилонизма и астрономических источников мифов она развивала и интерпретировала всю жизнь. Двадцать лет, с 1941 по 1960 гг., Герта фон Дехенд занималась исследованиями под началом Вилли Хартнера в Институте истории науки. Получивший образование как астроном, Хартнер занимался изучением связи астрономических мифов Востока и Запада. С большой долей уверенности можно утверждать, что гипотеза о роли прецессии равноденствий в формировании древней космологии зародилась у фон Дехенд именно под влиянием работ Вилли Хартнера.

Третьим ученым, оказавшим большое влияние на научную деятельность фон Дехенд, был Джорджио де Сантильяна, с которым она познакомилась на конференции в 1958 году. У этих двух уже зрелых ученых оказалось настолько много общего в их взглядах на историю науки, что в течение 1960-х годов и вплоть до 1977 г., даже после смерти де Сантильяны, Герта фон Дехенд несколько месяцев проводила в США, читая лекции по этнологии и древней космологии в Массачусетском технологическом институте. Помимо научной и преподавательской деятельности на кафедре истории науки МТИ, она принимала участие в исследованиях двух лабораторий того же института: экспериментальной эпистемиологии и нейрофизиологии.

Однако одной из самых важных целей работы в МТИ для Герты фон Дехенд и сотрудничества с де Сантильяной было создание и официальное признание «школы сравнительной небесной культуры», которая представляла собой синтез астрологии, мифологии, антропологии и истории науки. Этой цели был посвящен их совместный проект «Мельница Гамлета», а издание книги под тем же названием – пиком карьеры обоих ученых. Вклад фон Дехенд в этот проект заключался в детальной проработке теории о прецессии равноденствий и ее отражении в древних мифах. Доказательство связи прецессии равноденствий и основных событий, описанных в мифах разных культур, свидетельствует о существовании единой працивилизации, обладавшей высоким уровнем научных и технологических знаний.

Труды фон Дехенд в области астроархеологии были общепризнаны, несмотря на всю их спорность, с точки зрения академического сообщества. Она была приняты в члены Международного астрономического союза и работала в составе Международной комиссии по истории астрономии. В 1960 г. она стала профессором мифологии культур. Даже после своего ухода на пенсию в 1980 г. и практически до самой смерти Герта фон Дехенд продолжала читать частные лекции и проводить семинары, постоянно привлекая заинтересованных почитателей.

 

https://youtu.be/D6T1wKqW5F8

https://youtu.be/MiWf4I6bOcA

https://youtu.be/wNP_2Omaciw

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Как старший, (хотя бы и менее достойный), из авторов, я должен начать повествование.

Долгие годы я искал точку, в которой миф соединяется с наукой. Мне уже давно стало ясно, что истоки науки имеют глубокие корни в особом мифе из числа неизменных /a particular myth, that of invariance/.

Ещё в 7 в. до н.э. греки говорили об исканиях своих первых мудрецов как о Проблеме Единого и Множественного, то описывая необузданную плодовитость природы как способ, которым Множественное могло быть выведено из Единого, то рассматривая Множественное как бестелесные вариации игры Единого. Загадочные изречения Гераклита Тёмного не утверждают ничего подобного, лишь иллюстрируют мерцающими парадоксами иллюзорное качество «вещей» в потоке, в который их свело прозрением единства. До него Анаксимандр заявлял, так же двусмысленно, что причина вещей рождающихся и гибнущих — их взаимная несправедливость друг к другу в назначенное время, «как только встретятся»; он утверждал: они связаны для того, чтобы искупить навсегда свою взаимную несправедливость. Этого оказалось достаточно, чтобы сделать Анаксимандра признанным отцом физической науки — из-за акцента, сделанного им на реальности «Множественного». Но это лишь до определённой степени можно считать подлинной наукой.

