Правобережная Украина, Черкасская область, райцентр Тальное

Полоса ответственности 2-й венгерской армии

Старший сын и наследник венгерского диктатора Иштван Хорти (37 лет)

Война, которая началась для венгерской армии как легкая прогулка в компании с непобедимым германским вермахтом, годом спустя [309] обратилась в настоящий кошмар. Сначала все было хорошо. Подвижный корпус венгерской армии, укомплектованный кавалерией и легкими танками и имевший численность в сорок тысяч штыков, был включен в состав 17-й немецкой армии и принимал участие в операциях на правобережной Украине. Среди прочего в его послужном списке – соучастие в окружении 6-й и 12-й советской армии под Уманью, больше известной как Уманская Яма. Командующий корпусом Бела Миклош за такие успехи в борьбе с большевиками даже был пожалован помпезным званием фельдмаршал-лейтенант, соответствующим германскому генералу пехоты.

А потом, не успели отгреметь бои под Уманью, венгерское счастье отрезало будто ножом. В конце августа под Смоленском разгорелось эпическое сражение с участием русской армии из другого мира, которое досуха высосало германские резервы. От 17-й германской армии к декабрю 41-го года осталось одно только название – Один 4-й армейский корпус, дислоцированный сразу за правым флангом 6-й армии. Вся армия теперь – это три дивизии из бывших десяти, и те наполовину не немецкого состава. В 4-й пехотной дивизии два из трех пехотных полков укомплектованы хорватскими усташами и боснийскими мусульманами. В 33-й пехотной дивизии два полка переданы из словацкой армии. В 94-й – один полк из французских добровольных борцов против большевизма, второй из испанских фалангистов. («Голубая дивизия» в полном составе прибыла позже и не на Украину, а в состав восстановленной 18-й армии под Ригу.) Убыль немецких соединений, отправившихся в Белоруссию и Прибалтику латать дыры с названиями «группа армий Центр» и «группа армий Север», пришлось восполнить венграм, увеличившим численность своих войск на Восточном Фронте до трехсот восьмидесяти тысяч солдат и офицеров. Тем временем отгремели Бобруйско-Борисовская операция (придвинувшая фронт вплотную к Минску), Рижский прорыв и наступление Красной Армии на Карельском перешейке (повторившее Зимнюю Войну 1939-40 годов, но на этот раз с летальным исходом для Финляндии). Именно эта операция по ликвидации финской независимости отозвалась у венгерского диктатора неприятным посасыванием под ложечкой: кто бы с той стороны Врат ни направлял большевиков, он явно не являлся фанатичным сторонником сохранения довоенного статус-кво.

И хоть на первых порах венгерские позиции от противника отделял Днепр, обстановка уже не была такой томной, как в самом начале кампании. В связи с тем, что люфтваффе понесли тяжелые потери и значительно сократили свою активность, авиация большевиков активизировалась, что вынудило венгерское командование отправить на Восточный Фронт все свои военно-воздушные силы, на тот момент находящиеся в боеспособном состоянии. Убыла к новому месту службы на аэродром под Черкассами и истребительная эскадрилья 1/1 «Донго», в которой наследник венгерского диктатора служил старшим лейтенантом. К тому времени как он попал на фронт, итальянские бипланы «Фиат CR 32/42», служившие основой венгерской истребительной авиации до войны, уже выгорели и в части начали поступать «Ястребы» – лицензионные копии итальянского же истребителя «Reggiane Re.2000 Falco». Если «Фиаты» были аналогами «И-15» и «Чаек», с которыми они дрались в небе Испании, то «Ястреб» по характеристикам напоминал «Ишака» последних серий и, естественно, не мог являться в советском небе соперником ни «Якам», ни «МиГам», ни «ЛаГГам».

