Эстонская ССР, полуостров Виймси

Рыбацкая деревня Рохунееме в 14-ти километрах к северу от Таллина

 

С черного, как сам мрак, неба тихо идет реденький снежок. В безлунную ночь и в ясную погоду на вытянутой перед собой руке не увидать кончиков пальцев. А тут еще и облачность и снегопад, и мороз около двадцати пяти градусов. В такую погоду хороший хозяин не выгонит из дому даже дурного пса, ибо уже в десяти шагах от дверей начинается непроглядный мрак. Но именно в эту ночь советское командование решило провести операцию «Пегас», которой предстояло завершить как четвертую и последнюю советско-финскую войну, так и историю существования независимой Финляндии. Поигрались в самостийность – и хватит. Для этого 8-я армия, месяц назад выведенная из боев в район Таллина, была пополнена личным составом до достижения ее частями и соединениями штатной численности, а также усилена отдельными лыжными батальонами и спецчастями.

На 19 января 1942 года в состав армии входили: 10-я, 11-я и 86-я стрелковые дивизии РККА, 1-я стрелковая дивизия НКВД, 1-я саперно-штурмовая бригада особого назначения, 59-й, 273-й и 274-й отдельные лыжные батальоны. Приданная армии артиллерия включала в себя: 519-й и 101-й гаубичные артполки РВГК (по двадцать четыре 152-мм пушки-гаубицы «МЛ-20»), 6-й и 7-й артполки ПТО (по двадцать четыре 76-мм пушки «ЗИС-3»), 20-й отдельный минометный батальон (сорок восемь 120-мм минометов обр. 1939 года), а также 20-й, 39-й, 133-й отдельные зенитно-артиллерийские дивизионы (по двенадцать 37-мм зенитных пушек и двенадцать 12,7-мм зенитных пулеметов «ДШК»). Для зимы 41-го-42-го годов – мощь, внушающая почтение. Командовал 8-й армией генерал-майор Андрей Леонидович Бондарев, обладающий множеством положительных качеств, в том числе живым, беспокойным умом, а также легким, неунывающим характером и способностью с иронией относиться к самым тяжелым ситуациям. Подчиненных своих генерал Бондарев привык ценить не по званиям и регалиям, а по способностям и заслугам. Подтянутый, собранный, быстрый в движениях, он располагал к себе с первого взгляда, умел глубоко вникать в любое дело и решал все вопросы без оглядки на инстанции – и именно поэтому был выбран для разрешения задачи немалой сложности, требующей не только недюжинного ума, но и определенной смелости в решениях.

После того как армия была выведена в резерв Прибалтийского фронта и начала пополняться личным составом за счет маршевых батальонов, командующий приказал не расслабляться, а вместо того усилить боевую подготовку, особенно с новым пополнением, еще не участвовавшим в боях. Война только началась, и выведенную в резерв армию в любой момент могли бросить обратно в бой. Особенно это чувство у генерала Бондарева укрепилось после того, как армию дополнительно усилили вторым гаубичным артполком, саперно-штурмовой бригадой, минометным батальоном, двумя противотанковыми артполками, и двумя дополнительными зенитными дивизионами, а также стали насыщать ее части автотранспортом и гусеничными тягачами для артиллерии. Большая часть получаемой техники была доставлена с другой стороны тоннеля времени, соединяющего СССР и Россию будущего. Но артиллеристы, изголодавшиеся по хорошей технике, наконец-то получившие мощные, компактные и надежные тягачи и грузовики, на происхождение ее отнюдь не жаловались.

При этом на вооружении приданных армии противотанковых артполков стояли не легкие «сорокапятки» и не тяжелые и неповоротливые зенитные орудия «52-К», в первой фазе войны снимаемые из войск ПВО, а самые современные, только что с завода, грабинские «ЗИС-3», по дальности и точности огня превосходящие знаменитые «трехдюймовки» начала века, а по мобильности не уступающие им. Если у противника нет танков, то при наличии осколочно-фугасных снарядов в боекомплекте эти универсальные пушки вполне могут использоваться и для огневой поддержки пехоты. Их, собственно, и направляли таким образом, чтобы половина пошла в армейскую, а половина в противотанковую артиллерию, где они были на своем месте вплоть до того момента, как у немцев стали появляться танки с толщиной брони более ста миллиметров. Но это уже совсем другая история из совсем другого мира… Уж тут-то Третий Рейх до «Тигров» и «Пантер» банально не доживет.

