ГЛАВА XXII.Приключения и поиски

«Эпос о Гильгамеше» в своей первой записанной версии возвращает к шумерским временам [n1 См. например, С. Крамер, Эпос о Гильгамеше и его шумерские источники, S. N. Kramer, «The Epic of Gilgamesh and Its Sumerian Sources», JAOS 64 (1944), стр. 11: «поэма, в основном, обрела известную нам форму не позднее первой половины второго тысячелетия до нашей эры»]. Она была повторена с вариациями хурритами и хеттами, вавилонянами и ассирийцами. Даже в лучших из сверенных текстов содержится большое количество пропусков, многие таблички разрушены без возможности восстановления, и, чтобы усугубить эти, приносящие убытки, условия, следует добавить усилия изрядного количества специалистов, которые не помогли прояснить вопросы.

Эта история была много раз пересказана и представляется довольно понятной во многих своих строках, наследием мировой литературы. Но эта видимость является заблуждением — путь через те тексты невероятно скользок — лучше оставить всё как есть пока, давая только короткий очерк общепринятой схемы в хайделевской версии /Heidel/. Потом станет возможным изучить определённые трудные моменты, которые могут в конечном счёте опрокинуть схему в целом.

Предполагается, что Гильгамеш был одним из самых древних царей Урука (Uruk или Erech). Обстоятельства его легендарного рождения сделали его на две трети богом и на одну треть человеком, что означает для него — в шестидесятеричной системе Месопотамии — 2/3 от 60 (60=Ану) = 40, число, которое характеризует Энки-Эа, откуда его имена Шанаби (=%, т.е. доля от 60), и Нимин (шумерское = 40) /Shanabi, Nimin/ [n2 E. Weidner, RLA, т. 2, стр. 379.].

Как бы там ни было, рассказывают, что он жил в роскоши и распутстве, причинял неприятности, пока боги не принесли утешение его народу, создав человека — либо близнеца, либо двойника [n3 В действительности, богиня Аруру /Aruru/ сделала его «подобным Ану», буквально «зикру /zikru/ Ану она зачала в своём сердце». См. А. Оппенгейм, Месопотамская мифология, A. L. Oppenheim, "Mesopotamian Mythology," Orientalia 17 (1948), стр. 24, 28.], который мог устоять против него. Это был Энкиду, человек из Глуши /Enkidu, the man of the Wilds/, разновидность Маугли /wolf-child/, столь же простой, как животные, с которыми он играл, счастливый сын природы, полностью волосатый, обладатель чудовищной силы. Блудницу отправили, чтобы совратить его, и через неё он научился любви и путям человека, и соблазнился городом. (приложение 24)

Его первое столкновение с Гильгамешем — жестокое сражение, которое раскачивает дом общины и, кажется, повреждает дверной косяк (приложение 25), пока царь не сумел подчинить Энкиду и не решил, что он достоин, чтобы стать его другом и приятелем.

Вместе они задумали поход в великий Лес, чтобы побороть ужасного огра Хуваву или Хумбабу [n4 Huwawa в старовавилонской и хеттской версиях, Humbaba — в ассирийской.], которого бог Энлиль, так называемый, «бог бури» или «бог воздуха», назначил своим стражем. В действительности, «Энлиль назначил его семикратным ужасом для смертных... его рык подобен потопу-бури (или его шуму), его рот — огонь, его дыхание — смерть!» [n5 Табл. 3.136 и дал., 109-11, Heidel trans., стр. 35.].

Древние тексты не становятся более ясными, если каждый странно выглядящий аспект молча опускать, так что хорошо ещё упомянуть, что Хумбаба — это разновидность «бога кишок» /god of intestines/.

Даже если считается само собой разумеющимся, что битвы с драконами или ограми были популярны когда-то, некоторые сухие данные об этом «чудовище» не принесут вреда. Оно «неизменно именуется богом в текстах» [n6 Лэнгдон, Семитская мифология, Langdon, Semitic Mythology (1931), стр. 253. См. тж.: Ф. Гоммель, Этнология и география Древнего Востока, F. Hommel, Ethnologie und Geographie des Alten Orients (1926), стр. 35, 42, где утверждается, что «хум» означает «творец», и говорится о Хумбабе (= Хум-есть-отец) как о «страже райского кедра»)] и представляется связанным с эламитским богом Хумбой или Хумбаном /Humba, Humban/, который делит титул «преобладающий, сильный» с планетами Меркурий и Юпитер, а также с Проционом (альфа Малого Пса). Более того, он встречается в звёздном списке, неся определитель «мул» /mul/ (вавилонское «каккаб» /kakkab/), обозначающий звёзды, как «мулХубба» /mulHumba/ (приложение 26). Идентификация с Проционом, может, в конечном счёте, оказаться решающей подсказкой, которая примирит шумерскую версию со многими другими.