После этого Пифагор учил, не менее загадочно, что «вещи есть числа». Таким образом родилась математика. Проблема происхождения математики осталась с нами по сей день. Уже в преклонном возрасте Бертран Рассел был вынужден признаться: «Я хотел знать, почему сияют звезды. Я попытался понять пифагорейскую мощь, посредством которой число господствует над потоком. Кое-что из того, но немного, у меня получилось». Ответы, что он нашёл, в высшей степени замечательные ответы, касаются природы логической ясности, но не философии. Проблема числа продолжает ставить нас в тупик, и из этого родилась вся метафизика. Как историк, я продолжил исследование «седых истоков» науки, уводящее глубоко в её догреческие начала, и того, как от неё произошла философия, чтобы по-прежнему сбивать нас с толку. Я ужал результат до размеров небольшой книжки: «Истоки научной мысли». Потому что и философия, и наука произошли из одного источника; и ясно, что обе были детьми одного и того же мифа. [^1] В ряде исследований я продолжал неотступно преследовать этот миф под именем «научный рационализм»; я пытался показать, что несмотря на значительные трансформации, «Зеркало Бытия» является вечным объектом подлинной науки — метафорой, которая всё же пытается свести Множественное к Единому. Сейчас мы проводим много чётких разграничений, и пришли к полному отделению науки от философии, но то, что остаётся в сердцевине — это по-прежнему старый миф о вечной неизменности, звучащий всё тише и отдалённей, а то, что вне его — это мириады процедур и технологий, которых более чем достаточно, чтобы поменять лицо планеты и поставить страшные вопросы. Но они /процедуры и технологии/ не ответили на один философский вопрос: в чём именно состояла функция мифа?

[^1]: Пифагорейская проблема лежит в центре моих «Истоков...». Мои усилия, в конечном итоге, привели к написанию «Пролога к Пармениду» в 1964 году (перепечатанному в «Мысли о людях и идеях», Reflections on Men and Ideas (1968), стр. 80).

Если мы задумаемся об этом, окажется, что мы жили в эпоху Астрономического Мифа до вчерашнего дня. Строгое и аккуратное здание птолемеевского «Альмагеста» — это только витрина платоновской теологии, маскирующейся под тщательно разработанную науку. Небесные тела, в соответствии с божественным решением, движутся в «цикле и эпицикле, сфера в сфере» непостижимого движения, потому что круговые движения ещё более усложнили бы объяснение вселенной. И Ньютон в своё время объяснял её, просто заменив сферы на более понятную силу гравитации, для которой он «не стал выдумывать никаких гипотез». Рука Божья по-прежнему была истинной движущей силой; Божественная воля и Его же математика продолжались, будучи другим названием аристотелевского Перводвигателя. И будем ли мы отрицать, что «пространство-время» Эйнштейна — ничто иное, чем панматематический миф в чистом виде, открыто признанный, наконец, как таковой?

Я находился в этой точке, потерянный между наукой и мифом, когда... в 1959 году, на случайной конференции во Франкфурте, встретил доктора фон Дехенд — одну из последних учеников великого Фробениуса, которого я лично знал; с ней я вспомнил его любимое выражение: «Какого чёрта я должен заботиться о своих вчерашних глупых идеях?»Мы подружились сразу. Она была тогда ассистентом профессора истории науки, но в культурной этнологии одиноко шла своим путём, начавшимся в Западной Африке со следов её «шефа», которые в это время заново открывались блестящим французским этнологом, ныне покойным Марселем Гриолем. У неё также было ощущение, что сущность мифа должна отыскаться где-нибудь у Платона, а не в психологии, но к тому времени она ещё не владела никаким ключом.

К моменту нашей встречи она уже переключила своё внимание на Полинезию и вскоре столкнулась с «золотой жилой». Ключ нашёлся, когда она изучала островные археологические находки. Благодать сошла на неё, когда, рассматривая на карте два маленьких островка — сущие пылинки посреди Тихого океана — она обнаружила, что странное скопление там марае, или культовых мест, может быть объяснено лишь тем, что только эти острова в точности располагались на двух чётких небесных координатах: тропике Рака и Козерога.