Первыми на лед Финского залива сошли несколько МТЛБ из будущего, оснащенных бульдозерными отвалами. Двигаясь клином на скорости около десяти километров в час, они расчищали от снега и утрамбовывали ледовую дорогу. На командирской машине каравана разграждения стояла радионавигационная система, принимавший сигналы передатчиков, установленных на западной оконечности полуострова Ханко и в районе поселка Азери на побережье Финского залива, неподалеку от Кохтла-Ярве. Благодаря этому устройству, несмотря на зимнюю непроглядную ночь, штурман каравана точно знал свое местоположение и курс на главную цель похода – Хельсинки. Следом за караваном разграждения на лед пошли лыжные батальоны в белых масхалатах, за ними саперно-штурмовая бригада, посаженная на машины, и 20-й зенитный дивизион, потом 6-й пушечный артполк ПТО… а позади уже теснились, выстраиваясь в колонны, стрелковые дивизии и средства поддержки. Последними на лед должны были сойти гаубичные полки РВГК.

Самое непосредственное внимание уделялось секретности проводимой операции. Об истинной цели в командовании армии знали только два человека: сам командующий армией и его начальник штаба генерал-майор Петр Иванович Кокорев. Остальным офицерам и солдатам сообщили, что армию готовят к прорыву обороны окруженных под Пярну немецких войск и штурму этого вражеского оплота. И больше ничего. А ведь сочувствовавших делу финской независимости в Эстонии было предостаточно и новости с другой стороны Финского залива в Хельсинки узнавали достаточно быстро; но того, что не знаешь, врагу никак не выдашь, и поэтому операция «Пегас» оказалась полной неожиданностью для Финляндии, с волнением ожидавшей новостей из-под Виипури. Собственно, в тот момент, когда советские войска сошли на лед, в Хельсинки даже не подозревали о нависшей над ними угрозе. А дальше войскам предстоял один форсированный переход в семьдесят километров – то есть на пределе возможности; а в конце его – бой за овладение вражеской столицей.

Но первой здесь должна была стать отнюдь не 8-я армия. Эта честь выпала десантно-штурмовому корпусу особого назначения, командовал которым генерал-майор Иван Черняховский, всего лишь полгода назад носивший звание подполковника. И это звание, и эта должность, и это сверхответственное задание были даны ему своего рода авансом как будущему маршалу Победы. И Черняховский не подвел. По оценкам инструкторов-консультантов из экспедиционного корпуса, а также командиров из числа добровольцев-отпускников, корпус был вполне готов к выполнению поставленной задачи. Двенадцать тысяч бойцов и командиров воздушного десанта и морской пехоты планировалось закинуть «на ту сторону» с помощью десантных планеров, а также нескольких рейсов, предоставленных экспедиционным корпусом транспортных вертолетов и судов на воздушной подушке. При этом график высадки десантов был рассчитан таким образом, чтобы всего на час-полтора опередить подход авангардов 8-й армии, форсирующей Финский залив по льду. И ведь что характерно – звания у Черняховского и Бондарева одинаковые, армия больше корпуса, но именно командарм должен был поступить в подчинение комкора, а не наоборот. Именно Черняховский отвечал за конечный результат операции – захват вражеской столицы и вывод из игры финского правительства и армейского командования.

 

* * *

 

Января 1942 года, 08:55

Финляндия, Хельсинки

 

Едва над древним Гельсингфорсом занялись первые проблески рассвета, как в городе, совершенно внезапно, без всякого объявления воздушной тревоги, прозвучало несколько сильных взрывов. Это ракеты «Точка-У» поразили военное министерство на Казарменной площади, а также другие объекты, имеющие значение для обороны города, в том числе и телефонную станцию. В результате всем важным лицам Финской республики, в том случае если бы они смогли найти силы и решимость для отпора, потребовалось бы общаться между собой при помощи курьеров. А минуту или две спустя прозвучал взрыв такой силы, что почти во всех домах Хельсинки со звоном вылетели стекла (и это в тридцатиградусный мороз), а еще через какое-то время с неба пошел дождь из каменных обломков, как во время извержения вулкана. А во всем Хельсинки большая часть крыш крыта тяжелой и хрупкой черепицей…

Самые любопытные, выглянув в окна, одномоментно лишившиеся стекол, увидели, как над крепостью Суоменлинна поднимается гигантское грибовидное серое облако. Нет, это не было применение запрещенного ядерного оружия, все было проще и банальней – несколько ракет были наведены на форт на Инженерном острове, в котором еще с царских времен хранились огромные запасы минного пироксилина и прочей взрывчатой дряни, и вот одна из этих ракет достигла цели. В результате половина гарнизона крепости погибла сразу, другая была ранена или контужена, береговые батареи были частично или полностью нейтрализованы, а силу прогремевшего взрыва следовало исчислять в килотоннах. Отсюда – и выбитые во всем городе стекла и дождь из камней, в который превратился минный форт на Инженерном острове.

