Третий рейх, Восточная Пруссия

Ставка ОКХ «Мауэрвальд»

 

Получив известие об отступлении 6-й армии от Киева, приправленное новостью о капитуляции венгерской армии, Адольф Гитлер не удержался и все-таки лично вылетел в Ставку ОКХ, имея жгучее желание наконец разобраться в том, что же все-таки происходит на Восточном Фронте, и покарать всех виновных в измене. Одновременно с принятием решения о перелете из Берлина по зеленой улице в Восточную Пруссию выехал эшелон с личным составом двух моторизованных батальонов восстанавливаемой мотопехотной бригады СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», которые получили приказ обеспечить безопасность визита. Вместе с Гитлером в Зальцбурге в самолет сел и Рейнхард Гейдрих, у которого эта выходка «любимого» фюрера вдруг вызвала острое ощущение подступающей катастрофы. В такой критический момент мешать кадровым генералам делать свое дело мог только самоубийца или человек, полностью потерявший представление о политической реальности.

Время от времени вождь германского народа забывался, и тогда ему начинало казаться, что стоит придумать какой-нибудь гениальный ход – и можно будет сделать все таким, каким оно было прежде, вернуть назад эпоху головокружительных побед, когда Германия за месяц разгромила сильнейшую армию Европы и от границы дошла до Новгорода, Смоленска и Киева. Трехмесячное затишье на фронтах, установившееся после разгрома Финляндии, подпитывало в Гитлере эти настроения, и он уже воображал, что ему не придется кончать свою жизнь самоубийством или даже, инсценировав свою смерть, уходить в глубокое подполье. Опять появилась иллюзия, что достаточно придумать какой-нибудь гениальный военный или политический ход – и тогда стратегическое преимущество снова вернется на сторону Германии. Планы фюрера построить пять тысяч тяжелых панцеров, бросив на это дело металл, соскобленный со всей Европы, или поднять на крыло тысячу реактивных истребителей «Мессершмитта», а также поссорить англосаксов (в первую очередь США) и советско-российский альянс, для любого трезвомыслящего человека выглядели оторванными от реальности или даже прямо безумными.

Гейдрих, который не без оснований считал себя умнее своего вождя и учителя, тщательно просчитал все эти варианты (и еще кое-что). В результате он пришел к выводу, что реализация любого из этих планов потребует в несколько раз больше времени, чем русским большевикам и их потомкам из будущего потребуется для того, чтобы стереть Третий Рейх в мелкий порошок. Вот если бы о Германии попросту забыли примерно на пять-шесть лет… но на такой исход по известным причинам надеяться нельзя; все кончится гораздо скорее – за год, максимум за два. Причем в конце это будет уже агония; все самые важные события произойдут еще до конца лета сорок второго года. Но Гитлеру об этом говорить было нельзя: он снова почувствовал себя великим вождем и гениальным прозорливцем, который одной силой воли удерживает от наступления вторую антигитлеровскую коалицию. А потом, когда большевики и русские из будущего все-таки наступили на группу армий «Юг», это вызвало у вождя германской нации форменную истерику.

А ларчик, по мнению Гейдриха, открывался очень просто. Длительная оперативная пауза была вызвана тем, что пришельцы из будущего использовали для подготовки операции неблагоприятный для активных действий период весенней распутицы. Тщательно готовились сами и готовили союзников, проводили предварительные операции и вели разведку на всем пространстве от линии фронта и до Ламанша. И это при том, что уже к ним самолеты-разведчики из эскадры полковника Ровеля летать не смели, ибо любой такой полет был чреват гарантированным уничтожением. К сведениям, которые добывал абвер, Гейдрих относился скептически. Если немецкая разведка сумела выяснить факт переброски к фронту какой-либо из резервных дивизий, то значит, эту дивизию абверовцам «показали» намеренно и это зачем-то надо по-азиатски коварному вождю большевиков и не менее хитрым русским из будущего. Случайно услышанную в будущем аббревиатуру ХПП (Хитрый План Путина) Гейдрих на всю оставшуюся жизнь зарубил на своем длинном носу. А каков поп, таков и приход. Все они там хитрецы, готовые в любой момент обвести вокруг пальца простодушных немецких генералов.

