Историография и постановка проблемы

 

Особое значение в истории гражданской войны в России имеет вопрос о ее начале. Некоторые специалисты, стремясь к тому, чтобы переосмыслить “все и вся”, лишь бы выглядеть “новаторами” в науке, готовы относить начало гражданской войны чуть ли не к корниловскому мятежу1, обосновывая этот взгляд единственным фактором – моментом обострения классовой борьбы, не считаясь с тем, что ликвидация данной попытки произошла мирным путем. Ответ на вопрос о начале гражданской войны требует уточнения самого понятия “гражданская война”. Не представляет сомнения, что в это определение органично входит главное и не вызывающее при трезвом подходе никаких колебаний слово – война, т.е. вооруженная борьба, военные действия, которые немыслимы при ее масштабности без организации воинских формирований: рот, полков, дивизий, армий, фронтов, а в целом войск, сражавшихся друг против друга сторон. Война неизбежно связана с действиями, участвующих в ней лагерей, с наличием сторон, вступивших в схватку, их сражений, разрушениями и жертвами, которые порою значительно превышают имеющие место на бытовой и уголовной почве (крушение поездов, автокатастрофы, драки и т.д.).

Гражданская война –одно из распространенных явлений в истории человечества. Они были не только в древности и бесконечно шли в средние века, но и в новое и новейшее время. США, Франция да и другие страны, которые сейчас считают примером цивилизованности, прошли через них.

Гражданские войны носят либо национально-освободитеьный характер, или речь идет о смене проржавевшего старого строя новым, т.е. в какой-то мере нельзя отрицать классовый характер гражданских войн, борьбу новых и старых сил.

В отличие от других войн, гражданская происходит на территории соответствующего государства и поэтому представляется бедой для того народа, на земле которого она идет, а не только для тех, кто теряет власть и привилегированное положение. Мирный путь преобразований всегда предпочтителен, но не всегда реально возможен. Гражданская война – одна из форм разрешения конфликта между господствующими и эксплуатируемыми. Когда правящие круги, стоящие или ставшие у власти, своевременно не идут на оперативные и реальные реформы в интересах страдающих широких масс, последние тогда доходят до отчаяния и вооруженной борьбы. Нам представляется, что понятие гражданской войны без сказанного не может быть истолковано и объяснено.

Буржуазным историкам принадлежит пальма первенства в признании дифференциации общества на классы и борьбы между ними2.

Об этом подробно писал Г.В. Плеханов, это не отрицал и даже подчеркивал К.Маркс.3

Мы считаем необходимым остановиться на этом, ибо сегодня стало модным осуждать большевиков и советских историков в классовом подходе, как-будто Маркс и большевики впервые открыли классовый подход и сделали его универсальным методом исследования. На самом деле об этом говорилось давно, еще до Маркса и Плеханова. Данный подход не случайно возник в недрах капиталистического общества, и его творцами были представители буржуазной исторической науки.

В предыдущей нашей книге, в которой мы сказали о преддверии гражданской войны, мы только частично коснулись вопроса о ее сущности4, теперь же мы остановимся на ее историографии, источниках, на постановке данной проблемы, касающихся гражданской войны в казачьих областях России.

Зачастую гражданская война связана с интервенцией. Так было и в России. Подробно и достаточно основательно и убедительно это понятие было представлено в книге: “Антисоветская интервенция и ее крах” (М.1987), поэтому остановимся только на основных ее чертах, четко сформулированных в данном издании. В нем сказано, что в понятие “интервенция” входит:

1. Ввод иностранных войск на территорию другого государства против центральной власти.

2. Материальная и финансовая поддержка сил, борющихся с центральной властью.

3. Диверсионная и шпионская деятельность.

4. Военно-экономическая блокада и на суше, и на море5.

А теперь вернемся к вопросу о периодизации гражданской войны. Выше мы сказали о нелепости утверждения, что начало гражданской войны следует отнести к корниловскому мятежу. Это была попытка мятежа, которую пресекли мирным путем. В предыдущей книге мы коснулись вопроса о том, когда началась гражданская война, ее период, т.е. когда стали преобладать над всем остальным, приобрели доминирующий характер военные действия. В недавно появившейся в свет книге мы показали, что период по март 1918 года можно считать только преддверием гражданской войны. Когда же военные действия вовлекли в сражения широкие народные массы и отдельные мелкие столкновения переросли в масштабные, в апреле-июне 1918 г. начался по-настоящему период гражданской войны. Причем не только в масштабах всей России, но и, в частности, или, прежде всего, в казацких регионах страны, которые стали ареной ожесточенной борьбы белых и красных.

