Мировые историографические традиции: XVIII век 43

Возникновение просветительского мировоззрения

Что было новым для XVIII века, так это свойственный многим ис­торикам взгляд на мир, отражающий воздействие научной революции, ослабление более ранней уверенности в библейской хронологии и об­ращение к критическому анализу источников, что в некоторой степени имело место и в Восточной Азии и уходит своими корнями в Просве­щение и Реформацию. В XVIII веке на Западе происходит постепен­ный и неравномерный отказ от некогда твердых религиозных убежде­ний. Этот век очень часто называют веком Просвещения³, хотя мы должны понимать, что Просвещение включает в себя очень разные, зачастую противоречивые взгляды, и что XVIII век ознаменован не только широко разделяемой верой в науку, но и религиозными движе­ниями типа пиетизма, методизма, хасидизма, квиетизма и янсенизма, а также ранними проявлениями романтизма. Тем не менее, в некото­рых слоях высшего класса и образованных слоях средних классов про­исходит определенная мировоззренческая переориентация, которая может быть ассоциирована с Просвещением, являющимся предтечей современного мировоззрения⁴. Здесь мы ограничимся франкоязычными и немецкоязычными странами, а также Великобританией и Италией, хотя сходные интеллектуальные явления наблюдались и в других частях Европы, Латинской Америки и британских колониях в Север­ной Америке.

Как мы только что отметили, глубокое воздействие на эту переме­ну на Западе оказала «научная революция», которая, как показал Иса­ак Ньютон, не подвергала сомнению принятые христианские верова­ния, но отклонила сверхъестественное вмешательство в сферу приро­ды и объяснила природу при помощи законов, поддающихся проверке

¹ О Китае см.: Benjamin Elnian, From Philosophy to Philology: Intellectual and Social Aspects of Change in Late Imperial China. Cambridge, MA. 1984.

² См.: Donald R. Kelley. Foundation of Modern Historical Scholarship: Language, Law, and History in the French Renaissance. New York, 1970.

По Просвещению существует огромная литература. Несколько наименова­ний: Dorinda Oulram. The Enlightenment. Cambridge, 2005: Martin Fitzpatrick, Peter Jones, Christa Knellswolf and Iain McCalman, The Enlightenment World. New York, 2004: Ellen Judy Wilson, Peter Ilanns Reill. Encyclopedia of the Enlightenment. New York, 1996; James Schmidt, ed., What is Enlightenment? Eighteenth-Century Answers and Twentieth-Century Questions. Berkeley. CA. 1996; Peter Gay, The Enlightenment: An Interpretation. 2 vols. New York. 1966-1969; Carl Becker, The Heavenly City of the Eighteenth-Century French Philosophers. Ithaca. NY. 1931; Isaiah Berlin, Three Critics of the Enlightenment: Vico. llamann. Herder. Princeton, NJ, 2000: другая ин­терпретация естественной науки XVIII века: Peter Hanns Reill, Vitalizing Nature in the Enlightenment. Berkeley, CA. 2005.

⁴ Paul Ha-ard. La Crise de la conscience europeenne 1680-1715. Paris, 1935; на англ, яз.: The European Mind. Cleveland. OH, 1963; также: Hazard, European Thought in the 18^th Century: From Montesquieu to Lessing. New Haven CT, 1964.

ГЛАВА 1

опытным путем. В то время как епископ Боссюэ в своем «Размыш­лении о всеобщей истории» вновь выступил в защиту традиционного христианского богословия, Пьер Бейль в «Историческом и критиче­ском словаре» потребовал, чтобы все философские понятия были подвергнуты критике. Рене Декарт в «Рассуждении о методе» уже призывал к такому критическому анализу, но рассматривал разум в абстрактных, логических терминах, в то время как интеллектуалы XVIII века все больше и больше связывали воедино разум и эмпири­ческое исследование. Эрнест Кассирер в работе «Эпоха Просвеще­ния» говорил о переходе от все еще господствовавшей в XVII веке философии esprit de systems, которая с помощью абстрактного ра­зума стремилась редуцировать реальность к системе, к другому, бо­лее научному «духу», esprit systematique, подчеркивающему систе­матическое использование индуктивных методов в научном иссле­довании. В Великобритании этот поворот к эмпиризму нашел отра­жение в философии Джона Локка, который в свою очередь оказал важное влияние на французских философов, включая Вольтера¹, Дени Дидро и Жана-Лерона д'Аламбера. в середине столетия начав­ших выпуск многотомной Encyclopedie. Она не была уникальным предприятием; обширные энциклопедии выходили и в других евро­пейских странах, но французская Encyclopedie не только постаралась подытожить последние научные достижения, но и подвергла критике существующие социальные условия и верования. Для историописа-ния это означало особую обязанность очистить повествование о прошлом от легенд и излагать исключительно истину. Некоторым образом такое требование базировалось на традиции, установленной в эпоху Возрождения гуманистами, которые также хотели оспорить легендарные события, когда те относились, например, к основанию Рима или к средневековому прошлому. В Великобритании попытка решить эту задачу была предпринята в крупных исторических нар-ративах Дэвида Юма, Кэтрин Маколей, Уильяма Робертсона⁴ и

