Ближнем Востоке и в Азии в XX веке

Усиление оттоманского,

турецкого и египетского национализмов

и националистическая история

на Ближнем Востоке

Зарождение современного образования

На пороге XX века в исламском мире были ясно очерчены две ли­нии развития исторической науки: невероятный рост жанра нацио­нального историописания и профессионализация исторических иссле­дований и преподавания истории. Оба эти явления были тесно связа­ны с растущим в то время объемом контактов и взаимодействия му­сульман с западным миром. К концу XIX века, когда силы западного мира ускорили темп мировой колонизации, возвещая эпоху современ­ного империализма, они одновременно экспортировали в не западные регионы и свой национализм. Как мы уже видели на примере восста­ния Ураби в Египте, национализм стал эффективным оружием, кото­рое мусульмане и в целом народы не западного мира обратили для отражения удара колониализма и империализма. Для того чтобы по­строить национальное государство и укрепить его границы, казалось необходимым национализировать производство культурного и исто­рического дискурсов. А для этого было необходимо, в свою очередь, провести образовательные реформы в соответствии с западной моде­лью. Уже в 1845 году османы подумывали о том, чтобы создать национальный университет, хотя он (Стамбульский университет) был основан только в 1900 году. Тем не менее, начиная с середины XIX века, в различных частях Османской империи появилось не­сколько средних школ современного типа (некоторые из них были старыми школами, прошедшими реформирование), из выпускников которых вышли многие политические и интеллектуальные лидеры.

ГЛАВА 5

Например, среди выпускников школы Mtilkiye были Мурад Бей, будущий лидер движения младотурков, и Абдуррахман Шереф. Последний стал императорским историографом и переходной фигурой в процессе появ­ления современной османской/турецкой историографии¹.

Сирия и Египет также выступили с подобными попытками учре­дить «национальные школы» - либо частным образом, например через работу западных миссионеров, либо официально, указом хедива. В 1908 году принц Ахмад Фуад основал Египетский университет (по­сле 1952 года - Каирский университет), который он сделал государ­ственным после того, как в 1925 году стал королем Фуадом. В этих современных школах преподавание истории стало, как правило, со­ставной частью основного учебного плана, что представляло собой резкий контраст с пренебрежительным отношением к истории в таких традиционных институтах, как Madrasah и al-Azhar. Эти перемены стали первым шагом на пути профессионализации исторических ис­следований, так как историю теперь все чаще писали именно профес­сора истории, преподающие в этих образовательных учреждениях. Однако следует заметить, что национализация и профессионализация историографии не были параллельны друг другу. Как мы увидели в предыдущей главе, националистическое историописание возникло в исламском мире во второй половине XIX века, а первое поколение профессиональных историков появилось лишь к 20-м годам XX века.

Для османов подъем национализма означал дальнейший раскол империи и ослабление имперского могущества. В течение XIX века, по мере того как все больше регионов стремились к независимости и автономии (например, балканские и другие европейские территории, традиционно сильные области имперской власти), империя все более и более ощущала себя «больным европейцем». Однако османы не бы­ли готовы подчиниться судьбе. В последние два десятилетия XIX века к власти пришли новые османы, открыв конституционную эпоху в турецкой истории. Попытки установить представительное правитель­ство позволили империи, по крайней мере, внешне, вновь обрести мо­гущество, апеллируя к османизму и панисламизму.

В историографии уже имелись представители османизма, напри­мер Ахмед Мидхат, многогранный литератор и продуктивный писа­тель. Широко пользуясь западными источниками, Мидхат написал всемирную историю и ряд национальных европейских историй, хотя писал он скорее в журналистском, чем историческом, стиле, благодаря чему, возможно, стал одним из наиболее читаемых авторов своего времени. Обширное влияние Мидхата на интеллектуальный климат своего времени отразило дух конституционной эпохи с ее беспреце-

¹ Bernard Lewis, The Emergence of Modern Turkey. London, 1968, 181-182. cm. также: Selfuk Akfin Somel, The Modernization of Public Education in the Ottoman Empire, 1839-1908: Islamization, Autocracy and Discipline. Leiden, 2001.