Когда наступление и в самом деле началось, Гейдрих на мгновение ощутил осознание своей полной правоты. Информация, которой владели Гальдер, Йодль и прочие «боги» и «полубоги» Ставки Верховного Командования Сухопутных Сил, оказалась извращенно искаженной и даже близко не соответствующей действительному расположению ударных группировок Красной Армии и Экспедиционных сил русских из будущего. А дальше тщательность и кропотливость подготовки полностью соответствовали силе нанесенного удара. Смоленская операция все-таки в значительной степени была импровизацией, а прорыв к Риге – локальной операцией, развившейся во что-то большее только благодаря тому, что роль подвижных соединений взяли на себя дивизии русских из будущего, развалившие на куски группу армий «Север». Своих подвижных соединений такого класса у большевиков на тот момент имелось еще крайне мало и сосредоточены они были на центральном, Берлинском, направлении. Но вот сейчас дивизии и полки Экспедиционных Сил были только режущей кромкой большевистских ударных группировок, а вот все остальное – и пехота, и танки и даже авиация – и у Красной Армии были свои и достаточно высокого качества, значительно лучше, чем имели французы и англичане в мае-июне сорокового года… Против этого сплава ударной мощи пришельцев и крепкого среднего уровня Красной Армии группа Армий «Юг» была обречена. То есть обречена она была в любом случае, но то, что немецкой разведке не удалось заблаговременно определить направления главных ударов, превратило предстоящее поражение в полный разгром.

Примерно это Гейдрих и пытался объяснить Гитлеру, пока они почти шесть часов летели в тарахтящем как кукурузник «Ю-52» из Зальцбурга на аэродром в Восточной Пруссии.

– Мой фюрер, – говорил он, перекрикивая шум моторов, – даже наши улучшенные панцеры моделей «три» и «четыре» едва способны на равных противостоять довоенным новым панцерам большевиков, и то только за счет низкого качества заводского производства. Те панцеры улучшенных моделей, которые большевики выпускают сейчас, в бою пока не опробованы, но, по некоторым данным, для того, чтобы получить превосходство и над ними, нашим инженерам фирм «Хеншель» и «Порше» потребуется трудиться не менее года. Но если речь идет о противостоянии панцерам из будущего (тип «семьдесят два», тип «восемьдесят» и тип «девяносто»), то даже у новых «четверок» и «троек» нет абсолютно никаких шансов. Враг будет уничтожать их с расстояния в полтора-два километра, а они не смогут пробить его броню даже в упор.

– Но, мой добрый Рейнхард, неужели с этим ничего нельзя сделать? – воскликнул Гитлер после некоторых раздумий.

– Разумеется, можно попытаться, – ответил Гейдрих, – но для этого нужно время – чем больше, тем лучше. И еще нужно сохранить от уничтожения боевое ядро вермахта, иначе борьба и вовсе станет безнадежной. Именно этим наши генералы сейчас и занимаются, выигрывают время и по возможности сохраняют жизни немецких солдат, подставляя под удар разных французов, бельгийцев, венгров, итальянцев и румын.

– Мой добрый Рейнхард, – неожиданно спросил Гитлер, – а почему на Восточном Фронте нет болгарских солдат? Неужели этот прохвост царь Борис, который только притворяется немцем, а сам наполовину итальянец, по-прежнему пытается уклониться от ведения священной для всех нас войны с большевизмом?

Хоть разговора по поводу Болгарии с герром Ивановым у него никогда не было, чисто инстинктивно Гейдрих понимал, что за «братушек», к которым русские испытывают необъяснимую тягу, с него могут спросить очень сурово. Настолько сурово, что достигнутые договоренности перестанут действовать, и все его реальные и мнимые грехи начнут оцениваться полной мерой.

– Мой фюрер, – с вполне серьезным видом сказал он Гитлеру, – наша разведка получила сведения, что после всех наших поражений турецкому президенту Иненю надоело дружить с Германией, зато у него вдруг возникли дружеские чувства к Великобритании. Если вы помните, то он уже вступал в союзнические отношения с англо-французской коалицией в сороковом году, еще до того, как мы наголову разгромили эту склочную Францию. Потом, на волне побед вермахта в Европе, он переметнулся к нам, а как только мы начали терпеть неудачи, снова завел шашни с британским боровом… Именно из-за этих британских интриг турки строят планы нападения на Болгарию и перебрасывают свои войска с закавказского на европейское направление. Если это случится, то под ударом окажутся наши коммуникации в Греции, а англо-турецкие войска получат возможность открыть второй фронт против Румынии и вторгнуться в Югославию. Поэтому каждый болгарский солдат нужен там, где он находится, ибо турки только и ждут момента, когда они смогут нанести нам коварный удар в спину.