Впрочем, до определенной поры наследнику венгерского регента [310] везло. Второстепенный участок фронта – он и есть второстепенный, и в истребительные авиаполки советских 14-й и 15-й смешанных авиадивизий направлялись летчики без большого боевого опыта. Но, несмотря на это, два раза за зиму Иштван Хорти был серьезно потрепан в бою и чудом вернулся на аэродром, а однажды ему пришлось садиться прямо в заснеженном поле «на вынужденную». К его счастью, бой проходил над оккупированной территорией, и к тому же первыми к его самолету успели венгерские солдаты, а не злые советские партизаны. Впрочем, этот случай в карьере старшего лейтенанта Иштвана Хорти так и остался проходным моментом. Разбитый и не подлежащий восстановлению самолет заменили, а окрики отца и просьбы матери вернуться в Будапешт и принять на себя часть государственных обязанностей молодой человек просто проигнорировал.

Тем временем миновал март, а в начале апреля 1-я истребительная эскадрилья поучаствовала в прикрытии бомбардировщиков, пытавшихся атаковать переправы на кременчугском плацдарме. Тогда-то старшему лейтенанту Хорти чуть было опять не пришлось сажать свой истребитель на брюхо. Впрочем, после тех налетов в эскадрилье осталось всего шесть летчиков на два исправных самолета, а бомбардировщики сгорели над целью в полном составе – ведь именно по ним сосредоточила свой огонь зенитная артиллерия большевиков. После этого эскадрилья почти утратила боеспособность, нуждаясь в пополнении техникой и новыми пилотами. С двумя самолетами много не навоюешь, поэтому для эскадрильи «Донго» наступила пора безделья, прерываемая редкими вылетами на патрулирование своей территории. В последних числах апреля прибыли десять новых «Ястребов» в деревянных ящиках (набор «Сделай сам» для перевозки по железной дороге) и еще шестеро молодых пилотов. Все же для эскадрильи, в которой служил наследник диктатора, все необходимое выделялось в первую очередь.

Но все это счастье закончилось на рассвете 2-го мая налетом «адских гребешков», – они подавили на аэродроме зенитную артиллерию и изрядно повредили имеющиеся в распоряжении эскадрильи автотранспорт, а также самолеты – и те, что уцелели в предыдущих боях, и те, что только начали собирать авиамеханики. Едва улетели «гребешки», как со стороны восходящего солнца на аэродром зашли два десятка «Мясников» и в ручном режиме принялись устранять недоделки своих старших товарищей. Когда они улетели, аэродром оказался полностью разорен, а бóльшая часть венгерских солдат и офицеров ранена или убита. А уже к середине дня стало известно, что фронт прорван и объединенные подвижные части большевиков и их покровителей с той стороны Врат вошли в этот прорыв. А то, как быстро они умеют двигаться, если захотят, было уже известно всем. Правда, приказ на отступление командующий 2-й армией генерал-полковник Густав Яни отдал только после полудня третьего числа, потеряв почти сутки драгоценного времени.

Клещи большевистских механизированных соединений сомкнулись в ста пятидесяти километрах западнее позиций 2-й армии, которая в безнадежной попытке выскочить из захлопывающейся ловушки пешком двинулась по многочисленным проселочным дорогам. И вместе со всеми шел старший лейтенант Иштван Хорти. Расстояние, которое он на своем истребителе пролетал за четверть часа, теперь пришлось преодолевать долгих пять дней. Сначала венгерское командование возлагало некоторые надежды на механизированные бригады, но оказалось, что венгерские легкие танки «Толди» и трофейные чешские «LT-35/38» с противопульным бронированием – это не смешно даже против бронетехники, вооруженной крупнокалиберным пулеметом Владимирова. А уж модернизированные БМП-1 с боевыми модулями «Кливер-2/3» из флангового охранения мехкорпуса генерала Катукова били венгерские легкие танки как на зачетных полигонных стрельбах – одним словом, навылет…

Вся эта типа «бронетехника» была рассчитана на то, что воевать венгерским солдатам придется против русских дикарей, вооруженных исключительно винтовками Мосина и пулеметами «Максим». Собственно, даже в нашей истории, без всякого вмешательства из-за Врат, уже к осени 42-го года венгерские механизированные бригады не вызывали ничего, кроме здорового смеха. Таким образом, осторожные попытки пробить кольцо окружения «огнем и гусеницами» привели к тому же, к чему в 41-м году приводили контрудары советских танковых дивизий, укомплектованных танками «Т-26» и «БТ». После нескольких боев венгерские танкисты потеряли все свои танки и бронеавтомобили, и дальше были вынуждены воевать как пехота.