ПРИТЯГАТЕЛЬНОСТЬ НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ... 219

дентным интересом к западной культуре и истории, включая, само собой, националистическую идею¹. В значительной степени национа­листическое влияние родилось в движении новых османов, в том смысле, что это движение акцентироавало идею патриотизма, или любви к vatan (отечеству), хотя основной своей задачей они видели восстановление османской millet (нации) в качестве главы всех му­сульман. Эти идеи нашли свое выражение в работах Абу-з-Зии Тев-фика, историка движения новых османов, на которого также оказыва­ли влияние панисламистские идеи Намыка Кемаля. Хотя его интересы и стиль отличались от интересов и стиля Ахмеда Мидхата, Тевфик тоже стал заметной фигурой в распространении западных идей и культуры в свою эпоху.

Так, превалирующей формой национализма в исламском мире на пороге XX века являлся османизм. Он не только процветал в Стамбу­ле и примыкавших к нему регионах Анатолии, но вызывал позитив­ные и симпатизирующие отклики в таких отдаленных местах, как Еги­пет, который на протяжении практически всего XIX века оставался главным конкурентом Османской империи. Однако после восстания Ураби 1881-1882 годов Египет значительно изменился. Различные реформы, инициированные Мухаммедом Али и продолженные боль­шинством его последователей, истощили государственную казну, и еще хуже этого, вслед за революцией в Египте наступил период бри­танской оккупации. Египтяне рассматривали различные варианты со­противления иноземному господству, включая союз с Османской им­перией. Главными сторонниками турецко-египетского союза против европейских сил были два важных националистических историка того времени - Мустафа Камиль и Мухаммед Фарид. Камиль был протеже Абдаллаха Надима, одного из выразителей идей восстания Ураби; вместе они основали Националистическую партию и написали в соав­торстве две исторические работы - одну по истории Египта в период правления Мухаммеда Али, а другую по истории Османской империи. Очевидно, что решение Камиля написать эти две книги имело непо­средственное отношение к его политическим интересам и, возможно, даже к его турецкому происхождению. Подобно новым османам Ка­миль и Фарид были ярыми приверженцами идей панисламизма; на основе этой доктрины они разработали культуралистский подход к описанию и исследованию конфликта между Западом и исламским миром. В своем главном произведении «Восточный вопрос» Камиль анализирует как в историческом, так и религиозном ракурсах беды, постигшие Османскую империю и ее провинции в то время. Одним из основных источников проблемы он называет антагонизм между му-

¹ Ср.: Carter Vaughn Findley, 'An Ottoman Occidentalist in Europe: Ahmed Midhat Meets Madame Gulnar, 1889', American Historical Review, 103:1. February 1998, 15-^9.

² Lewis, Emergence of Modern Turkey, 189-191, 333-343; Erik J. Zurcher, Tur­key: A Modern History. London, 1993, 71 f.

ГЛАВ А 5

сульманами и христианами, уходящий своими корнями во времена крестовых походов. Османская экспансия на европейские территории обострила эту проблему, потому что с конца XVIII века, по мере того как европейцы набирали силу, они постоянно пытались бросить вызов Османской империи, по кусочкам отбирая ее территорию. Британская оккупация Египта была всего лишь одним из примеров этому. К сожа­лению, османам понадобилось долгое время, чтобы осознать истин­ные намерения европейцев. Камиль сокрушался по поводу междо­усобных стычек среди мусульман и пропагандировал панисламизм. Он зашел так далеко, что нападал даже на восстание Ураби, потому что, по его мнению, революция привела к британской оккупации, а британцы в его глазах были врагами всех мусульман. Чтобы защи­тить исламский мир от европейского вторжения, все мусульмане должны объединить свои усилия. С этой целью Камиль поддерживал идею турецко-египетского союза, а также идею отказа от египетской национальной территории¹.

Камиль и Фарид являются современными историками Египта не только из-за их националистических идей, но и из-за их намеренно «модернистского» интереса - центральной темой их работ являются отношения мусульман с европейцами в современное (им) время. В осуществлении исследований такой двойной направленности им помогли частые поездки в Европу и доступность европейских источ­ников, а именно государственных архивов и официальных докумен­тов. Но, несмотря на разделяемые Камилем и Фаридом убеждения, стиль их письма значительно различался. Работы Камиля отличаются глубиной анализа, в то время как Фарид применяет более традицион­ный стиль, демонстрируя мастерство 'saj' в своих исторических нар-ративах. Успешное сочетание традиционного и современного в рабо­тах Фарида говорит о жизнеспособности исламской историографиче­ской традиции, ведь его достижения ни в коем случае нельзя назвать уникальными. Например, влияние хроник обычной формы традици­онной исламской историографии различимо в работах турецких исто­риков по османской истории фактически по сей день².