Более того, его голова или лицо состоит из кишок, и Лэнгдон (MAR 5, 254) привлёк внимание к факту, что «лицо этого чудовища... создано с помощью единственной извилистой линии, за исключением глаз». Более того, Бойль, в своём исследовании «О вавилонском происхождении лабиринтов» [n7 F. M. Bohl, "Zum babylonischen Ursprung des Labyrinths," in Festschrift Deimel (1935), стр. 6-23.], отмечает вавилонское понятие о кишках как лабиринтной «крепости кишок».

Вот сколько всего по поводу «персоны» Хумбабы, который, несомненно, вовсе не примитивное чудовище, тем более, что его непривлекательное лицо поразительно походит на характеристики Тлалока /Tlaloc/, так называемого «бога дождя» ацтеков, чьё лицо образуют две змеи. Поспешные интерпретации идут только во вред [n8 Гоммель, Этноогия и география, Hommel, Ethnologie und Geographie, стр. 35, имея дело с эламитским списком звёзд, говорит, что «Амман-ка-сибар (производное от Чумбан-ук-синарра... т.е. от Чумбана, царя засова?..) = Ниниб-Марс» /Amman-ka-sibar, Chumban-uk-sinarra, Chumban, king of the bolt, Ninib-Mars/. Мы рискнули бы сделать преждевременное предположение, что, помимо Проциона, Меркурий будет самой безопасной ставкой, а второй кандидат — Юпитер; но последний никогда не стал бы убедительным повелителем внутренностей, также как ни любая другая внешняя планета: их орбиты не допускают такие понятия — и Венера слишком регулярна для этой роли.], и «Дело Хумбабы» даже частично не решено, несмотря на многие усилия.

Единственная установленная характеристика истории, кажется, такова, что герои достигают кедрового леса, который простирается, как сказано, на «десять тысяч двойных часов» (скажем, 70 000 миль), и что они отсекли голову Хумбабы после того, как упал, по-видимому, самый большой из кедров, порученных Энлилем охране Хумбабы, но подвиг не завершился без сильной помощи Шамаша-Гелиоса, «который направил великую бурю, чтобы ослепить чудовище, и вручить его их милосердию» /Shamash-Helios/.

Возвращаясь в Урук, Гильгамеш вымыл волосы и надел праздничные одежды. Когда он надел на себя тиару, Иштар, богиня любви (у шумеров — Инанна) /Ishtar, Inanna/, была очарована его внешностью и попросила жениться на ней. Гильгамеш отказал ей, напомнил в насмешливых словах о том, что случилось с её предыдущими партнёрами, Анат включая несчастного Таммуза, позднее известного как Адонис.

Не такая уж редкость то, что герой отказывается от любви и неслыханных даров, предлагаемых богиней. В каждом подобном случае есть только два небесных персонажа, могущих быть кандидатами на эту роль: планета Венера и Сириус, иначе Сотис, которые имели некоторую репутацию блудницы /Sothis/.

Между тем, Иштар, осмеянная, отправилась на небо в ярости, и добилась от Ану обещания, что он отправит вниз Быка Небес, чтобы отомстить за неё [n12 Угаритская, получив отповедь от Акхата, тоже отправляется к своему отцу, просит о мести, и она идёт «в сторону Ила, по течению Двух Рек / (в середине потоков) Двух Пучин» (Gordon, стр. 91). В другом переводе (Ginsberg, ANET, стр. 152): «В направлении Эла Источника Вод (в середине истоков) Двух Океанов». /’Il, El/]. Бык спустился, устрашающий видом.