esprit de systeme (фр.)- «дух системы», «разум системы». ** esprit systematique (фр.) - систематический разум.

¹ J. Я. Brumfltt, Voltaire, Historian. Oxford, 1958.

² Encyclopedic ou dictionnaire raisonne des sciences, des arts, et des metiers была опубликована между 1751 и 1776 и позже - с дополнениями. Главным редактором был Дидро; среди многочисленных авторов статей - д'Аламбер, Кондиллак, ба­рон д'Гольбах, Мотескьё, Руссо, Тюрго и Вольтер. См.: Robert Darnton, The Busi­ness of the Enlightenment: A Publishing History of the Encyclopedic 1775-1800 (Cam­bridge, MA, 1979); Philipp Blom, Enlightening the World: Encylopedie: The Books That Changed the Course of History (New York, 2005).

³ Catherine Macaulay, History of England from the Accession of James 1 to that of the Brunswick Line, 8 vols (London. 1763-1783).

⁴ Полезное издание избранных трудов Робертсона: Felix Gilbert, ed., The Pro­gress of Society in Europe (Chicago, IL, 1972).

МИРОВЫЕ ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ: XVIII ВЕК 45

Эдуарда Гиббона: Юм попытался опровергнуть трактовки эволюции британских политических институтов, предлагаемые тори и вигами, а Робертсон и Гиббон прямо противостояли христианским традициям. Во Франции Шарль Луи д'Секонда, барон де Монтескье', Вольтер и аббат Гийомь Рейналь писали в более аналитическом ключе, пытаясь найти каузальные объяснения историческим изменениям. Кроме того, Робертсон, Гиббон и Вольтер, хотя по-прежнему и сосредотачивали свое внимание на сфере высокой политики, принимали во внимание и социокультурные аспекты - Вольтер в «Краткой всеобщей истории» рассматривал научно-технические достижения и такие детали матери­альной жизни, как изобретение очков и появление уличного освеще­ния. Гёттингенский историк Август Людвиг Шлёцер в 1772 г. писал, что «историк больше не должен ходить по военному тракту, по кото­рому в такт барабанному бою прошли завоеватели и армии. Вместо этого он должен ходить неведомыми тропами, по которым ходят тор­говцы, апостолы и путешественники... Изобретения огня, хлеба, бренди и т.д. являются такими же достойными внимания фактами, как битвы при Арбелах, Заме и Магдебурге»⁴.

Такая история в целом была не нова. Она вписывалась в традицию, восходящую еще к итальянским гуманистам и помимо них - к вели­ким античным историкам и прежде всего Тациту. История рассматри­валась не как наука, а как риторическая конструкция, которая стреми­лась к красноречию, но отличалась от художественной литературы стремлением к правдивости, проводя четкое различие между тем, что, по всей видимости, случилось и легендой. Она отличалась от уподоб­ленного хроникам изложению событий, свойственного большинству трудов по истории до эпохи Просвещения, своим намерением расска­зывать связную историю.

Эрудизм и критическая историческая наука

Существовало и другое направление, имевшее разные историо­графические источники и отличавшееся более сильным акцентом на методах установления истинности исторических высказываний, -

¹ John Pocock, Barbarism and Religion. Vol. 1, The Enlightenment of Edward Gib­bon, 1737-1764. Cambridge, 1999; Arnaldo Momigliano, 'Gibbon's Contributions to Historical Method' // Momigliano, Studies in Historiography. New York, 1966, 40-55.

² Montesquieu, Considerations of the Causes of the Greatness of the Romans and Their Decline. New York, 1965.

³ Histoire philosophique et politique des etablissemens et du commerce des Euro-peens dans les deux Indes (Amsterdam, 1773-1774).

⁴ Цит. на англ. яз. по: Georg G. Iggers, 'The European Context of German Enlighten­ment Historiography' // Hans-Erich Bodeker, Georg G. Iggers, Jonathan Knudsen, and Peter Hans Reill, eds, Aufklarung und Geschichte. Gottingen, 1986, 240.