Но это было еще не самое страшное. Как только стихло эхо взрыва, а с небес отпадали последние камни, издалека, с южной стороны, стало доноситься усиливающееся гудение сотен авиационных моторов. Изрядно контуженные и дезориентированные зенитчики бросились к орудиям, полные стремления поквитаться за непонятное нападение, но большевистские бомбардировщики не стали приближаться к городу и, злобно жужжа, повернули обратно. На самом деле на этот раз самолеты «Пе-2», «ПС-84» и «Ил-4» выступали в качестве буксировщиков десантных планеров. Как только крылатый груз отцеплялся и переходил к самостоятельному полету, бомбардировщики разворачивались и брали курс на родные аэродромы, а планеры, серые на фоне серого утреннего неба, продолжали бесшумно скользить по направлению к своим целям. Впрочем, финским зенитчикам было не до них: большевистские бомбардировщики назад повернули, но шум моторов не стихал. Правда, звук работы моторов изменил свой тон, сделавшись стрекочуще-свистящим…

Ударные вертолеты появились в поле зрения финских солдат совершенно внезапно, так ка двигались они на сверхмалой высоте, едва не задевая крыши домов. Мгновение замешательства – и в носовых поворотных огневых точках заработали пушки и крупнокалиберные пулеметы, а с пилонов подвески вооружения начали срываться огненные капли НАРов. Россия – щедрая душа! И давили ударные вертолеты как раз зенитные пушки, ибо никому не хотелось, чтобы финские солдаты имели возможность расстреливать десант вместе с вертолетами и планерами в упор… А вот и они – пузатые «Ми-8» и огромные, как летающие сараи, «Ми-26», перевозящие сразу до двух рот (полубатальона) десанта со всем носимым снаряжением – идут соответственно во втором и третьем эшелоне, а между ними проскальзывают узкие серые сени десантных планеров, рвущихся к длинным прямым улицам, находящимся в глубине города.

Как уже говорилось, городская телефонная станция и здание военного ведомства, которому вменялось организовывать оборону, были разрушены в первые же мгновения с начала операции, а поскольку само нападение было организовано внезапно и крайне стремительно, бурная деятельность, возникшая в отдельных частях города, напоминала суетливые метания безголовой курицы, страшные своей бессмысленной обреченностью. Командиры уцелевших финских частей не знали, что им делать, куда идти и где сражаться, поэтому, не считая попыток взять под контроль окружающую местность, вели себя очень пассивно, ограничиваясь посылкой курьеров к своему непосредственному начальству. А курьер – он и погибнуть случайно может, и в руки противника попасть, да и просто, в преддверии надвигающегося грандиозного шухера, забиться в какой-нибудь подвал, пережидая беду.

Любой десант бывает успешен только тогда, когда он внезапен и противник просто не знает что делать, когда наступление на плацдарме развивается стремительно, не позволяя врагу организовать осмысленный отпор, и, наконец, когда на плацдарм своевременно (а лучше немедленно) начинают массово прибывать подкрепления, позволяющие превратить тактический успех в стратегическую победу. В данном случае все три правила были соблюдены в полном объеме. Там, где улицы были узкими, бойцы соскальзывали с «Ми-8» вниз по тросам, а в других местах тяжелые машины на какое-то время просто касались земли, после чего, облегченные, стремительно взмывали обратно в небо. Огромные «Ми-26» сразу после огненного шквала, устроенного ударными машинами, на минутку присели на Казарменной и Сенатской площадях, и от их туш во все стороны побежали мелкие фигурки людей. Рота сюда, по взводу туда, туда и туда. И вот в этот момент уже собравшиеся было идти на службу члены финского правительства и депутаты Сейма поняли, что это не обычный налет, а что-то страшное, чему даже нельзя подобрать слов. Сообразив это, они тут же кинулись переходить на нелегальное положение – с тем, чтобы в самый короткий срок покинуть город и пересидеть беду в сельской местности. А вот это была уже настоящая катастрофа, потому что, как это произошло с Польшей в 39-м году, разваливаться стала вся система государственного управления. Еще где-то сопротивлялись отдельные воинские подразделения, и полицейские героически отстреливались из табельных револьверов от до зубов вооруженных панцирных штурмовиков НКВД, еще кто-то отчаянно и безнадежно взывал в эфире о помощи – а финское государство было уже необратимо мертво, как покойник, перерезанный поездом напополам.

