Часть Вторая– Живые души в жизни и в русской литературе.

                                  10. Спасение в праведности.

        Пожалуй, следует вспомнить о Ф.М.Достоевском и о «трихинах». Ведь даже в этом всеобщем безумии и потере нравственных ориентиров есть те, над кем «трихины» не властны. Это - праведники! Праведники в произведениях Н.С.Лескова. Праведники и святые в реальной жизни России.

В произведениях Н.С.Лескова множество праведников, пусть даже «не каноничных», -и праведность не зависит от сословия, о чём говорят многие исследователи. А потому, кроме реального образа Святителя Филарета и собирательных образов лучшего духовенства в «Соборянах», хотелось бы обратиться к упоминаемому уже «Скомороху Памфалону». Главный герой при своём незавидном, презираемом всеми ремесле оказывается духовно выше почитаемого в народе святым отшельника Ермия. Ермий - герой бесспорно положительный, но однажды появилось у него самомнение, когда решил он, что «Вечность запустеет». А Памфалон – тех мыслей «опровержение». Он считал себя самым недостойным из людей, но, не раздумывая, отдал всё, что имел, ради спасения бывшей возлюбленной и её детей. А потому в конце повести засиял на Памфалоне венец – и полетел он в «несказанный свет». И Ермию помог, стерев «грех его жизни» - «самомнение».

   Праведник - и простой крепостной мужик в рассказе «Зверь». Наверное, не раз претерпевая несправедливость хозяина, не очерствел он сердцем и научил маленького хозяйского сына сострадать всей твари Божией. Это по их горячей молитве свершает Господь чудо, спасая любимого всеми медвежонка от верной гибели и приводя к раскаянью жестокого хозяина. И таких примеров можно привести великое множество. Значит, душу праведника нельзя убить никакими реформами и циркулярами, потому что в ней Бог Живой, а не «мёртвая буква»!

     О том же говорит нам и «Замоскворецкий Златоуст», родившийся тогда, когда в свет выходило любимое детище Н.С.Лескова. Его созданные в эмиграции и хранящие память детства «Лето Господне», «Богомолье», с отражёнными в них реальными людьми и событиями,- самый яркий пример праведности русского народа и соборного единства. И, в отличие от персонажей «Соборян», никто не упивается властью, не гордится собою, а все вместе ходят пред Лицом Божием. И, конечно, самый яркий пример праведника – плотник, «Божий старичок», Михаил Панкратович Горкин, который повлиял на будущего писателя не меньше родителей. Это он объясняет тогда ещё маленькому Ване суть всех православных праздников, и то, как мы «постимся из уважения». Как и лесковкие праведники, может быть не совсем по канону, но зато, пропуская всё через своё сердце. А потому безбоязненно отпускают с ним родители Ваню на богомолье к Преподобному Сергию. Да и крепостной художник Илья из повести «Неупиваемая чаша» чем-то похож на крестьянина из рассказа «Зверь», хотя хозяин Ильи и не имел такого крутого нрава.

И в «Путях Небесных» показано столь великое почитание Святителя Николая, что воры обходят район, где служит старый урядник, лицом похожий на иконописный лик Святого.

«Новым кажется мне наш двор - светлым, розовым от песку, веселым. Я рад, что Царице Небесной будет у нас приятно. Конечно, Она все знает: что у нас под шатерчиком помойка, и лужа та же, и мусор засыпали песочком; но все же и Ей приятно, что у нас стало чисто и красиво, и что для Нее все это. И все так думают».

  А потом все «замирают в трепете», встречая Её Иверскую икону. («Лето Господне»). Думаю, невозможно представить, чтобы такие люди могут «разорять баграми часовню», пусть и старообрядческую, или «окачивать из шланга собравшийся на молитву народ», потому что сами умеют благоговеть перед святыней! А неумеющий благоговеть глубоко несчастен, о чём, по сути, говорилось выше.

«И мне хочется стать святым, — навертываются даже слезы» - так ощущал Воскресение Христово маленький Ваня. (Та же повесть).

