Национализм и трансформация мусульманской историографии

Исламское «открытие» Европы

Начиная с 1790-х годов Селимом III, новым султаном Османской империи, был проведен ряд реформ, которые принято считать прелю­дией к модернизации, которую мусульманскому миру суждено было пережить в XIX веке. Несмотря на внешние вызовы, поступавшие в Османскую империю из европейских стран, и внутренние беспорядки, с которыми она сталкивалась на протяжении почти всего XVIII века, казалось, что, несмотря на территориальные потери и раздроблен­ность, Османская империя сумеет преодолеть кризис. Казалось, что к концу XVIII века движение за провинциальную независимость и ав­тономию пошло на спад. В 1791-1792 годы османы оказались в со­стоянии завершить новую войну между империей, с одной стороны, и ее старыми врагами Россией и Австрией, с другой, в относительно короткие сроки. Все это позволило Селиму III прийти к власти и про­вести реформы. Однако он хорошо понимал, что, несмотря на такой исход войны, османская армия все-таки уступала европейским и в вооружении, и в военной подготовке. Это подвигло его в 1793 году создать новые военные и военно-морские школы и укомплектовать их французскими инструкторами.

Несмотря на то что реформы касались военной сферы, они имели широкое значение. Они рассматривались как Новый порядок (Nizam-i Cedid), или новый период Османской истории. Они проложили пути для проникновения на Ближний Восток западных идей, одним из ко­торых были теперь уже постоянно находившиеся в Лондоне, Париже, Берлине и Вене турецкие дипломаты. Селим III усилил эту практику с целью обмена дипломатическими жестами со своими европейскими соседями. Эти дипломаты, следуя примеру Ахмета Ресми Эфенди, специального посла в Европе в предыдущем столетии, привозили ин­формацию о Западе из первых рук и тем самым помогали культивиро­вать интерес к европейской истории и культуре в целом и к идеям и идеалам Французской революции в частности. Хотя влияние револю­ции было отнюдь не всесторонним, ее идеи свободы, равенства и на­циональности - но не братства - оказали глубокое воздействие на пе­ремены, связанные с идентичностью и лояльностью субъектов Осман­ской империи¹. Эти перемены повлияли и на трансформацию спосо­бов историописания у турок-мусульман и других представителей му­сульманского мира.

¹ Bernard Lewis, The Emergence of Modern Turkey. London, 1968, 53f; Erik J. Zurcher, Turkey: A Modern History. London, 1993, 27-29.

НАСТУПЛЕНИЕ НАЦИОНАЛИЗМА И НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКАЯ... Ю5

А вот в Египте влияние Французской революции было прямым и непосредственным. Вслед за вторжением в 1798 году Наполеона в Египет, за которым последовало его одиночное возвращение во Фран­цию в 1799-м и англо-французское соперничество, турецкий военный офицер из Албании Мухаммед Али захватил власть и стал новым пра­вителем Египта. В период своего правления в 1805-1848 годах Али провел модернизацию в Египте, увеличивая его отрыв от других час­тей мусульманского мира. Контрастным подтверждением сказанному может служить тот факт, что после смещения в 1807 году Селима III темпы модернизации в Османском государстве временно замедли­лись. Но в Египте и Сирии, оккупированной Египтом с 1830-х годов, она шла на полной скорости. В период правления Али египетское правительство нанимало на службу французских советников, создава­ло переводческие школы и посылало студентов во Францию и другие европейские страны изучать военные технологии, международное право и государственное управление. Мухаммед Али демонстрировал и интерес к истории, так что он вполне мог сравнивать себя с Алек­сандром Македонским'.

На самом деле, хотя французская оккупация в Египте была недол­гой, она оказала на эту страну глубокое воздействие. Египетская экс­педиция Наполеона носила одновременно военный и научный харак­тер; наряду с пушками и пехотинцами он привез с собой 170 востоко­ведов (европейских интеллектуалов, интересующихся и специализи­рующихся на исследовании не западных культур), археологов^ ученых и инженеров (многие из которых работали в Institut d'Egypte). Более того, они случайно нашли Розетта Стоун, вызвавший огромный ин­терес европейцев к таинственному Древнему Египту. Осуществленная позже дешифровка иероглифических надписей на камне тоже внесла свой вклад в рождение современной египтологии. В то время как французы «инвентаризировали» египетскую историю и культуру, на­глядно проявившуюся в составленном ими Description de I'Egypte'", мусульмане тоже зафиксировали их присутствие в своих историче-

¹ Jack A. Crabbs, Jr., The Writing of History in Nineteenth-century Egypt: A Study in National Transformation. Cairo, 1984, 67-68.

