Королевский дворец (Будайская крепость)

Рабочий кабинет регента Венгрии Миклоша Хорти

 

Над притихшим Будапештом, над мостами, древними замками и седым от тумана Дунаем вставало чистое, будто умытое, солнце. Начинался новый день. Где‑то далеко на юге и востоке, без артиллерийской канонады и почти без выстрелов, пришли в движение советские фронты, а механизированные корпуса вдоль обоих берегов Дуная в походных колоннах начали свой эпический марш на Будапешт. Указ регента о прекращении боевых действий и пропуске советских войск через венгерскую территорию был доведен до частей и соединений в полном объеме (о чем особо постарался новый военный министр, отнюдь не бывший сторонником войны до последнего венгра), и поэтому начало операции обошлось без каких‑либо накладок.

Стремителен бег механизированных колонн по отличным мощеным дорогам, и солдаты гонведа, теперь без опаски за свою жизнь, подходили поближе, желая разглядеть проносящиеся мимо глыбы высокосортной стали и до зубов вооруженную мотопехоту, густо обсевшую со всех сторон броню боевых машин.

Дивизии экспедиционного корпуса, первыми вошедшие в прорыв – это просто страшно, футуристично и непостижимо, но и следующие за ними части Красной Армии уже совсем не те, что были год назад. Год войны закалил этих солдат, перетряхнул командный состав, отбросив прочь паркетных шаркунов и полных неумех, выделил из их среды гениев, а остальных доучил до твердого среднеевропейского уровня. Сгорели или были брошены из‑за небоевых причин довоенные тонкошкурые «БТ» и «Т‑26». Вместо них в боевых порядках мехкорпусов движутся «Т‑34М», которым при отсутствии «Тигров» и «Пантер» нет равных на поле боя, импортированные из‑за Врат тяжелые «Т‑55», а также большое количество самоходных орудий «СУ‑152» с десантом из бойцов штурмового отделения на броне. Штурмовики уберегут тяжелую машину от броска гранаты или бутылки с бензином, а та проложит им дорогу снарядами своей шестидюймовой пушки и тяжким весом брони. Если бы вытянутые в нитку вдоль линии фронта венгерские солдаты попробовали оказать сопротивление этой силе, то их смело бы с лица земли ее сокрушающим ударом.

«Мудр и справедлив венгерский регент Хорти, что вовремя остановил войну против силы уничтожающей мощи и добился вполне приемлемых условий мира», – думали те, что еще вчера считали себя гарантированными покойниками. И неважно, что придется вернуть сербам, румынам и словакам все земли, полученные Венгрией в дар из рук Гитлера. Главное, что миллионы венгров останутся живы и вернутся к своим, ибо почти сразу за заключением мира последует массовая демобилизация.

Впрочем, как раз в этот момент в Будапеште еще происходили события, гремели выстрелы и лилась кровь. Боевики партии «Скрещенные стрелы», среди которых почти половина имеет вполне пролетарское происхождение, даже после устранения их вождя в последней отчаянной попытке сопротивления пытались совершить контрпереворот, чтобы открутить все назад. Зачем, почему, для чего – все это неважно; важно только то, что «Хорти слил», и это вызывает у сторонников правых идей чувство национального унижения.

Впрочем, поддержать венгерских нацистов в этом порыве было некому. Немцы, конечно, были бы рады помочь этому антихортистскому мятежу, но у них самих положение на фронтах было преотвратительным. Бои за Варшаву сожрали последние остатки кадровых резервов, а ближайшие, хотя бы частично сформированные, части тотальной фольксармии, которые можно было бы послать в поход на Будапешт, находились в окрестностях бывшей австрийской столицы. Осведомленный о том, что венгерское командование приказало открыть фронт и русские панцеры движутся на север, Гальдер посоветовался с уже всесильным на тот момент Гейдрихом, после чего распорядился занять войсками рубеж по старой австрийско‑венгерской границе, но дальше него не продвигаться ни на шаг.