ГЛАВА 1

МИРОВЫЕ ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ: XVIII ВЕК 47

 

эрудиты. Они хотели сделать из истории науку, но создание собы­тийной истории интересовало их в меньшей степени, чем изучение истинности источников, на которых основывалась эта история. С по­зиции критического знания, уже упомянутые нами авторы крупных исторических нарративов были недостаточно внимательны к исполь­зованию источников. Безусловно, в качестве основы для своей боль­шой истории Гиббон прибегнул к лучшим из доступных ему источни­ков, но это были не первичные источники, а требующие проверки ин­терпретации. То же самое относится и к трудам великих гуманистов эпохи Ренессанса и созданным ими моделям античного мира. Метод эрудитов не отличался новизной. Пионером в этом отношении являлся Лоренцо Балла, установивший в 1440 г. поддельный характер Кон­стантинова Дара (являвшегося основой для ряда территориальных претензий Ватикана), который содержал слова, не использовавшиеся в период правления Константина.

В то время как все упомянутые нами британские и французские историки уже дистанцировались от религиозной ортодоксальности, многие ученые-эрудиты, будь то католики или протестанты, по-преж­нему считали себя истинными христианами, поскольку применяли критические методы текстуального анализа не только к светской, но и к религиозной истории. Большой вклад в развитие этих методов уже в XVII веке внесли ученые двух католических орденов - иезуиты-болландисты в Антверпене и бенедиктинцы-мауристы в Париже. В Acta Sanctorum («Деяния святых») болландисты стремились очи­стить агиографические истории жизни святых от легенды. Нечто по­добное сделали и мауристы. В 1685 году бенедиктинский священник Жан Мабильон в своем труде De re diplomatic («О документах») опуб­ликовал важное методологическое руководство по установлению под­линности документов с помощью таких вспомогательных дисциплин, как палеология, анализ текста, дипломатика, критика источников. Роль, которую сыграли болландисты и мауристы, отражает степень проникновения научного идеала в религиозное мировоззрение².

В течение XVIII века эрудизм, имеющий узкую текстовую направ­ленность, превратился в филологию, поместившую текст в более ши­рокий культурный и исторический контекст. Созданная в XVII веке в Лондоне Королевская академия занималась исключительно естест­венными науками. Термин «наука» в Великобритании впоследствии получил более узкое толкование, чем во Франции и вообще на конти­ненте, где его значение было намного шире. Основанная в 1635 году Французская академия наук выбрала в качестве специализации язык и

литературу. С прицелом на критический анализ текста в 1701 году в Париже была создана Academic des Inscriptions et des Belles Lertres (Академия надписей и изящной словесности). В течение столетия по ее образцу были созданы академии во французских провинциях; по­добные учреждения возникли и в Германии, Италии, Испании и дру­гих регионах континентальной Европы, а также в Латинской Амери­ке¹. Новые методы критики текстов играли центральную роль в разви­тии истории протестантской церкви в Германии в новых университе­тах Галлы и Гёттингена" и в старом Лейпцигском университете, осно­ванном в 1409 году. Еще в первой половине XVIII века Людовико Муратори выпустил критическое издание средневековых итальянских источников. Сходные методы были приняты на вооружение учеными в области истории и юриспруденции, которые склонялись к отождест­влению истины с письменными источниками и ограничению истори­ческих исследований исключительно первичными источниками, в от­личие от уже упомянутых нами британских историков. Новая филоло­гия была направлена на то, чтобы выйти за пределы интересов эруди­тов с их буквальным прочтением текста, рассмотрев их как докумен­ты, отражающие создавшую их культуру.

Например, в Академии надписей и изящной словесности начались активные дебаты по поводу истинности исследований ранних перио­дов римской истории⁴. Ричардом Симоном во Франции, а позднее и в уже упомянутых немецких университетах, в частности в Гёттингене, были предприняты первые попытки критического рассмотрения Биб­лии. Это не означало отказа от религиозной веры, это означало, что Библия рассматривалась как творение, прошедшее через человеческие руки. Аналогичному историческому анализу подверглись и тексты Гомера. В «Пролегоменах к Гомеру»⁵ Ф. А. Вулф посредством анали­за языка и стиля попытался показать, что эти поэмы не представляют собой единого произведения, а созданы разными поэтами в разное время. В стремлении к историческому пониманию источников важной частью филологии становится герменевтика. Герменевтика не удовле­творяло установление значения текстов через анализ того языка, кото-

¹ Anthony Crafton, Defenders of the Past: The Traditions of Scholarship in an Age of Science, 1450-1800. Cambridge, MA, 1981.

