Развитие традиционного институционализма в 80-е годы ХХ – в начале ХХI века.

80-е годы ХХ века можно рассматривать как начало нового этапа в развитии традиционного (вебленовского) институционализма. Сохраняя глубокое уважение к взглядам Веблена, его современные последователи, во-первых, дают системную критику методологии неоклассиков, основывая ее на достижениях современных наук, исследующих проблемы человеческого поведения в экономической сфере. Во-вторых, большое внимание они уделяют проблеме эволюции институтов: ее исследование отличается от вебленовского и в содержательном отношении, и более высоким уровнем теоретичности, и целостностью анализа. Втретьих, в их работах делается попытка сформулировать элементы институциональной экономической теории. В-четвертых, они и более доказательно, и более последовательно, чем Веблен, используют междисциплинарный подход к анализу поведенческой модели и к проблеме эволюции институтов. В-пятых, и в методологическом, и в содержательном отношениях их критика оппонентов существенно отличается от вебленовской. Наиболее полно эти характеристики современного вебленовского институционализма представлены в работах английского институционалиста

Джеффри Ходжсона. Симптоматично, что его фундаментальный труд «Экономическая теория и институты» имеет подзаголовок «Манифест современной институциональной теории».

¹ Ходжсон Дж. Экономическая теория и институты. М., 2003.

А) Основные характеристики поведенческой гипотезы сторонников современного вебленовского институционализма.

В отличие от научно-исследовательской программы НИЭТ, которая до определенной степени совместима с ее неоклассическом вариантом, НИП современного традиционного институционализма полностью отрицает правомерность основных методологических постулатов неоклассики. Обратимся к критике Дж.Ходжсоном неоклассической поведенческой модели. Как правило, критика неоклассической поведенческой модели или ее отдельных постулатов основана на несоответствии их реальным фактам. Сторонники неоклассической теории, отвечая на эти обвинения, используют аргументы методологического и теоретического характера. Методологическая защита модели экономического человека в наиболее полном виде представлена в работе М.Фридмена «Методология позитивной науки»¹. С его точки зрения, модель экономического человека – это инструмент экономического анализа. Поэтому сама нереалистичность допущений не отрицает научной правомерности основанной на них теории. «Вопрос о предпосылках теории состоит не в том, являются ли они “реалистичными” описаниями <…>, но в том, являются ли они достаточно хорошими приближениями к реальности с точки зрения конкретной цели. На этот вопрос можно ответить на основании эффективности теории, т.е. ее способности давать достаточно точные предсказания. Опровергая правомерность такого методологического обоснования неоклассической поведенческой модели, Ходжсон³, во-первых, доказывает, что методология правильных предсказаний неоклассиками на практике реально никогда не использовалась. Во-вторых, он оспаривает правомерность тезиса о прогностической функции экономической науки, основываясь на выводах философии, согласно которой наука должна объяснять, а не заниматься прогнозами. В-третьих, по мнению Ходжсона (и с этим трудно не согласиться), любые точные предсказания в социальной сфере «<…> дело случая или удачи и никогда не опираются на одну лишь детерминированную модель <…> социальные системы зависят от уровня знаний, предсказать,

4 какие знания мы обретем в будущем, невозможно». В-четвертых,

он убедительно показывает внутреннюю противоречивость методологии прогностического инструментализма. Правомерность теории тестируется фактами, но «факты никогда не говорят сами за себя», так как их осмысление несет отпечаток теоретических установок «наблюдателя» и «собирателя» этих фактов. Следовательно, проверка эффективности инструментализма осуществляется неинструментальными методами.

Для понимания изъянов теоретической защиты неоклассической поведенческой модели и логики ее критики Ходжсоном, целесообразно прежде конкретизировать теоретические аргументы неоклассиков, которые они, как правило, используют для ее обоснования. Доказывая правомерность своей поведенческой модели, они, вопервых, исходят из равновесного состояния экономики. Во-вторых, считают, что экономический агент имеет устойчивые предпочтения (определяемые его природой) и, как правило, сталкивается с одинаковыми ситуациями выбора или с последовательностью похожих друг на друга альтернатив. Первое обстоятельство определяет устойчивость критерия выбора, второе – создает возможность сделать рациональный выбор, нацеленный на максимизацию результата. Основываясь на этих двух моментах, неоклассики делают вывод, что не может возникнуть такого равновесия, в котором индивиды не максимизируют свои предпочтения. В связи с этим в экономике, если она находится в равновесном состоянии, всегда действуют модели максимизирующего поведения.