Турецкая история в/для современной Турции

В начале XX века Камиль и Фарид были сторонниками союза Египта и Османской империи - или все-арабской солидарности, - по-

¹ Jack A. Crabbs, Jr. The Writing of History in Nineteenth-century Egypt: A Study in National Transformation. Cairo, 1984, 156-162; Thomas Mayer, The Changing Past: Egyptian Historiography of the Urabi Revolt. 1882. Gainesville. FL. 1988, 7-8. Сай (араб)- одна из форм рифмованной прозы в арабской литературе.

" Supraiya Faroqhi, Approaching Ottoman History: An Introduction to the Sources. Cambridge, 1999, 176; Geoffrey Barraclough, Main Trends in History. New York, 1979, 128.

ПРИТЯГАТЕЛЬНОСТЬ НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ... 221

тому что возлагали большие надежды на младотурок в их стремлении оживить империю в условиях конституционной эпохи. Однако этой эпохе не суждено было продлиться долго, и ее быстро сменил период деспотизма султана Абдул-Хамида II. Но националистические на­строения не ослабли; скорее в 1908 году они поднялись на новый вы­сокий уровень и в итоге подорвали султанат. В этот раз главными действующими лицами выступили младотурки, поддерживавшие идеи турецкого национализма. Как мы уже видели во второй главе, эти идеи появились еще в середине XIX века в работах Али-Суави и Су-леймана Паши. Во время правления Абдул-Хамида II, когда было ос­лаблено движение новых османов, турецкий национализм набрал ог­ромную силу. В результате национальное движение в Османской им­перии повернуло в новом направлении, от османизма к туркизму. Хо­тя панисламизм окончательно не исчез (позднее приняв секулярную форму в возрождении панарабизма в 50-60-е годы XX века) и слово «осман» все еще широко использовалось, в последние годы XIX века турки, несомненно, проявили все возрастающий интерес к двум но­вым историческим понятиям - Турции и турецкой нации. Даже в 1897 году один британский путешественник после своей поездки в Турцию отметил, насколько редко употребляется в ежедневном общении слово «турок». Но в том же самом году произошло нечто новое и важное, сигнализирующее об изменениях собственной идентичности турок. В разгар греко-турецкой войны, в которой туркам пришлось сражать­ся со своими бывшими подданными, молодой поэт Мехмед Эмин гордо объявил себя турком: «Мы турки, и мы живем с такой кровью и таким именем»'.

Значение этого заявления состояло в том, что, хотя понятие «ту­рок» появилось задолго до этого, оно не несло никакого этнического значения. Обычно оно использовалось в уничижительном смысле, в основном для обозначения говорящих по-турецки жителей деревень в Анатолии. Но, заявляя о своей идентичности, Мехмед Эмин произ­нес слово «турок» с гордостью и с чувством. Это заявление отразило те перемены в установлении идентичности турок-мусульман в Ос­манской империи, которые в то время инициировало движение младо­турок. Как и предшествовавшее ему движение новых османов, движе­ние младотурок было националистическим, но и заметно более секу-лярным, более западным (в отношении как его интеллектуальных ис­токов, так и его политических интересов в представительном правле­нии, включая республиканские идеи), а также более турецким по сво­ей направленности. На самом деле, рост турецкого национализма явно.проявлял влияние западной туркологии. Последняя проникла в Ос­манскую империю через Россию и Балканы, более вестернезирован-ных соседей и регионы империи. Например, Шемседдин Сами Фра-

Lewis, Emergence of Modern Turkey, 333, 343.

ГЛАВА5

шери, албанец, занимался филологическими исследованиями до-османской истории и культуры, вдохновляя турецкое самосознание. Зия Гёкалп, человек курдского происхождения, имевший склонность к пантуркизму или туранизму, в ряде важных исторических работ из­ложил необходимость обновления ислама в современных условиях и заложил интеллектуальный фундамент туркистского движения'.