Есть история об угаритском Акхате /Aqht/, который демонстрирует издевательское высокомерие по отношению к Анат /Anat/ [n9 См. С. Гордон, Угаритская литература, C. H. Gordon, Ugaritic Literature (1949), стр. 84-103. Эта «Легенда об Акхате» более уместна, в ней богиня не хочет ничего, кроме «Лука», сделанного богом-ремесленником (Deus Faber) и находящегося во владении Акхата, она обещает всё, включая бессмертие, если юноша отдаст мулБАН /mulBAN/, который есть его роковое имя /fateful name/. Ср. выше, стр. 215 и дал., по поводу этого лука.]; о Пике (Picus), который решительно отверг предложение Цирцеи и впоследствии был превращён в дятла разгневанной богиней; есть Арджуна — «часть Индры» — отвергший небесную Урваши, которую он рассматривал как «родительницу своего рода, объект почитания для себя... и тебе приличествует защищать меня как сына» /Arjuna, portion of Indra, Urvashi/ [n10 «Махабхарата». 3.45-46. Урваши, богиня, «дрожа от ярости», приговаривает героя провести своё время «игнорируемым среди женщин, и как танцор, и лишённым мужественности и презираемым, как евнух. Она бушевала тем сильнее из-за того, что в ожидании, перед фактическим посещением Арджуны, «мысленно забавлялась с ним на широкой и превосходной кровати, застеленной небесными простынями». Арджуна вынужден был страдать от проклятия Урваши на тринадцатом году изгнания пандавов, но он возвратил свою власть по истечении того года.].

Фыркнув в первый раз, он сбил сотню воинов. Но двое героев схватили его. Энкиду держал его за хвост, так что Гильгамеш, как espada /меч, клинок/ мог войти между рогами, чтобы убить. Городские ремесленники удивлялись размерам тех рогов: «тридцать фунтов лазурита» (ляпис лазурь — цвет священного Стикса, как мы уже видели. В Мексике это бирюза).

Также есть Тафайи с острова Таити (маорийский Тауаки /Tafa'i, Tawhaki/), который пришёл с пятью братьями искать благосклонности принцессы преисподней. В качестве испытания поклонникам «сказали вытянуть с корнями дерево ава, которое было одержимо демоном, и которое было причиной смерти всех, кто пытался потревожить его». Трое из братьев были съедены демоном; Тафайи оживил их, и затем охотно отказался от руки принцессы [n11 Т. Генри, Древнее Таити, T. Henry, Ancient Tahiti (1928), стр. 561 и дал.]. (Ава = Кава, и означает «следующая-лучшая-замена» для Амриты, напитка бессмертных, который является собственностью богов; мифологически полинезийский Кава имеет почти полное сходство с Сомой ведической литературы; даже роль «фильтра-Кавы» — древняя индийская реминисценция; и, как приличествует псевдо-напитку-бессмертия, он был похищен Мауи или Каулу, точь-в-точь, как это случилось в Индии, и в Эдде, и в других местах) /Ava, Kawa, Amrita, Soma, Maui, Kaulu/.

Иштар появляется на стенах Урука и проклинает двух героев, которые пристыдили её, но Энкиду отрывает правое бедро Быка Небес и бросает его ей в лицо в промежутке между жестокими насмешками (приложение 27). Это выглядит как часть установленной процедуры в тех кругах. Сусаноо сделал то же самое солнечной богине Аматэрасу, и так же поступил Один Дикий Охотник с человеком, который загнал его в угол /Odin/.

Сцена народного ликования и веселья следует за этим. Но боги решили, что Энкиду должен умереть, и, предупреждённый мрачным сном, он заболел. [n13 Бытие 49, 5-7 часто бывает здесь уместно — «близнецы» Симеон и Левий, увечащие быка — но мы оставим в стороне всю эту 49-ю главу, изобилующую намёками на потерянное знание.].

Структура эпоса была до сих пор неуклюжей и изобиловала повторами, и хотя она остаётся скучной, здесь это становится поэзией. Отчаяние и ужас Гильгамеша, наблюдающего смерть своего друга — сцена более жгучая, чем «открытие» смертности Принцем Гаутамой [n14 Кавычки, которые окружают слово «открытие» — мера предосторожности, благоразумная в наши времена правящего эвгемеризма /теория о том, что мифология и религия являют собой результат сакрализации истории и возникли из культа «великих людей»/; самый поучительный среди соответствующих шаблонных случаев мы нашли в рецензии Дьяконова на перевод Бёлем «Эпоса о Гильгамеше» (см. ниже) /Diakanoff, Böhl/: "Ф. М. Т. де Льягр Бёль разделяет мнение А. Шотта, что проблема человеческой смертности была первоначально поднята в царстве Шульги» (= Третий период Ура, между 2400 и 2350 до н.э., согласно: Т. Якобсен, Список шумерских царей, T. Jacobsen: The Sumerian King List [1939], Таблица II) /F. M. Th. de Liagre Böhl, A. Schott, Shulgi, Ur/. Это «первоначально» достаточно показательно в том, что случилось с ориенталистами, как только эволюционистская банальность захватила их.].