Критикуя эту аргументацию, Ходжсон и другие исследователи, оспаривающие их научную правомерность, подчеркивают, что неоклассики спорные теоретические положения нередко используют как бесспорные, абсолютизируя их научную правомерность. Между тем утверждения о равновесном состоянии экономической системы как нормы, об устойчивости и эндогенности предпочтений экономического агента носят дискуссионный характер, и доводы об их несостоятельности не стоит игнорировать. Они обращают также внимание на то, что принципиально значимые аргументы в защиту основной характеристики экономического века как рационального максимизатора вообще не имеют теоретического объяснения. Более того они игнорируют современные междисциплинарные подходы к анализу поведенческих мотиваций и приня-

1 тию решений. В связи с этим стоит вспомнить, что утилитаристская трактовка природы человека первоначально была связана с примитивным психологизмом, основанным на наблюдении и са

монаблюдении, и неоклассики практически без всякого критического переосмысления восприняли ее классический вариант.

У неоклассиков практически отсутствует теоретическая трактовка самого механизма поддержания поведения в режиме рационального максимизатора. Выдвигая идею естественного отбора неэффективных производителей и потребителей на основе рыночной конкуренции, неоклассики не раскрывают механизмы поддержания такого поведения, его преемственности и распространения. Стоит также обратить внимание на то, что, в принципе, можно предположить, что фирма, не максимизирующая поведение, может стать банкротом и уйти с экономической сцены. Однако если речь идет о потребителях, не придерживающихся такой модели поведения, то они, как известно, никогда не уходит с рынка в результате действия рыночной конкуренции.

Б) Институты, их роль и механизм эволюции в трактовкесовременных институционалистов–«вебленовцев».

В современной экономической науке до сих пор нет полного согласия относительно определения самого понятия «институт». Дж.Ходжсон определяет институт как «<…> долговечные системы сложившихся и укорененных правил, которые придают структуру

1 социальным отношениям». В эту систему социальных правил он включает и нормы поведения, и социальные конвенции, а также юридические и формальные правила. В рамках традиционного институционализма на первый план анализа выдвигаются те социальные правила, которые через традиции, обычаи, стереотипы поведения, правовые ограничения формируют долговременные рутинизированные схемы поведения. Исследование этих институтов позволяет выявить основы рутинизированных действий, которые характерны для данной социальной системы. Очевидно, что Ходжсон продолжает линию Веблена, который, как известно, считал, что привычные действия оказывают огромное влияние на поведение людей в экономической сфере.

Однако критика Ходжсоном гипотезы «экономического человека» носит системный характер и осовременена. Она направлена против обновленных его версий, представленных в современной неоклассике, и распространяется на взгляды представителей неоавстрийской школы (Л.Мизеса и Ф.Хайека), которые считают, что поведенческая гипотеза экономического человека правомерна, так как исходит из психологии человека. Включает анализ слабых сторон рационалистической поведенческой концепции Дж. М.Кейнса,

Ходжсон Дж. Указ. соч. С.11.

содержащей элементы социальной психологии, а также позиций других исследователей, которые в той или иной степени признают научную правомерность методологических постулатов неоклассической поведенческой модели.

Стоит обратить внимание на то, что и эта критика, и представленный в работе Ходжсона альтернативный вариант поведения человека в экономической сфере основываются на междисциплинарном методе анализа: он опирается на современные философские, социологические теории, открытия в области психологии и биологии. Отметим, что неоклассическая теория и сегодня, выдвигая в качестве постулата рациональное поведение индивида, утверждает, что оно не может быть ни привычным, ни рутинизированным. Между тем не только поведение потребителя, но практически все контракты так или иначе связаны с традиционным правом. Неслучайно иностранный капитал испытывает сложности, если он не знает или игнорирует характерные черты привычного поведения, свойственного данной стране. Американские экономисты Р.Нельсон и С.Уинтер исследовали значение привычек (рутин) для эффективной работы фирмы и показали, что они играют роль своего рода хранилищ знаний и умений.