После того как в 1908 году младотурки захватили власть, особенно после того как Мустафа Кемаль или Кемаль Ататюрк основал в 1923 году Турецкую республику, в изучении турецкой истории начался пе­риод стремительного роста. Этому росту способствовали и попытки профессионализации исторической науки, такие как основание в 1910 году «Общества османской истории». В 1923 году, после установле­ния республики, общество сменило название на «Турецкое историче­ское общество», подчеркнув тем самым свою роль в развитии турец­кой национальной истории. Но еще в дореспубликанский период об­щество принимало участие в ускорении перехода от традиционной к националистической историографии. Абдуррахман Шереф, последний имперский историограф и, как мы уже знаем, первый президент исто­рического общества, написал в нарративном стиле популярный учеб­ник по османской истории. В сотрудничестве с Мехмедом Арифом Нажиб Асим, еще один выдающийся член общества, составил исто­рию до-османского периода, основываясь на своих знаниях западных туркологических исследований. Кроме того, в своем журнале общест­во пропагандировало высокие исследовательские стандарты, ярким примером чему являются многочисленные важные публикации Ахме­да Рефика по исследованию и анализу ценных источников для изуче­ния турецкой истории. В это же время Зия Гёкалп и его последователи публиковали свои эссе в научных журналах, провозглашая и поддер­живая турецкий национализм в историографии. Будучи учеником Эмиля Дюркгейма, Зия Гёкалп вместе со своими товарищами, разде­лявшими его интерес к туранизму, расширил изучение турецкой исто­рии не только географически - до таких регионов как центральная и южная Азия, где когда-то проживали турки, - но и историографиче­ски, привлекая внимание к развитию законности, институтов, фольк­лора и культуры, в довесок к более традиционному изучению полити­ческих изменений².

Однако более важной движущей силой в развитии националисти­ческой историографии в Турции, вероятно, являлся основатель страны

¹ Bernard Lewis, 'History Writing and National Revival in Turkey' // Bernard Lewis From Babel to Dragomans: Interpreting the Middle East. London, 2004, 424—426; Alastair Bonnett, 'Makers of the West: National Identity and Occidentalism in the Work of Fukuzawa Yukichi and Ziya Gokalp', Scottish Geographical journal, 118:3. 2000, 165-182.

² Lewis, 'History Writing and National Revival in Turkey', 425^126; Erciiment Kuran, 'Ottoman Historiography of the T'anzimat Period' // Bernard Lewis and P. M. Holt, eds, Historians of the Middle East. Oxford, 1962, 428-429.

ПРИТЯГАТЕЛЬНОСТЬ НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ... 223

Кемаль Ататюрк. Он был истинным патриотом, и его интерес к исто­рии не был нарциссическим, без всякого сравнения себя с героями прошлого, но националистическим с намерением проявить опреде­ленную турецкую национальную идентичность через историописание. Этот интерес явно резонировал с только что появившимся в стране академическим сообществом историков - в тот год, когда Кемаль Ататюрк основал республику, Стамбульский университет присвоил ему звание почетного профессора истории. В некоторых из его согра­ждан достижения Кемаля, возможно, вселили надежду на возрожде­ние османского владычества в виде поли-энтической и поли-языковой империи. Но Кемаль был более реалистичен и прагматичен. Истинный приверженец идей движения младотурок, Кемаль видел иное будущее новой страны. Потеряв в начале развала Османской империи значи­тельную часть христианского и арабского населения, он сосредоточил свои усилия на созидании новой страны с центром в Анатолии и на продвижении секуляризма, разорвав связи с исламом. Для этой цели необходима была новая история, в которой на передний план выходи­ла бы не-исламская грань турецкого народа и которая бы прославляла достижения турецкой цивилизации. Говорят, что в 1928 году одна из соратниц Кемаля показала ему французскую книгу, в которой было сказано, что турки принадлежат желтой расе. Было досадно слышать такое, и Кемаль решил эту мысль опровергнуть. Будучи знакомым с такими историческими работами, как «Очерки истории цивилизации» Г. Уэллса, Кемаль задался вопросом будущего положения Турции в мире и вклада Турции в мировую историю. Он был убежден, что эти задачи, связанные с построением нации, могут быть осуществлены только с помощью новой исторической интерпретации прошлого страны¹.

На первом турецком историческом конгрессе, проведенном в 1932 го­ду, Кемаль заявил о необходимости установления определенной ту­рецкой исторической идентичности. В соответствии с намерением Кемаля отмежевать Турцию как от ислама, так и от османов, турецкие историки, многие из которых работали на факультете географии, ис­тории и языка, недавно открытом Кемалем в Анкаре, новой столице страны, предложили теорию, известную как «турецкий исторический тезис» (Turk Tarih Tezi). Она состояла из трех частей. Во-первых, ту­рецкая история не только не совпадает с османской историей, она древнее ее. Во-вторых, турецкая раса принадлежит к брахицефаличе-скому типу, а значит, белой, а не желтой, расе. В-третьих, будучи по­томками народов центральной Азии, турки принесли цивилизацию

¹ Speros Vryonis, Jr, The Turkish State and History: Clio meets the Grey Wolf. Thessaloniki, 1991,68-69.