* Institut d'Egypte (фр.) - Институт Египта был создан в 1798 году, положив начало масштабному разграблению Древнего Египта.

Розетта Стоун - фрагмент Древней египетской стелы, выгравирован­ный текст которой обеспечил ключ к современному пониманию египетских иероглифов.

Description de I'Egypte, ou Receuil des observations et des recherches qui ont ete faites en Egyptc pendant 1'expedition de 1'armee francaise («Описание Египта, или собрание наблюдений и исследований, сделанных в Египте во время экспедиции французской армии») - 24-томный проект, инициированный Наполеоном Бона­партом после египетской экспедиции, в котором описывались различные стороны жизни Древнего и современного Египта. Отдельные фолианты в рамках проекта выходили с 1810 по 1813 год.

ГЛАВА 2

ских хрониках; большинство записей, однако, не были лестными. На­пример, в хронике 1791-1808 годов Ахмет Асим Эфенди, историограф Османской империи, уподоблял французскую политическую систему «бурлению слабого желудка». Он также наказывал своим согражда­нам-мусульманам внимательно следить за тем, чтобы распущенное поведение и опасные идеи французов не подорвали «заповеди Святого Закона»'.

Встречались и менее враждебные и пренебрежительные описания французов мусульманскими историками, одним из которых был уже упомянутый нами в предыдущей главе Абд ар-Рахман аль-Джабарти. Подобно своим современникам он написал историю в жанре хроники, или летописи. В своей работе «Демонстрация священных аспектов упадка французского государства» он разделил настороженность сво­их коллег-историков французской культурной экспансией и осудил социально-политическую систему Франции. Это не особенно удивля­ло, поскольку аль-Джабарти происходил из прославленного рода шейхов аль Азхары, известных своими глубокими познаниями во многих областях науки. Кроме всего прочего, его отец и сам аль-Джабарти были весьма богаты, что позволило им собрать дома боль­шую библиотеку. Они поддерживали дружеские отношения с полити­ческой и религиозной элитой Египта². В своей хронике Аль-Джабарти так описывал свое первое впечатление от французов: «Это было начало периода, отмеченного крупными баталиями; важные результаты неожи­данно были достигнуты устрашающим способом; бедствия множились без конца, нормальный ход вещей был подорван, был искажен сам смысл жизни, разрушения застигли врасплох и привели к общему опус­тошению»'.

И все-таки, будучи внимательным и любознательным историком, аль-Джабарти видел и то, что большинство его коллег в то время были не в состоянии увидеть. Он заметил изучение французами его родины при помощи научных методов. В своем главном труде («Удивитель­ные истории прошлого в жизнеописаниях и хронике событий»), кото­рый, как считается, был написан после «Демонстрации», он живо опи­сал научную деятельность французских ученых-естественников и гу­манитариев, которой был явно заинтригован. Кроме того, он оставил описание своего собственного общения с французами. Находясь на службе в основанном французами Правительственном совете, он имел возможность посмотреть на работу французских ученых изнутри и имел доступ к правительственным архивам. Таким образом, хотя он и

¹ Lewis, Emergence of Modern Turkey, 71-72. For a critical review of the French influence in modernizing the Middle East, see Dror Ze'evi, 'Back to Napoleon? Thoughts on the Beginning of the Modern Era in the Middle East', Mediterranean His­torical Review, 19:1. June, 2004, 73-94.

² Crabbs, The Writing of History in Nineteenth-century Egypt, 44—45.

³ Цит. no: Edward Said. Culture and Imperialism. New York, 1994, 34.

НАСТУПЛЕНИЕ НАЦИОНАЛИЗМА И НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКАЯ... Ю7

относился к французам с подозрением, но был искренне впечатлен их усилиями по изучению исламской культуры. «Славный Коран переве­ден на их язык! (воскликнул аль-Джабарти), а также много других исламских книг... Я видел некоторых из них, кто знает главы Корана наизусть. Они проявляют большой интерес к наукам, особенно к ма­тематике и изучению языков, и прилагают большие усилия для изуче­ния арабского языка и разговорной речи»¹.

В «Удивительных историях» аль-Джабарти также отметил свое положительное впечатление от французов в том, что касается науки и других вещей.