 

 

* * *

 

Января 1942 года, 12:05

Финляндия, Хельсинки

Президентский дворец

Президент Финляндии Ристо Хейкки Рюти

 

Большевистский десант поднялся из замерзшего моря подобно древнему библейскому чудовищу Левиафану – и теперь мы должны бежать от его сокрушающей ярости, будто крысы, застигнутые внезапным потопом. Мы знаем – в наших бедах виновны только русские из будущего, внезапно и победоносно пришедшие на выручку большевикам, когда те уже были готовы пасть под натиском тевтонской ярости. О, как это было по-русски: раздается крик «наших бьют!» – и тут же собирается толпа, вооруженная всяким дрекольем и готовая драться насмерть. В этот раз на этот крик набежала не толпа, а армия, и в руках у солдат было отнюдь не дреколье, а такое оружие, по сравнению с которым лучшие германские образцы кажутся доисторическим хламом. Иллюзия, что эта ярость нас не коснется, бытовала у нас все время, пока войска русских из будущего громили германскую группу армий «Центр». Они метались вокруг Смоленска в ритме «Фигаро здесь, Фигаро там», стремясь быть сильными везде и спасти большевиков от справедливого возмездия, а мы думали, что вся их ярость нацелена только на германцев. Но как только это закончилось и русский дракон начал оглядываться в поисках новой добычи, в сердце мое закралось тоскливое ожидание беды…

Потом через Стокгольм к нам, можно сказать, неожиданно, поступило предложение Сталина и лидера русских из будущего Путина свести все войну к нулевому варианту. Мы уходим за границу 40-го года, интернируем или выдворяем немецкие войска, а также платим контрибуцию «за беспокойство» – при этом русские из будущего и большевики делают вид, будто бы мы никогда не начинали «войны-продолжения». Мы отвергли этот позорный для нас вариант, посчитав, что наш противник слаб, раз уж он предлагает нам такие вещи… Это была первая ошибка. Потом, когда большевистские армии начали наступление на Карельском перешейке, мы думали, что главная угроза существованию Финляндии исходит оттуда. Это была вторая ошибка. Наступление там развивалось не то чтобы быстро, но всякие попытки остановить этот медленно катящийся паровой каток приводили только к конфузам. Большевики неумолимо двигались шаг за шагом; совсем недавно пал Виипури, после чего их армия, притормозив только на пару дней для перегруппировки, продолжила развивать наступление на север с целью отрезать Карельскую армию от столицы. Если бы им это удалось, то такое развитие событий само по себе стало бы катастрофой.

Но, сосредоточив все свое внимание на Карелии, мы жестоко ошиблись в третий и последний раз. Под прикрытием ожесточенного сражения за Виипури большевики задумали нанести разящий удар прямо по Хельсинки, чтобы закончить эту схватку не по очкам, а прямым ударом ножа в сердце. Но сами бы они никогда не решились на подобное. Мы воевали с ними в Зимнюю войну, и мы знаем их почерк неумелых дилетантов, побеждающих только за счет многократного перевеса в живой силе. Но нынче все не так. Во всем, что они делали – и здесь, и в Карелии – чувствовалась твердая рука опытного убийцы, из-за кулис непосредственно руководившего и направлявшего войска большевиков. Конечно, этим убийцей были именно они, русские из будущего, которые дали нашим потомкам слово не участвовать в нашей войне-продолжении и не сдержали своего обещания. Это именно русская армия из будущего умеет проводить такие стремительные операции на полное уничтожение противника, перед которыми германский блицкриг кажется играми дилетантов. Это их оружие, аналогов которому не существует в нашем мире, обеспечило успех высадившегося десанта и почти молниеносный захват нашей столицы.