Проблема казачества в гражданской войне в историографии давно привлекла наше внимание. Нами по данному сюжету издано десятки работ6, главным образом в Москве, Челябинске и на Кубани. Вполне понятно, что, анализируя теперь литературу, вышедшую за 80 лет, в данной книге, мы вносим некоторые коррективы в предыдущие наши работы, но в целом мы не подвергаем их конструктивным изменениям. Подлинный научный анализ не может быть поставлен с ног на голову. Итак, приступим к рассмотрению имеющейся литературы по проблеме.

Важнейший вопрос был поставлен впервые в книге И. Калинина, вышедшей еще в 1926 году. Он заключался в самом названии книги “Русская Вандея”7. На значительном фактическом материале автор пришел к выводу, что в казачьих областях России не было монолитной почвы для Вандеи, подчеркнул, что “именно на непонимании этого сгорели попытки Краснова и Деникина реставрировать монархию”8. От себя, думается, добавим, что одно из заявлений о приверженности казачества монархии было сделано В.И. Лениным сгоряча9. Ведь все казачьи круги 1917 г. высказались за федеративную демократическую республику с автономией для казачьих областей.

Следует заметить объективности ради, что некоторые усматривали, и не только Краснов и Деникин, в казачестве социально-экономическую основу для русской Вандеи, но В.И. Ленин уже накануне Октября подчеркнул, что реальные факты опровергают такое предположение10. На это мы впервые обратили внимание на Всесоюзной научной конференции в Москве в июне 1969 года, в докладе, опубликованном в книге “Проблемы аграрной истории Советского общества”11. Но это уточнение не стало шлагбаумом для инерционного искажения этой работы В.И. Ленина.

Но вернемся к монографии И. Калинина. Автор, развивая вышеуказанную мысль, заявляет, что в ходе гражданской войны “Всевеликое” (так называли тогда войско Донское) разделилось пополам. Часть стала красной, другая волей-неволей служила белому делу. Сплошь да рядом двое сыновей одного отца воевали под знаменами Буденного, двое других – в корпусе Мамонтова”12. К сожалению, точного размежевания соотношения сил на различных этапах гражданской войны Калинин не сумел показать.

И. Калинин учитывал роль интервенции в развернувшихся событиях, но не придавал ей решающего значения. Думается, некоторая гиперболизация этого фактора была свойственна и нам, и многим представителям советской историографии, однако нынешнее абстрагирование от него в работах некоторых историков отнюдь не соответствует объективному познанию тех процессов, которые происходили в казачьих областях России.

В монографии И. Калинина мы не находим черт социально-экономической характеристики, определившей размежевание в казачьей среде в годы гражданской войны. Это видно из приводимых выше высказываний Калинина, но и других его мыслях: “Низы, да и вообще казачий народ, плохо понимали своих руководителей. Казачьим землеробам был дорог их станичный быт, но отнюдь не позабыта была ими казачья государственность по образцу XVII в.”13.

Особое место в разработке казачьей проблемы занимают труды человека разносторонних дарований: поэта, драматурга и историка Н.Л. Янчевского. До этого на нем висел ярлык троцкиста, и поэтому не решались говорить о нем доброе слово. Мы впервые пошли на это. За нами потом последовали и другие (правда, не всегда ссылаясь на то, кто положил этому начало). Труды Янчевского были созданы в конце 20-х – начале 30-х годов. Они оригинальны по замыслу, богаты фактическим материалом. Даже само название книг говорит об этом14.

Интересна его попытка социально-экономического анализа казачьих войск. Автор приходит к выводу о том, что до революции “правительственные органы и официальная статистика давала неверные преувеличенные представления о размерах казачьего землевладения и о казачьем землепользовании”15.

В книгах Янчевского раскрыта одна из особенностей казачьего сословия, которое объединяло в единых рамках “дворянство и государственное крестьянство, создавая казачью кастовую идеологию, смягчало классовый антагонизм внутри казачьей системы – внушало казачеству, что оно по отношению к остальному крестьянству и вообще “иногороднему” населению является особым привилегированным сословием”. Делая вывод, что капитализм разлагал как крестьянскую деревню, так и казачью станицу, он отмечал, что «процесс разложения станицы был замаскирован»16.