Теперь позвольте мне передать слово Дехенд:

«То, что начинается с полного противопоставления господствующим мнениям, вряд ли ведёт к заметному пониманию, по крайней мере, мы так думаем. Но, так или иначе, я и не начинала с этого, хотя не стану отрицать, что мой растущий гнев по поводу существующих интерпретаций (основанных на обескураживающих переводах) был полезным стимулом тогда и сейчас. В этом не было ничего, что можно было бы назвать «началом», менее же всего — намерения исследовать астрономическую природу мифа. Напротив, с моей стороны если что и было в «начале» при переходе от этнологии к истории науки, то только твёрдое решение никогда не вовлекаться в астрономические вопросы, при любых обстоятельствах. Чтобы держаться на безопасном расстоянии от этой пугающей области, предметом моего исследования должна была стать мифическая фигура Бога-ремесленника, Демиурга в его многочисленных аспектах (Гефест, Тваштри, Кузнец Вёлунд, Гоибниу, Ильмаринен, Пта, Хнум, Котар-ва-Хасис, Энки/Еа, Тане, Виракоча, и т.д.). Даже тени сомнения не возникло у меня за всё время исследования месопотамского мифа — и всех культур! — всё выглядело очень даже земным, хоть и несколько странным. Только после прочтения по меньшей мере 10 тысяч страниц полинезийских мифов, собранных в 19 веке, на что ушло больше года, (и это была только часть доступного материала), меня как обухом ударило сокрушительным осознанием нашего абсолютного невежества: мы не поняли ни единого предложения. Но ведь, если кто и имел право на серьёзное к себе отношение, так это полинезийцы, которые уверенно вели свои корабли через самый большой океан Земли, мореплаватели, которым наши хвалёные первооткрыватели отМагеллана до капитана Кука не раз доверяли управление своими судами. Таким образом, вина была на нас, а не на полинезийском мифе. Тем не менее, я не стала тогда «для разнообразия» изучатьастрономию, твёрдо решив держаться подальше от этой сферы. Я рассматривала археологические находки со множества островов, и это дало мне ключ (назвать его ударом молнии было бы правильнее), которому я в должное время последовала, после чего спасения уже не стало: астрономии было не избежать. Сначала это была ещё «простая» геометрия — орбита Солнца, Тропики, времена года — приключения богов и героев она понятнее не сделала. Может быть, их следовало бы посчитать для разнообразия? Как понимать то, что герой находится в пути около двух лет, время от времени «возвращаясь», «пропадая» /falling into space/, сходя с «прямого» пути? Вариантов не так уж много: должно быть, это планеты (в конкретном случае с Аукеле-нуаи-ику — Марс). Если это так, планеты должны быть важными членами любого мифологического коллектива; полинезийцы не изобрели эту характерную особенность сами по себе».

Текст профессора фон Дехенд со всей его интеллектуальной свободой и смелостью несёт на себе отпечаток героической, наивной и космополитической эпохи в германской науке 30-х годов XVIII века. Её герои, Юстус фон Либих и Фридрих Вёлер, были объектами работ Дехенд, написанных до 1953 года. Ещё одна из тех добродетелей — насмешливое негодование, которое обнаружится в приложениях, являющихся в большинстве своём плодом её стараний.

Теперь продолжу я:

Годами раньше я как-то пролистал затерянную на стеллажах библиотеки Вайденер книгу Дюпуи «L'Origine de tous les cultes...» («Происхождение культов...»), в которую никогда больше не заглядывал для справки. Это была книга в стиле XVIII века, датированная Третьей Республикой. Название было достаточно подозрительное — один из тех «полных энтузиазма» заголовков, которых было полно в XVIII веке, и которые обещали слишком много. Как мог он объяснить египетскую систему, думал я, если иероглифы ещё не были расшифрованы? (Атанасиус Кирхер позже показал нам, как сделать это из коптской традиции). Я бросил непривлекательную книгу, выписав только фразу: «Le mythe est ne de la science; la science seule l'expliquera» /«Миф рождён наукой, и лишь наука его объяснит»/. Это был ответ, но я не был готов понять его.