Да, так оно и есть. Из окон президентского дворца было прекрасно видно, как развивались события, в том числе и взрыв на Инженерном острове, который находится всего в трех с половиной километрах от фасада президентского дворца на расстоянии прямой видимости, прямо за южной гаванью. Мы не успели даже опомниться, а гарнизон крепости Суомелина уже пал под ударом чудовищного оружия пришельцев. Взрыв хранилища минного пироксилина был слышен, наверное, даже в Турку, а камни форта, в котором хранилась взрывчатка и снаряжались морские мины, раскидало по всему Хельсинки. Ударная волна выбила во дворце все окна и даже двери, а разлетающиеся камни сильно повредили фасад и кровлю. Одновременно во дворце отключились все телефоны; можно было сколько угодно кричать в трубку, но ответом была только тишина. Это было ужасно. Каждый оказался сам по себе, и для того, чтобы выяснить обстановку или отдать распоряжение, требовалось посылать курьеров и ждать такого же медленного ответа.

Но такой возможности наладить управление нам тоже не дали. Через несколько минут после взрыва на Инженерном острове мы увидели, как на южной стороне горизонта в воздухе появилось множество быстро приближающихся точек. Не прошло и минуты, как эти точки превратились в летающие боевые машины, окрашенные в бело-серый зимний камуфляж и похожие на чудовищ Апокалипсиса или огнедышащих драконов из древних легенд. Несмотря на то, что на их корпусах были изображены красные пятиконечные звезды, мы точно знали, что это ужасные порождения России будущего. Не мешкая ни минуты, они без всякой жалости принялись атаковать позиции зенитных батарей, воинские части, пытающиеся занять оборону на набережной, и даже отдельных полицейских, попавшихся по дороге… А позади них на горизонте уже маячили огромные аппараты – перевозящие, как я понимаю, тысячи большевистских и русских солдат, приготовившихся захватывать наш Хельсинки. Это и в самом деле были русские из будущего, безжалостные и уверенные в своем праве вмешиваться в судьбы нашего мира, и это их вмешательство привело нас к катастрофе.

А ведь как все хорошо начиналось… Финляндия вступила в войну с Советами как раз в тот момент, когда уже обозначился неминуемый крах большевистской системы и разгромленная Красная Армия стремительно откатывалась на восток под натиском победоносных германских войск. Еще совсем чуть-чуть – и германские танки с шиком и помпой въехали бы на московские улицы, прекратив начатый большевиками самодеятельный эксперимент. Но нас, то есть финское правительство, намного больше интересовала судьба Петербурга. Этот проклятый город следовало полностью ликвидировать, ведь для нас, финнов, он принес только зло. Петербург являлся памятником создания русского государства, его завоевательных стремлений и того угнетения, которое мы, финны, на протяжении более ста лет выносили со стороны русских. Поэтому известие о его падении, как и ожидалось, должно было поднять дух каждого истинного финна… [245]

Но тут открылся туннель между мирами, через который влезли русские из будущего – и понеслись такие чудеса, каких не видели и в былые времена Империи. И вот, откинув от Москвы и Петербурга немцев, пришельцы из иного мира осмотрелись по сторонам и заметили нас, финнов. Теперь я понимаю, что отказ от мира на условиях пришельцев был величайшей глупостью, но тогда я ничего не мог с собою поделать. Внутри меня все кипело и я хотел надеяться, что гений маршала Маннергейма сумеет преодолеть любые трудности. Моя супруга Герта, которая считает себя великим медиумом, тоже была против того, чтобы мы шли на поводу у русских из будущего. «Вышние силы, – сказала она, – будут против того чтобы мы отдали земли, завоеванные кровью финских солдат…» Ну а дальнейшее вы уже знаете – наша гордость и самонадеянность привели Финляндию к катастрофе…

Поняв, что мы наблюдаем не обычный воздушный налет, а начало большевистского вторжения я, честно сказать, поначалу не знал, что мне и моим домашним следует делать дальше. Я сам видел, как огромные, похожие на откормленных коров, громадины зависали над набережной и с них по тросам вниз скользили фигурки вооруженных до зубов солдат. Усиливающиеся звуки перестрелки со стороны Морских казарм Катаянокка и со стороны пассажирского порта говорили мне о том, что высадившийся большевистский десант, ломая сопротивление остатков гарнизона, постепенно продвигается на север. А на льду залива, недалеко от нас, в бинокль уже можно было заметить приближающиеся к городу войсковые колонны. Эти безумцы решились пересечь Финский залив по льду аки посуху, и у них это получилось. Береговые батареи захвачены вражеским десантом и частично разрушены – а это значит, что никто и ничто не сможет помешать войскам большевиков благополучно достичь берега. Пора бежать, потому что как только идущие сюда по льду солдаты большевиков достигнут Хельсинки, сопротивление городского гарнизона будет очень быстро сломлено. Судя по чернеющим на льду колоннам, которые маячат за лыжниками в белых масхалатах, их там не меньше нескольких десятков тысяч.