Но в целом интерес аль-Джабарти к истории все-таки отличался от интереса к ней его французских коллег. Он, например, не разделял растущий интерес французов и других европейцев к Древнему Егип­ту. Его «Удивительные истории» состояли из четырех томов, покры­вая период между 1688 и 1821 годами. Предметом его интереса была современная и локальная история (поскольку дело касалось главным образом Египта), написанная в традиционном хронографическом сти­ле. Идеи аль-Джабарти тоже были достаточно традиционны. Цель ис­тории, заявлял он, состоит в том, чтобы «установить, почему и как происходили события прошлого, извлечь пользу из подобных приме­ров, учиться на них и добывать богатый опыт через понимание пре­вратностей времени». Он посвятил свой труд жизнеописаниям и дея­ниям пророков, правителей, ulama, мудрецов, поэтов, королей и сул­танов. Хотя труд аль-Джабарти содержал в себе ценную информацию о французской оккупации Египта и последовавшем за ней правлении Мухаммеда Али, в историографии он не был новатором. Аль-Джабар­ти сумел стать первым среди равных только потому, что, по одному из мнений, в период Османской империи историописание уже достигло своей вершины в работе Мустафы Найма³. К рубежу XIX века аль-Джабарти был «Гулливером среди лилипутов» - его работа скорее пред­вещала возрождение славной традиции исламской историографии⁴.

Как Гулливеру исламской историографии, аль-Джабарти приписа­ли внимательное исследование материала, богатство и детализацию изложения, объективность и беспристрастность - все то, что свойст­венно первоклассному историку. В то время как в период правления Али большинство историков осыпало этого правителя панегириче-

Цит. по: Donald M. Reid, Whose Pharaohs? Archaeology, Museums, and Egyp­tian National Identity from Napoleon to World War I. Berkeley, CA, 2002, 37

Улемы (араб, 'улама' [t4"'^c], «знающие, ученые»; ед. ч. - "алим [£'4>])- со­бирательное название признанных и авторитетных знатоков теоретических и ' практических сторон ислама.

² См.: Crabbs, The Writing of History in Nineteenth-century Egypt, 49.

³ Lewis, Emergence of Modern Turkey, 35.

⁴ David Ayalon, The Historian al-Jabarti' // Bernard Lewis and P. M. Holt, eds, His­torians of the Middle East. Oxford, 1962, 391.

ГЛАВА 2

НАСТУПЛЕНИЕ НАЦИОНАЛИЗМА И НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКАЯ... 109

скими работами (некоторые из них были написаны западными учены­ми и путешественниками), аль-Джабарти выразил критическое отно­шение к этому современному Александру Великому¹. Сделанные им записи о современном ему французском правлении и его трактовка изменений этого времени также способствовали тому, что его труд был воспринят западными историками с энтузиазмом. Возможно, он помог им открыть глаза на богатую традицию историописания в ис­ламском мире. Таким образом, если Селим III в османской истории оказался где-то посередине между старым и новым³, то аль-Джабарти занял аналогичное место в исламской историографии. Его работа со­вместила традицию и модерн - последний к тому времени уже появ­лялся на горизонте.

Однако в трансформации исламской историографии традиция и модерн не приняли форму дихотомии. Скорее они были взаимосвяза­ны и взаимозависимы. Во-первых, хотя аль-Джабарти и являлся вы­дающимся историком своего времени, он не был одинок. Современ­ная наука утверждает, что в уточнении нуждается не только тезис об «упадке» Османской империи, но и об упадке исламской культуры и историографии в этот период. Величие аль-Джабарти, например, бы­ло связано с тем, что он пользовался трудами его предшественников и современников не меньше, чем своим собственным талантом. Та­ким образом, несмотря на уменьшение количества исторических тру­дов в османский период, дефицита в достойных историках не было. Исламская традиция историописания накануне своей трансформации вполне сохраняла свою силу. Искусство аль-Джабарти, как полагают некоторые, позволяет предположить, что в начале XIX века эта тра­диция фактически уже вошла в состояние «стихийного возрожде­ния». Однако, продолжают свою мысль эти историки, это возрожде­ние было «прервано появлением французской экспедиции», в ходе которой французская оккупация обеспечила новый поворот, когда мусульманские историки больше занялись переводами, нежели напи­санием⁵.

Во-вторых, не существует никакого четкого водораздела между современной и традиционной историографиями. Аль-Джабарти и его коллеги, вероятно, принадлежали прежней традиции, потому что пи­сали в жанре хронологической или биографической истории, или сра­зу обеих, что вполне согласовалось с традиционными формами исто-

¹ Ibid., 398-399.

² Crabbs, The Writing of History in Nineteenth-century Egypt, 43-66.

³ Norman Itzkowitz, Ottoman Empire and Islamic Tradition. New York, 1972, 109.