Воздавая должное автору, следует отметить, что он не дал расстановку сил на Дону (численность белых, красных и нейтральных) на различных этапах гражданской войны, почти не говорит о роли интервентов, преувеличивает сословный антагонизм.

В первой половине тридцатых годов вышла брошюра Н.Евсеева о красной коннице на Восточном фронте, особенно в 1919 году. Автор отметил ее героизм и отвагу17.

Нельзя не остановить внимание на появление статьи И. Кулиша, которая посвящена “Классовому расслоению кубанского казачества в конце XIX – начале XX вв”, и дает возможность понять “процесс расслоения, по существу приведший к “расказачиванию” этого сословия и размежеванию в его среде в период гражданской войны18.

К 30-м годам относится первая серьезная монография о дутовщине Ф. Попова. В книге автор попытался дать характеристику хода гражданской войны на Южном Урале. Однако над ней довлеет сталинская формула “об окраине без важных промышленных центров, с разнообразным в национальном отношении населением, состоящим из привилегированных казаков-колонизаторов, с одной стороны, и неполноправных татар, башкир, киргизов, с другой – в ходе гражданской войны окончательно превратившейся в базу контрреволюции”19.

Нельзя не подчеркнуть важность выхода богатой фактическим материалом книги М.Н. Корчина о донском казачестве, которая вопреки складывающейся оценке казачества в качестве “контры”, дает в значительной степени реальную картину происходивших на Дону событий20. Серьезным шагом в изучении гражданской войны в казачьих областях Северного Кавказа стала монография И. Разгона: “ Орджоникидзе и Киров в борьбе за власть Советов на Северном Кавказе”. Хотя в книге речь идет о двух выдающихся личностях, по которым вырисовывается картина событий гражданской войны в указанном регионе, роль в них казачества излагается достаточно реалистично21.

В 1954 г. была защищена докторская диссертация В.П. Малышева о событиях Октября и гражданской войны на Амуре. Автор заявлял, что контрреволюция имела здесь довольно прочную базу, разжигала сословную рознь, изображала себя единственной защитницей казачьих интересов. На наш взгляд автор недооценил влияние и роль местных революционных сил22.

Решения XX съезда КПСС пробудили активность в дальнейшем изучении истории казачьих областей в период гражданской войны. Начался процесс освобождения от худших форм субъективизма и догматизма в научном творчестве, расширилась источниковая база в создании более глубоких исследований. Однако этот процесс в изучении казачьей проблемы был далек от завершения. Еще давали знать о себе прежние взгляды, в частности, подход рассмотрения всего казачества в качестве сплошной контрреволюционной массы, особенно в литературе, далекой от специального рассмотрения проблемы.

Из работ, последовавших после XX съезда КПСС, значительный интерес представляет книга генерала И.В. Тюленева, посвященная истории создания советской кавалерии и ее боевым действиям23. Любопытен вывод, к которому приходит автор: “Красная кавалерия возникла и крепла в тех краях и областях, где имелись конные ресурсы и соответствующие условия для комплектования конницы. Это были главным образом Северный Кавказ, Урал, Забайкалье, Нижняя Волга и Украина, где еще при царизме содержалась большая масса казачества”24. Автор пишет о том, что верхушка казачества создала многочисленную конницу белых, которая в октябре 1918 года насчитывала 45 тыс., но что означает эта цифра, какой численности конницу казачество выставляло в период первой мировой войны, он не упоминает? Этот вопрос мы поставили в 1969 году. Без этого нельзя было подойти научно, взвешенно к решению проблемы, определить каков был процент конницы белых по отношению к российской кавалерии периода первой мировой войны. Она, как мы установили, составляла в годы первой мировой войны около 350 тысяч25. Если учитывать это, а научный подход его требует, то 45-тысячная конница белых из казаков составляла только 18% от возможной численности казачьей конницы русской армии в период первой мировой войны. К сожалению, у Тюленева нет и численности красной казачьей конницы периода гражданской войны. Только учет нами сказанного дал бы возможность научно говорить о размежевании в казачестве в период гражданской войны.