В ответ Гитлер ничего не сказал, но тема Болгарии, а тем более Турции, в их разговорах больше не поднималась. И так понятно, что у победоносной армии сразу же образуется множество добровольных помощников и союзников, а стоит начать терпеть поражение, так сразу становится непонятно, куда все подевались. И вообще в Ставку «Мауэрвальд» фюрер германской нации прибыл уже в более-менее вменяемом состоянии, настроенный действительно разбираться в ситуации, а не снимать генералов с должностей и отдавать под военно-полевой суд. Лучших специалистов ему все равно не найти, к тому же Гейдрих убедил его, что не стоит брать на себя ответственность за почти неизбежное поражение. Пусть он, Гитлер, войдет в историю как мастер политического маневра и автор гениальных стратегических озарений, а генералы останутся серыми тупыми болванами, не умеющими выполнить даже простейших указаний своего великого вождя.

Впрочем, Гальдер тоже не подкачал: он встретил Гитлера со спокойным деловитым видом и четко и ясно доложил ему обстановку на фронте, также пояснив, по какой причине он разрешил фельдмаршалу Рунштедту отвод 6-й армии на линию старых польских укрепрайонов на бывшей советско-польской границе.

– Мой фюрер, – сказал он, блеснув в электрическом свете стеклышками пенсне, – мощь, которую большевики и их покровители вложили в свой удар, говорит о том, что они рассчитывали, что мы бросим в эту битву свои лучшие резервы. Вражеское командование рассчитывало, что, пытаясь парировать его удары, мы без толку сожжем во встречных боях все наши заново восстановленные моторизованные корпуса и лишимся последних подвижных соединений. Но пришельцы и большевики растратили ярость своих ударов лишь на разгром и принуждение к капитуляции венгерских, итальянских и румынских армий. Потери же немецких войск при этом оказались минимальными. Конечно, жаль, что венгры сдались русским почти сразу, думаю, что они могли бы еще сопротивляться около недели или десяти дней, но все равно необходимость противника ликвидировать окруженные группировки дала нашей шестой армии возможность отойти почти без потерь. В противном случае нас ждал бы еще один котел, в котором оказались бы невосполнимые для Рейха немецкие солдаты. Двести километров чистого прорыва и отличные дороги, выводящие панцеры большевиков в наши глубокие тылы – это совсем не та опасность, которую позволительно игнорировать.

– В то время как в Смоленском котле и в Эстонии немецкие солдаты дрались до последнего патрона и последней капли крови, венгры сдались в русский плен почти сразу, не исчерпав всех возможностей для сопротивления! – возбужденным тоном произнес Гитлер. – Брали бы пример с румынских и итальянских войск, которые, прорываясь из окружения, яростно бьются с большевиками изо всех сил. Разумеется, я сообщу регенту Хорти свою оценку его армии, которая не смогла выполнить союзнический долг, и буду настаивать, чтобы семьи изменников были отправлены в концлагерь…

Гальдер посмотрел на своего фюрера примерно так же, как взрослый вменяемый человек – на умственно отсталого ребенка, который несет первое, что приходит на ум.

– Итальянцы и румыны, окруженные западнее Кривого Рога и Кировограда, конечно же, пытаются вырваться из захлопнувшейся ловушки и тем самым отнимают у большевиков и их покровителей дополнительное время и боевые ресурсы, – сказал он. – Но надолго их не хватит. К счастью, нам стало достоверно известно о намерении Сталина нанести основной удар на Балканском направлении, что дает нам определенный выигрыш во времени. Пока русские будут заниматься пешкоедством на Балканах, мы получим время строить оборонительные рубежи и приводить вермахт в порядок. А чтобы еще больше замедлить продвижение русских на запад, у Венгрии, помимо первой и второй армий, разгромленных в украинских степях, есть еще третья армия, которая, усиленная резервистами, занимает в настоящий момент оборону на Карпатских перевалах, своим левым флангом смыкаясь с позициями шестой армии. Южнее венгров, по рубежу Прута, пытаются закрепиться третья и четвертая армии Румынии. И Венгрия, и Румыния при наступлении большевиков потеряли примерно половину своего боевого потенциала, и им пока еще есть кого послать на фронт. Драться они будут яростно, потому что победа большевиков по образцу Финляндии будет означать для них лишение собственной государственности.