⁴ Ср.: Avner Ben-Zaken, 'Recent Currents in the Study of Ottoman-Egyptian Histo­riography with Remarks about the Role of the History of Natural Philosophy and Sci­ence¹ // Journal of Semitic Studies, 49:2 (Autumn 2004), 303-328.

⁵ Gamal el-Din el-Shayya/, 'Historiography in Egypt in the Nineteenth Century' // Bernard Lewis and P. M. Holt, cds. Historians of the Middle East. Oxford, 1962, 403.

риографической репрезентации в исламском мире. Но их внимание к хронологии и историческим деталям и их литературные усилия, на­правленные на усиление удобочитаемости и устного восприятия исто­рических трудов, способствовали сохранению огромной привлека­тельности их трудов для историков более позднего времени. На про­тяжении всего XIX века мы видим в исламском историописании непо­средственное соседство более традиционной рифмованной прозы (saj^r) с простым и плавно разворачивающимся нарративом, который был известен и использовался и раньше, но который в это время вследствие западного влияния стал более привлекательным¹. Кроме того, если национализм и регионализм в большей степени, чем рели­гиозный экуменизм, являются признаками современной историогра­фии, то и они не были новыми. Аль-Джабарти хорошо известен своей любовью к Египту. Его решение писать египетскую историю, а не ис­торию мусульманской ойкумены, вдохновило более поздних истори­ков националистической ориентации. На самом деле, давно практико­валось не только локальное и региональное историописание - прото-националистические чувства и ранее проявлялись в различных регио­нах исламского мира. Еще в XVIII веке в исторических документах этих регионов были хорошо заметны марокканские, тунисские, еги­петские и ливанские особенности.

Благодаря существованию должности имперского историографа и сохранению в османский период правительственных архивов истори­ки XIX века были обильно обеспечены историческими документами.

Чтобы продраться сквозь них и ввести в оборот, историки научи­лись искусству текстовой критики этих источников, характерной чер­той которого стало умение переработать, по-видимому, бесконечное богатство архивных материалов, находящихся в Стамбуле или других провинциальных столицах. Кроме того, это искусство или поклонение ему, примером чему является рост в XIX веке турецкой и египетской историографии за счет работ историков-бюрократов, все еще привле­кает внимание*и вызывает интерес изучающих османскую историю и сегодня. В некотором роде это обеспечивает «документальную струк­туру», которая одновременно определяет и ограничивает развитие историописания².

¹ Ibid., 417-418. См. также: Crabbs. The Writing of History in Nineteenth-century Egypt, 109-145.

² Ср.: Gabriel Piterberg, An Ottoman Tragedy: History and Historiography at Play. Berkeley, CA, 2003, 185-186: Anthony Gorman, Historians, State and Politics in Twen­tieth-century Egypt: Contesting the Nation. London, 2003, 12-15.

ГЛАВА 2

Чьи фараоны? (Переписывание истории Египта

До XVIII века мусульманские историки отличались безразличием к истории и культуре Европы вследствие как своей религиозной пред­взятости и культурного высокомерия, так и отсталости Европы. Чего нельзя сказать о Египте периода фараонов. Мусульмане не только бы­ли изумлены величиной пирамид и Сфинкса, они попытались связать языческую историю Египта с зарождением христианства и, что было более впечатляющим и важным, с зарождением ислама'. Безусловно, количество работ по древнеегипетской истории и культуре, написан­ных мусульманскими авторами в период Средневековья, было незна­чительным, особенно по сравнению с внушительным корпусом лите­ратуры в других областях. Кроме того, написанное ими в большинстве своем является неточным, неупорядоченным и даже нереальным. На­пример, известный в IX веке историк аль-Табари дает ненамного больше сведений о Древнем Египте, чем Ветхий Завет. В своем пано­рамном обзоре исламского правления в Средиземноморье² он практи­чески не уделил внимания Египту периода греко-римского тысячеле­тия. Тем не менее средневековые мусульмане были осведомлены о Египте фараонов и не остались безразличны к его культурным дости­жениям.

В то время как с конца XVIII века мусульмане расширяли свои представления о мире, их интерес к доисламской истории Средизем­номорья возрастал. На протяжении XIX века внимание мусульман­ских ученых к Древнему Египту усиливалось, и изучение египетской истории стало самым значительным достижением египетских истори­ков данного столетия. Это достижение являлось примером модерни­зации исламской историографии, так как ее попытки возродить про­шлые традиции было неотъемлемой частью нациостроительства, осу­ществляемого мусульманами перед лицом роста западного влияния на Ближнем Востоке. Националистический импульс заставил ученых и историков сначала придумать обитающее на некоей территории со­общество людей, чтобы затем заняться поисками в прошлом подхо­дящих и вдохновляющих факторов, способных оправдать его форми­рование, узаконить его существование, стимулировать и усилить сре­ди его представителей стремление к единению и родству'. Поэтому придумывание этого сообщества было временами случайным, отра­жающим историческую темпоральность и (для многих не западных

¹ Ulrich Haarmann, 'Medieval Muslim Perceptions of Pharaonic Egypt' // Antonio Loprieno, ed, Ancient Egyptian Literature: History and Forms. Leiden, 1996), 605-627.