    Стояли слёзы на глазах, когда пошли крестные ходы на Пасху и у мамы М.И.Макарова, родившегося уже в начале 20-го века и создавшего замечательную книгу, которую можно считать «продолжением» «Лета Господня» - «Из жизни Православной Москвы двадцатого века». Когда мама читала жития святых, маленького Мишу посещали такие же мысли, как и маленького Ваню. Ведь жития, начиная со времён Древней Руси, писались прежде всего с воспитательной целью, как пример для подражания, что просто необходимо человеку. Этого требует душа! В этом вековая мудрость! И вот житие Святых Сергия Радонежского, Серафима Саровского, Князя Даниила Московского и, прежде всего, Патриарха Гермогена помогли автору пережить годы безбожной власти, дожить почти до ста лет, обучить молодых звонарей и создать музей в возрождающейся Свято-Даниловой Обители.

  И хотелось бы ещё раз вспомнить о духовном, сакральном значении нашей древней столицы, по словам М.И.Цветаевой «отвергнутой Петром». Одним из самых яркий воспоминаний детства, кроме Пасхи, поездки в Троице-Сергиеву Лавру, было посещение Московского Кремля. Маленьким Мишей, его отцом и всеми окружающими, как и всеми изображёнными в повести И.С.Шмелёва «Лето Господне» Москва воспринималась именно как «Третий Рим», как духовное начало России. Не официальной тогдашней столице, а Москве, Московским Святителям посвящены проникновенные строки обоих писателей.

     «Отец смотрит на Москву долго – долго. И будто говорит сам с собой: - А там …Донской монастырь, розовый…А вон, Казанская наша… а то – Данилов… Симонов… Сухарева башня…

Подходит Горкин, и начинают оба показывать друг дружке. А Крынкин гудит над ними. Я сую между ними голову, смотрю на Москву и слушаю… - А Кремль-то наш…ах хорош! – говорит отец, - Успенский, Архангельский…А где же Чудов?...

Что-то не различу… А отец всё на Москву любуется…И вижу я – губы у него шепчут, шепчут… - и будто вспоминает что-то…задумался. И вдруг, - вычитывать стал стишки! Любимые мои стишки. Я их из хрестоматии вычитывал, а он – без книжки! И всё, сколько написано, длинные - длинные стишки. Так всё и вычитал, не запнулся даже… Я шепотком повторял за ним и всё-таки сбивался… В первый раз я слышал, чтобы он говорил стишки. Он любил насвистывать и напевать песенки, напевал молитвы, заставлял меня читать ему басни и стишки, но сам никогда не сказывал. А теперь на Воробьёвке, на высоте, над раскинувшейся в тумане красавицей – Москвой нашей, вдруг начал сказывать... – и как же хорошо сказывал! С такой лаской и радостью, что в груди у меня забилось, и в глазах стало горячо. И все-то стишки до самого последнего словечка!... Он прикрыл глаза рукой и стоял так, раздумчиво. И все притихли. А у меня слёзы, слёзы… с чего-то слёзы». (И.С.Шмелёв «Лето Господне»)

«Для нас знаменательно и дорого, что в соборе лежат мощи и останки наших молитвенников — святителей московских, призывавших русских людей к единению, благословлявших их на брань с врагами и смело, не щадя своей жизни, восстававших против жестокости и угнетения, независимо от того, кто был угнетатель — иноземец или грозный русский царь. Они и по преставлении своем — с нами.

Для нас знаменательно, что на другой день памяти Святителей Московских начался уход наполеоновских войск из Москвы. Для нас знаменательно, что в преддверии дня святителей совсем близко от Москвы остановилась и не вошла в Москву «коричневая чума» — гитлеровская фашистская армия. В этом мы зрим заступление Божие по молитвенному предстательству наших святителей.

Святители Московские, молите Бога о нас!»

(М.И.Макаров «Из жизни Православной Москвы двадцатого века»).

И неслучайнообращает М.И.Макаров свои единственные стихотворные строки к самой древней московской обители Свято-Данилову монастырю.