Штурм Бастилии: парижане восстали, требуя пороха, а не народовластия

 

Взятие Бастилии 14 июля 1789 года ежегодно отмечается как начало Великой французской революции. Однако погибшие при этом штурме люди были не борцами за свободу и защитниками тирании, а жертвами вышедшей из-под контроля толпы, которая металась по столице в поисках пороха.

 

Летом 1789 года атмосфера в Париже накалилась. Народ был взбешен ростом цен на хлеб, на улицах стихийно вспыхивали многолюдные и шумные митинги. Королевская чета затаилась в Версале — своей роскошной загородной резиденции. По высочайшему повелению в столицу стягивались войска. Солдаты не получали конкретных приказов, но народ видел в их присутствии явную угрозу. Всем было ясно: король опасается беспорядков.

С инфляцией и государственным долгом по мере сил боролся министр финансов банкир Жак Неккер (родом из Швейцарии)— популярный среди буржуазии член правительства. Неожиданно 12 июля распространилась весть о том, что Людовик XVI его уволил. На улицы высыпали тысячи возбужденных горожан. После полудня толпу, заполнившую сад у дворца Тюильри в центре столицы, стал разгонять посланный для наведения порядка отряд кавалерии. Тут же пронесся слух, что король готовит кровавую расправу над народом, и к вечеру того же дня парижане стали вооружаться.

Неразбериха и агрессивность толпы быстро нарастали. На 54 парижских заставах — деревянных блокпостах у въездов в город — дежурили патрули. К полуночи как минимум 40 этих блокпостов горели. Наутро делегация «парижских избирателей — самозванных представителей горожан — направляется к арсеналу Дома инвалидов с требованием оружия для только что сформированной «гражданской милиции». Делегатам отказывают.

К утру 14 июля огромная толпа запрудила парадный двор Дома инвалидов. Не испугавшись 5000 солдат, она прорывается в арсенал, и начинается бесконтрольная раздача более 30 000 ружей. Пороха оказалось мало, но выяснилось, что 250 бочонков с ним перевезены в Бастилию — старинную крепость-тюрьму на другом берегу Сены, в так называемом Сент-Антуанском предместье.

 

Король безмолвствует

Вскоре перед рвом, окружающим наружный двор Бастилии, собралось около 1000 человек, требующих пороха. Комендант крепости Бернар де Лоне принял делегацию граждан, но отказался выдать боеприпасы без королевского приказа. Разгоряченная толпа теряет терпение. Кому-то удается перерубить канаты с противовесами, удерживающими первый подъемный мост. Он опускается, и горожане заполняют наружный двор крепости. Комендант де Лоне, опасаясь за судьбу своего гарнизона, приказывает разогнать толпу выстрелами. Видимо, он не сознает, что народу во дворе некуда деться — снаружи напирают все новые энтузиасты.

Мост, считает теперь большинство собравшихся, спущен по приказу коменданта, который решил «коварно заманить народ под выстрелы своих головорезов.» (с. 116)

Толпа отвечает на огонь, но только из личного оружия, которого маловато. Для захваченных в арсенале ружей все еще нет пороха. Попадать в защитников крепости практически не удается. Парижане, взбешенные, как им кажется, неспровоцированным нападением, охотно расступаются, пропуская две пушки, подвезенные группой солдат, перешедших на сторону мятежников.

Узнав о прибытии артиллерии, де Лоне посылает толпе записку с угрозой взорвать крепость и всех собравшихся вокруг нее, если гарнизону не гарантируют беспрепятственного отхода. Однако народ не хочет переговоров. Толпа кричит: «Опускай мосты! Никаких условий!»

Пушка уже была готова выстрелить по второму подъемному мосту, когда его неожиданно опустили находившиеся в Бастилии гвардейцы.

Поколебавшись какое-то мгновение, толпа устремилась внутрь, разоружила сдавшихся защитников крепости и занялась ее грабежом.

 

Народный гнев

При «штурме» Бастилии погибли 83 его участника — их застрелили гвардейцы, потерявшие всего трех человек. Толпа отыгралась на беззащитном де Лоне, которого поволокли по улицам к ратуше, где заседало городское самоуправление.

Он прибыл туда жестоко избитым и с головы до ног оплеванным. Толпа принялась обсуждать, какой казни он заслуживает. Кто-то предложил привязать его к лошадиному хвосту и протащить по булыжной мостовой. Внезапно де Лоне закричал: «Дайте мне умереть», и начал отбиваться ногами.