Вводя в экономический анализ институты, которые носят специфический характер, институционалисты следующим образом раскрывают их функциональную роль в поведении человека в экономической сфере. Во-первых, они способствуют его институционализации. Во-вторых, информируют его о том, как следует с точки зрения данного социума вести себя в конкретных условиях, в-третьих, они координируют действия людей внутри общества. Эта позитивная оценка роли традиций, привычек, стереотипов мышления институционалистами не означает, что они полагают, будто эти институты всегда способствуют рациональному (в неоклассическом духе) поведению потребителей, производителей, продавцов. Критикуя эту позицию, Ходжсон, основываясь и на теории познания, и на выводах психологов, и на социологических исследованиях, доказывает ее научную неправомерность. Во первых, само происхождение привычек свидетельствует, что они далеко не всегда формируются вследствие обдуманного выбора на основе расчета предельных издержек и предельной полезности. Они приобретаются разными путями: иногда в процессе обучения (социализации), в результате подражания (имитации), а

иногда – в результате сознательного выбора. Совершив этот вы-бор единожды, в дальнейшем его можно закрепить и сделать привычкой. Но независимо от происхождения тех или иных повторяющихся действий привычки затем закрепляются на подсознательном уровне и используются автоматически, без рационального их осмысления. Во-вторых, укорененность привычек, традиций в общественном сознании предопределяет их определенную консервативность. Поэтому, даже если в период своего возникновения они могли быть рациональными, в новых условиях развития они утрачивают это свойство. В-третьих, эти институты вмонтированы в культуру общества, в его идеологию. Фиксируя нравственные и мировоззренческие установки конкретного социума, они закрепляются на подсознательном уровне, что определяет их консервативность и исключенность из сферы неоклассического типа рациональных расчетов. Подчеркивая роль привычек, традиций, стереотипов мышления в формировании поведенческих мотиваций людей, Дж.Ходжсон таким образом заменяет инструментально-рациональную поведенческую гипотезу неоклассиков ценностно-рациональной. Очевидно, она отличается и от поведенческой гипотезы сторонников НИЭТ, которая в принципе не отрицает рационального экономического человека, максимизирующего полезность, но приписывает ему ограниченную рациональность и тенденцию к оппортунистическому поведению.

Современные «вебленовцы», так же как сторонники НИЭТ, большое внимание уделяют проблеме эволюции институциональной системы, рассматривая этот процесс как необходимое условие сдвигов в социально-экономическом развитии общества. Теоретическое осмысление механизма эволюции норм формального права не вызывает затруднений. Их изменение может происходить достаточно быстро, если властные структуры осознали его необходимость. Встраивание новой правовой системы в общественные отношения происходит в централизованном порядке. Она либо заимствуется из других стран, либо формируется отечественными законодателями самостоятельно.

Механизм эволюции институтов, основой которых выступают традиции, привычки, стереотипы мышления несравненно сложнее не только потому, что на их характер воздействует множество факторов, но и по причине их укорененности на подсознательном уровне, автоматического воспроизведения и эмоционального восприятия. В свое время Т.Веблен писал, что изменения в различных сферах – технологии, экономике – приводят к появлению но-

.

вых привычек, традиций, стереотипов поведения в недрах старой социально-экономической системы, и по мере ее разложения они постепенно завоевывают себе «место под солнцем», размывая прежние институты и вытесняя те, конфликт с которыми приобретает неразрешимый характер.

