Литургия – общая молитва (в переводе с греческого). Объединяет она не только живущих на земле, но и живых с усопшими.

Вьётся к погосту дорога,

Звон колокольный затих -

Молят усопшие Бога

О заплутавших живых –

эти строки безвременно ушедшего архидиакона Романа, родившегося почти через десять лет после смерти И.А.Бунина, продолжают размышления русской классической литературы о Литургии, соединяющей души людей.

«Все мы встретимся там» - слова маленького Вани, будущего писателя И.С.Шмелёва        из автобиографической повести «Лето Господне»; это – истинное понимание смысла жизни, даже детьми. 

И в рассказе И.А.Бунина читатель не просто видит, а ощущает это единение двух миров, единение матери и сына.

              Мне кажется, что при внимательном прочтении появляется и ещё один немаловажный факт, касающийся этой семьи, которая, как уже говорилось, является одним из многочисленных примеров русского народа. Вот слова писателя о молодости родителе Гаврилы: «Это они когда-то были молоды, красивы, разумны и строги, а потом стали как-то теряться среди все увеличивающейся и крепнущей молодежи, то в одном, то в другом уступать ей свою волю и наконец совсем сошли на нет, захирели, высохли, сгорбились, забились на полати, на печь, отчудились сперва от семьи, и потом и друг от друга, чтобы уже навеки разлучиться по могилам».

Смерть как будто разделяет проживших вместе не один десяток лет супругов, которых, судя по всему, объединяли в основном житейские заботы. Разделили эти заботы и последующие поколения – не вражда и ненависть, конечно, а просто невнимание к тому, что не входит в круг этих повседневных забот. Никто не говорит, что в этой семье были плохие люди, и в Церковь, конечно, по праздником ходили, потому что так положено; но все душевные силы тратились в основном на заботы о земном существовании. И вот, когда эти заботы уже оставлены, начинает происходить соединение через Литургию и Преображение.

В статье известного религиозного философа В.С.Соловьёва «Смысл любви» говорится, что от смерти спасает только соединение в Боге.  Эти слова, изначально сказанные о единении супругов, можно отнести к отношениям людей вообще.                            И «посредником» этого соединения является, конечно, младший сын Гаврила, который «всегда выделялся в семье своей разумностью и опрятностью, ровным нравом, любовью к чтению, к церковным службам…» Возможно даже, что он - «отблеск» Алёши Карамазова, хоть нет в этой семье такой раздирающей ненависти; да и не может быть в небольшом рассказе ни религиозно-философской глубины, ни мучительных духовных исканий героев, которые показаны у Ф.М.Достоевского. Но есть начало единения!

Во время Литургии одним из моментов особого духовного напряжения являетсяисполнение Херувимской песни, в которой есть такие слова: «Всякое ныне житейское отложим попечение». И вот Гаврила после этой ночи откладывает житейское попечение: он уходит от тех бренных, житейских забот, которыми столько лет жила его семья. Пусть он не становится монахом, но избирает дело только для души - «Он избрал дело, ненужное при его достатке, но единственное любимое им – ездить ямщиком». Для него это – «счастье, никогда ему не изменяющее». Уйдёт он под конец жизни в монастырь или останется ямщиком, но он осознал главное, для чего приходит в этот мир человек – готовить себя к Жизни Вечной.

Наверное, здесь будет уместно остановиться ещё и на выбранном Гаврилой деле. Именно ямщик в ряде произведений, и не только И.А.Бунина, несёт немалую духовную нагрузку. У самого И.А.Бунина в «Окаянных днях» ямщик с горечью говорит попутчику, что после отречение Царя – народ «как скотина без пастуха», которая всё перегадит и себя искалечит. Нет смысла напоминать, что это пророчество сбылось в том же году. Огромную роль играет ямщик и у писателя того же поколения С.А.Нилуса            в книгах: «Святыня под спудом», «Великое в малом», «Сила Божия и немощь человеческая». В одном из воспоминаний настоятеля монастыря ямщик не может душою принять слова безбожного профессора, отрицающего Творца, и благодарен молодому художнику – будущему монаху за то, что тот открыл ему «очи духовные». Так благодарен, что даже честно заработанных денег не хочет брать. А другому ямщику открывается страшное пророчество о приходе антихриста, когда сидящие на раките бесы играют на неведомых музыкальных инструментах и поют: «Наше время, наша воля». Писатель подчёркивает, что это пророчество открывается именно простому, богобоязненному мужику, а не обуреваемому гордыней профессору.

Однако, пора возвратиться к образу Гаврилы. Даже небольшое и неподробное описание внешности этого русского крестьянина показывает истинное благочестие и причастность к чему - то тайному и высшему – «Он простой, ласковый. Лицо у него чистое, худощавое, серые глаза правдивы и ясны. Он не говорлив, но охотно рассказывает достойному человеку то трудно передаваемое, похожее на святочный рассказ, а на деле истинно дивное, что пережил он у гроба матери, в ее последнюю ночь среди живых». То, что заставило его искать иных ценностей.

У Гаврилы тоже открываются «очи духовные», о которых говорил герой С.А.Нилуса. И, наверное, очень важно и для писателя, и для читателя, что и в «Преображении» духовный мир открывается самому обычному крестьянскому мужику, для которого слова о Создателе, о вере и благочестии не пустой звук.