На этот раз я оказался в состоянии ухватить идею с первого взгляда, потому что был готов к этому. Много лет назад, в своих заметках, я задавался вопросом о значении факта в грубом эмпирическом смысле, как то применялось к древним. Факт воспринимался, я думаю, не как интеллектуальная неожиданность, не как чудо или что-то изумительное в прямом смысле, но прежде всего как повод обратить безмерное, спокойное, детальное внимание на Время. Что такое солнцестояние или равноденствие? Это — способность к связности, дедукции, поэтическому замыслу и реконструкции, то есть, ко всему тому, что мы едва ли доверим нашим предкам. И всё же они ею обладали. Я это видел.

Математика приближалась ко мне из глубины веков; но не следуя за мифом, а предшествуя ему. Вооружённая не греческой точностью, но пониманием астрономии, представлением об астрологических силах, созданных воображением. Число давало ключ. Задолго до того, как была изобретена письменность, существовали меры и счёт, что обеспечивало арматуру, конструкцию, на которых разрослась богатая структура настоящего мифа.

Таким образом, мы вернулись к подлинным началам в неолитической революции. Мы согласны, что революция, в основном, была технологической. Древнейший социолог, Демокрит из Абдеры, выразил это поразительным высказыванием: человеческий прогресс был работой не ума, но рук. Его поздние преемники поняли это слишком буквально и сконцентрировались на артефактах. Они не осознавали вовлечённость громадных интеллектуальных усилий — /в диапазоне/ от металлургии до искусств, но, в особенности, в астрономии. Попытка разобрать и идентифицировать единственные данности, целиком ускользающие от осязания, ведёт к чистым объектам созерцания — звёздам на их путях. Греки в этом не ошибались: они назвали астрономию Царской Наукой. Стремление организовать космос сформировалось существованием высшего — тем единственным, что мысль могла поставить контролем над реальностью, тем, что наделило смыслом все искусства.

Но нет ничего проще, чем не замечать того, что не обещает лёгких плодов в понимании. Наша наука о прошлом достигла полного расцвета в филологии и археологии, в то время как научные тома по древней философии продолжают издаваться, не принося много пользы. Несколько мастеров нашего времени заново открывают достижения «дописьменной поры». Дюпуи, Кирхер, Болл ныне потеряны, как те архаические фигуры, и, как они, — забыты. Это поглощающая особенность времени. Несправедливость забвения слепо рассыпает свои маки.

Хорошо известно, сколь много изображений богов связано с добыванием огня, вот и американский инженер Дж. Д. МакГвайр обнаружил, что на некоторых египетских изображениях, до той поры не вызывавших подозрений, представлены божества, извлекающие огонь с помощью трения. Довольно просто: огонь сам был связующим звеном между тем, что сделали боги, и тем, что мог сделать человек. Однако отсюда разум оказался в состоянии отправиться дальше — к потрясающим интеллектуальным подвигам. Этот мир разума был полностью достоин своих, давно забытых, ньютонов и эйнштейнов — мастеров, о которых д’Аламбер сказал: «О ком мы не знаем ничего, но кому обязаны всем».