² См.: Reid, Whose Pharaohs?, 30.

³ Ср.: Bernard Lewis, History: Remembered, Recovered, Invented. New York, 1975. Также: Benedict Anderson, Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. New York, 1991.

НАСТУПЛЕНИЕ НАЦИОНАЛИЗМА И НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКАЯ... Щ

регионов) являвшимся последствием западного колониализма. Исто­риография, создаваемая национальным воображением и для его под­питки, неизбежно телеологична, поскольку историки отслеживают и фиксируют возникновение и формирование своей нации в отдаленном прошлом для того, чтобы преобразовать существующую культурную традицию и сформировать новую историческую память.

Работа Рифаа ат-Тахтави, выдающегося интеллектуала современ­ного Египта, была проявлением этой волны интереса к Древнему Египту в мусульманском мире XIX века. Преподаватель, журналист, переводчик и литератор, ат-Тахтави сыграл многогранную роль в преобразовании современной исламской культуры. И все-таки его главное научное достижение состоит в его усилиях по введению кон­структивных изменений в изучение истории и пробуждению у му­сульманских историков интереса к Древнему Египту. Рожденный в бедности, ат-Тахтави тем не менее удалось получить свое первое об­разование в университете аль-Азхар, где он работал с самыми про­свещенными учеными аль-Азхара того времени, одним из которых был шейх Хасан аль-Аттар, близкий друг аль-Джабарти. Подобно аль-Джабарти, аль-Аттар проявлял повышенный интерес к научным дос­тижениям французских ученых и гуманитариев и к их изучению исто­рии. Аль-Аттар много путешествовал и был свидетелем растущего влияния европейской культуры, вследствие чего он осознал потреб­ность мусульман в культурной реформе. Это понимание, возможно, помогло ему заслужить доверие Мохаммеда Али, разделявшего его интерес к вестернизации. Во время знакомства ат-Тахтави с аль-Аттаром последний являлся ректором аль-Азхара и редактором одной из первых в Египте официальных газет Egyptian Gazette. Ат-Тахтави впоследствии сменил аль-Аттара на посту редактора этой газеты, за­нимая подобно аль-Аттару посты в престижных египетских учрежде­ниях. Аль-Аттар не только сформировал интерес ат-Тахтави к фран­цузской и европейской культуре, но в 25-летнем возрасте назначил его руководителем первой египетской образовательной миссии во Фран­ции 1826 года. Проведя последующие пять лет во Франции и освоив французский язык, ат-Тахтави написал работу «Извлечение чистого золота из краткого описания Парижа». Представляя собой автобио­графический отчет о его пребывании в Париже, книга ярко описывает многие стороны французской жизни. Пользуясь большой популярно­стью, она открыла мусульманам глаза на мир Запада.

В Европе ат-Тахтави познакомился с рядом ведущих французских востоковедов — Сильвестром де Саси, К де Персиваль, Джозефом Рей-наудом и Эдмондом Франсуа Жомаром. Последнему доверили публи­кацию Description de I'Egypte. От этих ученых ат-Тахтави узнал о но­вых способах изучения истории, которые он впоследствии применил в своих собственных трудах. Кроме того, у него сформировался интерес к Древнему Египту. Однако в отличие от европейских востоковедов

ГЛАВА 2

ат-Тахтави увлекся Древним Египтом, потому что его можно было использовать для распространения египетского национализма.