Его тут же повалили и стали бить саблями, штыками и ножами. Наконец столкнули в сточную канаву и прикончили пистолетным выстрелом. Потом голову де Лоне отрубили, насадили на пику и пронесли по улицам под восторженный рев и смех парижан. Узнав об убийстве коменданта Бастилии, Людовик XVI приказал вывести войска из столицы.

Так развивались события 14 июля 1789 года. Коктейль из недоразумений, стихийного насилия и напрасно пролитой крови. Сейчас День взятия Бастилии — главный национальный праздник Франции, символизирующий победу «свободы, равенства и братства» над «угнетением, произволом и тиранией.»

 

Узники Бастилии Литографии революционной эпохи так изображают ужасы Бастилии: обнаженные, закованные в кандалы несчастные, орудия пыток и мрачные казематы. Однако условия там были довольно гуманными. Большинство камер напоминало дешевые номера, причем многие арестованные обставляли их собственной мебелью. Есть до отвала, пить и курить — за свой счет, разумеется, в Бастилии разрешалось. Вопреки утверждениям революционной прессы, в захваченной тюрьме давно не было политзаключенных. Из Бастилии освободили семерых. Четверо из них сидели за подлог. В тот же день их снова арестовали. Пятым был граф де Солаж, обвиняемый в кровосмешении, а еще двое оказались сумасшедшими. Один отсидел уже 30 лет, а второго, ирландца, известного как майор Уайт, ликующая толпа вынесла из камеры на руках, хотя он даже не понимал, где находится.

 

В популярной версии событий, приукрашенной романтическими авторами (с. 118) XIX века, эта крепость — главная цитадель деспотического старого режима, место заточения и пыток врагов монархии. Штурм Бастилии имеет огромное историческое значение как первый в новой истории Европы пример «массового выступления трудящихся против изжившей себя власти».

Полотна той эпохи пропагандируют эту точку зрения, изображая злополучную крепость огромной неприступной твердыней. Революционная пропаганда постаралась закрепить за ней самую зловещую репутацию.

Такая мифологизация истории началась уже через три дня после взятия Бастилии. Первый выпуск газеты «Революсьон де Пари» опубликовал фантастические подробности о женщинах и детях, участвовавших в жестокой битве, и о камерах, распахнутых настежь, чтобы «дать свободу невинным жертвам и почтенным старцам, с изумлением узревшим забытый свет солнца».

Чуть позже эта же газета напечатала более детальный отчет о событиях:

 

«Сражение становилось все ожесточеннее. Граждане не обращали внимание на стрельбу. Со всех сторон они взбирались на крыши и прорывались в помещения. Как только враг появлялся на крепостной стене, его брали на мушку сотни ружей и тут же скашивали метким огнем... Люди смело смотрели в лицо смерти и любой опасности... даже дети после залпов из крепости бегали туда-сюда, подбирая пули (с. 119), и стреляли… Сияющая, благословенная свобода… наконец ворвалась в эту обитель ужаса, этот страшный оплот деспотизма и его преступлений.»

 

Красочные описания изможденных узников, щурящихся от солнечного света, который они не видели десятки лет, были, конечно, преувеличением. Кстати, ключи от камер сначала с триумфом вынесли из ворот и лишь потом вспомнили о заключенных. Выяснилось, что их всего семеро, по меткому выражению современника: «Два идиота, четверо мошенников и один развратник». Ни один не обвинялся в борьбе против «свирепого деспота». Ни бастионом абсолютизма, ни политической тюрьмой Бастилия не была уже несколько лет.

Штурм ее, вероятно, еще долго будет считаться «героическим восстанием народа, покорившего неприступную твердыню». На самом деле, новая эра народовластия началась с того, что горстка людей беспрепятственно перешла через опущенные подъемные мосты. Весть о падении Бастилии (естественно, в интерпретации революционных борзописцев) разнеслась по стране. Французские крестьяне, вооружившись вилами, серпами и цепами, громили усадьбы и замки, сжигали архивы, делили помещичьи луга и леса. Дворяне бежали в большие города. А крупная буржуазия усиленно скупала земли, принадлежавшие дворянству. Именно за ней, буржуазией, и было «светлое революционное будущее», несколько омраченное уже надвигающейся на Францию тенью революционной гильотины. (с. 120)