Он считал (и вполне справедливо), что ничем другим, кроме сокрушительного разгрома, такая авантюра закончиться не сможет. Именно так год назад, Гудериан, Гот, Клейст и Гепнер сходу громили россыпью выдвигаемые навстречу их панцерным колоннам свежие стрелковые дивизии РККА. Слишком внезапно произошел переворот, о возможности которого еще несколько дней назад никто и не помышлял. Слишком ослаблены и распылены оказались в его момент силы Третьего Рейха. В боях за Варшаву, в отчаянной попытке восстановить положение, была сожжена даже седьмая воздушно‑десантная дивизия, считавшаяся неприкосновенным резервом ОКХ…

Поэтому Миклош Хорти вел свои последние переговоры без какого‑либо напряжения или испуга. Да и чего ему было бояться: атаки боевиков на важные объекты почти повсеместно отбили верные ему войска и подразделения экспедиционного корпуса, а как только подоспеют главные силы русских, мятежникам придется пенять только на себя. Главным предметом его беспокойства стало поведение старшего сына. Иштван наотрез отказался покидать страну вместе с отцом и матерью, заявляя, что в Венгрии он и умрет, если это понадобится. И в этом юношеском идеализме (хотя в тридцать восемь лет можно было бы и остепениться) его поддержал посланец русских из будущего, правда, добавив, что о смерти речь совсем не идет. А когда уходящий в отставку регент узнал, какая роль предназначена его сыну хитрым планом господина Иванова, то и вовсе чуть не упал со стула от изумления.

– Понимаете, – со страшной улыбкой сказал человек, как брат‑близнец похожий на Мефистофеля, – в вашем венгерском обществе весьма сильна правая политическая составляющая. Католическая вера, монархия, законность, объединение всех венгров в одном государстве и прочие консервативные ценности исповедует не только мелкая буржуазия и зажиточное крестьянство, но и вполне себе пролетарские массы. Именно эти люди молча поддерживали ваш режим все двадцать лет его существования. И в то же время в тех же массах сильно стремление к социальной справедливости и равномерному распределению национального богатства, выражаемое народом через своих лучших представителей: коммунистов и социал‑демократов. Если одна политическая сила захватит монопольную власть и начнет перегибать политику в одну сторону, то их оппоненты сначала начнут искать поддержки у дружественной заграницы, а потом поднимут своих сторонников на бунт. Ничего хорошего для Венгрии из этого не получится… Такова уже ваша венгерская планида – из самых лучших побуждений болтаться из крайности в крайность.

– Да, мой сын об этом говорил, – торопливо согласился Миклош Хорти, – он считает, что я совершил ошибку, построив, как вы выражаетесь, правоавторитарное государство, потому что даже диктатура, если она хочет действовать в интересах страны, должна учитывать пожелание всех слоев общества и политических групп, по крайней мере, в той степени, когда они не противоречат друг другу.

– В общих чертах ваш сын прав, – сказал посланец русских из будущего, – и именно поэтому сейчас перед нами сидят два молодых человека: популярный в народе вице‑регент Иштван Хорти, имеющий умеренно правые убеждения, и товарищ Янош Кадор, талантливый молодой человек, относящийся к течению умеренных коммунистов. Если эти двое хотят добра своей стране, то они непременно сумеют между собой договориться. Какая бы политическая сила ни побеждала на выборах, она в интересах всех венгров обязана проводить взвешенную умеренную политику. И в то же время, несмотря ни на что, для Венгрии необходимо поддерживать с Советским Союзом дружественные союзнические отношения. В Москве должны быть уверены, что под руководством правых Будапешт не превратится в анклав сил враждебных Советскому Союзу… Важно не допустить повторения той истории, когда венгерские солдаты вместе с Гитлером и его присными отправились в завоевательный поход на восток.

– Пойми, отец, – сказал Иштван, – приняв предложение господина Иванова, я смогу сделать для нашей Венгрии значительно больше того, чем если бы я уехал вместе с тобой. Я непременно буду приезжать к вам с мамой в гости вместе с женой и детьми, а вы должны понять, что так надо в интересах страны.

После этого Миклош Хорти перестал с ним спорить, понимая бесполезность слов там, где говорят государственные интересы, а его супруга всплакнула, понимая неизбежность новой, куда более длительной разлуки со своим сыном. Им с Миклошем теперь предстоял перелет в Португалию, где у них имелось загородное поместье, а их сыночку придется разгребать все, что они тут наворотили за двадцать лет. Операция «отставка с подстраховкой» вступила в завершающую стадию. Как она когда‑то и предсказывала, пришли они в венгерскую политику через парадный подъезд по приглашению широких кругов общества, а вот выпроваживают их оттуда втихаря через черный ход – хорошо хоть не через окно.