«Внимайте же мне, мужи, внимайте,

/Внимайте, старейшины ограждённого Урука!/

Я об Энкиду, моем друге, плачу,

Словно плакальщица, горько рыдаю /.../

[Мой друг], младший мой брат (?) [n15 См. приложение 28],

гонитель онагров в степи /the wild ass of the open country/, пантер на просторах!

/.../С кем мы, /.../
Вместе схвативши, Быка убили, —

В кедровом лесу погубили Хумбабу, —

Что за сон теперь овладел тобою?

Стал ты тёмен и меня не слышишь!»

А тот головы [глаз] поднять не может.

Тронул он сердце — оно не бьётся.

Закрыл он другу лицо, как невесте, [... ]

Возвысил он голос, словно лев,

Точно львица, чьи львята — в ловушке. /.../

«И я не так ли умру, как Энкиду?

Тоска в утробу мою проникла,

Смерти страшусь и бегу в пустыню. /.../

Его постигла судьба человека!

Шесть дней миновало, семь ночей миновало,

Пока в его нос не проникли черви. /.../

Как же смолчу я, как успокоюсь?

Друг мой любимый стал землёю!»

[n16 Tabl. 8, col. 2; Tabl. 9, col. 1, 3-5 (Heidel, pp. 62-64); Tabl. 10, col. 2, 5-7, 11-12 (Heidel, p. 73). {Русский текст: Эпос о Гильгамеше в переводе И. Дьяконова, с сокращениями, составитель А. Андреев, lib.ru/POEEAST/gilgamesh.txt — Таблица 8, строки 35-38, 46-56, Таблица 9, строки 3-5, 50, 55-57, 63-64.}]

Герой охвачен «страхом и тоской», но в то время как он умоляет их, скорпионы-люди признали его частично божественную природу. Они предупредили его, что он собирается пройти через тьму, через которую никто не проходил, но открывают врата для него.

Гильгамеш не обладал метафизическим складом характера, как Будда. Он отправляется в великое путешествие, чтобы найти Утнапишти Далёкого /Utnapishtim/, который обитает в «устье рек» и который, вероятно, может рассказать ему, как достичь бессмертия. Он прибывает в проход горы Машу («Близнецы»), пики которой «Наверху металла небес достигают, | Внизу — преисподней их грудь достигает | Люди-скорпионы стерегут их ворота: | Грозен их вид, их взоры – гибель, | Их мерцающий блеск [n17 Слово, которое Хейдель переводит как «ужасное великолепие» /Heidel, frightful splendor/, а Шпайзер (ANET) как «сияние» /Speiser, halo/ — это меламму /melammu/, вавилонский эквивалент иранской хварны, так называемой «славы», ради которой злой дядя Афрасиаб нырял в тщете, потому что она принадлежала Кей-Хосрову ] повергает горы | При восходе и закате Солнца они охраняют Солнце» {Таблица 9, строки 22 - 27}. [n18 То, что гора(ы) Машу делает так «каждый день», как переведено Хайделем, Шпайзером и другими, безусловно неверно. Даже если мы предположим, во имя мира, идею горы на Земле, солнце не имеет привычку подниматься на том же самом месте каждый день, и нет нужды ни в каком глубоком астрономическом знании, чтобы узнать этот факт.]

«По дороге Шамаша /Солнца/ стопы он направил.... Темнота густа, не видно света (Табл. 9, строки 4, 46) {в русском переводе строки 100, 102}. Последовательно тянутся 1, затем 2, затем 3 и так — 12 двойных часов он путешествует во тьме. Наконец появляется свет, и он оказывается в саду из драгоценных камней, сердолика и лазурита, где встречает Сидури, хозяйку богов /Siduri, the divine barmaid/, «что живёт на обрыве у моря» {Таблица 10, строка 1}.