После своего возвращения из Европы в 1831 году ат-Тахтави при Али занимал важные посты, среди которых пост директора Школы изучения языков, ответственного за Бюро переводов. Его стремитель­ному возвышению, возможно, способствовал тот факт, что, находясь в Европе, ат-Тахтави перевел биографию Александра Великого, которая могла породить в Мохаммеде Али желание считать себя современной реинкарнацией древнего македонского завоевателя. Этот переводче­ский проект ат-Тахтави и его коллег ознаменовал собой начало куль­турной трансформации современного исламского мира. Благодаря своим полномочиям и связям ат-Тахтави стал бесспорным лидером этого культурного движения. Получив поддержку и покровительство Мухаммеда Али, все участники проекта проявили большой энтузиазм в изучении европейской культуры, которая больше не рассматрива­лась как культурное помутнение. Они осуществили более тысячи пе­реводов европейских текстов на турецкий и арабский языки, хотя спи­сок текстов по истории был довольно незначительным'. После отре­чения Али на пути карьеры и благополучия ат-Тахтави возникли не­которые трудности. Но эта переводческая лихорадка продолжала на­бирать обороты и в последующие режимы, хотя теперь работы больше переводились на арабский, нежели турецкий язык. Возможно, это было связано со смертью Али, так как хедив знал только турецкий; однако это могло быть связано и с происходившими под влиянием национализма поисками современных египтян собственной культур­ной идентичности, разрывавшей их языковые и культурные связи с османами.

Рост национализма на ближнем Востоке проявлялся и в попытках исламских историков XIX века найти и идентифицировать себя с культурным и историческим наследием (обычно в доисламские вре­мена), соответствующим их воображаемому национальному прошло­му. Ат-Тахтави был пионером в египетской истории, говорящим при­мером чему служит его работа «Возвышение великого Тауфика в ис­тории Египта и потомки Исмаила». В отличие от более ранних работ по египетской истории аль-Джабарти и других, освещение египетско­го прошлого ат-Тахтави сосредоточено на до-исламском периоде, включающем периоды фараонов, Александра и Птолемеев, римский и византийский периоды, предшествующие исламскому завоеванию. Это свидетельствует о важной и продуктивной подвижке со стороны исламского историка. Как уже говорилось, ат-Табари, возможно, самый крупный историк традиционного мусульманского мира, не

1 Crabbs, The Writing of History in Nineteenth-century Egypt, 72. Перечень пере­веденных книг по истории см. в книге: YoussefM. Choueiri, Modern Arab Historiog­raphy: Historical Discourse and the Nation-State. London, 2003, 213.

 

обращал внимания на тысячелетний период греко-римского Егип­та. В отличие от него ат-Тахтави дает ему детальное описание и, рассматривая его с исламской перспективы, придает ему истории-ческую значимость. Кроме того, в свои труды по Египту периода фараонов ат-Тахтави включает недавние археологические откры­тия европейских ученых, что позволяет предположить о его близо­сти с учеными-востоковедами. Осуществляя свой переводческий проект, ат-Тахтави и его последователи перевели на арабский язык некоторые важные современные им европейские работы по Древне­му Египту, в том числе работы известного египтолога Огюста Ма­риэтта.

Если изучение ат-Тахтави до-исламского Египта было обязано европейской египтологии, то его «История Египта», имеющая неос­поримый националистический оттенок, явно написана для Египта. Его работа во всеуслышание объявила о том, что в отличие от других культур египетская культура блистает на протяжении столетий. В самом своем начале, «во времена фараонов он (Египет) стал колы­белью для всех народов мира». Во времена последовавшего за этим греко-римского периода он сохранил свое здравое культурное разви­тие и стал научным центром всего Древнего мира. После появления ислама Египет стал полюсом исламской культуры и помог распро­странить цивилизацию в Европу. Даже в его собственное время, по­лагал ат-Тахтави, Египет сохранил свою силу и славу, свидетельст­вом чего стала его победа над французами в начале 1800-х годов и решительное продвижение вперед во главе с Мухаммедом Али.

Помимо своей националистической направленности «История Египта» ат-Тахтави отличалась от традиционной исламской историо­графии как своим методом, так и стилем. В процессе создания своего повествования ат-Тахтави использовал как арабские, так и неарабские источники, а также данные археологических и географических иссле­дований, что воодушевило историков последующих поколений. Кро­ме того, он использовал и хронологический, и проблемный подходы к истории. Если «смерть хроники» на самом деле свидетельствовала о трансформации исламской историографии в новое время, то лучше всего этот процесс нашел свое отражение в «Истории Египта» ат-Тахтави и других его работах. В отличие от более ранних работ по истории, ат-Тахтави экспериментировал с использованием нарратива в изложении и интерпретации истории. Его не удовлетворяла простая запись исторического события - он даже пытался проникнуть вглубь, провести анализ и дать объяснение. Этот жанровый эксперимент означал, что хотя и постепенно и нерешительно, но он отказывался от витиеватой исторической прозы с saj'- основного жанра в работах

¹ Ср.: Reid, Whose Pharaohs?, 108-110.