– Венгерская и румынская советские республики в составе Советского Союза – это совсем не тот исход, который может обрадовать кондукатора Антонеску и регента Хорти, – добавил Гейдрих, – и они сделают все возможное, чтобы остановить большевистский потоп. В случае с итальянцами дело обстоит не так благостно: Италия находится далеко, напрямую нынешнее наступление большевиков ей не угрожает, и дуче, сосредоточенный на войне в Африке против англичан, не торопится посылать нам на помощь дополнительные контингенты…

– Что касается Африки, мой фюрер, – сказал Гальдер, – то я бы посоветовал, наконец, отозвать оттуда одного из лучших наших танковых генералов вместе с его корпусом. Когда речь идет о самом существовании Германии, не время тратить невосполнимые ресурсы и людей на то, чтобы удержать никому не нужные ливийские пески. Свои подвижные соединения мы должны использовать только против большевиков и только для арьергардных боев на выгодных рубежах и действий из засад. Лишь в таком случае у нас получится выиграть для себя как можно больше времени и нанести врагу максимальные потери.

Выслушав дозволенные речи, Гитлер некоторое время стоял молча, как бы переваривая услышанное. Не самые радостные новости, но в то же время не грозящие ему немедленной катастрофой и необходимостью срочно глотать цианистый калий.

– Хорошо, господа, – сказал он, – я лично поговорю с дуче, чтобы он дал на Восточный фронт еще солдат. Он должен понимать, что неразрывно связан с нами борьбой против большевизма. А если брать в расчет покровителей большевиков, то от них он не отсидится ни в Италии, ни даже в Аргентине. Свой конец он сможет оттянуть только честной и добросовестной борьбой на общее благо. На этом все, господа; надеюсь, вы до конца выполните свой долг честных немецких офицеров и генералов – так же как я честно выполняю долг вождя германской нации. А сейчас прошу нас не провожать. Мой добрый Рейнхард, за мной.

И Гитлер стремительно вышел прочь, а вместе с ним, предоставляя генералов самим себе, ушел и Рейнхард Гейдрих. Визит фюрера закончился, в ставке ОКХ снова потекли рабочие будни (если так можно назвать процесс, когда Красная Армия и Экспедиционные Силы совершают активные операции, а немецкие генералы могут только наблюдать за тем, как развиваются дела).

 

 

Часть 20

ОПЕРАЦИЯ «СКОБЕЛЕВ»

 

Мая 1942 года. 12:15

Болгария. Варна

Загородный царский дворец Евксиноград

 

В последние два месяца царь Борис все больше времени проводил с семьей в Евксинограде, и все меньше в Софии. Правящие в Болгарии профашистские круги были этому откровенно рады, ибо либерально настроенный царь не лез им под руку со своими дурацкими замечаниями. Правда, отсутствие царя в столице ничуть не мешало набирающим силу общественно-политическим процессам. «Отечественный фронт» [313] образовался тут несколько раньше, чем в нашей истории, и две его главные составляющие – коммунисты-сталинисты из БРП и офицеры-монархисты из «Звена» – совершенно осознанно создавали устойчивую политическую платформу для будущего государственного переворота, целью которого был переход Болгарии из Четверного союза во Вторую Антигитлеровскую Коалицию. Впрочем, к этим двум силам, как и в нашей истории, не замедлили присоединиться союзники помельче, создав самый широкий альянс людей, видавших Гитлера вместе с его людоедскими идеями в гробу и белых тапках. За всю свою историю Болгария не видела от немцев ничего хорошего; наоборот, под их руководством она регулярно впутывалась в разные проигрышные войны, из которых потом выходила с большими потерями.

Для Болгарии такое не в первый раз. Военные перевороты в стране уже случались. В 1923 году переворот, свергнувший правительство Александра Страмболийского, совершила так называемая Военная лига, в 1934 году – группа «Звено», и почти сразу же, в 1935 году – снова «Звено», потому что лидеры переворота 1934 года загнули много лишнего. Ишь чего удумали – присоединиться к Югославии на правах автономии! Болгарское общество во всех его слоях таких идей не понимает и не принимает, даже если бы столицей объединенного государства стала София. Правда, лидеров и основателей «Звена», замысливших такое, Дамяна Велчева и Кимона Гергиева, не расстреляли и не посадили в тюрьму (попытка их интернирования стоила лидеру переворота 1935 года поста премьера и политической карьеры), а всего лишь отодвинули в сторону. Ничего им не сделали и фашиствующие премьер-министр Богдан Филов и военный министр генерал Никола Михов, обладавшие в стране почти абсолютной властью, потому что «Звено» в Болгарии – это очень серьезно. И вот теперь эти двое получили возможность сделать новый подход к снаряду, на этот раз в союзе с коммунистами, которых они в 1934 году, напротив, разгоняли. Ну что поделаешь: политика – очень суровая мадам и способна уложить в одну постель самых разных людей.