Развивая эти взгляды, Ходжсон особое внимание обращает на высказанную Вебленом идею об эволюции институтов как кумулятивном процессе. Принимая во внимание то влияние, которое оказывают институты и культура на поведенческие мотивации человека и на выбор средств, используемых для их реализации, он делает следующий вывод. В процессе движения к этой цели меняется и сам человек, и его цели, и необходимый для их достижения инструментарий, а следовательно – характер и содержание институтов, которые формируют его социальную сущность. Таким образом, Ходжсон солидаризируется с теми авторами, которые считают, что и люди как субъекты социума, и социальные институты «формируются в ходе регулярной практической деятельности и под влиянием последней». Очевидно, что Ходжсон в данном случае полемизирует и с неоклассиками, которые отрицают влияние институтов на поведение человека в экономической сфере, и с представителем неоавстрийской школой Ф.Хайеком, который, пытаясь объяснить появление норм и конвенций и не отрицая их влияния на порядок, спонтанно устанавливаемый в обществе, придерживался неоклассической точки зрения, утверждая, что цели и предпочтения индивида заданы извне. Ходжсон, напротив, последовательно доказывает, что «при полностью эволюционном воззрении объектами рассмотрения были бы как возникновение культурно-институциональной структуры на основе целей и действий индивида, так и ее воздействие на эти цели и действия. В таком широком контексте мы можем оценить значение прошло-

1 го в формировании структуры настоящего». Выдвигая кумулятивную (круговую) причинно-следственную схему рассматриваемых связей, он подчеркивает, что характер этого круга может быть различным: доброкачественным и порочным. В первом случае поведение основывается на согласованных нормах и способствует их укреплению. Во втором – на противоречащих друг другу нормах, подрывающих и сплоченность общества, и доверие внутри социума, что ускоряет процесс его разложения. Теория эволюции институтов имеет прямое отношение к критике неоклассического постулата о том, что в рыночной системе преобладает тенденция к стабильности и равновесию. Консервация господствующих привычек и стереотипов мышления и, соответственно, деятельности, основанной на них, может стать причиной распада экономики либо в результате растущего противодействия изнутри, либо вследствие полной капитуляции перед более конкурентоспособными внешними силами. В итоге этого противоборства может установиться новый, модернизированный порядок. С другой стороны, быстро модернизирующееся общество оказывается в тупике, если при этом не складывается соответствующая ему устойчивая система ценностей и целей.

Эта идея институционалистов о возникновении напряженности между устойчивостью и распадом – еще один убедительный довод за отказ от идеи механического равновесия экономической системы как основы всех теоретических построений в неоклассической науке. В качестве альтернативы этому постулату институционалисты выдвигают эволюционную экономику, подчеркивая тем самым эволюционный характер институциональной экономической теории. Развивая и углубляя этот тезис первого поколения институционалистов, Ходжсон развенчивает бытующие в среде экономистов мнения о том, что неоклассическая трактовка свободной конкуренции и гипотеза рационального максимизатора могут служит доказательством в пользу эволюционой позиции неоклассиков, основанной на аналогии результатов свободной конкуренции (выживают фирмы, максимизирующие прибыль, менее эффективные фирмы вынуждены уходить с рынка) с естественным отбором Ч.Дарвина.

Эта аналогия неправомерна по многим причинам.

Во-первых, в ней не уточняются те механизмы, которые участвуют в поддержании и воспроизводстве максимизирующего поведения. Можно предположить, что предприниматели (или менеджеры) понимают, что оно оптимально, «<…> но тот факт, что максимизирующее поведение <…> становится целью, а не является

результатом прошлой эволюции и естественного отбора, несо-

1 вместим ни с какими дарвинистскими представлениями».

Во-вторых, неоклассики не в состоянии объяснить, каким образом характеристики, наиболее эффективно приспособленные к рынку, передаются по наследству. В-третьих, процесс естественного отбора – процесс длительный по причине постепенного изменения окружающей среды. При этом относительно небольшие изменения создают условия для выживания наиболее приспособленных биологических видов, напротив, их внезапность и значительность может вообще уничтожить даже наиболее приспособленные биологические виды. С точки зрения биологов, механизмом естественного отбора выступает ген, содержащий наследственную информацию, передающуюся следующим поколениям по наследству. Это не исключает возможности случайных мутаций и менделевских комбинаций, которые приводят к диверсификации видов и их возможному усложнению.