² David Knowles, Great Historical Enterprises: Problems in Monastic History. Lon­don, 1963.

¹ Daniel Roche, Le siecle de lumieres en province: Academies et academicians provinciaux, 1680-1789, 2 vols. Paris, 1975; Dorinda Outram, The Enlightenment. Cambridge. 2005, с библиографией по академиям во французском, британском и испанском ареалах; Notker Hammerstein, The Enlightenment' // Lawrence Stone, ed., The University in Society (Princeton, NJ, 1974). Vol. 2, 625.

² Peter Reill, The German Enlightenment and the Rise of Historicism. Berkeley, CA, 1975; Herbert Butterfield. Man on His Past: The Study of the History of Historical Scholarship. Cambridge. 1955.

³ Ludovico A. Muratori, ed., Rerum italicarum scriptores (Milan, 1723-1751).

⁴ Одним из наиболее откровенных критиков существующей истории Рима был Луи де Бофор: Dissertation sur I'incertitude des cinq premieres siecles de I'histoire romaine. Utrecht, 1738.

⁵ На англ, языке: Princeton, NJ, 1985.

ГЛАВА 1

МИРОВЫЕ ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ: XVIII ВЕК 49

рый применялся в период их создания, он стремился к пониманию авторских намерений. Это предусматривало изучение авторов исто­рических текстов в контексте их культурного бытования. Была зало­жена основа для историографии, более критичной по сравнению с крупными историческими нарративами британских историков, при этом она рассматривала историю не как корпус автономных текстов, а как связное и последовательное изложение событий.

Историография Просвещения

Это еще раз подводит нас к вопросу о сути просветительской ис­ториографии. Это философское направление было более характерно для Великобритании и Франции, чем для Германии с ее очень разви­той герменевтической филологией. Тем не менее, эти два направления сосуществовали. В 1725 году в своей книге «Новая наука» Джамбати-ста Вико провел классическое различие между природой и историей¹. Если природа нерукотворна и по этой причине не может быть понята, то история создана людьми и поэтому, в противоположность природе, доступна пониманию. Вплоть до первой половины XIX века Вико был малоизвестен за пределами Италии, но сепарация природы и истории стала важным актом для значительной части историографической мысли, особенно - хотя и не только - в Германии. К концу XVIII века придерживавшиеся герменевтической традиции немецкие историки были столь же привержены научному подходу, как и философски ориентированные британцы и французы. Однако сама наука понима­лась ими иначе, не в ракурсе отстаиваемого Юмом и Гиббоном един­ства человеческой природы, а скорее в ракурсе разнообразия челове­ческих культур, требующих соответствующей этому разнообразию методологии.

В XVIII веке Германия, безусловно, отличалась от Великобрита­нии или Франции не только отсутствием национального государства, которого не было и в Италии, но и тем, что ее политические и соци­альные условия намного меньше соответствовали тому образу совре­менности, который мы представили во введении. Великобритания и Франция, конечно, тоже сильно отличались друг от друга. Во Фран­ции капитализм и гражданское общество были менее развиты, чем в Великобритании или, по крайней мере, в Англии; не отсутствовали они и в Германии. Наряду с сильными абсолютистскими государства­ми, и прежде всего Пруссией, в Германии по-прежнему существовали местные корпоративные (standiscli) учреждения, практически исчез­нувшие в Англии и значительно ослабленные во Франции. Условия,

в контексте которых происходило написание истории, отличались от аналогичных в Англии и в меньшей степени во Франции. Если в Анг­лии история чаще всего писалась свободными от других занятий муж­чинами и иногда женщинами, такими как Кэтрин Маколей¹, работав­шими на потребителя, то в Германии и в определенной мере во Фран­ции историки были привязаны к университетам; в Германии история преподавалась в университетах с тех пор, как во времена протестант­ской Реформации они были реформированы Филиппом Меланхтоном. Обучение истории все еще происходило посредством чтения лекцион­ных курсов, мало опиравшихся на материал исследований; изменения произошли в новом университете Гёттингена². Отныне историки, ис­пользуя недавно появившиеся критические методы, чаще всего явля­лись профессионалами, связанными с университетами или академиями, в то время как в Англии они продолжали оставаться свободными от других занятий мужчинами и женщинами. В Оксфорде и Кембридже существовали кафедры, предназначенные не для профессионального обучения, а для гуманитарного образования честолюбивых джентльме­нов-христиан; точно такие же колледжи и университеты были созданы в американских колониях. В Шотландии ситуация в определенной сте­пени напоминала ситуацию в протестантской Германии: серьезные фи­лософы и историки были связаны с университетами в Эдинбурге, Глаз­го и Абердине.