Но вся эта деятельность не могла не остаться в полной тайне. Если Богдан Филов и Никола Михов предпочитали не обращать на эту возню внимания, ибо ссориться с армией (в которой «Звено» имело авторитет) им было не с руки, то мимо младшего брата царя, Великого князя Кирилла (который негласным образом курировал всю болгарскую разведку и контрразведку) эта информация пройти не могла. Также ему удалось выяснить, что основатели и руководители «Звена» действуют не по собственному наитию и разумению, а с ведома и по поручению его венценосного брата. Встревоженный этой информацией, Великий князь Кирилл бросил все и примчался в Евксиноград на встречу с братом. Кстати, на эту поездку тоже никто не обратил внимания, ведь куратором спецслужб Кирилл был тайным, а в обыденной, открытой жизни он представал как светский человек, бабник, мот, жуир и бонвиван. И относились к нему соответственно. Да и разведка с контрразведкой для него скорее были разновидностью азартной игры, которой можно успешно пощекотать свои нервы.

При этом надо сказать, что этой утечке информации помогло то, что после начала советского наступления на группу армий «Юг» все подспудные политические процессы в Болгарии невероятно ускорились. Тысячи болгар по ночам приникали к коротковолновым приемникам – только для того, чтобы услышать слова: «От Советского Информбюро…». А те, у кого приемников не имелось, довольствовались листовками со сводками, которые печатали подпольные типографии. Германия, несмотря на свой «союзнический» статус, была в Болгарии весьма непопулярна, так что замыкание кольца окружения под Уманью в некоторых местах праздновали почти открыто.

Правда, кому-то счастье, а кому-то не совсем. Болгарская царица Джованна Савойская очень переживала за брата, в настоящий момент вместе с другими итальянцами претерпевавшего в России злосчастные приключения. Простор для отступления у итальянской армии был раза в два больше, чем у венгерской, и подчиненные принцу Умберто войска в своем анабазисе еще не дошли до той стенки, дальше которой хода просто нет. Собственно, никто даже и не знал, что там и как. О ликвидации окруженной итальянской группировки Совинформбюро пока не сообщало, но связи с итальянской экспедиционной армией не было уже неделю. В связи с этим испереживалось как королевское семейство в Риме (где у принца были отец, мать и жена с детьми), так и его замужние сестры. Как-никак единственный брат на весь их женский сестринский монастырь. Правда, никто из них не думал о том, что в этот момент чувствуют сестры, матери, жены и невесты итальянских солдат и офицеров, которых фашистско-королевский режим послал воевать с большевизмом за две тысячи километров от границ Италии. Очередная авантюра дуче завершилась крахом, но оплатить ее своими жизнями предстояло простым итальянцам.

И тут так совпало, что как раз накануне в гости к царице Джованне приехала ее старшая сестра Мафальда, которая была замужем за ландграфом Филиппом Гессенским, по совместительству обер-президентом (губернатором) провинции Гессен-Нассау. Сама Мафальда Эммануиловна женщиной была более чем приличной (Гитлер считал ее своим личным врагом и противницей войны), однако на ее муже клейма ставить было уже негде: член национал-социалистической партии (куда он вступил по убеждению), член охранных отрядов СА, личный друг Геринга, один из соучастников-исполнителей нацистской евгенической «Программы умерщвления Т-4», [314] да и в качестве обер-президента Гессен-Нассау герр Филипп тоже не цветочки собирал. Крепил всеми силами обороноспособность Рейха и боролся с его врагами. Но это так, к слову.

Причина сестринского визита Мафальды к Джованне была проста. С самого начала наступления армии большевиков на Восточном Фронте бомбардировщики «Ту-22М3» авиагруппы Экспедиционных сил и бомбовозы «Ту-95», поставленные в Авиацию Дальнего Действия РККА, будто с цепи сорвались – они принялись совершать налеты на транспортную и промышленную инфраструктуру Германии. Таких бомбардировщиков по эту сторону Врат было немного, но они использовали систему автоматического бомбометания «Гефест» и с невероятной точностью кидались бомбами неприятно крупного калибра или высыпали на объект, подлежащий разрушению, целый град «пятисоток». Один налет – и авиационный (или танковый) завод, разрушенный в щебень, на целый месяц прекратит производство, не говоря уже о том, что уцелевшим представителям администрации потребуется срочно найти замену убитым и искалеченным при налете рабочим, инженерам и техникам. Бомбили не только заводы, электростанции, мосты и военные объекты, в руины (точечно) превращались дворцы и особняки тех представителей германской элиты, которые делом и телом поддерживали нацистскую идеологию.