В ряду работ, затронувших казачью проблематику, следует назвать солидную монографию видного участника гражданской войны на Урале и в Сибири, одного из командующих 5-й Красной Армией Восточного фронта – Г.Х. Эйхе26. Его монография основана не только на воспоминаниях, но и на архивных материалах. (По сути, Г.К. Жуков продолжил положенное в этом отношении Эйхе начало). Вот один из важнейших выводов его книги: “Вопреки общему представлению о казачьих войсках как наиболее надежной и серьезной военной силе контрреволюции, Оренбургская и Уральская казачьи армии оказались самым слабым местом колчаковского фронта”27 (Л.Ф.). Он заявляет, что казачество на востоке (поддерживающее белых) оказалось менее боеспособным, чем донское или кубанское. Автор устанавливает ряд причин, обусловивших данное обстоятельство. Одну из главных он видит в развивающемся процессе революционизирования и классового расслоения в массе казачества28. Г.Х. Эйхе подчеркивает, что “неспособность уральцев и оренбургских казаков позволила сосредоточить главные силы Южной группы против открытого левого фланга армии Ханжина и перейти в победоносное наступление”29. К сожалению, Эйхе в своей работе коснулся только белоказачьих войск, в его книге нет анализа значения боевых действий красноказачьих частей на Восточном фронте.

В начале 1965 г. вышла в свет книга Л. Берза и К. Хмелевского, освещающая и события гражданской войны на Дону. Авторы поддержали точку зрения о несостоятельности формулы, категорически противопоставлявшей казачество рабочему классу и крестьянству, выступили против взгляда на все казачество как на исконное орудие российского империализма. В книге богатый фактический материал. Вызывает сомнение утверждение авторов о длительной изоляции казачества от рабочих и крестьян в указанный период30.

Тезис работы В.Н. Ивановой о том, что к лету 1918 г. большинство казачества оказалось в лагере контрреволюции требует особого рассмотрения31. Тут нам хотелось бы заметить, что вопрос о большинстве на той или другой стороне нельзя решать, исходя только из того, где было больше казачьих войск – в рядах белых или красных. Положение изменялось в ходе различных этапов гражданской войны, это, во-первых. Кроме того, надо учитывать, какая часть казачества оставалась нейтральной, в-третьих, надо сопоставлять нахождение в рядах белых или красных войск, учитывая тот контингент, который выставляло казачество России в период первой мировой войны. Помимо этого следует принимать во внимание, на основе какого принципа шло комплектование белой и красной армий в соответствующий момент (добровольничество, мобилизация, а также, какие меры применялись к желающим уклониться от службы в той или другой армиях). Надо твердо заявить, что наличие в тех или иных войсках большего по количеству казаков еще не означает, что большинство населения (казачества) было на той или другой стороне. Только комплексный подход может дать ответ на данный вопрос.

В 1967 г. была защищена докторская диссертация К.А. Хмелевского “Гражданская война на Дону”. Автору удалось основательно показать ход борьбы трудящихся донщины против интервентов и белогвардейцев, раскрыть ее характер, особенности в специфических условиях казачьей области. Он коснулся вопроса о разработке политики советской власти по отношению к казачеству Дона, выясняя роль и значение событий на Дону в общем ходе гражданской войны. Однако работа не свободна от недостатков: не удалось установить соотношение белоказачьих и красноказачьих частей на различных этапах гражданской войны. Автор несколько преувеличил недовольство деникинским курсом со стороны верхов донского казачества, особенно ярко проявившееся в среде кубанцев. Один из выводов автора – утверждение о том, что положение казачества “в период гражданской войны на длительное время изолировало” его от общекрестьянской борьбы, хотя такое утверждение весьма спорно32.

В появившейся примерно тогда же работе А.П. Алексашенко мы сталкиваемся с прямым утверждением: “Казачий Дон явился основой новой, но весьма своеобразной Вандеи”. Автор пренебрегает дифференцированным подходом к различным казачьим слоям. Он часто упоминает, что на Дону борьба шла “между казаками-кулаками и малоземельным и безземельным крестьянством”, выпячивая на передний план сословный антагонизм. Алексашенко почти не анализирует противоречия в самой казачьей среде. Их социальный характер он подменяет географическим фактором, утверждая, что борьба шла “между беднейшей частью казачества севера (в особенности Верхне-Донского округа) и богатыми казаками-кулаками южных округов”33.