Просвещение в Германии

Интеллектуальный и академический климат в Германии также оп­ределялся идеями Просвещения, но по своим признакам Aufkldnmg (немецкий термин, обозначающий Просвещение) отличалось от того, что было в Великобритании и Франции. В Aiifklarung важную роль продолжала играть религия. Историки и философы, будь они лютера­нами или пиетистами, были верующими христианами, полагавшими, что их концепции просвещенного общественного строя совместимы с их христианской верой. Они не хотели, как Вольтер, освободить свой мир от религии, а, подобно Готхольду-Эфраиму Лессингу, рассматри­вали мировую историю как процесс просвещения человечества. Са-

' The New Science, перевод издания 1744 года Томаса Дж. Бергена и Макса Фиша. Ithaca, NY, 1984; Isaiah Berlin, Vico and Herder: Two Studies in the History of Ideas. London, 1976.

¹ О женщинах-историках см.: Natalie Z. Davis, 'History's Two Bodies', American Historical Review, 93:1. February 1988, 1-30; также: Davis, 'Gender and Genre: Women as Historical Writers, 1400-1820' // Patricia Labalme, ed., Beyond their Sex: Learned Women of the European Past. New York, 1980, 153-182.

² Charles McClelland, State, Society and University in Germany, 1700-191. Cam­bridge, 1980; R. S. Turner, 'University Reformers and Professorial Scholarship in Ger­many 1760-1860' // Stone, The University in Society. Vol. 2, 495-531.

Nicholas Phillipson, 'Culture and Society in the 18th-Century Province: The Case of Edinburgh and the Scottish Enlightenment' // Stone, The University in Society. Vol. 2, 449-494.

ГЛАВА 1

мой важной целью, согласованной с лютеранской доктриной, было достижение духовной свободы. Немецкие просветители, как и их французские коллеги, хотели реформировать средневековые пережит­ки и отменить ограничения на свободу мысли и исследования, но они не бросали вызов существующей политической системе. Скорее, они доверяли проведение этих реформ просвещенным монархам, прежде всего Фридриху Великому. В отличие от французских философов-энциклопедистов, для которых разум ассоциировался с логическим мышлением и эмпирическим исследованием, они были склонны рас­сматривать разум и рассудок в духе Вико, как феномен, в котором выражен весь человек, в том числе его воля и чувства. Поэтому их отношение к Средневековью было более снисходительным, чем у Вольтера или Робертсона. В своем труде Osnabruckiscke Geschichte («История Оснабрюка», 1768) Юстус Мёзер' увидел развитие своего родного города Оснабрюка сквозь призму того, что он назвал Lokal-vernunft, то есть Vernunft (разумом), проявляющимся не в абстрактных понятиях человеческих прав, а в конкретных локальных учреждениях, возникших по ходу истории. Отчасти аналогичным образом Эдмунд Бёрк в своих «Размышлениях о революции во Франции» выступил в защиту государственного устройства Британии, которое он рассмат­ривал как продукт истории, и против намерения французских револю­ционеров радикально изменить политический и общественный строй Франции в целях обеспечения абстрактных прав человека.

Таким образом, Просвещение ни в коем случае не было унифици­рованным феноменом. В том числе не стоит недооценивать роль рели­гии. Идея четырех империй, достигших своей кульминации в Свя­щенной римской империи как продолжении четвертой (начиная с Ри­ма) империи, была поставлена под сомнение еще итальянскими гума­нистами, предложившими в качестве замены деление истории на три большие эпохи: классическую античность, темное Средневековье и современность. Однако лишь немногие историки, включая даже тех, кто в последней трети XVIII века принадлежал к критически настро­енным ученым Гёттингенского университета, например Иоганна-Христофа Гаттерера² и Августа-Людвига Шлёцера³, посмели подверг­нуть сомнению библейскую хронологию от создания мира до Моисея, хотя остальную историю человечества они вполне были готовы рас­сматривать в секулярном ключе.

¹ См.: Jonathan В. Knudsen, Justus Muser and the German Enlightenment. Cam­bridge, 1986.

" Johann Christian Gatterer, AbriB der Universalhistorie (Gottingen, 1765).

' August Ludwig Schlozer, Vorstellung seiner Universal-Historic, 2 parts. Gottin­gen, 1772-1773.