Вот Филипп Гессенский и забеспокоился насчет семьи. Решил отправить жену с детьми туда, где не бомбят. В Италию им тоже было нельзя. Молитвами дона Бени (Муссолини) по части бомбежек там творилось то же, что и в Германии, плюс значительно увеличилась активность партизан-гарибальдийцев, получивших подпитку оружием, боеприпасами и инструкторами. Теперь бывает и так, что несколько объединившихся отрядов захватывают целые городки и вершат в них суд и расправу. Зато на Болгарию, которая против СССР не воюет, бомбы не падают, даже напротив, эта страна превратилась в своего рода островок безопасности, тем более что после того памятного разговора Джованна сама приглашала сестер погостить в Евксинограде, пока в Европах все не утрясется.

Просто Мафальда приехала первой, следом за ней ждали самую старшую сестру Иоланду с тремя дочерьми и одним сыном, а также самую младшую, Марию Франческу, беременную на позднем сроке и со старшим сыном двух лет от роду. Звали погостить и тещу царя Бориса, итальянскую королеву Елену Черногорскую, но она наотрез отказалась уезжать из Рима, хотя дочерей выпроваживала в безопасное место со всей возможной решимостью. Мол, я уже старая, мое место рядом с мужем, а вы езжайте, вам еще жить и жить. Помимо сестер жены, в Евксиноград приехали сестры Бориса и Кирилла: незамужняя и бездетная Евдокия (старшая) и обремененная пятью детьми Надежда (младшая). Причем старшему сыну Надежды Фердинанду Ойгену Вюртенбергскому в апреле стукнуло семнадцать лет, и в связи со слухами об очередном снижении призывного возраста его могли не пропустить через границу.

В мирное время система призыва в Третьем Рейхе функционировала следующим образом: в восемнадцать лет молодой человек проходил медкомиссию и зачислялся в резерв первой очереди, откуда его в любой момент могли призвать на действительную службу. Обычно это «любой момент» случался 1-го октября того года, когда ему исполнялось двадцать лет. В мирное время армия была относительно немногочисленной, и большая часть призывников, пройдя начальное обучение, возвращалась в статус «резервистов» только с эпитетом «обученные»; остальные до выхода в резерв по закону от 36-го года должны были служить два года… На самом деле уже в 39-м году Германия развязала вторую мировую войну и никаких уволенных в запас военнослужащих срочной службы так и не появилось. Вместо того сначала был вычерпан обученный резерв, потом планка фактического призыва на военную службу поползла вниз. Двадцать лет, девятнадцать лет, восемнадцать лет… В нашей истории порог в семнадцать лет был пробит в октябре 44-го, за полгода до краха «тысячелетнего» Рейха. В реальности Врат потери вермахта за первый год войны против СССР соответствовали трем годам нашей реальности, поэтому в связи с исчерпанием качественного призывного ресурса военное ведомство было готово хвататься за семнадцати- и даже шестнадцатилетних.

А уклонение от военной службы было серьезным преступлением. За это полагался расстрел. В ожидании грядущего краха Третий Рейх исходил ужасом от своей предстоящей судьбы, и судья так называемого «народного суда» мог отправить домохозяйку на гильотину за обыкновенный анекдот, высмеивающий гибнущее нацистское государство, хотя прежде за это полагался денежный штраф. В нашем прошлом такие случаи стали происходить к 44-му году, но тут события текли и быстрее, и страшнее. Но юному царскому родственнику то ли просто повезло, то ли ему сделали скидку… Семейство Надежды Болгарской пропустили через болгарско-югославскую границу изрядно напуганным, но в полном составе. Правда, означенному Фердинанду Ойгену пришлось дать письменное обязательство, что если он до 1-го октября 42-го года не вернется на территорию Рейха, то лично явится в немецкое посольство в Софии, которое и отправит его к месту службы.