Под взглядом суровых филологов, рабов точной «истины», никто не осмеливается отнестись несерьёзно к этому, предположительно «географическому» пункту со слабым сюрреалистическим привкусом. Здесь есть прекрасная божественная барменша на краю моря, называемая многими именами на многих языках. Её бар должен быть длинным, как пресловутый бар в Шанхае, на её полках — не только вино и пиво, но и более экзотические и древние напитки многих культур, такие как медовуха, сома, сура (разновидность бренди), кава, пульке, пейотный коктейль, отвар женьшеня. Короче, отовсюду у неё имеется ритуальный отравляющий напиток, утешающий печальные души, которым отказано в напитке бессмертия. Можно назвать эти напитки Летой, в конце концов. (приложение 29)

Важные переводчики серьёзно заключили, что «море», на краю которого обитает барменша, должно быть Средиземным, но они также голосовали за горы Армении. Однако героический маршрут предлагает вместо этого небесный ландшафт, а скорпионы-люди должны найтись около Скорпиона. Тем более, что лямбда и ипсилон Скорпиона считались в Вавилоне созвездием Машу, и эти близнецы, лямбда ипсилон, играют важную роль также в так называемом вавилонском «Эпосе Творения» как оружие Мардука.

В любом случае, Сидури, которая должна быть близко связана с Эгиром и Ран «Эдды», с их странной «Бирстубе» — как и с монахиней Гертрудой, в чьём публичном доме души проводят первую ночь после смерти (см. выше) — жалеет Гильгамеша в его оборванном состоянии, слушает его историю несчастий, но советует вернуться домой и сделать лучше свою жизнь. /Aegir, Ran, Bierstube/

Даже Шамаш приходит и говорит ему: «Жизни, которой ты хочешь, тебе не найти». Но Гильгамеш продолжает страшиться вечного сна: «Пусть глаза мои видят солнце, чтобы я мог насытить их светом» [n19 Старовавилон. версия, Табл. 10, строки 1, 8, 13 (Heidel, стр. 69).]. И он продолжает настаивать на том, чтобы ему показали путь к Утнапишти. Сидури предупреждает: «Никогда, Гильгамеш, не бывало переправы, И не мог переправиться морем никто, здесь бывавший издревле, /.../ Кроме Шамаша, кто это может? Трудна переправа, /.../ Глубоки воды смерти, что её преграждают». И она предупредила его, что у вод смерти «Есть, Гильгамеш, Уршанаби, корабельщик Утнапишти. /.../ Найди его и с ним повидайся». [n20 Ассирийская версия, Табл. 10, строки 2, 21-28 (Heidel, стр. 74). Русский перевод: Табл. 10, строки 104-114. Шанаби значит 40, Уршанаби значит что-то вроде «он из 40»; Гоммель /Hommel/ представляет это как «жрец 40».]

Сидури-Сабиту /Siduri-Sabitu/ сидит на «троне моря» (kussu tamtim), и В. Ф. Олбрайт [n21 Богиня жизни и мудрости, W. F. Albright, "The Goddess of Life and Wisdom," AJSL 36 (1919-20), стр. 258-94.], поднимая идею П. Йенсена /P. Jensen/, тщательно сравнивает Сидури и Калипсо, чей остров Огигия Гомер называет «Пупом Моря» (omphalos thalasses). Более того, Олбрайт указывает на «аналогичную фигуру Ишара тамтим» /Ishara tamtim/, Ишара моря, позже ставшую богиней Скорпиона [n22 См. приложение 30. Имя богини произносится Иш-хара (Ish-khara) ], связанное с египетской Скорпион-богиней Селкет, и с «Матерью Скорпионом... обитающей на конце Млечного пути, где она получает души мёртвых; и от неё, представленной как мать со многими грудями, от которых питаются дети, приходят души новорожденных». Эта, упомянутая последней, «Мать Скорпион» — законный гражданин древних Никарагуа и Гондураса [n23 Х. Александер, Латиноамериканская мифология, H. B. Alexander, Latin American Mythology (1920), стр. 185], боковая ветвь майясской «Старой Богини со скорпионьим хвостом».