 

* * *

 

Июля 1942 года, 22:45

Москва, Кремль

Кабинет Верховного Главнокомандующего

Присутствуют:   Верховный главнокомандующий, нарком обороны и генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Виссарионович Сталин; начальник генштаба генерал‑лейтенант Александр Михайлович Василевский; главнокомандующий экспедиционными силами генерал‑лейтенант Андрей Николаевич Матвеев; посол РФ в СССР – Сергей Борисович Иванов

 

– Ну вот, и все, товарищ Сталин, – широко улыбаясь, сказал Сергей Иванов, только что вернувшийся из Будапешта, – Венгерская операция завершилась полным успехом. Вчера вечером войска Красной Армии вступили в Будапешт, закрепив у власти правительство национального единства, а бывший регент Хорти сел в предоставленный нами самолет и со всем багажом улетел в нейтральную Португалию. Потери, за исключением нескольких десятков нацистских отморозков, нулевые с обеих сторон. Одним словом, как в политическом, так и в военном плане у нас полный успех, а у Гитлера новая, на этот раз неизлечимая, головная боль…

Василевский добавил:

– Одновременно с рывком на Будапешт механизированных соединений Балканского фронта в наступление перешли Второй Украинский и Румынский фронты; не испытывая сопротивления, они продвигаются вглубь венгерской территории с целью как можно скорее войти в соприкосновение с врагом уже на новых рубежах… Одновременно с началом нашего генерального наступления на венгерском направлении в Словакии произошло всеобщее национальное восстание, о возможности которого нас в свое время предупреждал товарищ Иванов. Восставший народ, поддержанный словацкими армейскими частями, опрокинул прогерманский режим диктатора Тисо и обрушил еще один сегмент советско‑германского фронта. Немецкие части, дислоцированные в Чехии и южной Польше, небольшими силами пытаются вмешаться в события в Словакии, при этом наша авиация оказывает поддержку партизанам и перешедшим на нашу сторону частям словацкой армии. Добровольческая бригада подполковника Свободы, включенная по настоянию наших союзников из будущего в состав войск Второго Украинского фронта, продвигаясь на запад по словацкой земле, обрастает добровольцами как снежный ком…

– Все это просто замечательно! – сказал Сталин, методично набивая табаком свою знаменитую трубку. – А теперь скажите, как дела у товарища Жюкова: у него есть возможность поддержать выступление словацких товарищей наступлением в направлении Кракова и дальше на запад?

– Сражение за Варшаву к настоящему моменту можно считать завершенным, – сказал Василевский. – Исчерпав свои резервы, враг прекратил атаки и на южном, и на северном фасе Варшавского выступа. И в то же время усиленная подвижная группа генерала Катукова, участвовавшая в последних боях только отдельными подразделениями, пополнила запасы топлива и боеприпасов, закончила ремонт техники, не требующий заводских условий, получила маршевые пополнения и готова к новой широкомасштабной наступательной операции в полосе первого Украинского фронта. Удар планируется от Варшавы, на Лодзь и дальше на Катовице.

– Я бы не советовал ставить конечной целью этой наступательной операции город Катовице, – сказал генерал Матвеев. – Население в его окрестностях преимущественно немецкое, вторжение вермахта в Польшу в тридцать девятом году эти люди восприняли как освободительную операцию, поэтому драться с частями Красной Армии, как они считают, за свою свободу, силезские немцы будут яростно. И в нашем прошлом на исходе войны там шли очень тяжелые бои исключительно за счет поддержки вермахта местным населением – значительно бóльшим, чем на других германских территориях. Предпочтительней повернуть ударную группировку в районе Ченстонхова на юго‑восток и в районе Кракова замкнуть кольцо окружения вокруг остатков семнадцатой армии, недавно в очередной раз восстановленной Гитлером из ничего.

– А вы что скажете, товарищ Иванов? – спросил Сталин, чиркая спичкой. – Товарищ Матвеев прав или его следует поправить?

– Нет, товарищ Сталин, – ответил посол Российской Федерации, – товарища Матвеева поправлять ни в коем случае не следует, поскольку он полностью прав. Зачем воевать за Силезию с фанатеющими с Гитлера местными немцами, если в ближайшем будущем мы окончательно решим вопрос Гитлера, так сказать, в общем, после чего, пожалуй, отпадет необходимость вообще проливать хоть чью‑то кровь. Единственное, от чего я хочу вас предостеречь – это от передачи земель с немецким населением в состав Польши и установления границы по Одеру‑Нейсе. Возрожденное после периода денацификации немецкое рабоче‑крестьянское государство должно стать вашим искренним союзником, а это будет невозможно, если между вами и немецкой нацией проляжет нанесенное ей национальное унижение, аналогичное Версальскому.