А кольцо окружения тем временем сжималось все сильнее и сильнее. Впереди, за тонкой цепочкой механизированных соединений, маневрирующих так, чтобы по возможности перекрыть пути отхода, по рокадному шоссе вперед продвигались советские стрелковые дивизии, создающие все уплотняющееся внутреннее и внешнее кольца окружения. Позади – точно такие же стрелковые дивизии, дышащие отступающим венграм буквально в затылок. В качестве же средства усиления и подвижного резерва большевики использовали большие массы кавалерии верхом на маленьких косматых лошадках. Кавалерийские корпуса русских, непрерывно висящие у отступающих на флангах, то и дело стремились совершать обходы с целью изолировать венгерские части и соединения друг от друга. Но сущим Бичом Божьим была непрерывно висящая в воздухе вражеская авиация. Обычно это «Мясники», назойливые как мясные мухи, но порой честь венгерским армейским колоннам оказывают «Адские гребешки» и «Газонокосильщики». Основная цель воздушных налетов – автотранспорт и колонны артиллерийских частей. Иногда стреляет дальнобойная артиллерия, а иногда скучившиеся на каком-нибудь перекрестке войска подвергаются внезапному уничтожающему удару неизвестным оружием.

Худшее для отступающей армии заключалось в том, что, решившись на этот анабазис, она смогла увезти и унести с собой только малую часть имеющихся запасов. Снаряды, патроны, продовольствие, медикаменты, – все, что возможно, было приказано раздать в войска (еще дополнительно отсрочив начало отступления), остальное же – взорвать или сжечь. Страдали раненые, погруженные на телеги или в грузовики (те, кого успели, отправили санитарными поездами), но за время отступления венгерская армия тоже несла потери, а по статистике на одного убитого приходится трое раненых. Также вместе с солдатами отступали насильно мобилизованные в рабочие команды молодые мадьярские евреи, которые так же, как и солдаты, погибали при авиационных налетах и артиллерийских обстрелах. Так что надежды не было ни для кого; над обреченными людьми витал призрак смерти.

Уже на третий день отступления Иштвана Хорти разыскал адъютант генерала Густава Яни и попросил его присоединиться к штабной колонне. Ведь сын и наследник своего отца является продолжателем его воли и в случае, если придется принимать ответственные решения, он должен быть рядом. Хорти-младший подумал и согласился, ведь ему не было никакой разницы, с какой колонной брести вперед: с обычной пехотной или со штабной. При этом он понимал, что необходимость его присутствия при штабе объясняется тем, что генерал Густав Яни хочет снять с себя как можно больше ответственности.

И вот он, конец… Неприметная речка, а точнее, ручей, а над ним – свежевырытые траншеи большевистской пехоты. Еще дальше, на гребне высот, вместо второго рубежа протянулась цепочка опорные пунктов мотострелковых взводов механизированных бригад, дарующих пехотинцам боевую устойчивость и огневую мощь, а позади них, где-то на обратном скате высот, наверняка расположены артиллерийские позиции и подвижные резервы, прикрывающие пульсирующее от напряжения шоссе Киев–Одесса. Последний суточный переход до вожделенного рокадного шоссе, который венгерской пехоте уже никогда не преодолеть. Слишком быстро прибывают перебрасываемые автотранспортом по шоссе большевистские резервы и слишком серьезную поддержку оказывают им их Покровители. Позади венгерских частей обстановка тоже не лучше. Мехкорпус генерала Лизюкова при поддержке потусторонних покровителей большевиков, в отличие от группировки, прорвавшейся от Киева на Умань, развернулся широким веером, вычищая от немецких и венгерских частей территорию от берега Днепра до полосы основного прорыва. А сопровождающие этот «бульдозер» механизированные части Покровителей обеспечивают его натиску такую силу, что у всех, кто под него попал, остается только выбор между отступлением, капитуляцией и бесславной гибелью.