Появились очерки о казаках – видных борцах за власть Советов. Брошюры и статьи, посвященные Яну Полуяну, Николаю и Ивану Кашириным, Н. Томину, В.С. Ковалеву, В.А. Трифонову, Ф.Г. Подтелкову, М.В. Кривошлыкову и другим, а также очерки о видных казаках, служивших на стороне белых М.В. Ханжину, А.И. Дутову и другим34.

Итак, за десятки лет в изучении казачьей проблемы была проделана большая работа, накоплен значительный фактический материал. Исследователи пришли к интересным выводам, написали десятки крупных работ, посвященных гражданской войне в казачьих областях, однако, несмотря на успехи в изучении казачьей проблемы в период гражданской войны, остается большой пробел – нет пока обобщающей монографии о казачестве в указанный период в масштабах всех 11 казачьих войск, а не только его отдельных районов. Кроме того, имеющиеся работы носят чаще всего краеведческий характер, охватывающий широкий круг вопросов и проблем, но мало или недостаточно останавливаются на казачьем вопросе. Освещение событий зачастую идет в плане доминировавшей тогда идеологии. Проведенная работа в рамках отдельных казачьих регионов позволяет, опираясь на достигнутое, создать обобщающий труд о казачестве России в период гражданской войны.

За последнее тридцатилетие немало сделано в изучении казачьей проблемы. В ее разработку включился новый отряд ученых.

Из специальных трудов, посвященных проблеме казачества, следует отметить научно-популярную книгу А.М. Сединой “На крутом повороте”35. В ней по существу впервые освещена деятельность казачьего отдела ВЦИК в период Октября и гражданской войны. В книге приведен значительный фактический материал, характеризующий борьбу отдела, его деятелей в центре и на местах за привлечение масс трудового казачества на сторону советской власти, однако изложение материала (быть может, в силу характера издания) не всегда отличается хронологической точностью и строгостью формулировок.

Появились работы, посвященные освещению сложных, ключевых проблем социально-экономического развития казачества, которые дают возможность глубже понять процессы, проходившие в казачестве в период гражданской войны. Мы имеем в виду труды А.И. Козлова, П.А Шацкого, В.Н. Ратушняка36.

Нельзя не отметить появившуюся книгу Г.Д. Воскобойникова и Д.К.Прилепского “Борьба партии за трудовое казачество (1917-1920)”. В ней показан процесс преодоления ошибок в казачьем вопросе37. В заключении брошюры сделан вывод, что в 1918 г. установить союз с массами казачества не удалось. Думается, он требует уточнения38.

Любопытны данные, приводимые в монографии Г.В. Кузьмина. По его сведениям, в армии Деникина было в июле - августе 1919 г. 59300 сабель (в основном донских, кубанских и терских казаков), а к октябрю того же года осталось 4880039.

Особого внимания заслуживает вопрос о численности красноказачьих частей. По данным упоминавшейся уже монографии Г.В. Кузьмина, в августе 1919 их было 44580, в ноябре того же года стало до 55 тысяч бойцов40.

Существовала точка зрения, что основная масса казачества и ставропольского крестьянства должна была выступить против национализации земли, буржуазно-демократической и социалистической революций. Эта мысль была высказана А.И. Козловым в докторской диссертации (“Социально-экономические, политические отношения и классовая борьба на Юго-Востоке Европейской России накануне Октября. Ростов-на-Дону, 1978, л.130). Отсюда следовал вывод, что “за счет этих мелких собственников возросли силы помещичьего лагеря”41.

Другая точка зрения, принадлежащая и нам, – национализация земли - не означала ее конфискацию у основной массы казачества и поэтому не противоречила их интересам. Насильственному изъятию подлежали только помещичья земля и крупное частное землевладение, как это было закреплено в декрете о Земле, в котором говорилось: “Земли рядовых крестьян и рядовых казаков не конфискуются”42. Эта точку зрения разделяют П.Г. Попов, В.Н. Иванова, Я.А. Перехов.