[n24 Многогрудая Мать Скорпион Центральной Америки хорошо подходит крестьянскому календарю древнего Рима, который атрибутирует Скорпиона Диане (См. Ф. Болл, Сфера, F. Boll, Sphaera [1903], стр. 473; W. Gundel, RE s.v. Scorpius, стр. 602). Остаётся всё ещё тёмным, что заставило Атанасиуса Кирхера /Athanasius Kircher/ локализовать многогрудую Диану Эфесскую как Водолея, называя, более того, эту небесную область «Regnum Canubicum»].

В этом пункте есть и иное повторение обескураживающего отсутствия договорённости между учёными.

Утнапишти оказался достаточно сообразительным, чтобы рассказать с большими подробностями историю Потопа. Он рассказал, как Энки-Эа предупредил его о решении Энлиля уничтожить человечество, и проинструктировал, как построить Ковчег, не говоря другим о грозящей опасности. «А ты такую им речь промолви: /.../ Спущусь к Океану /apsu/, к владыке Эа!». Он описывает с большим старанием строительство и конопачение судна, шесть палуб, один ику {iku, акр, около одной трети гектара} площади пола, столько же для каждой стенки {их высота и ширина по 10 гар, около 60 м}, так, чтобы это был совершенный куб, точно, поскольку Эа приказал так сделать. Эта мера «И-ику» /I-iku/ — название квадрата Пегаса, а также название храма Мардука в Вавилоне, как известно из Новогоднего Ритуала Вавилона, где говорится: «Ику-звезда, Эсагиль /Esagil/, образ неба и земли». [n28 Trans. A. Sachs, ANET, стр. 332, ll. 275 и дал. Касательно Прямоугольника Пегаса, см. Б. ван дер Верден, Тридцать шесть звёзд, B. L. van der Wärden, "The Thirty-Six Stars," JNES 8 (1949), стр. 13-15; Бецольд, Копфф, Болл, Зенитные и экваториальные созвездия вавилонских неподвижных звёзд, C. Bezold, A. Kopff, F. Boll, Zenit- und Äquatorialgestirne am babylonischen Fixsternhimmel (1913), стр.11.]. Шамаш позволил Утнапишти узнать, когда нужно войти в корабль и закрыть дверь. Затем открылись хляби небесные, «Эрагаль /Irragal = Nergal/ вырывает жерди плотины (см. приложение 32); Идёт Нинурта, гать прорывает; Зажгли маяки Ануннаки [n29 Эти божественные существа «преисподней» (их эквивалент «неба, верха»: Игиги /Igigi/) также писались как А-нун-на-нун-ки /A-nun-na-nun-ki/ (Deimel, PB, стр. 57 и дал.), т.е. они принадлежат НУНки /NUNki/ = Эриду (Канопус), сидению Энки-Эа.

Шумерское имя Анунна /Anunna/ толкуется как «(Боги, которые есть) семя Царевича», согласно А. Фалькенштейну (Анунна в шумерской традиции, A. Falkenstein, "Die Anunna in der sumerischen Überlieferung," in Festschrift Landsberger [1965], стр. 128 и дал.). См тж.: Д. Эдцард, Мифология шумеров и аккадцев, D. O. Edzard, "Die Mythologie der Sumerer und Akkader," в Wörterbuch der Mythologie, т. 1, стр. 42: "Die 'fürstlichen' Samens [sind]" /«королевским» семенем [являются]/, Царевич (NUN) — это Энки-Эа из Эриду. Что касается NUN = «Царевич», которого Т. Якобсен /T. Jacobsen/ определял как «обладателя авторитета, основанного только на уважении, улаживающего споры, не прибегая к насилию», Фалькенштейн вежливо обмолвился: «Полностью не согласен K. Оберхубер /K. Oberhuber/: "Нуминозный термин МЕ в шумерском", Der numinose Begriff ME im Sumerischen, с.6 и дал.» Название этого опуса (Innsbruck 1963, Инсбрукер, Вклад в культурологию, Специальный выпуск 17, lnnsbrucker Beiträge zur Kulturwissenschaft. Sonderheft 17) вполне отражает утверждения, от которых волосы становятся дыбом, — по поводу ME, NUN и других терминов.], Их сияньем они тревожат землю; Из-за {ярости} Адду {Adad} цепенеет небо, Что было светлым, — во тьму обратилось. [n30 Speiser, ANET, стр. 94, n. 207, замечает: Термин «сухаррату» /suharratu/... значит не «ярость», но «застывшая неподвижность, замешательство, оцепенение», и он переводит 11.105-06 /на англ./: «Оцепенение Адада достигло небес, Он превратил во тьму всё, что было освещено»]... (Даже) Боги потопа устрашились.