Наконец, нельзя забывать о названии рассказа. Изначальный смысл Праздника Преображение - явление истинной сути, очищенной от всего временного, наносного, как это происходит на горе Фавор.  (Неслучайно к образу Фаворского света обращаются многие мыслители и художники).

И в рассказе мать и сын явили свою суть, скрытую от всех окружающих их людей повседневными житейскими заботами – и бессмертная душа воспарила над бренным миром.

В произведении нет имён, кроме многократно упоминаемого Гаврилы, ни о ком же из его братьев и сестёр мы вообще почти ничего не знаем – но ведь это и неважно.     Да и сам Гаврила, очевидно, важен писателю не сам по себе, а в причастности к этой                  в высшем смысле мистической ситуации. Это имя, скорее всего, - или обобщённый образ богобоязненного, благочестивого крестьянина, или связь с Архангелом Гавриилом, приносящим Благую Весть.

Конечно главный образ произведения - Преображение в высшем смысле этого слова, таинство прикосновения к иному миру, переход к Жизни Вечной. Потому и событий в привычном понимании здесь практически нет – их можно пересказать одной – двумя фразами. Основное «действие» происходит в ином измерении, в иной реальности.                           

Образ таинства иного мира, переход в него человека после земной жизни воплотился по-своему и в рассказе «Огнь пожирающий». (Возможно, неслучайно в некоторых сборниках эти два произведения поставлены рядом).   В этом рассказе тоже умирает женщина – старая знакомая главного героя. События происходят в эмиграции, что, возможно, не самое главное, т.к. писатель поднимает вечные вопросы. И всё же это может означать некую оторванность от своих русских корней, неотделимых от Православия. Тех корней, которые есть у Гаврилы и всей крестьянской семьи из предыдущего произведения.               

Если в рассказе «Преображение», как уже было сказано, весь «сюжет» подчинён духовному подъёму, восхождению, то в этом произведении  размышление о вечной жизни   неожиданно и грубо обрывается – и обрывается именно после описания кладбища, которое писатель называет «городом великой печали». «Это - город великой печали великого отчаяния... Но удивительно, - какая-то благостная, душу умиротворяющая радость витает здесь надо всем. Радость чего? Весны, неба, первой зелени, мрамора? Вечной молодости, вечно воскресающей жизни? Или же и впрямь той жизни небесной, в которую сердце невольно и наивно верит или жаждет верить здесь?». Этот образ неоднократно встречаем в русской литературе – как              в прозе, так и в поэзии.

И вдруг перед героем и читателем предстаёт образ «капища», которым является крематорий – «…на широкой площади, внезапно открывшейся передо мной, высилось нечто вроде храма или, вернее, капища…Это из той адской подземной печи…валил этот страшный, молчаливый дым, такой особенный, такой не похожий ни на один дым в мире!».

При описании этого «жуткого обряда» неоднократно повторяются слова: «беспощадность», «грубость», потому что «капище» не может не подавлять своей чудовищностью – там приносятся человеческие жертвы, о чём далее повествует сам писатель.

Это – самое главное противопоставление как внутри произведения, так и двух рассматриваемых произведений. В рассказе «Огнь пожирающий» всё объято не страхом перед вечностью, не страхом Божьего Суда, а ужасом ничтожества человека перед смертью. «Странно – меня, кажется, больше всего поразила именно грубая молчаливость, спокойная беспощадность, с которой валил дым…».

Если Гаврила испытывает страх, но и одновременно восторг преображённой души, о чём уже говорилось ранее, то здесь «совершается что-то самое последнее     и самое жестокое над человеком» в этом то ли «храме», то ли «театре», то ли «верховном судилище», а, может быть, «научной лаборатории». Значит, всё это похоже на какой-то чудовищный эксперимент, и прежде всего над душами тех, кто ещё ходит по земле.

Невольно вспоминаются и представления язычников о мрачном и жутком загробном мире. И причина происходящего здесь ужаса совершенно очевидна: «Бога здесь не было, и существование, и символы его здесь отрицались». Что же может быть чудовищнее для человека?! Именно поэтому здесь всё говорило «только                       о смерти».

В одном стихотворении (к, сожалению, не знаю автора) есть такие замечательные слова:

Люди живы Божьей лаской,

Что на всех незримо льётся,

Божьим Словом, что всечасно

Над вселенной раздаётся.

А в крематории Бога нет, а есть только «Некто безмерный, широко простерший длани и молчаливо приемлющий и обоняющий жертву, приносимую ему», т.е. один из языческих богов, в жертву которому принесли умершую женщину. А те, кто работают там, напоминают жрецов языческого храма. И самое страшное, очевидно, то, что принесённой жертвой становятся также и души всех присутствующих на погребении.             Все языческие идолы – бесы, и не случайно одно из самых жутких сравнений самого И.А.Бунина – «адский притон».  И слово «адский»  повторяется неоднократно. Это – духовный тупик!

Заканчивается рассказ погружением не просто в повседневные заботы, а именно в грубость бытия, примером которого являются пьяный водитель и автомобиль, который «ревел на бегу с какой-то свирепой наглостью».  Этот финал - естественное продолжение или завершение того, что пережил главный герой.