Расчеты показали, что для решения земельного вопроса в казачьих областях не было нужды урезать земельные наделы казачьей бедноты и середняков, более того, что при осуществлении поравнения земель в большинстве районов Дона земли им были прирезаны (по данным В.Н. Ивановой, П.Г. Попова, Я.А. Перехова и нашим вычислениям). И даже на Кубани, где с решением земельного вопроса обстояло сложнее, поскольку в станицах был более высок процент иногородних, проиграли только 21,5% казачьих хозяйств, или кулацкие их элементы. Более половины казачьих хозяйств получили прирезку наделов, у 30,2% наделы были уменьшены только на 0,1 дес., что не имело существенного значения. В других казачьих областях (за исключением Чечни и Ингушетии) дело с решением земельного вопроса обстояло, как показали вычисления, и не только наши, значительно проще. Миллионы десятин кабинетной земли в Забайкалье, казенной земли в Оренбургском крае позволяли это сделать еще более безболезненно. Все это говорит о том, что из экономического положения основной массы казачества, из земельного вопроса не вытекала неизбежная ее враждебность по отношению к буржуазно-демократической и социалистической революциям. Дело было значительно сложнее. Следует дополнительно учитывать, что верховным собственником всех земель в дореволюционный период была казна, земля лишь была передана в вечное пользование казачьих войск. Из первой точки зрения вытекало, что буржуазно-демократическая революция, не говоря уже о социалистической, должна была идти вразрез с интересами основной массы казачества, из второй, - что и та и другая революции не находились в антагонистическом противоречии с интересами казачества.

Важнейший вопрос социально-экономического развития казачества – это проблема различных классовых слоев в казачестве, об удельном весе тех или иных групп. По нашим обобщенным данным, по казачьим областям России в целом было бедноты – 39%, середняков –36%, и кулацких элементов – 25%. До нас еще никто не сделал этих подсчетов в масштабах всей России.

 

Особого внимания заслуживает новейшая литература о казачестве в период гражданской войны. Речь в данном случае идет о тех книгах и статьях, которые появились во второй половине 80-х и 90-х годов XX века. Разумеется, всю литературу вряд ли удастся рассмотреть, поскольку ныне в областные библиотеки России не поступают обязательные экземпляры книг, это было до начала 90-х годов. Информация о выходящих книгах сейчас поставлена куда хуже, чем это было раньше, некоторые типографии считают совершенно ненужным высылать обязательные экземпляры даже в книжную палату и центральные библиотеки. Министерство же культуры не предпринимает, очевидно, никаких усилий в данном направлении, но все же, думается, нам удастся сосредоточиться на анализе новейшей основной литературы о казачестве и ее особенностях.

Следует отметить, что данный период в освещении истории казачества нельзя понять без того потока переизданной литературы белогвардейского направления, выходившего в свет в различные годы в России и за рубежом. Отметим, прежде всего, такое издание, как “Архив русской революции”, хотя точнее было бы назвать его “Мемуары о белом движении”. Вступительная статья к первому тому издания написана Г.З. Иоффе43. Говоря об этом потоке литературы представителей белого движения, следует назвать и такое издание как “Тайна истории. Трагедия казачества” (Том 1,2)44 в романах, повестях и документах. В первом томе этого издания представлены А.Г. Шкуро “Записки белого партизана”, П. Краснов “Всевеликое Войско Донское”, интересны и двухтомные записки П. Врангеля. Эти издания в живой форме воспроизводят события гражданской войны, прежде всего именно то, что происходило в стане белых. Поскольку они написаны в форме мемуаров, то представляют живые картины тех или иных событий, с вкраплением некоторых газетных свидетельств того периода по тем или иным событиям. Во втором томе воспоминания П.Н. Краснова – “Венок на могилу неизвестного солдата императорской российской армии”, другие мемуары. Надо сказать и о вышедших мемуарах и документах Я.Н. Слащева-Крымского “Белый Крым”. Под тем же названием “Трагедия казачества”45 издали воспоминания А.Шкуро, Филиппова, П. Краснова, П. Врангеля и П. Донского, повторяющие, частично, упомянутое издание. Наиболее серьезными следует считать опубликованные “Очерки русской смуты” А.И. Деникина46 в “Вопросах истории” и отдельным сокращенным изданием.

Особо следует отметить серию научных конференций по истории казачества и прежде всего, его возрождению, проведенные Ростовским (под руководством профессора А.И. Козлова), Кубанским (под руководством профессора В.Н. Ратушняка), Оренбургскими университетами (под руководством профессора Л.И. Футорянского).