К тому же отдаленная ружейно-пулеметная стрельба доносится и с противоположной стороны, за Рыночной площадью, где с летающих машин тоже могли десантироваться отдельные русские подразделения. Мы как бы попали в окружение между молотом и наковальней – и я даже не знал, в какую сторону следует бежать. Будь я один – это было бы полбеды, но вместе со мной были моя жена Герда, средний сын Ниило и младшая дочь Ева. Остальные дети учатся в Хельсинском университете и, по счастью, еще не успели уйти на занятия, а старший сын Хенрик, полтора года назад закончивший этот же университет, сейчас находился на своем авиазаводе в Тампере. Он так гордился, что смог стать авиаконструктором и проектировать собственные финские самолеты… [246] Поэтому он там в безопасности, по крайней мере пока; а нам тут грозит опасность очутиться в плену – то ли у русских из будущего, то ли у местных большевиков.

Единственный выход, как сказал начальник моей охраны, это вместе с женой и детьми попробовать уйти в шведское посольство, расположенное по соседству с президентским дворцом, и оттуда руководить сопротивлением в оккупированной стране. Можно было бы, конечно, попробовать достичь посольства Соединенных Штатов, но, во-первых – оно расположено рядом с домом Маннергейма (а значит, там уже кишмя кишат большевистские десантники), а во-вторых – из американского посольства меня могут выдать Сталину, использовав как валюту расчета по каким-то своим делам. По дипломатическим каналам стало известно, что Соединенные Штаты интенсивно ищут контактов с руководством СССР. В такой обстановке Рузвельт продаст меня за свой интерес и не поморщится.

Кроме всего прочего, шведское посольство просто ближе. Достаточно выйти из парадного выхода на Эспланаду, [247] пробежать по ней сто метров и войти в Шведское посольство через парадный вход. При этом требуется торопиться. Судя по тому, с какой скоростью перестрелка смещается в нашу сторону, большевики скоро будут здесь. Но мы успеем, обязательно успеем – ведь что такое расстояние в сто метров… Простите меня все, кого я не беру с собой; ведь хорошо, если в посольство пустят меня, жену, сына и дочь. Остальные должны устраивать свою судьбу сами – ведь вы же ничем не виноваты перед большевиками, а если понадобитесь для свободы Финляндии, то мы вас обязательно найдем…

Пальто мы все надели еще тогда, когда взрывом на Инженерном острове выбило стекла – в тридцатиградусный мороз по другому никак. Герда дрожащими руками с негнущимися от холода и волнения пальцами запихивает в ридикюль подвернувшиеся под руку драгоценности, и Ева ей в этом помогает. Я их тороплю: если большевики, которые, должно быть, уже близко, застигнут нас до того, как мы успеем скрыться, то нам не помогут ни жемчуг, ни бриллианты…

И вот мы бежим по лестнице; чемодан в руках у сына, ридикюль у жены, и маленький портфель у дочери – все набито ценными вещами. На улице холодно и ветрено, метет поземка. Почему-то вспомнилось, что двадцать три года назад стояла такая же погода. Точно так же было холодно, дул пронизывающий ветер, а у морских казарм стреляли из винтовок и наганов…

Едва мы сбежали с крыльца президентского дворца, как со стороны моста через канал Катаянокан, отделяющего Президентский дворец от Морских казарм, раздались крики «Стой!» (кричали по-русски) и прозвучали несколько выстрелов из карабина; пули зло свистнули у нас над головой. Но мы не остановились, а, повернувшись к этим людям спиной, во всю прыть припустили к заветным дверям шведского посольства. Ведь стоило нам попасть внутрь, и мы окажемся в безопасности. Люди, что пытались нас остановить, погнались за нами. Расстояние, которое нам требовалось пробежать, было почти равно тому, что разделяло нас и преследователей – и теперь было важно то, кто быстрее достигнет заветных дверей шведского посольства.