У нас была идея. Простая и ясная. Но мы поняли, что столкнёмся с огромными трудностями, как с точки зрения нынешней, современной учёности, так и со стороны не менее важного непривычного подхода, в котором нуждается изложение системы. Короче, шутки ради, я назвал его «кошкой на клавиатуре», из соображений, которые будут предъявлены очень скоро. Как можно «поймать на крыло» время? Его поток — время музыки — был сущностью, неизбежной, но малоприятной для систематического ума. Я старательно искал индуктивный путь представления. Это было всё равно что «громоздить Пелион на Оссу». И всё же, это была наименьшая из наших трудностей. Потому что мы столкнулись со стеной, настоящей Берлинской стеной безразличия, невежества и враждебности. Гумбольдт, этот мудрый мастер, сказал давным-давно: сначала люди станут отрицать, потом они принизят значение вещи, потом решат, что это всё давно известно. Могли мы приняться за огромную задачу детальной разработки учёности на базисе этой, более чем сомнительной, перспективы? Однако наша собственная задача уже оформилась: спасти умы прошлого, далёкого и не очень, от забвения. «Так говорит Господь Бог: от четырёх ветров приди, о дух, и дохни на этих убитых, и они оживут». Эти бедные, рассеянные кости, ossa vehementer sicca /«очень сухие кости»/, мы должны воскресить.

Эта книга отражает последовательный рост убеждённости в том, во-первых, что уважение есть наш сыновний долг. Начальные главы, полагаю, сойдут для лёгкого чтения. По мере того как мы будем углубляться в лес, читатель обнаружит себя в окружении трудностей, которые создали не мы. Они являются неотъемлемым свойством науки, которая была так основательно скрыта, что /раскрытие её/ уже за пределом нашей концепции. К сожалению, мы не могли воспользоваться старой доброй логикой простых цепочек умозаключений, в которой сначала идут принципы, а выводы — следуют за ними. Древние мыслители шли иным путём. Они, похоже, мыслили по канонам, по которым строится фуга, когда ноты мелодии не служат только теме, в чью мелодию можно погрузиться прямо с середины. В конце концов, в природе музыки то, что ноты не могут играться одновременно все сразу. Порядок и последовательность, самое значение композиции покажут себя — терпение! — в должное время. Читателю я предлагаю определить своё место в древнем «Порядке Времени».

Троил выразил ту же самую идею через другой образ: «Тому, кто хочет пирога из пшеницы, надобно дождаться помола».

 

 

 

 

ДЖОРДЖ ДЕ САНТИЛЬЯНА

ВВЕДЕНИЕ.

Неразбивающиеся оковы, которыми
Сковали Великого Волка Фенрира,
Были хитро скованы Локи из:
Звука кошачьих следов,
Корней скалы,
Бороды женщины,
Дыхания рыбы,
Слюны птицы.

*Эдда*

Любое видение вещей, которое не кажется странным, является ошибочным.

*Валери*

Теперь я продолжу:

Этот текст — всего лишь попытка. Первая разведка царства, почти не исследованного и не отмеченного на карте. Откуда ни зайди, окажешься пойманным ошеломляющей сложностью, образующей круг — как в лабиринте — потому что здесь не работает дедукция в абстрактном смысле. Оно скорее напоминает организм, плотно закрытый в самом себе, а ещё больше — монументальное «Искусство фуги».

Фигура Гамлета как подходящая отправная точка нашлась случайно. Много других путей, изобилующих странными символами и манящих великими образами, предлагали себя, но выбор пал на Гамлета, потому что он привлёк внимание к возможностям по-настоящему индуктивного исследования «заезженных» текстов, и был единственным, кому так повезло с литературной обработкой. Вот характер, отлично нам знакомый, в котором неоднозначность и неопределённость, мучительный самоанализ и хладнокровная интуиция дают предчувствие современного ума. Его личная драма была такова, что он не только должен был стать героем, но ещё и попытаться избегнуть роли, предназначенной ему Судьбой. Его ясный интеллект оставался над конфликтом мотивов — другими словами, у него было истинно современное сознание. И, всё же, этот персонаж, которого поэт сделал одним из нас, первый несчастный интеллектуал, скрывает легендарное в прошлом существо, его особенности предопределены, подготовлены существовавшими долгое время мифами. Вокруг него — особая аура, и много ключей вело к нему. И всё же было неожиданностью обнаружить за этой маской древнюю и всеохватную космическую силу, изначального творца легендарной первой эпохи нашего мира.