В центре внимания этих конференций были слабо изученные в прошлом вопросы истории казачества. Конференциям предшествовало или за ними следовало издание их материалов и тезисов. В центре внимания оказалась и оценка январской директивы ЦК РКП/б (точнее, его оргбюро) по казачеству47. Несколько сборников были изданы по проблемам истории казачества институтом экономики РАН в Волгограде48.

Примечательным событием в изучении Донского казачества стало издание фундаментального сборника документов “Филипп Миронов. Тихий Дон в 1917-1921. Документы”, М.1997, 789 с.49.

Оценивая события гражданской войны в новейшей историографии в казачьих областях, нельзя обойти молчанием недавно появившуюся монографию В.И. Голдина “Россия в гражданской войне”50, в которой дается характеристика отдельным работам, посвященным казачеству в период гражданской войны51.

Наибольшего внимания заслуживает компактная монография А.В. Венкова “Донское казачество в гражданской войне. 1918-1920 гг.”52. Пока это единственная книга, специально посвященная указанному сюжету, появившемуся в новейший период историографии, и хотя она издана технически очень плохо и ее весьма трудно читать, следует рассмотреть ее специально. Книга продолжает изданную автором работу: “Антибольшевистское движение на Юге России на начальном этапе гражданской войны”53.

Историографический анализ литературы носит объективный характер. Автор прав в одном из обобщающих выводов монографии: “Сложность и противоречивость поведения различных групп трудового казачества на разных этапах гражданской войны поставили историков перед необходимостью строго дифференцированного подхода к различным классовым группам казачества (кулаки, середняки, бедняки)”, хотя не со всеми оценками автора можно согласиться, не вызывает восторга абстрагирование от этапов в развитии исторической науки, перепрыгивание с одного на другой без четкой системы. Позиция симпатий автора однозначна.

Нельзя не солидаризироваться с автором по поводу обострения гражданской войны весной и летом 1918 года. Думается, итоги выборов в Учредительное собрание требовали к себе большего его внимания в книге, посвященной начальному этапу гражданской войны.

Автор не отказывается от классового подхода в освещении гражданской войны на Дону. Красновский период он рассматривает как время “демократической контрреволюции”54. Несколько спорно утверждение о том, что был этот этап. Его окончание относится автором к январю 1919 г. Думается, вернее все же если говорить об этом, касаясь ноября 1918 г.

По данным А.В.Венкова, белая армия насчитывала летом 1918 г. 12 полков, а к осени 1918 года в красноказачьих полках состояло около 20 полков Дона55. Жаль, что скрупулезных данных по белым и красным по месяцам автору не удалось привести56.

Интересны списки красных полков. Венков, очевидно, прав, говоря о крахе третьего пути в мае-осени 1919 г.57. Нельзя не согласиться с мнением автора, что переход основной массы казачества на сторону советской власти происходил в сентябре 1919, но думается, он завершился (в главном) к марту 1920 года, а не к ноябрю, как считает автор58. Продолжением его монографии служит интересная статья “Врангель и казаки”59.

Особого внимания заслуживает вопрос о том, можно ли считать казачество этносоциальной группой. Казачество официально попало в список репрессированных народов. Однако, верно усматривая в казачестве социально-культурную общность с устоявшимися чертами быта, сочетающую военную организацию и службу с земледелием, нельзя считать его каким-то особым народом, этносом. Хотя в казачестве преобладал славянский элемент, здесь было немало татарского, бурятского, мордовского, калмыцкого и других элементов, т.е. в него входили представители различных народов и этнических групп. Казачество составляет неотъемлемую часть народов России, прежде всего, русского. Эту позицию, совпадающую с нашей, разделяют такие крупные ученые России, как В.П. Данилов, П.Н. Зырянов и другие. Признавая казачество каким-то самостоятельным этносом, мы отрицаем его в известной мере многонациональный и многоконфессиональный характер, что не соответствует действительности. Многие авторы, повторяя утверждение, что казачество – этнос, твердят эту формулу механически, не вникая в его содержимое. А.В. Венков молчаливо соглашается с отнесением донского казачества к самостоятельному этносу, подробно не обосновывая, а только мимоходом заявляет об этом60.

Следует специально остановиться на статье одного из ведущих специалистов по казачьей проблеме А.И. Козлова “Казаки – нация, сословие?”. Автор прав, подчеркивая, что во второй половине XIXв. – казачество, безусловно, было сословием, находившимся под безраздельным влиянием военного ведомства61.