– А что вы предлагаете сделать с поляками и Польшей? – Вождь пыхнул первым клубом белого дыма. – Если мы не отдадим им этих земель, они на нас обидятся, а ведь поляки, в отличие от немцев, как‑никак наши союзники…

– Вы же не собираетесь в знак дружбы отдавать полякам Всходние Кресы? – пожал плечами Сергей Иванов, – да и польская дружба – явление весьма скоропортящееся. Сколько гиену Европы ни корми, она все равно будет смотреть на Лондон и Париж. Такова особенность польской натуры. Вы же уже включили Финляндию непосредственно в состав СССР только на том основании, что когда‑то она входила в состав Российской империи, вот и с Польшей нужно поступить аналогичным образом. Просоветски настроенным полякам включение Польши в состав СССР на правах союзной республики польстит, показав, что их не считают чужаками и не отгораживаются от них забором границ, а для прояснения мыслей всех остальных существует товарищ Берия и возглавляемое им ведомство…

– Мы подумаем над вашим предложением, – сказал Сталин, – и примем окончательное решение, взвесив все про и контра. А теперь, товарищ Василевский, доложите, как обстоят дела в полосе Первого Белорусского и Прибалтийского фронтов. Ведь чтобы привести немцев в состояние полного отчаяния, будет необходимо еще не раз и не два делать им невыносимо больно.

– Севернее Варшавы, в полосе Первого Белорусского фронта, заканчивается сосредоточение перебрасываемых из‑плод Барановичей мехкорпусов Кравченко и Богданова, – сказал Василевский, – а мехкорпуса Лизюкова и Ротмистрова уже завершили сосредоточение в полосе Прибалтийского фронта генерала Говорова. Замысел операции «Румянцев» предусматривает лобовое вторжение мехкорпуса Ротмистрова в Восточную Пруссию со стороны территории советской Литвы, наступление мехкорпуса Лизюкова от Августова на Эльблонг, с одновременным ударом Первого Белорусского фронта в обход мазурских болот и выходом через Торн и Бромберг в глубокий тыл восточно‑прусской группировки в районе Данцига. Генштаб предлагает начать наступательные операции в Восточной Пруссии и Польше в период с пятнадцатого по двадцатое августа, сразу после завершения наступления в Венгрии и соответственно после ликвидации последних остатков частей группы армий «Центр», окруженных восточнее Минска…

– И сколько вы еще будете возиться с этими немецкими окруженцами? – немного раздраженно спросил Сталин. – Вы думаете, нам не докладывают, какой бардак творится в войсках, занимающихся истреблением окруженной вражеской группировки? Бедные нэмцы тычутся туда‑сюда, нападают на наши тылы и штабы, а вы все никак не можете их успокоить. Разгромить и окружить у вас самостоятельно еще кое‑как получается, а вот ликвидировать котлы – пока нет. Когда подобным делом занимались наши потомки из экспедиционного корпуса, все проходило значительно организованней и, я бы даже сказал, цивилизованней. А тут у вас в тылу цыганский табор на колесах, а вы с ним никак не можете справиться…

– Организованное сопротивление окруженных частей, товарищ Сталин, уже сломлено, – возразил Василевский. – Последний выход на связь немецких частей из котла отмечался три дня назад. В настоящий момент последние еще не сдавшиеся окруженцы представляют собой мелкие группы по три‑пять тысяч человек, обремененные большим количеством раненых и почти без патронов. Еще несколько дней – и армейскую операцию под Минском можно заканчивать, передавая функции по зачистке местности истребительным отрядам НКВД.

– Ну хорошо, товарищ Василевский, – сказал Сталин, откладывая в пепельницу погасшую трубку, – мы даем вам на завершение этой работы еще неделю. Но к тому моменту, как наша армия начнет решающее наступление в Польше, в Москве необходимо провести парад военнопленных, по образцу того, который прошел в другой истории в августе сорок четвертого года. Скольких немцев вы уже успели взять в плен за это время?

– Всего группы армий «Центр» и «Север» включали в себя примерно семьсот тысяч солдат и офицеров, – сказал Василевский. – Сто тысяч сидят в Курземском котле, еще примерно столько же мелкими группами через территории Прибалтики сумели уйти в Восточную Пруссию. Сто пятьдесят тысяч нам удалось пленить, еще тридцать тысяч пока бродят по лесам, остальные предположительно погибли. Наши похоронные команды пока захоронили не более тридцати тысяч немцев, и эта работа осложняется тем, что их трупы разбросаны на огромной территории, и зачастую там, где годами не ступала нога человека.