Они улетели (и) поднялись на небо Ану; Боги съёжились, подобно собакам (и) припали к земле в страдании (?) [n31 Speiser: «Боги съёжились как собаки, припали к земле у наружной стены» (11.115).]. Иштар закричала, как женщина в родах; прекрасноголосая госпожа б(огов) жаловалась... «Как могла бы я управлять (таким) злом в собрании богов! Как могла бы править войной, чтобы разрушить мой народ, когда я — та, что породила (этих) людей....» Ануннаки-боги плакали с ней; Боги сидели, склоняясь, (и) плакали».

Конец истории почти точно такой же, как высадка Ноя на горе, за исключением того, что Ной выпускал ворона и дважды голубя, тогда как Утнапиштим позволил лететь голубю, ласточке, ворону [n32 Обычно такие мотивы, как выпускание птиц, склонны брать, не упоминая об особых видах, как факте незначительном, но А. Б. Рут может преподать нам замечательный урок посредством своего досконального исследования: Ворон и каркас, расследование мотива мифа о потопе в Европе, Азии и Северной Америке, The Raven and the Carcass: An Investigation of a Motif in the Deluge Myth in Europe, Asia, and North America (1962).].

В то время как Энлиль ещё гневался, потому что одна семья сбежала, Энки-Эа, «который один понимает все вопросы», (11.176), задал ему задачу: «Как, о, как мог ты без раздумья навлечь (этот) потоп?» Он добавил строго, что Энлиль мог бы наказать только грешных, и избавить невинных. Это замечание всё ещё обдумывают набожные экзегеты Библии. Затем Энлиль поднялся к Ковчегу и попросил прощения. Он даровал Утнапиштиму и его жене «быть подобными нам, богам. В отдалении, в устье рек стал жить Утнапиштим» (11.194-95).

«Ну, а теперь как тебе» — старик заключил свой рассказ, поворачиваясь к Гильгамешу, — «кто будет собирать богов к тебе, чтобы ты мог найти жизнь, которую ты ищешь? Иди, не поспи шесть дней и семь ночей».

В этом месте мы получаем добрый совет от Древности Дней (шумерский: Ziusudra, у Беросса: Xisuthros), также называемой Атрахасис, «чрезвычайно мудрый». Он равняется следующему: «Молодой человек, ты пришёл к земле, где время останавливается, и бессмертие, дарованное нам, состоит в утрате сознания и соучастия истине, пока не наступит полное пробуждение. Теперь ты пробуй». Но Гильгамеш не может. «Поскольку он сидит (там) на своих бедрах, сон, подобно ураганному ливню, дует на него» (11.200 и дал.).

И затем он разбудил человека, на седьмой день и поражённый Гильгамеш реагирует так: «Едва сон простёрся надо мной, как ты быстро коснулся и разбудил меня».

Можно вообразить, как Атрахасис-Утнапиштим объяснил бы некоторые основные темы сна Гильгамеша. Чрезвычайно Мудрый указал бы на «ему подобного», на Кроноса, спящего в золотой пещере в Огигии, как описывалось Плутархом [n33 О лице в лунном диске, De facie in orbe lunae 941A.], до сих пор ещё продолжающего давать «все меры целого творения» своему любимому сыну Зевсу, как писал об этом Прокл [n34 См. фрагмент 55, Orphicorum Fragmenta, ed. O. Kern (1963)]. Чрезвычайно Мудрый свободно сослался бы на персонажи, удалённые по времени [n35 У самых старых и самых точных черт есть озадачивающий талант выживания и всплывания в неожиданных местах. Говорит Р. С. Лумис (Артурианская литература в Средние века, Arthurian Literature in the Middle Ages [1959], стр. 70-71): «У нас есть уникальная версия выживания Артура, которая ссылается на Годфри Витербо, секретаря Фридриха Барбароссы, приблизительно в 1190 г. Мерлин пророчит, что, хотя король погибнет от своих ран, он не умрёт полностью, но сохранится в глубинах моря и будет править навсегда, как прежде».