Теория эволюции социально-экономической системы Ходжсона основана на идее Веблена о роли институтов в этом процессе. В роли механизмов эволюционного типа выступают организационные структуры, привычки, рутина. «Хотя эти объекты более податливы и их мутации происходят иначе, чем у их биологических аналогов, им присущи такие качества, как устойчивость, инертность и постоянство, благодаря которым они могут передавать свои важные признаки во времени. Более того, привычки и рутина делают возможным выживание образцов поведения и их передачу от одного института к другому»1. Дж.Ходжсон особо выделяет, что в данном случае передача не носит биологического характера, она происходит между институтами и через них идет к индивидам. Идея об уподоблении институтов генам заимствована Дж.Ходжсоном у американских экономистов Р.Нельсона и Дж.Уинтера. Но если они исследовали роль рутины только на уровне фирмы, Ходжсон распространил ее на всю экономику и общество в целом. Их взгляды совпадают в том, что они признают принципиальные различия между генами и рутиной. Гены содержат закодированную информацию, которая хранится ДНК в течение репродуктивного периода жизни живого организма. Изменения происходят в результате случайных мутаций и менделевских комбинаций различных наборов родительских ген. В социальном мире привычки, рутина со временем могут меняться. Нередко эти благоприобретенные свойства предаются по «наследству» так же легко, как и укорененные привычки. Социальная эволюция отличается от биологической и тем, что она может происходить не только постепенно, но и внезапно, если происходят интенсивные и быстрые сдвиги в технологической, социально-экономической или культурной среде. Велика вероятность изменений тех или

иных форм рутинного поведения, если они не вписываются в из

менения, происходящие в экономической сфере. Таким образом, институциональная эволюционная экономика, во-первых, отрицает применимость к социально-экономической системе биологической эволюции, при которой происходят медленные изменения равновесной формы организма. Она исходит из того, что эволюция включает не только периоды устойчивости (видимого равновесия), но и периоды резкого усиления нестабильности. Во-вторых, выявленная роль институтов в эволюционном процессе позволяет показать неправомерность традиционного неоклассического дуализма, сторонники которого рассматривают экономических агентов как носителей свободы, а институты, – как негативные факторы, которые ее ограничивают. В действительности институты, передавая умения и другую информацию, играют двойственную роль. Они могут ограничивать возможности эволюции системы, если противоречат характеру ее трансформации, и, напротив, ускорять ее, когда соответствуют ее потребностям. Исследуя процессы смены старых институтов новыми, институционалисты подчеркивают, что, во-первых, эволюционные процессы не обязательно приводят к оптимальным результатам, так как существует хреодный эффект, когда в силу случайных причин развитие идет не по оптимальному пути. Во-вторых, возможны два варианта развития. При одном воспроизводится зависимость от траектории предыдущего развития в силу высокой устойчивости институтов прошлого, которые сохраняются в новых исторических условиях развития социума. При реализации другого варианта происходит радикальная ломка старых институтов. Сам процесс эволюции институтов в трактовке институционалистов не содержит оценки скорости институциональных изменений, т.е., признавая и преемственность в развитии институтов, и их эволюционность, они не дают однозначного ответа на вопрос, должен ли этот процесс происходить постепенно или он должен носить радикальный характер.

 

 

 

[1] Смит А. Указ. соч. Т.I. С.16.

[2] Там же. С.17.

[3] Рикардо Д. Указ.соч. Т.1. С.86.

[4] Там же. С.88.

[5] Маркс К. Капитал. Т.I. М., 1950. С.159.

[6] Менгер К. Основания политической экономии // Австрийская школа в политической экономии. М., 1992. С.39.

[7] Оливер И.У. Экономические институты капитализма. СПб., 1996.

[8] Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М., 1996.

[9] Экономическое поведение и институты. М., 2001.

[10] Институты и экономическая теория. Достижения новой институциональной экономической теории. СПб., 2005.

 

[12] Цит. по: Фуруботн Э.Г. и Рихтер Р. Указ. соч. С.529.

[13] В данном случае эти авторы ссылаются на работу Д.Крепса: Kreps D.М. Corporate Culture and Economic Theory. In:J. Alt and Shepsle, eds., Perspectives Political Economy, Cambridge university press, 1990.

[14] Фуруботн Э.Г. и Рихтер Р. Указ. соч. С.532.