– Очень хорошо! – повеселев, кивнул вождь. – Отдайте распоряжение грузить всех, кого удалось взять в плен, в эшелоны и отправлять в Москву. Будем оттаптывать Гитлеру его любимую больную мозоль, показывая всему миру большое количество битых нами белокурых юберменшей. И вот когда мы выкинем немецкую армию еще и с территории Польши, то придет время ставить в этой истории точку. Не так ли, товарищ Иванов?

– Именно так, товарищ Сталин, – подтвердил посол русских из будущего, – в тот момент, когда фронт выйдет на границы Германии и даже самому тупому немцу станет ясно, что эта война проиграна – тогда и придет время умереть фюреру германской нации только для того, чтобы его преемник сумел договориться с нами о почетной капитуляции. Вероятность такого исхода выше семидесяти процентов. Уж очень герр Рейнхард хочет жить, пока даже не догадываясь, какую роль мы ему уготовили на процессе над поджигателями этой злосчастной войны.

– Да уж, – хмыкнул в рыжие усы Верховный, – быть вашим врагом, простите за каламбур, врагу не пожелаешь. Умеете вы уязвить до самых печенок. Врагов после такого у этого Гейдриха будет легион или даже целых два. Один в нашем мире, а другой в вашем.

– Мир у нас там подлый и жестокий, – ответил Сергей Иванов, – и каждая собака норовит сделать нам гадость. Ну и мы научились не оставаться в долгу и раздавать всем сестрам по серьгам, кто чего заслужил. В последнее время тема начала этой войны стала там у нас крайне зловонной. Особенно наших заклятых «друзей» на Западе заводит тема пакта Молотова–Риббентропа. С опорой на это вполне тактическое соглашение, подобное которому Германия имела фактически с каждой европейской страной, в том числе и с Польшей, в нашем мире сейчас утверждается тезис о равной ответственности Гитлеровской Германии и Советского Союза за развязывание Второй Мировой Войны. И в то же время полностью замалчивается роль стратегической Мюнхенской конференции, на которой Англия и Франция – державы‑победительницы в прежней мировой войне – зажгли перед Гитлером зеленый свет в его завоевательном походе на Восток. Так что отнюдь не Гейдрих будет главной жертвой этой комбинации с международным трибуналом нового типа, и даже не политические элиты вашего Запада, которые к тому времени будут разгромлены военным путем, а наши евроатлантисты – враги жестокие, беспринципные и лицемерные. Именно их мы собираемся сунуть рылом в лохань с собственным дерьмом и заставить выхлебать ее до дна. А Гейдрих тут так, просто сопутствующая жертва: человек, который в послеверсальской Германии, как ему казалось, пошел по дороге, вымощенной благими намерениями, и очутился прямо в аду.

– Да уж, – подтвердил Сталин, – трудно у вас там. Как говорится, с волками жить – по‑волчьи выть. Впрочем, есть мнение отпустить наших генералов и обговорить с вами кое‑какие вопросы с глазу на глаз. Так что, товарищ Василевский и вы, товарищ Матвеев, идите, а товарищ Иванов пока задержится для душеспасительной беседы с товарищем Сталиным на общеполитические темы.

 

* * *

 

Пять минут спустя, там же

Присутствуют те же, минус генералы

 

– Товарищ Иванов, – сказал Верховный, когда генералы собрали свои документы с картами и вышли из кабинета, – а теперь разъясните, пожалуйста, смысл интриги с назначением в Венгрии двух соправителей? Я понимаю, что Иштван Хорти оказал нам большую услугу, сэкономил время и сберег жизни наших солдат, но не слишком ли толстый слой меда с маслом вы намазали на его бутерброд?

Сергей Иванов посмотрел на советского вождя кристально чистым, честным взглядом и ответил, чуть заметным пожав плечами:

– А лично Иштван Хорти и его заслуги тут вообще ни при чем. То есть заслуги и авторитет «доброго малого» тут при чем, но в самой минимальной степени. Не было бы его – пришлось бы для уравновешивания молодого коммуниста Яноша Кадора выдвигать аналогичную фигуру, но с меньшим потенциалом.