² Nancy Elizabeth Gallagher, ed., Approaches to the History of the Middle East: In­terviews with Leading Middle East Historians. Reading, 1994, 154.

ГЛАВА5

в Анатолию, Ирак, Египет и районы Эгейского моря. Этот тезис, ухо­дящий корнями в ориенталистскую научную традицию', основывался на двух посылках, которые позднее были детально разработаны ту­рецкими историками того времени. Одна из них состоит в том, что турки являются брахицефалами альпийской подрасы, в числе предков которых были и хетты; эти предки современных турок ближе к евро­пейцам, чем к азиатам. Вторая состоит в том, что Анатолия в цен­тральной Азии являлась центром древних цивилизаций, из которых произошли все другие цивилизации, включая египетскую, месопотам-скую, китайскую, греческую и индийскую. Другими словами, среди этих древних цивилизаций изначальной являлась только турецкая, а все остальные - всего лишь ее производными².

Хотя данное утверждение, касающееся турецкой истории, может показаться гротескным и шовинистским, его радикальность в дейст­вительности соответствовала другим реформаторским мерам, пред­принятым Кемалем в новой стране. Он был твердо намерен сделать Турцию современной европейской страной, а поэтому хотел разорвать ее связи со своим исламским и османским прошлым и заново создать ее культурную традицию. В попытках секуляризировать Турцию он атаковал религиозные традиции, в том числе ношение фески и па­ранджи, хотя в этом он добился лишь ограниченного успеха. Можно резонно предположить, что если бы он прожил дольше, вестернизация и секуляризация Турции пошла бы еще дальше. И все же характерный для Кемаля вызов традициям и авторитетам остался живым наследием в современной Турции. Например, что касается турецкого историче­ского тезиса, у профессиональных историков он, возможно, вызывает некоторые сомнения. Но такие из них, как Мехмет Фуат Кёпрюлю, современник Кемаля и один из ведущих историков Турции XX века, очевидно, разделяли его националистические чувства. В своих рабо­тах по ранней турецкой истории, под влиянием социологии Дюркгей-ма (которое можно проследить еще в ранних работах Зии Гёкалпа), Кёпрюлю привлекает внимание к разнообразным социально-экономи­ческим факторам для того, чтобы избежать однобокой интерпретации. Тем не менее, он остался абсолютно убежден в том, что именно туре-чество (Turkdom), а не какие-то внешние факторы, сыграло основную роль в развитии ранней турецкой истории³.

Излишне говорить, что задуманное Кемалем Ататюрком измене­ние современной Турции было ориентировано на Запад. С начала XX века и до 50-х годов вестернизация стала доминирующей тенден-

См.: Cental Kafadar, Between Two Worlds: The Construction of the Ottoman State. Berkeley, CA, 1996, 33.

² Vryonis, Turkish State and History, 70-77.

³ Ср.: Kafadar, Between Two Worlds, 35-44. Также см.: Leslie Peirce, 'Changing Perceptions of the Ottoman Empire: The Early Centuries', Mediterranean Historical Review, 19:1. June 2004, 6-28.

ПРИТЯГАТЕЛЬНОСТЬ НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ... 225

цией в исламском мире и, как мы увидим ниже, также в восточной Азии и не только'. Основной причиной этому было то, что, несмотря на катастрофу первой мировой войны, западные силы все же ускори­ли свою империалистическую и колониальную экспансию в другие, в том числе не западные регионы. Например, в 1911 году Италия за­хватила Ливию, а в результате падения Османской и Австро-вен­герской империй Великобритания и Франция поделили современные Сирию, Ливан, Иорданию и Палестину и распространили свое влия­ние на Ирак и, менее успешно, на Иран. Таким образом, национализм стал оружием мусульман против западного империализма. Это было особенно очевидно в случае с Египтом, где британское колониальное правление установилось еще в 1882 году. Но в 1922 году, перед лицом растущего египетского национализма, Великобритании пришлось признать независимость Египта, хотя после этого британское влияние полностью не исчезло.