Возникает вопрос, почему начало сословности казачества Александр Иванович ведет со второй половины XIX века. Каковы аргументы в пользу такой хронологии, почему не считать принадлежность донского казачества к сословию с XVII-XVIII веков? Об этом, к сожалению, он не говорит, а хотелось бы знать его аргументы в этом отношении.

Автор убедительно показывает, что наличие институтов примитивной демократии, самоуправления в казачестве на первых порах его возникновения не может служить аргументом в пользу отрицания превращения его в сословие феодального общества. Александр Иванович пишет и о том, что “областнический” характер казачьего фольклора, его наличие не отрицает казачьей сословности. Козлов довольно убедительно опровергает утверждение, что это “четвертый восточно-славянский народ”62, что казаки якобы перестали быть частью русского народа. Идеи самостоятельности весьма опасны, они ведут к развалу единой России. К сожалению, взгляд на казачество как на самостоятельный народ в известной мере разделяет Н.Ф. Бугай63. Последний категорично утверждает, что “современная наука определяет казачество как субэтнос”, мотивируя данную позицию, он утверждает об особом единстве у казачества культуры, психики и сознания. Бугай утверждает, что 300 лет назад в казачестве начали насильственно ассимилировать другие народы. Это противоречит взгляду академика Г.Ф.Миллера, который утверждал, что при самом возникновении казаки представляли “смешение всех языков, всех вер…”64. Взгляд Бугая подводит базу обоснования тезиса о казачестве как одном из репрессированных народов.

Нельзя не отметить глубокий и основательный доклад А.И. Козлова (или вернее вводную статью к сборнику “Проблемы истории казачества XVI-XX вв.”. Автор подчеркнул “запретность” темы в прошлом. В статье был дан обстоятельный анализ, прослежено влияние трех Всесоюзных конференций по истории казачества, о которых мы сказали выше. Первая проходила в 1980 году в Карачаево-Черкессии. Там же состоялась в 1986 году вторая конференция, 3-я прошла в Нальчике. Все они способствовали бурному изучению казачьей проблемы. Александр Иванович справедливо говорит об этом. Нельзя умолчать о том, что Козлов дает отпор тем, кто видит причину оппозиционного сепаратизма казаков в гражданской войне в привитом им “евреями и другого рода нигилистами”65. “Такая публицистика - истоки всех бед, постигших Россию, видит в происках вездесущих жидомасонов, в компании которых теперь числятся не только Л.Д. Троцкий, но и Я.М. Свердлов”. А.И. Козлов называет целый список публицистов, которые считают возникновение гражданской войны результатом происков жидомасонов. По мнению автора, сеятели национальной вражды утверждают, что если бы не Янкель Свердлов, Лейба Троцкий, да не разгон Учредительного собрания, то вообще – гражданская война в России и не возникла. Список лиц, так смотрящих на причины гражданской войны, может был увеличен за счет менее известных публицистов и горе-историков. “С точки зрения власть предержащих, - пишет Козлов, - революция всегда “незаконна””.

“Расказачивание, - подчеркивает в качестве вывода А.И. Козлов, - представляется ими (подающиеся со страниц некоторых газет и журналов - Л.Ф.) как операция, осуществленная насильственно Троцким, Свердловым и их сторонниками – агентами сионизма”66.

Козлов объективно оценивает Директиву, Оргбюро, ЦКРКП/б, позицию Троцкого. Александр Иванович немало сделал в целом для прояснения проблемы “расказачивания”.

А.И. Козлов прав, говоря о том, что в низкопробной литературе “нарочито называющей Свердлова Янкелем, а Троцкого Лейбой (как в Оренбуржье это делает в отношении Цвиллинга Д.А. Сафонов67) расказачивание представляется итогом злонамеренных “действий одной из малых наций”68.

К сказанному Александром Ивановичем Козловым не могу не добавить, что одним из главных направлений в деятельности журнала со славным названием “Молодая гвардия” является проповедь антисемизма и ненависти по отношению к малому народу, который обвиняют во всех смертных грехах, особенно в отношении казачества. В первом номере журнала за 2001 г. в статье Н.И. Кондратенко “Слово к казакам” такого бреда, наверно, давно не читали даже со страниц неонацистских изданий. Приведу только отдельные его высказывания. Автор пишет: “По сути, мы стали зало<