– А зачем вообще требуется уравновешивать коммунистов? – с чуть заметным раздражением спросил Сталин. – Утверждая социальную справедливость и низвергая господство класса помещиков и капиталистов, мы приближаем к воплощению вековую мечту человечества. Учение Маркса и Ленина всесильно, потому что оно верно.

Сергей Иванов хмыкнул и сказал:

– И Маркс с Энгельсом, и товарищ Ленин, да и вы сами, товарищ Сталин, много раз повторяли, что марксизм – это не догма, а руководство к действию. И тут получается неувязка. Практические результаты воплощения теоретических построений отличаются от желаемого результата зачастую до полной неузнаваемости. Социализм в СССР строили, с грехом пополам приспосабливая европейские теоретические выкладки к расейской действительности, а теперь, после войны, начнется обратный процесс – выработанный на наших просторах шаблон будут со страшным скрипом пытаться прикладывать к малюсеньким европейским странам. Население той же Венгрии меньше, чем Московской области вместе с Москвой. Если изучить послевоенные события в нашем мире, кто и чего творил в Восточной Европе на ниве ускоренного построения социализма, то становится видна вызванная левыми перегибами и торопливостью цепь народных бунтов, антиправительственных мятежей, внутрипартийных и межпартийных склок, закончившаяся для мировой системы социализма весьма печально. Все умерло, и воскрешение не представляется возможным.

Выслушав эту тираду, советский вождь подошел к столу и с каким‑то особенным ожесточением принялся набивать свою трубку.

– Вы полагаете, что уравновешивая наших товарищей наиболее прилично выглядящими несоциалистическими элементами, вы устраняете возможность левых перегибов? – спросил он. – Но не случится ли при этом так, что перегиб произойдет вправо – и страна, только что отвоеванная нами у буржуев, вернется в лоно мирового капитализма?

Сергей Иванов на это ответил:

– Американцы, когда восстанавливали германскую государственность в западных оккупационных зонах, заставили руководство новорожденной Федеративной Республики Германия подписать секретный договор – так называемый канцлер‑акт – в котором описывались пределы немецкого суверенитета на сто и более лет. Это компонент системы защиты интересов Советского Союза, так сказать, на государственном уровне. Такой договор о пределах суверенитета должен действовать без различия того, какая политическая фракция – левая или правая – победила в данный момент на выборах. В нашем прошлом в ФРГ социал‑демократы плясали под американскую дудку ничуть не менее бодро, чем правые консерваторы. Второй уровень защиты должен быть чисто партийным. Коминтерн, который вы, слава Марксу, Энгельсу и Ленину, еще не распустили, должен следить, чтобы его подопечные не впадали ни в правый, ни в левый уклон, а их вожди не пытались построить для себя систему личной власти. Третий уровень – это двухпартийная политическая система и тайный договор между двумя партиями о том, как широко может колебаться государственная политика, чтобы не навредить национальным интересам, потому что при уклоне вправо будет задействован пункт «один», а при уклоне влево – пункт «два». На начало двадцать первого века любая попытка построить однопартийную систему приводила к тому, что фракционная политическая борьба переносилась внутрь партии власти. И там, в тихом партийном омуте, водятся самые жирные черти: Тито, уже известный вам Ракоши, Дубчек, Чаушеску, Горбачев с Ельциным, наконец. Видели бы вы, сколько всякой сволочи повылезало из недр КПСС на переломе между восьмидесятыми и девяностыми годами. И, как правило, это были отнюдь не рядовые коммунисты, а партийные идеологи, секретари обкомов и горкомов… Всем «хороши» американцы, но их двухпартийная система, после гражданской войны связанная внутренним консенсусом, более ста лет удерживала их истеблишмент от разложения. И только в результате четверти века внешней непререкаемой гегемонии параллельно начали интеллектуально проседать обе их партии…

– То, что вы сейчас сказали, – произнес Сталин, чиркая спичкой, – есть подтверждение гегелевского тезиса о единстве и борьбе противоположностей. Мы этот момент прежде как‑то упускали, считая, что достаточно победить, а дальше все устроится само собой. Как теперь видно, не устроится. Что касается ваших отсылок к американскому опыту, то должен сказать, что учиться у врага можно и даже нужно. Единственное, для чего сейчас нет ни почвы, ни оснований, так это для установления двухпартийной системы в СССР. Попытка сосуществования в рамках советской власти большевиков и левых эсеров продлилась недолго и закончилась весьма печально.