Les jeux sont faits {жребийброшен}. Гильгамешу дают перемену платья и говорят отправляться домой; Уршанаби, лодочнику, велено сопровождать его и, очевидно, не приводить его снова к pi narati, устью рек. Но в последнюю минуту, жена Утнапиштима говорит своему мужу: «Гильгамеш пришёл сюда, он утомился, он из кожи вон лез, Что хочешь ты дать (ему, с помощью чего) он мог бы возвратиться в свою землю? Утнапиштим чувствует сострадание и обращается к герою:

Как мог секретарь Фридриха Барбароссы — императора, который сам был связан с тем местом, где завершившиеся эпохи и их правители спят, завладеть «правильной» версией? (Мы будем рады узнать, кроме того, где археолог Пьер Плантар [цитируемый Жераром де Сэд, Тамплиеры среди нас, Gerard de Sede: Les Templiers sont parmi nous (1962), стр. 280] завладел информацией о «Канопусе, глазе высшего архитектора, который он держит открытым все 70 лет, чтобы созерцать Вселенную»/Canopus, l'oeuil sublime de l'architecte, qui s'ouvre tous les 70 ans pour contempler l'Univers/)] и географически, как только он имеет право сделать — к Кихо-туми /Kiho-tumu/, например, богу-творцу островов Туамоту, Кихо-туми «Вселенский-Источник», который спит, лицом вниз, в «Великой-Хаваики-Недостижимости» /Great-Havaiki-the-Unattainable/, и, всё же, действует, когда «администрация» преступает «законы» и меры, данные им. В самых любезных выражениях Утнапиштим стал бы наставлять детей нашего века постичь божественные мумии Птаха и Осириса — Осирис «strategos» Корабля Арго — и задуматься о мумиях богов вообще, об идее Семи Спящих в Эфесе на борту Арго, по поводу информации, данной в Liber Hermetis Trismegisti {Книге Гермеса Трисмегиста} касательно важных градусов (в Тельце, занимающих широты южнее Корабля), принадлежащих Сатурну, что значит «продолжая удовольствие, уменьшая вещественность, снижая беды» /continua vero delectatio, diminutio substantiae, remissio malorum/. Атрахасис рассказал бы о китайском «Древнем Бессмертном Небесного Южного полюса», о бесчисленных Императорах, спящих в Горных Пещерах (приложение 33) — и часы бы прошли как секунды, но можно было узнать, что Утнапиштим, полугрезящий, полупоучающий, всё время одним глазком приглядывал за спящим «героем». Он сказал своей жене: «Этот сильный человек — тот, кто хочет жизнь вечную?»

«Гильгамеш, я хочу показать (тебе) тайную вещь... Это растение, подобное шипу... Подобно розе (?) его шип(ы) станут ко(лоть твои руки). Если твои руки добудут это растение, (ты сможешь найти новую жизнь)» (11.264-70).

«Новая жизнь» может ввести в заблуждение, и Шпайзер отмечает: «Заметим, что это процесс омоложения, а не бессмертия». [n36 Speiser, p. 96, n.227.].

Чтобы получить это растение, растущее, по-видимому, в открытом героем туннеле, ведущем к Апсу, Гильгамеш глубоко ныряет, утяжелив себя камнями. Но после, когда он путешествовал домой с лодочником, он останавливается, чтобы искупаться в колодце, змея (буквально «земляной лев») выходит из воды, хватает растение, возвращается в воду, оставляя свою шкуру. Последняя надежда исчезает — по крайней мере, так это выглядит в переводах.

С этого момента это уже не руководство по «Эпосу о Гильгамеше», это целый роман о растении, погружении, роковом купании в колодце, которые должны браться такими, как они есть, даже если каждое слово не более чем ловушка для человека (приложение 34), чтобы достичь точки, которая особенно уместна здесь.

Оставляя лодку на берегу, Гильгамеш и лодочник идут на протяжении следующих 50 двойных часов по дороге домой.

Когда они появляются в Уруке, у ограды, Гильгамеш говорит ему, Уршанаби, лодочнику: «Уршанаби, заберись на стену Урука, (и пройдись по ней); осмотри основания насыпи и обследуй кирпичную кладку, (чтобы увидеть), если эта кирпичная кладка не из обожжённых кирпичей, И (если) семеро мудрых не заложили это основание!» (11.301-305).

Но перед началом «Эпоса...» (Табл. 1, 19) говорилось, что «Семеро Мудрых» заложили основания крепостного вала Урука. Так кольцо замкнулось.