В связи с этим нашествием родственниц женского пола и их детей (частично ожидаемым, частично уже состоявшимся) царь Борис начинал ощущать себя Ноем на Ковчеге, которому не хватает только весла и боцманской дудки, необходимой для того, чтобы наводить порядок во всем этом бедламе. И тут еще на его голову падает непутевый младший братишка, который невесть зачем приперся в Евксиноград из Софии на своем личном авто в сопровождении лишь водителя и адъютанта. Но Кирилл оказался настроен вполне серьезно, отказался от вина с дороги и потащил старшего брата на прогулку в Ботанический сад для приватного разговора. Но что поделаешь: люди, замешанные в политике, не доверяют четырем стенам, ибо и у них тоже есть уши. А в саду, значит, безопасно… О том, что уши, то есть микрофоны, могут быть даже у деревьев, в наивном XX веке еще никто не подозревает. Тут микрофон – это громоздкая конструкция, которую следует вмонтировать в стену или в мебель, и это изделие никак не может притаиться, например, на стволе дерева в виде малозаметного сучка или сухой веточки. Впрочем, на этот раз обошлось без подобных хитростей. Некому было подслушивать, да и незачем.

– Брат, – сказал Кирилл, оглядываясь по сторонам, – объясни, что происходит? Твои люди из «Звена» водят шашни с коммунистами…

– Они не мои, – покачал головой Борис, – они патриоты Болгарии. В свое время наш отец сделал ошибку, из-за которой в двух войнах наша страна сражалась на неправильной стороне. Душа болгар была с Россией, а воевали они за Германию и за Австрию…

– Много ты понимаешь в ошибках, брат, – хмыкнул Кирилл, – наш отец был, есть и будет до самой смерти в душе австрийским офицером, даже несмотря на корону, которую он носил на голове. Потому-то в восемнадцатом году он так легко отрекся от престола, бросил все и уехал в Кобург…

– Вот именно, – сказал Борис, – он был чужой не только этой стране, но и в собственной семье. Мама была для него лишь племенной кобылой, самкой, которая должна принести как больше потомства, и он заездил ее насмерть, не испытывая при этим ни раскаянья, ни даже простого сожаления. Он был чужим даже собственным детям. Я освободился от него раньше остальных, да и вы сбежали от него в Болгарию как только появилась возможность. Вот ты, Кирилл, из всех нас был ближе всех к нашему отцу; почему ты не остался рядом с ним в Кобурге, а вернулся в Софию?

– Знаешь, – серьезно сказал Кирилл, – легче переносить цирроз печени, чем нашего отца, поэтому я и сбежал [315] от него сюда к тебе. Но все равно, брат, ты мне так и не ответил, почему «Звено» якшается с коммунистами, а ты смотришь на это спокойно, как будто так и должно быть?

– Потому что и в самом деле так и должно быть, – ответил Борис. – Отец разбросал камни, теперь мне предстоит их собрать. Быть может, по крови я наполовину немец, наполовину итальянец, но в душе чувствую себя болгарином. Эта моя страна, мой народ, вверенный мне Богом, и я за него отвечаю, а не просто сижу на троне, как это делал мой отец.

– Да ты с ума сошел, брат! – воскликнул Кирилл, – эти последователи Ленина и Маркса сожрут тебя вместе со всеми нами и не поморщатся!

– Т-с-с, – ответил Борис, – не ори так громко. На меня вышли очень серьезные люди и дали гарантии, что если мы поможем им значительно сократить войну, то они прикроют нас от всего: и от местных коммунистов, и от немцев и от турок, вторжение которых нам угрожает с того момента, как Черчилль решил, что о нем все позабыли. Британский боров – это еще та скотина, нагадить может так, что потом с разбега не перепрыгнешь.

– Какие люди? – не понял Кирилл.

Борис потыкал большим пальцем в кроны деревьев, над которыми голубело майское небо, и сказал:

– Серьезные, оттуда!

– Марсиане?! – ахнул Кирилл. – Да ты что?! Это же изверги похлеще русских большевиков.

– Знаешь что, брат, – ответил Борис, – поменьше слушай на ночь народных немецких сказок дядюшки Геббельса. К планете Марс русские из будущего имеют отношение не больше нас с тобой, и к извергам тоже. Обыкновенные люди, только опережающие нас в развитии на семьдесят шесть лет. Они русские и отнюдь не большевики, однако имеют на тех влияние, и не только потому, что те от них зависят. Переговоры ведут жестко, но о чем-то договорившись, держат слово. Они поклялись, что сотрут Третий Рейх вместе с его Гитлером в мелкий прах, и тот из его союзников, кто не успеет перейти на их сторону, разделит судьбу Германии. Я своей стране такого исхода не хочу, и поэтому, когда со мной пошли на контакт, почти сразу дал согласие. Надеюсь, что ты со мной, брат?