– Процесс деградации советской элиты, – задумчиво сказал Сергей Иванов, – которую не сумел удержать в тонусе даже внешний враг – это вопрос особый, я бы даже сказал, первоочередной. Если опять, как и в нашем прошлом, разложение охватит центр системы социализма, то заботы по стабилизации ее периферии сразу потеряют всякий смысл. Но вы совершенно правы в том, что для введения двухпартийности в СССР никаких оснований нет. Эту развилку, в отличие от стран будущих народных демократий, вы прошли еще двадцать лет назад. Единственное, что приходит на ум – активнее продвигать по партийно‑государственной лестнице людей дела: конструкторов, организаторов производств и успешных военачальников, отсекая от карьеры тех, кто способен лишь разговаривать идеологически выверенными лозунгами.

– Но эти самые люди дела могут иметь самые разные, в том числе и несоветские убеждения, – хмыкнул Сталин, выпустив клуб дыма, – или не иметь никаких убеждений вовсе. Мало ли в Российской империи было талантливых организаторов и генералов, вставших после революции на сторону белого движения или убежавших за границу? Вы думаете, мы не знаем о талантливом физике и организатора академике Сахарове, который под конец своей жизни приложил немало усилий для разрушения страны, которая дала ему все? Так что люди дела – тоже не панацея. Оставшись без идеологического контроля, они могут разнести систему социализма вдребезги только потому, что она покажется им не такой эффективной, как капитализм. Ведь этот ваш «человек дела» – это узкий специалист, который, как говорил Козьма Прутков, подобен флюсу, ибо его полнота односторонняя. Кинувшись из одной крайности в другую, можно получить тот же процесс разложения, только в профиль. Вопрос этот очень ответственный – как говорил Ильич, архиважный, – и мы думаем над ним с того самого момента, как узнали о существовании Врат и лежащего за ними вашего мира. Ведь надо быть полным дураком, думали мы тогда, чтобы не изучить собственные ошибки и ошибки своих преемников и не выработать лекарство от болезни, убившей разом и Советский Союз, и вместе с ним всю систему социализма. Но это был очень наивный подход. Целая команда из не самых глупых людей под нашим собственным руководством работает почти год, но мы до сих пор не пришли ни к какому конкретному выводу. Пока вся наша деятельность в этом направлении ограничилась выявлением в вашем прошлом людей, нанесших ущерб системе построения социализма, и их решительной нейтрализации, но мы понимаем, что это не более чем полумеры…

– Возможно, единственный ваш шанс спасти все – это одерживать одну окончательную победу за другой, – немного подумав, сказал Сергей Иванов, – и помнить, что каждый шаг назад или даже остановка приближает ваше государство к гибели.

– Вот эту истину, товарищ Иванов, следует высечь бронзой по граниту, – сказал Сталин. – Впрочем, о том же писал наш великий советский педагог товарищ Макаренко, чьи идеи, как нам кажется, были незаслуженно забыты.

– Возможно, что это именно товарищ Макаренко был настоящим советским человеком, который успешно совмещал идеологическое воспитание с профессиональной эффективностью, – сказал Сергей Иванов, – а те, кто его критиковал и третировал, и вам, и нам как бы совсем не товарищи…

– Мы поняли вашу мысль, – сказал Сталин, пожимая руку российскому послу в знак прощания, – и можем обещать, что тщательно ее обдумаем.

Когда советский посол вышел, Сталин достал из стола канцелярскую картонную папку, на обложке которой было написано «Проблема 1953», развязал ботиночные шнурки и погрузился в работу, время от времени обращаясь к книгам в своей библиотеке, а иногда, пока еще неловко, набирая толстыми пальцами поисковые запросы на клавиатуре компьютера. Эту работу он начал уже давно – и вот сейчас, после беседы с послом Российской Федерации, у него по этому поводу возникли свежие мысли.

 

* * *

 

Апреля 2019 года 12:05

Москва, ул. Ильинка, дом 4

Выставочный центр Гостиный двор. [378]

 

Невнятное предчувствие неких эпических перемен, по сравнению с которыми даже открытие межмировых Врат могло считаться проходным моментом, бродили по околовластным кругам. Из ближайшего окружения Гаранта просачивались даже не какие‑то конкретные сведения, а некие эманации, настроения, заставлявшие вибрировать окружающую действительность. И вот с вечера воскресенья всех думцев и членов Совета Федерации предупредили, что на следующий день, 1-го апреля, ровно в полдень по Москве, президент лично обратится к Федеральному собранию с внеочередным посланием.