Национализация историописапия в Египте

Как мы видели на примере с Турцией, национальная независи­мость не означала простого возврата к прошлому. Скорее, стремление к независимости побуждало людей все больше заимствовать у Запада для того, чтобы построить свое собственное национальное государст­во. В этом процессе те, у кого имелся предыдущий опыт западного образования, играли более заметную и полезную роль. Показательным примером может служить деятельность сирийских интеллектуалов в современном Египте. Благодаря географической близости своего ре­гиона к Западной Европе многие сирийцы и ливанцы, зачастую хри­стиане, могли похвастаться свободным владением и арабским, и евро­пейскими языками. Во время британской оккупации Египта они эмиг­рировали в Египет и вскоре принимали самое действенное участие в развитии современной журналистики и образования. Некоторые из них, например Джирджис Хунайин и Якуб Артин, хотя последний и был армянином, также занимали важные посты в египетском прави­тельстве. В 1904 году Хунайин опубликовал свою работу «Землевла­дение и налогообложение в Египте», в которой содержалась обшир­ная информация по экономической истории. Артин написал две книги по египетской истории и опубликовал ряд статей в научном журнале Bulletin de I'lnstitut Egyptien («Бюллетень Египетского института»), посвященном египетским исследованиям во Франции. Эти работы были точно документированы и опирались на источники из государ­ственных архивов, доступ к которым для авторов не составлял труда благодаря их высокому социальному статусу. Артин также в основ-

Bonnett, 'Makers of the West'.

83ак. 1183

ГЛАВА 5

ном публиковался на французском, что говорит об уровне его запад­ного образования'.

Эти сирийцы, хотя и были эмигрантами, занимались продвижени­ем египетского национализма с ни чуть не меньшим, чем у египтян, энтузиазмом. В своих газетам и журналах Якуб Саруф, например, впервые в Египте начал печатать материалы о национализме и дарви­новской теории, а Фарах Антун был первым, кто опубликовал работы Жана Жака Руссо и Эрнеста Ренана. В своей работе «Египет для египтян» Селим Наккаш провел детальный анализ восстания Ураби, непосредственным участником которого он был, хотя в целом его по­зиция не настолько про-революционна и националистична, как это может показаться из названия книги. Возможно, в отношении своей научной продуктивности и интеллектуального влияния всех своих современников превзошел Джурджи Зайдан, выходец из Бейрута. В молодости Зайдан изучал немецкий, французский и английский, а также сирийский, латынь и иврит, не говоря уже о своем родном арабском. Медицинскую часть своего образования он получил в Си­рийском протестантском колледже, американском университете, но потом осознал, что его настоящим призванием являются литература, история и журналистика. Переехав в Египет, он сначала сделал ус­пешную журналистскую карьеру. На посту редактора популярного журнала al-Hilal он заработал себе национальную славу журналиста самобытного, хотя и склонного к полемике. Вместе с национальным историком Мустафой Камилем и, как и он, сирийцем Якубом Сару-фом он выступал за открытие национального египетского университе­та, что, как мы знаем, и произошло в 1908 году, когда был основан Египетский университет. Однако его сирийско-ливанское происхож­дение и западное образование также вызвали среди египтян подозре­ние и враждебность. К примеру, его редко упоминают в числе основа­телей Египетского университета². Хотя Мустафа Камиль соглашался с ним в вопросе необходимости создания национального университета, он был известен своей недружелюбностью по отношению к сирий­ским эмигрантам-интеллектуалам, которых он часто называл «незва­ными гостями»³.

И действительно, хотя Зайдан был признан - его называли «ста­рейшиной (dean) сирийских египетских историков», а как-то даже «старейшиной (dean) арабских историков своего времени», ему было

¹ Crabbs, Writing of History in Nineteenth-century Egypt, 186-188; Gamal el-Din el-Shayyal, 'Historiography in Egypt in the Nineteenth Century' // Lewis and Holt, His­torians of the Middle East, 414416.

al-Hilal (араб.) — Аль-Хиляль - «Полумесяц».

² Crabbs, Writing of History in Nineteenth-century Egypt. 188-192; Donald M. Reid, Cairo University and the Making of Modern Egypt. Cambridge, 1990, 22-24.

Crabbs, Writing of History in Nineteenth-century Egypt, 153.