– Даже не знаю, что сказать… – ответил Кирилл, потирая шею. – Ты уверен в том, что твои покровители сумеют сдержать ярость борцов за народное счастье? А то мне под старость лет как-то не хочется болтаться в петле…

– Не такой уж ты и старый, – хмыкнул Борис, – и не бойся, твоя шея вне опасности. Подписан трехсторонний договор, в котором взаимоприемлемо изложены все подобные моменты. Я, представитель тамошнего русского президента Путина, господин Иванов, и господин Сталин. Как ты понимаешь, условия неприкосновенности распространяются только на нашу семью и тех, кто нужен для существования государства. Нынешние премьер и военный министр в круг неприкосновенных не входят, и именно на них коммунисты выместят все свое зло. А что касается тебя, то, если ты приложишь определенные усилия в деле борьбы с германским фашизмом или турецким феодализмом, то, может быть, даже заработаешь какой-нибудь большевистский орден. Ты же у нас мужчина не без талантов…

– Ладно, – Кирилл провел рукой по усам, – обойдемся без орденов, тем более большевистских. Сам наградишь чем-нибудь, если сочтешь нужным. А турки – это серьезно. Их армия почти открыто накапливается на нашей границе.

– Кто предупрежден, тот вооружен, брат, – сказал Борис, – мы знаем об этой опасности, и если Иненю все же посмеет напасть, то на нашей стороне будут все силы Ада.

 

* * *

 

Мая 1942 года, 02:45

Москва, Кремль

Кабинет Верховного Главнокомандующего

Присутствуют: Верховный главнокомандующий, нарком обороны и генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Виссарионович Сталин; начальник генштаба генерал-лейтенант Александр Михайлович Василевский; посол РФ в СССР – Сергей Борисович Иванов; командующий экспедиционными силами генерал-лейтенант Андрей Николаевич Матвеев

 

Верховный разглядывал карту боевых действий с итогами первого этапа операции «Меркурий», как это говорится в таких случаях, с чувством глубокого удовлетворения. Юго-западный фронт в основном стабилизировался по линии старой границы. 6-я армия немцев под угрозой окружения как дрессированный хомячок, на цыпках, отбежала на двести километров западнее и сделала попытку зацепиться за укрепления старой польской границы в полосе от края Полесских болот до Ямполя. Противостоящие 6-й немецкой армии 5-я и 37-я армии РККА преследовали противника достаточно энергично, но все равно в полной мере помешать деятельности нацистских факельных команд не удалось. Можно было бы, конечно, пнуть армию Паулюса и дальше, к линии госграницы 41-го года, где организация «Тодта» [316] спешно возводила еще один рубеж обороны по реке Западный Буг, но перед этим требовалось провести перегруппировку войск, подтянуть тылы и артиллерию, а также восстановить работу изрядно поврежденных путей сообщения. Кроме того, следовало дождаться, пока пополненная людьми и техникой подвижная группа [317] генерала Лизюкова займет исходные позиции в районе Новограда-Волынского, куда оно в настоящий момент передислоцируется из-под Черкасс.

Южнее, от Ямполя до Каменец-Подольска, занимала позиции 3-я венгерская армия, напротив которой на рубеж старой госграницы вышли 26-я, 38-я и 1-я ударная армия Черняховского, а во втором эшелоне, в районе Проскурова (нынешний Хмельницкий) была сосредоточена подвижная группа генерала Катукова. Положение у противника здесь было почти таким же, как и в полосе 6-й немецкой армии, основная линия обороны венгерской армии проходила не по рубежу старой польской границы, а по Карпатским перевалам, как в Первую Мировую войну. Территория между двумя этими рубежами явно считалась предпольем и в случае необходимости могла быть оставлена без упорного сопротивления. Разница заключалась в том, что занимавшие здесь оборону венгерские части не отступили с рубежа Днепра, а были переброшены с территории самой Венгрии и из оккупированной Югославии, где, по данным разведки, остался только самый минимум сил, необходимых для гарнизонной службы.

Еще южнее передовых венгерских позиций, по рубежу реки Прут и до самого Черного моря (то есть уже по госгранице сорокового года) закреплялись румынские армии, остатки 4-й, при прорыве под Одессой отброшенные на запад, а также 1-я и 2-я армии (причем 1-я считалась учебной и состояла по большей части из новобранцев). Кондукатор Антонеску, как и его коллега из Венгрии, тщательнейшим образом выскреб свои сусеки, ничего не оставив на черный день. Разумеется, румыны предпочли бы встать нерушимой ст