Внеочередное послание – явление такое же внезапное и невероятное, как и снег в Москве в середине июля, но, несмотря на дату его предполагаемого оглашения, это известие ни у кого не вызвало улыбок. Новость о том, что украинский президент Порошенко объявил в своей стране военное положение, провозгласил силовую зачистку неподконтрольных территорий и теперь стягивает войска на Донбасс, новостью уже, собственно, не была. Но тут имелась одна неувязка. Если бы российскому президенту понадобилось разрешение на задействование на Украине российских войск, он должен был бы обратиться за ним в Совет Федерации. А если бы речь шла о признании независимости Донецкой и Луганской народных республик, то порядок действий должен быть обратным – обе палаты парламента поочередно должны были бы рассмотреть этот вопрос, а потом обратиться к президенту за указом на признание. Правда, в случае с признанием независимости Республики Крым президент издал соответствующий указ без обращения обеих палат парламента – но только потому, что это вопрос заранее, в силу результата прошедшего референдума, был сопряжен с вступлением этой территории в состав России, которое проводится как раз через обращение Президента к Федеральному Собранию. При этом всем было известно, что никакого референдума в Донецкой и Луганской республиках не проводилось и ничего там в направлении вхождения в состав Российской Федерации политически не двигалось. Считалось, что если принять к себе Донецк и Луганск (тем более в таком, урезанном войной, виде), то неприятности могут быть существенные, а никого профита от этого не предвидится. Одним словом, можно было сказать: публика в недоумении.

Но вот – т‑с‑с – ровно полдень. Президент стремительным шагом выходит к трибуне, а на огромном экране за его спиной, обычно используемом для демонстрации бизнес‑презентаций, загорается надпись:

 

ПОСЛАНИЕ ПРЕЗИДЕНТА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ФЕДЕРАЛЬНОМУ СОБРАНИЮ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ В СВЯЗИ С ПРИЗНАНИЕМ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИЕЙ ФЕДЕРАТИВНОЙ РЕСПУБЛИКИ УКРАИНА И ОТЗЫВОМ ПРИЗНАНИЯ ЗАКОННОСТИ ВЛАСТИ, УСТАНОВИВШЕЙСЯ В КИЕВЕ В РЕЗУЛЬТЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕРЕВОРОТА 2014 ГОДА. [379]

 

Президент еще рта раскрыть не успел, а челюсти у его будущих слушателей уже упали. Ну честное слово – ничего не сделал, только вошел… Насладившись произведенным эффектом, президент скромно улыбнулся и заговорил:

 

– Добрый день, уважаемые члены Совета Федерации! Уважаемые депутаты Государственной Думы!

Уважаемые друзья! Сегодня мы собрались по вопросу, который имеет жизненно важное значение – историческое значение для всех нас.

28 марта в городе Снежное состоялось совместное заседание Народных Советов Донецкой и Луганской республик, избранных в полном соответствии с демократическими процедурами и международно‑правовыми нормами. Законные представители народа Донбасса, находясь под угрозой вооруженного вторжения националистических военизированных формирований, с целью полного выполнения Минских соглашений и установления в Донбассе прочного мира заключили учредительный договор о создании Федеративной Республики Украина. Статья вторая учредительного договора гласит, что в состав Федеративной Республики Украина, помимо Донецкой и Луганской народных республик, в будущем могут войти любые государственные образования, возникшие на территории бывшей Украинской ССР, за исключением Крыма и города Севастополь, которые уже определили свою судьбу. Также Народные Советы Донецкой и Луганских республик постановили считать Федеративную Республику Украина законной правопреемницей Украинской ССР на том основании, что нынешняя Украина отказалась от этого статуса еще в 1992 году. Тогда президент Украины Леонид Кравчук принял у Миколы Плавьюка, последнего «президента в изгнании» основанной Симоном Петлюрой Украинской Народной Республики грамоту о правопреемстве, а также гимн, герб, флаг и прочие атрибуты власти. Должен напомнить вам о том, что правопредшественница нынешней киевской Украины Украинская Народная Республика с 16 января 1919 года находится в состоянии войны с Украинской ССР, а также правопредшественницей Российской Федерации – РСФСР. На основании всего вышеизложенного законные представители народа Украины просят Российскую Федерацию признать независимую братскую Федеративную Республику Украина и заключить с ней договор о дружбе, сотрудничестве и в