А дальше – у кого к чему лежит душа. Немецкие и хорвато-боснийские части попытались оказать по возможности упорное сопротивление и оказались перемолоты в фарш и втоптаны в землю. Возможно, дело в том, что еще летом хорваты и босняки отличились в зверствах против мирного населения (украинские националисты успевали не везде) и поэтому им была назначена показательная порка. Словацкая пехотная бригада (два полка), не моргнув глазом (ну не любят словаки со времен Двуединой империи ни мадьяр, ни немцев), в полном составе перешли на сторону русских, предварительно разоружив несколько немецких частей, включая артиллерийский полк. А испанские фалангисты и идейные французские борцы с большевизмом бросили свои позиции и, смешавшись с венгерскими частями, стремительно отступили, даже не позаботившись предупредить своих немецких хозяев, в результате чего ядро дивизии из чистокровных арийцев оказалось почти полностью уничтожено. И вообще, как организованная сила оба этих полка прекратили свое существование, попытавшись раствориться среди отступающих венгров.

Но с сегодняшнего дня отступать уже больше некуда. Помимо заслона спереди, наступающие от Киева механизированные части большевиков обошли венгерскую армию со стороны Днепра и в районе Новомиргорода соединились с группировкой, наступавшей с Кременчугского плацдарма в общем направлении на Кировоград. Обе венгерские армии оказались стиснуты на неровном пятачке земли размерами восемьдесят километров с севера на юг и около пятидесяти с запада на восток, – и этот клок шагреневой кожи, над которым господствует авиация большевиков и их покровителей, непрерывно уменьшается в размерах. В связи с такой чрезвычайной ситуацией было принято решение объединить обе армии под единым командованием, которое принял фельдмаршал-лейтенант Бела Миклош, ветеран боев на Восточном Фронте; генерал Густав Яни стал его заместителем. Старший лейтенант Иштван Миклош в этом штабе никакой должности не занимал, но при этом все помнили о его официальном титуле наследника. Поэтому, когда встал вопрос о жизни и смерти нескольких десятков тысяч венгерских солдат, то сын и наследник регента Венгрии тоже оказался среди тех, кто в тени цветущих яблоневых деревьев, под растянутой маскировочной сетью, сидя на раскладных походных брезентовых табуретах, вырабатывал окончательное решение.

Столь пасторальную картину портило лишь одно: артиллерийская канонада, громыхание которой доносилось буквально со всех сторон. С севера, востока и юга – едва слышно, зато с западного направления выстрелы из орудий и разрывы снарядов доносились вполне отчетливо. Батареи большевиков, явно не испытывающие проблем с подвозом боеприпасов, вели беспокоящий огонь с целью сковать маневр резервами, а также помешать венгерским солдатам заниматься оборудованием позиций. И это в то время у венгерской артиллерии запаса снарядов хватит всего на час такой стрельбы, а потом можно будет кидаться в противника камнями.

– Итак, господа, – начал совещание Бела Миклош, – мы окружены, можно сказать обложены со всех сторон как медведь в берлоге, и это кольцо непрерывно сжимается. Мелкие группы, которые пытаются просочиться в обход вражеских опорных пунктов, неизменно обнаруживаются и уничтожаются до последнего человека. Я уже такое видел в августе прошлого года и в этих же местах. Только тогда мы были с внешней стороны кольца, а внутри оказались две армии большевиков, отрезанных от основных сил блестящим маневром генерала Клейста. И так же, как они тогда, мы не можем занять оборону и ждать тут до бесконечности. У нас на исходе медикаменты, боеприпасы и продовольствие, солдаты устали, а раненые в походных лазаретах умирают десятками…

Со своего места встал генерал Густав Яни. Было видно, что безнадежное отступление последних дней стало для него тяжелым шоком. Взять реванш за унизительное поражение в прошлой Великой Войне и одновременно уничтожить мировой большевизм в самом его гнезде он был согласен, а вот терпеть унизительное поражение в войне, начатой по его же инициативе, [311] ему очень не понравилось.