ГЛАВА 2

многих из его предшественников¹. Однако, несмотря на все эти нов­шества, ат-Тахтави был вполне удовлетворен своими умеренными реформами в политике и историографии, отказываясь от более ради­кальных перемен. Будучи в прошлом студентом al-Azhar, он сохранил свою лояльность к исламской культурной традиции, и это проявляется как в его интерпретации истории, так и в его преданности пророку Мухаммеду, биографию которого он закончил писать на самом излете своей жизни.

Национальная идентичность и историописание

Пока египтяне были заняты поисками своего культурного насле­дия, отличающего их государство и культуру, османы (или турки), сирийцы, тунисцы и персы предпринимали сходные усилия в деле строительства нации. Для создания нарратива о современной Пер­сии /Иране персы, например, вспоминали об огромной и славной пер­сидской цивилизации, существовавшей в древние, до-исламские вре­мена. Пытаясь возродить такие мифические произведения, как Даса-тир-Намэ и Шахнама, они, с одной стороны, попытались отделить Персию от исламской традиции и превознести ее как многоязычную и полиэтническую империю древнего мира. С другой стороны, осуще­ствляя синхронизацию и/или замещение времен Адама, Ноя, Моисея и Иисуса с временами Гайомарта, Хушанга, Тахмуреса и Джамшида, каждый из которых являлся знаковой фигурой, символизирующей древнюю Персию, они создали великий исторический нарратив, кото­рый стал основой нового национально-ориентированного историо­графического жанра. Привлекая эпические источники и работы евро­пейских востоковедов, эта националистическая историография часто начинается с Гайомарта, предполагаемого прародителя человечества

¹ Crabbs, The Writing of History in Nineteenth-century Egypt, 14, 74-82; El-Shayyal, 'Historiography in Egypt in the Nineteenth Century', 417^tl8.

* Dasalir - Дасатир, или Дасатир-Намэ, зороастрийский письменный источ­ник, «Библия древних пророков Ирана».

Shahnamah - Шахнама, персидский народный эпос, собирателем и оформи­телем которого был знаменитый персидский поэт X-XI вв. Фирдуоси, - это свое­образная многотысячелетняя история древнего Ирана и иранцев, от сотворения человека и появления человеческой цивилизации, включая непрекращающуюся борьбу человека со злом и пороками, вплоть до исторического времени, возник­новения и падения последнего древнеиранского (доисламского) государства. По­эма «Шахнама» Фирдоуси стоит в одном ряду с самыми знаменитыми эпически­ми шедеврами мировой литературы, такими как «Илиада» и «Одиссея» Гомера, и переведена более чем на 30 языков мира. Это часть многовекового культурно-литературного наследия иранского народа, уникальная энциклопедия иранской мысли.

*** Гайомарт, Хушанг, Тахмурес, Джамшид - мифические цари древнего Ирана.

НАСТУПЛЕНИЕ НАЦИОНАЛИЗМА И НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКАЯ... Ц 5

в персидских легендах, и доходит до современного Ирана. Рассматри­вая исламский период как один из периодов «иностранного» правле­ния, она возрождает зороастрийскую мифологию как квинтэссенцию иранской культуры, воплощающую национальный «дух и характер» современного Ирана¹.

По сравнению с египтянами и персами османы столкнулись со значительными трудностями в создании национально-ориентирован­ного исторического нарратива, поскольку их знания о ранней турец­кой истории оказались весьма фрагментарными, если не сказать больше. Традиционно османы придерживались двух видов лояльно­сти: религиозной лояльности к исламу и политической лояльности к османскому государству. Поскольку османы считали себя законными исламскими правителями мусульманской империи и наследниками великих правителей мусульманского прошлого, их историки уделяли мало внимания до-исламской истории турок и Турции. На протяжении XIX века, по мере того как начал возникать турецкий национализм, или «туркизм», некоторыми журналистами и историками, например Али Суави и Сулейманом Пашой, стали прикладываться усилия к тому, чтобы проследить истоки до-исламской турецкой истории и во­енного искусства ранних турок. В большинстве своем их работы опи­рались на западные источники.

Появляющиеся в то время другие националистические истории, подобной той, что была написана Намик Кемалем - признанным ин­теллектуальным лидером своего времени за его защиту идей незави­симости и свободы, поддержанных Французской революцией, и его преданность в деле защиты традиционных исламских ценностей, - по-прежнему расхваливали славное мусульманское прошлое. Кемаль не стремился показать разницу между исламским и османским. В своих трудах он напоминал своим читателям о том, что их отечество поро­дило таких «национальных» героев, как Саладин, Султан Мехмет II, Султан Селим I и Эмир Невруз. Другими словами, «в своей апелляции к «османской» гордости он не видел никакого несоответствия в рас­положении в одном ряду средневековых арабских и персидских му­сульман и древнего арабского халифа». И взгляд Кемаля на историю «соответствовал духу его времени»².