ПРИТЯГАТЕЛЬНОСТЬ НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ... 227

запрещено преподавать исламскую историю в Египетском универси­тете, одним из основателей которого он сам являлся. Таким образом, его вклад в современную египетскую историографию заключался в основном в многочисленных публикациях по исламской истории и литературе, включая получивший широкое одобрение труд в пяти то­мах «История исламской цивилизации»), который был опубликован в 1902-1906 гг. Будучи вестернезированным ученым, глубоко погру­женным в ориенталистскую гуманитарную науку, Зайдан был извес­тен своим секулярным подходом и пренебрежительным отношением к традиционной исламской историографии. В своей «Истории ислам­ской цивилизации» он правомерно признает роль пророка Мухаммеда и исламской цивилизации, считая арабскую цивилизацию бриллиан­том среди цивилизаций «плодородного полумесяца». Однако Зайдан отказывается представить происхождение ислама с ортодоксальной исламской точки зрения как триумф Божьей воли над врагами-язычниками. «Истинная история народа, - писал он, - это история его цивилизации и культуры, а не войн и завоеваний в духе ранних ис­ламских арабских историков»'.

Недоверие египетских националистов по отношению к сирийским ученым-эмигрантам не было чем-то удивительным - временами на­ционализм рождал и ксенофобские чувства. В конце концов, национа­лизм был привнесен на Ближний Восток для того, чтобы противосто­ять экспансии западного империализма; египтяне и другие мусульма­не приняли его с радостью, надеясь возродить свое собственное куль­турное наследие, а не довольствоваться насаждаемой на их земле за­падной культурой. В этом отношении ярким примером может служить основание и развитие Египетского университета. Одно из первых со­временных высших учебных заведений на Ближнем Востоке - Еги­петский университет - было создано для того, чтобы национализиро­вать и поставить на профессиональную основу труд ученых в Египте и для Егигуа. Будучи университетом современным, в своей миссии привнести в Египет современную академическую культуру он сопер­ничал, а временами и противостоял таким старым школам, как al-Azhar и основанному чуть позже Dar al-'Ulum. Именно с этой целью в годы своего становления университет нанимал западных исследовате­лей и ученых. Но в процессе своего развития были предприняты зна­чительные усилия в отношении того, чтобы в штатный состав входило все больше египтян с европейским образованием.

Этот процесс увеличения числа ученых-египтян начался на отде­лении гуманитарных наук. В 1919 году на место преподавателя курсов истории древнего Востока и философии истории был принят Таха Ху­сейн, бывший студент университета, получивший незадолго до этого

| Ibid., 191; Reid, Cairo University, 35-37.

' al-Azhar (аль-Азхар) и Dar al-'Ulum (Дар аль-Улум).

ГЛАВА5

докторскую степень во Франции. Согласно контракту Таха Хусейн не имел права работать где-либо за пределами университета без специ­ального на то разрешения со стороны университета¹. Таким образом, историческая наука на Ближнем Востоке вошла в период профессио­нализации. Несмотря на свою слепоту, Таха Хусейн был превосход­ным ученым и плодотворно трудился на благо университета, получил стипендию на дальнейшее обучение в Сорбонне, где он работал со­вместно с Эмилем Дюркгеймом и ориенталистом Полем Казакова. Будучи одним из первых египтян, получивших докторскую степень на Западе, Таха Хусейн сделал блестящую карьеру в администрации университета, некоторое время работал министром образования и стал ведущей фигурой современного образования в Египте.

Подобным образом развивалась карьера и Мухаммеда Рифаата Бея, одного из основателей египетской исторической науки. Совре­менник Тахи Хусейна, Мухаммед Рифаат в начале XX века уехал учиться в Европу на деньги своей семьи, получил степень магистра в Университете Ливерпуля и по возвращении на родину стал профессо­ром истории в Педагогическом колледже. Практически в то же самое время он начал свою административную карьеру в образовании и в конечном итоге в 50-е годы стал министром образования. Несмотря на свою административную работу, Мухаммед Рифаат продолжал писать исторические труды. В 1947 году он опубликовал важную работу на английском языке «Пробуждение современного Египта», хотя его предыдущие работы были в основном написаны на арабском. Откро­венный националист, Мухаммед Рифаат не только участвовал в про­цессе увеличения числа египтян среди университетских преподавате­лей, а позже всячески этому способствовал, он также истинно верил в необходимость этого процесса и пропагандировал эту идею. Он за­являл, что «именно граждане своей страны могут наилучшим образом выразить истинные чувства своих соотечественников и их отношение к происходящим событиям и появляющимся идеям».