Тем не менее, во всех своих обличьях он на удивление оставался собой. Изначальный Амлодхи, [^1] как звучало его имя в исландской легенде, демонстрирует ту же самую характерную меланхолию и высокий интеллект. Он — всё так же сын, решивший мстить за отца, произносящий загадочные и неотвратимые истины, неуловимый посыльный Рока, который должен отступить, как только завершится его миссия, и оказаться снова забытым в тайном убежище в глубинах времени, частью которого он является: Повелитель Золотого века, Король Былого и Грядущего.

[^1]: В англ. тексте редакторы просят снисходительности специалистов к различиям в транслитерации имени этого и других персонажей, проходящим через весь текст, например, Amlodhi вместо Amlodi, Grotte вместо Grotti]

Эссе последует за ним, уходя всё дальше и дальше от начальной точки — от Нортлэнда к Риму, оттуда — в Финляндию, Иран и Индию; без сомнения он появится снова в полинезийских легендах. Множество иных ГосподствиСил материализуются, чтобы придать форму ему в рамках соответствующего порядка.

В грубых и ярких норвежских образах, Амлодхи являлся владельцем мельницы, которая в своё время молола мир и изобилие. Позже, во времена разрушения, она молола соль; теперь же, в конце концов, опустилась на дно морское и перемалывает скалы и песок, создавая огромный водоворот, Мальстрим (т.е. «мелющий поток» от глагола mala — «молоть»), который, предположительно, является путём в царство мёртвых. Этот образ символизирует, по всем признакам, астрономический процесс, вековое перемещение солнца через знаки зодиака, которое определяет «мировые века», каждый из которых исчисляется тысячами лет. Каждый «век» приносит с собой Мировую Эру, Сумерки Богов. Великие структуры рушатся; опрокидываются столпы, что поддерживали гигантское строение; потопы и катаклизмы возвещают формирование нового мира. Образ мельницы и её владельца уступил в другом месте образам более сложным, более относящимся к небесным событиям. В мощном уме Платона персонаж выступает как Бог-ремесленник, Демиург, который создал небеса; но даже Платон не сумел избежать унаследованной им идеи о катастрофах и периодическом отстраивании мира заново.

Традиция покажет, что меры нового мира обретались в глубинах небесного океана и настраивались мерами сверху, которые диктовались «Семью Мудрыми», как они чаще всего загадочно зовутся в Индии и других местах. Они оказываются Семью Звёздами Большой Медведицы, которые нормативны во всех космологических выравниваниях по небесной сфере. [^2] Эти наиболее влиятельные звезды Крайнего Севера на удивление систематически связываются с тем, что считается деятельными силами космоса, то есть, планетами, поскольку они движутся в различных расстановках и конфигурациях вдоль зодиака. Древние пифагорейцы на своём конвенциональном языке называли двух Медведиц РукамиРеи (Госпожи, Вращающей Небо), а планеты — Собаками Персефоны, Повелительницы Преисподней. Далеко на юге таинственный Корабль Арго со своей Лоцманской звездой владел глубинами прошлого; а Млечный путь был Мостом Времени. Эти представления, по всей видимости, были общепринятой доктриной в век, предшествующий истории на всём «поясе высоких цивилизаций» земного шара. Они также кажутся порождёнными великой и технологической революцией позднего неолитического периода.

[^2]: *Прим. пер.:* В нем. издании: Большая Медведица /женского рода не только в русском, но и во всех, начиная с древнейших, языках/ — hê arktós, откуда «Арктика» — существенно обширнее, чем Большой Ковш. Птолемей (Альмагест, VII 5) описывает 27 звёзд этого созвездия. Кроме того, она движется в противоположную сторону от той, куда указывает ручка ковша, соответствующая хвосту медведицы. Исторически, концепция околополярной Урсиды /медведицы/ старше, в то время как созвездие Повозки относится к области Месопотамии (так назывался Ковш у шумеров и до сих пор называется так в некоторых языках), т.н