– Если мы сдадимся, – сказал бывший командующий 2-й армией, – то большевики сделают с нами то же самое, что немцы в прошлом году делали с их пленными…

– Не сделают, – уверенно сказал Бела Миклош, – во-первых – нынешние русские большевики не немцы, они не одержимы расовой теорией и не практикуют убийств ради убийств; во-вторых – предложение о почетной сдаче исходит не от них самих, а от их покровителей. Каждому солдату и офицеру, если тот, конечно, не совершал военных преступлений в отношении русского мирного населения и военнопленных, будет предоставлен совершенно свободный выбор из трех вариантов своей судьбы. Первый – репатриироваться в Венгрию двадцать первого века и не возвращаться в нашу Венгрию, по крайней мере, до завершения этой войны, а возможно, что и никогда. На это у Покровителей есть просьба тамошнего премьер-министра Виктора Орбана. Наши потомки помнят о нас и хотят снизить количество жертв среди венгров. Второй путь – вступить в Венгерскую Красную Армию и закончить эту войну в статусе союзника русских. Третий – до конца войны оставаться в русском плену, работать на тыловых работах, а потом вернуться домой в качестве солдат побежденной армии, у которых нет никаких заслуг перед новым правительством.

– Господин фельдмаршал-лейтенант, – не вставая со своего места, лениво спросил Иштван Хорти, – неужели вы считаете, что Центральные державы, то есть Тройственный Союз, непременно потерпят в этой войне поражение?

В данный момент сын и наследник венгерского диктатора (а как еще назвать регента в королевстве, где нет и не предвидится правящей династии) успешно играл в эдакого опьяневшего от вседозволенности представителя золотой молодежи. На самом деле все было несколько не так, в противном случае Иштван Хорти мог бы вовсе не покидать Будапешт, но взятая им на себя роль обязывала к определенной игре. Фельдмаршал-лейтенант Бела Миклош, напротив, был представителем небогатого венгерского служилого дворянства (традиционным источником средств к существованию которого была военная служба) и весьма неодобрительно относился к прожигающим жизнь молодым хлыщам. По его мнению, основанному на большом жизненном опыте, было совершенно непонятно, для чего вообще Густав Яни ввел в генеральское общество этого молодого человека. Ведь его отец, властелин жизни и смерти простых венгров, находился по ту сторону кольца окружения и не мог повлиять на сложившуюся ситуацию.

– Господин старший лейтенант, – с некоторой иронией ответил командующий окруженной группировкой, – мы уже проиграли эту войну, когда позволили большевикам завершить мобилизацию…

– Вы совершенно неправы, господин командующий, – с ленцой в голосе произнес молодой человек, – эта война была проиграна нами еще до того как был сделан первый выстрел. Еще, когда вот эти (кивок в сторону побагровевшего Густава Яни) уговорили отца присоединиться к Гитлеру в его походе на восток, я понял, что для нашей Венгрии все кончено. Слишком уж несоизмеримы масштабы противников. Весь вопрос был только в том, сколько эта война продлится и сколько людей погибнет ради борьбы с мировым коммунизмом, или же, напротив, во имя торжества мировой революции. И даже если вдруг случится невозможное и тактика сумеет победить географию (чего не получалось ни у Александра Македонского, ни у стариков римлян, ни у Наполеона), то любого мыслящего человека, если он, конечно, не принадлежит к немецкой нации, должна пугать одержимость Гитлера вопросами крови. Кто даст гарантию, что, когда Третий Рейх победит всех нынешних врагов, недочеловеками не объявят вчерашних союзников: венгров, румын, болгар и итальянцев? Именно для того, чтобы не увидеть конца, каков бы он ни был, я и пошел добровольцем на фронт – с намерением погибнуть в бою как герой. Но сейчас это уже, наверное, не имеет значения, потому что Господь явил нам свое милосердия и впустил в наш мир через свои Врата тех, кто покончит с войной и сумасшедшими идеями нацизма быстро и с минимальными жертвами… Лично я, господин командующий, выбираю уход в мир будущего… Воевать против своего отца и своей страны я не буду, и сидеть в плену у большевиков тоже не хочу. Быть может, там, в будущем, мне удастся чему-то научиться и что-то понять, чего я не мог понять до сих пор. Возможно, я стану ценить то, к чему прежде относился с пренебрежением. Думаю, что это будет самым лучшим выходом для меня и таких как я. А все остальные, особенно те, что захотят служить большевикам… что ж, Бог им судья.