Национализм Мухаммеда Рифаата нашел отклик в работах Му­хаммеда Шафика Горбаля, специалиста по египетским историческим исследованиям начала XX века. Некоторое время он был коллегой Мухаммеда Рифаата в Педагогическом колледже, где тот работал по­сле своего возвращения из Англии, а в 1929 году он начал препода­вать в Египетском университете, когда Таха Хусейн был деканом от­деления гуманитарных наук. Как и Мухаммед Рифаат, Горбаль полу­чил степень магистра истории в Университете Ливерпуля, хотя он продолжил свое образование в Англии и в дальнейшем получил док­торскую степень в Лондонском университете под руководством исто-

ПРИТЯГАТЕЛЬНОСТЬ НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ... 229

рика Арнольда Дж. Тойнби, который в то время подавал большие на­дежды. Горбаль публиковался в основном на английском, что было типичным для первого поколения профессиональных египетских ис­ториков. Его первая книга «Зарождение египетского вопроса и воз­вышение Мухаммеда Али», написанная на основе докторской диссер­тации и опубликованная в 1928 году, была признана «вехой» в совре­менной египетской историографии и началом «новой эпохи ее раз­вития»¹. В предисловии Арнольд Тойнби как наставник Горбаля вы­соко оценил труд своего ученика: «[Горбаль] настолько беспристра­стен, настолько независим от чувств и предубеждений, обычных в этой области исследования, что... на основании внутренних свиде­тельств было бы очень сложно определить, является ли автор англи­чанином, французом или египтянином, либо ни тем, ни другим, ни третьим»².

Горбаль, возможно, выглядит более непредвзятым в своих рабо­тах, чем, например, Мухаммед Ибрагим Сабри, его коллега-историк, или Абдаррахман ар-Рафии, политический активист, а также историк и протеже Мустафы Камиля. Но он был в неменьшей степени нацио­налистом со своими политическими пристрастиями. Для Горбаля историческая наука преследует определенную миссию, а именно продвижение национальных интересов. Его назначение на место Ар­тура Дж. Гранта фактически представляло собой значительную часть плана университета по замене иностранных специалистов местными. В 1935 году Горбаль стал преемником Артура Гранта, английского историка, специалиста по современной европейской истории, став первым египтянином на должности профессора современной истории в Египетском университете. Эта смена караула ознаменовала собой символический и важный шаг в развитии национального образования в Египте: мало того что Горбаль был египтянином, он к тому же спе­циализировался по египетской, а не по европейской истории. На сво­ем посту, который он занимал более двадцати лет, Горбаль обучил и взрастил множество молодых историков, которые впоследствии ста­ли играть основную роль в развитии исторического знания в совре­менном Египте. И все эти историки работали в области египетской истории, исследуя мириады различных аспектов от политических и институциональных изменений до социально-экономического раз­вития.

Влияние Горбаля было столь разносторонним и глубоким в том числе и потому, что он на протяжении своей академической карьеры, подобно Тахе Хусейну и Мухаммеду Рифаату, занимал и несколько важных правительственных должностей, помогая направлять развитие

¹ Reid, Cairo University, 83.

² Anthony Gorman, Historians, State and Politics in Twentieth-century Egypt: Con­testing the Nation. London, 2003, 21.

¹ YoussefM. Choueiri, Modern Arab Historiography: Historical Discourse and the Nation-State. London, 2003, 77.

² Цит. по: Gorman, Historians, State and Politics in Twentieth-century Egypt, 27.

ГЛАВА5

образования в стране. Хотя он так и не стал министром образования, как Мухаммед Рифаат, он многократно, при нескольких правительст­вах, служил на должности заместителя министра образования. Поли­тически его считали в определенной мере консерватором, объясняя это близостью к королевской семье. Однако возможно, что такая по­зиция была обусловлена его националистическими склонностями. Во главе оппозиции королю стояла партия Вафд, националистическая партия, благодаря которой Египет получил независимость от британ­цев в 1922 году, хотя впоследствии эта партия не раз получала под­держку для удержания власти со стороны Великобритании. В то же самое время британцы не утратили и свой интерес в сохранении сво­его влияния в Египте.

Мухаммед Ибрагим Сабри, еще одна ведущая фигура в академиче­ских исторических кругах Египта, во многих отношениях контрасти­ровал с Горбалем, своим давним коллегой по Египетскому универси­тету. Он учился во Франции, а не в Англии, и получил свою доктор­скую степень в Сорбонне под руководством Альфонса Олара, специа­листа по Французской революции. По сравнению с неуклонным подъ­емом Горбаля на Парфенон, Сабри пришлось столкнуться с некото­рыми трудностями в начале своей карьеры. Кроме преподавательско­го труда - сначала в Педагогическом колледже, затем в Египетском университете и университете Dar al-'Ulum, а позднее опять в Египет­ском