¹ Mohamad Tavakoli-Targhi, Refashioning Iran: Orientalism. Occidentalism and Historiography. Basingstoke, 2001, 96-104. «Иран» в качестве официального назва­ния государства появился не раньше 1935 года, ходя до этого люди использовали это слово для обозначения своей страны.

* Али Суави (АН Suavi) (1838-1820.V.1878, Стамбул) - турецкий писатель, журналист, общественный деятель, один из основателей и руководителей «Новых

османов».

Сулейман Паша (1838-1892) - государственный деятель, писатель, герой

Шипки и преподаватель Дарульфуруна.

² Lewis, Emergence of Modern Turkey. 336; Erciiment Kuran, 'Ottoman Historiog­raphy of the Tanzimat Period', in Lewis and Holt, Historians of the Middle East, 426-427; Ziircher, Turkey, 7If.

ГЛАВА 2

Идеи свободы и национализма оказались привлекательными для османов, потому что, как мы видели на примере Египта, на протяже­нии почти всего столетия Османская империя провела целый ряд ре­форм. Смещение Селима III в 1807 г. на самом деле лишь приостано­вило, а не остановило реформистское движение. Перед лицом расту­щего западного влияния и надвигающейся угрозы модернизации Египта под руководством Мухаммеда Али турецкие султаны Мах­муд II и его сын Абдул-Меджит* решили продолжить новаторские усилия Селима III. Уничтожением янычар, ответственных за смеще­ние Селима III, Махмуд II устранил препятствия на пути реформ. Со­перничая с Мухаммедом Али, он сделал революционный шаг и послал студентов учиться в Европу. Он не только восстановил учрежденные Селимом III военные и военно-морские школы, но и основал новые. Сохраняя обозначенное Селимом III внимание к подготовке армей­ских и военно-морских чиновников, Махмуд, в надежде дать образо­вание гражданским чиновникам, выступил с новыми инициативами по модернизации традиционного обучения и занялся созданием грамма­тических и переводческих школ. С помощью имперского историогра­фа Шанизаде (иначе Атауллах Мехмед) современные наука и техно­логии проделали свой путь из Европы в империю и попали в турецкие школы. В своей ключевой роли в деле модернизации и вестернизации Османской империи Махмуд II сравним с Петром Великим в России. На самом деле он, скорее, следовал по стопам своего кузена Селима III, что впоследствии делал и его сын Абдул-Меджит. При Абдул-Меджите в империи начался новый период развития, Tanzimat (Тан-зимат), или перестройка. Период Tanzimat, длившийся между 1839 и 1876 гг., стал расцветом вестернизации в Османской империи.

Подобно тому как всестороннему преобразованию подверглись военные, финансовые, юридические, административные и образова­тельные системы Османской империи, изменилась и практика исто-риописания. Это заметно прежде всего в работах имперских историо­графов. Несмотря на свой консерватизм и презрение к европейской цивилизации, упомянутый ранее Ахмед Асим Эфенди создал пози­тивный образ Петра Великого и расхваливал усилия царя в усилении России, которые оказали неизгладимое впечатление на Махмуда II. Другой имперский историограф и позже министр просвещения Ахмед Паша Джевдет использовал переведенные европейские источники, найденные в Египте и других местах, для составления своей много­томной имперской хроники, превратив ее в самый значимый истори-

* Махмуд II (1785-1839) - 30-й османский султан в 1808-1839годах. В 1820-1830-е годы провел ряд прогрессивных реформ, в том числе уничтожение яны­чарского корпуса, ликвидацию военно-ленной системы и др.

Абдул-Меджид I (1823-2 1861) - 31 -и султан Османской империи, правивший в 1839-1861 гг.

НАСТУПЛЕНИЕ НАЦИОНАЛИЗМА И НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКАЯ... Ц7

ческий труд периода Tanzimat. Хотя Джевдет Паша, подобно аль-Джарарти, не отказался от традиционного использования хроники, он, опираясь на надежные источники, представил красочные описания и убедительные исследования событий и персонажей. Как было сказано в одной из оценок его труда, «его история стала синтезом хроник и небольших монографий».

Более заметные изменения произошли в расширении спектра ис-ториописания. В период Tanzimat Османская империя столкнулась с растущей угрозой со стороны не только русских и австрийцев, но и непокорных греков и соперничающих е