– Это невозможно! – вскричал вскочивший со своего места Густав Яни, – все мы солдаты и на нас лежит долг защищать свою страну, а также у нас союзнические обязательства перед Великой Германией…

– Великая Германия, – парировал Бела Миклош, – заблаговременно убрала из полосы русского наступления бóльшую часть своих войск, чтобы они, не дай Бог, не понесли ненужных потерь. А те, что остались… В настоящее время, вместо того чтобы оказать нам помощь, шестая армия немцев спешно отступает на запад, чтобы тоже не попасть в окружение. Вот каковы их союзнические обязательства по отношению к венграм. А у русских большевиков и их покровителей все готово к тому, чтобы решить наш вопрос самым решительным образом. Сопротивление перед лицом многократно сильнейшего врага, предлагающего почетную капитуляцию, бессмысленно и просто глупо. Все дальнейшие жертвы лягут на совесть того, кто отвергнет предложение большевистских Покровителей о сдаче. А вы, господин генерал-полковник, лучше молчите! Старший лейтенант Хорти, несмотря на свою молодость, совершенно прав в том, что это вы на пару с господином Сомбатхейи [312] проиграли эту войну еще до ее начала – тем, что убедили нашего регента ввязаться в эту авантюру Гитлера. Если найдете в себе мужество, то лучше застрелитесь прямо сейчас, потому что иначе те, кого вы завели в эту ловушку, спросят вас за все…

После этих слов наступило молчание, на фоне которого близкая артиллерийская канонада казалась особенно громкой. Слова были сказаны, силы расставлены; оставалось понять, за кем пойдут офицеры и солдаты потерпевшей поражение армии. Офицеры, по крайней мере штабные, присутствующие на этой генеральской тусовке в качестве статистов, всем своим видом показывали, что у них нет никакого желания умирать в бою без смысла и надежды, и если будет соответствующий приказ, то они без малейшего ропота сложат оружие. Одно дело – сражаться в безнадежном бою за свою страну, когда ей грозит уничтожение, и совсем другое – умирать за амбиции иноплеменного вождя временного союзника, который в случае своей победы сам станет врагом. Бела Миклош сказал им достаточно. В мире будущего, где правят Покровители большевиков, сохранились и венгры, и независимая Венгрия – а значит, сражаться в этой ситуации до полного уничтожения нет никакого смысла.

Тем временем Густав Яни медленно, как сомнамбула, расстегнул кобуру и постепенно, как бы борясь с собой, стал поднимать ствол пистолета к голове. В последний момент, когда все ожидали, что сейчас второй в иерархии венгерский генерал, сторонник союза с Германией и сам на четверть немец, застрелится и дело само разрешится наилучшим образом, тот быстро вытянул руку в сторону иронически кривящего губы Иштвана Хорти и произвел в него два выстрела. Потом он так же быстро попытался перевести ствол в сторону Белы Миклоша, но тут уже очнувшийся адъютант ударил его под локоть. Третий выстрел прозвучал куда-то в небо, потом на безумца навалились сразу несколько офицеров, отобрали ствол и скрутили в бараний рог. Никакого почтения к генеральским сединам. Потом все посмотрели на Иштвана Хорти, лежащего на вытоптанной траве. На левой стороне табачного френча, высоко, под самой ключицей, и чуть ниже накладного кармана расплывались два больших красных пятна. Ранения очень тяжелые, возможно, даже смертельные, а при отсутствии медицинской помощи и тем более… Где то уже кричали: «врача, врача!», а фельдмаршал-лейтенант Бела Миклош, тяжело дыша, бросил взгляд на распростертое тело наследника регента и сказал:

– Господин Яни, вы арестованы за покушение на Иштвана Хорти, старшего сына нашего регента. Но мы не будем судить вас военно-полевым судом и расстреливать. Совсем нет. На это у нас нет времени. Мы просто передадим вас как военнопленного большевикам, тем более что на вас, как на человека, отдававшего приказы о расстрелах мирного населения и военнопленных, условия почетной капитуляции не распространяются. – И уже офицерам, которые держали Густава Яни за руки: – Уведите этого скунса. Подготовьте парламентера, который пойдет к русским под белым флагом и сообщит, что мы согласны на их предложение. На этом все, и позовите же, наконец, доктора!

* * *

Мая 1942 года, вечер