Мы, разумеется, достигли заветных дверей первыми, и с размаха заколотили кулаками в толстенные дубовые двери, запертые изнутри на засов. Мы просили впустить нас, моля не отдавать нас большевикам, но подошедший изнутри к дверям привратник сказал, что может открыть дверь только с разрешения господина посла… После этого он удалился, а мы стали озираться в поисках спасения. Но надежды не было. Это было похоже на страшный сон, полный безысходной тоски… С обоих сторон и со стороны Морских казарм и со стороны Рыночной площади к нам подходили вооруженные люди весьма угрожающего вида. Они все были какие-то большие, зловещие, и веяло от них смертным холодом. Белые штаны и такие же куртки с капюшонами, маски от мороза на лицах, большие ранцы или рюкзаки, за спиной и короткие карабины в руках… Шаги их были тихи, ни малейшей суетливости не наблюдалось в их движениях. Скованные страхом, мы жались друг к другу; Герта бормотала что-то неразборчивое, Ева тихонько поскуливала. Сын Ниило слегка толкнул меня локтем и указал взглядом наверх. Там были окна посольства – последняя надежда на спасение… Стекла в них были выбиты, и если бы нам удалось влезть в них, мы бы спаслись. Но это было невозможно – располагались эти окна на высоте не менее полутора человеческих ростов от земли…

– Ком, – сказал нам один из тех, кто преследовал нас со стороны морских казарм, – ком, падлюки, ком. Бегать еще за вами, тридцать семь гробов с присвистом в центр мирового равновесия…

При этом он направил на нас свое оружие – и нам, хоть и нехотя, но пришлось подчиниться. Это была катастрофа. Мы не сумели избежать ареста, и теперь моей семье предстояли ужасные дни за решеткой…

 

* * *

 

Января 1942 года, 11:55

Москва, Кремль

Кабинет Верховного Главнокомандующего

Присутствуют: Верховный главнокомандующий, нарком обороны и генеральный секретарь ЦК ВКП(б) Иосиф Виссарионович Сталин; нарком внутренних дел и член ЦК ВКП(б) Лаврентий Павлович Берия; нарком иностранных дел и член ЦК ВКП(б) Вячеслав Михайлович Молотов; посол Российской Федерации в СССР Сергей Иванов

 

Война с Финляндией подходила к закономерному концу. Операция «Пегас» удалась в полном объеме. Десантный корпус внезапным ударом захватил плацдарм во вражеской столице, а перемахнувшая через Финский залив 8-я армия развила успех, превратив его в стратегическую победу. Финское правительство, не ожидавшее такого афронта, было застигнуто врасплох и не смогло эвакуироваться – и в итоге в полном составе, включая президента Рюти, попало в плен как кур в ощип. Многие из этих деятелей пытались бежать и скрыться, но почти ни у кого это не получилось, потому что сразу после вступления Красной Армии в Хельсинки очень много людей захотело поквитаться с прежней властью. Финские коммунисты и комсомольцы, гонимые и преследуемые при националистическом режиме, теперь получили полное право рассчитаться с прежними хозяевами жизни той же монетой.

И хоть на Карельском перешейке еще продолжаются бои, пытающиеся вырваться из намечающегося кольца финские части, прижатые к берегу озера Сайма, дерутся ожесточенно и отчаянно, но все это – уже бессмысленное сопротивление. Генерал Говоров, зная о скорой капитуляции финской армии, не торопится посылать в атаки красноармейские части, предпочитая для уничтожения врага использовать гаубичные полки РВГК, способные размягчить оборону любой мощности. А там, на перешейке, у финнов пока нет ничего, кроме цепочки траншей, наскоро выдолбленных в мерзлом грунте, и дзотов, перекрытых двумя-тремя накатами бревен. Это вам не прошлая «Зимняя война», когда красноармейцы тысячами ложились перед финскими пулеметами. Теперь атакующих в рост цепей не видно, вражескую оборону до исступления долбит тяжелая артиллерия. А уж потом на дело идут саперно-штурмовые батальоны – и не в рост, а ползком по-пластунски, в белом камуфляже, чтобы, незаметно подобравшись, забросать уцелевших после артподготовки финских солдат гранатами или фыркнуть в них из огнемета. И уже за ними траншеи занимает пехота, чтобы, если что, отбить отчаянные финские контратаки…

Но даже такие осторожные действия влекут совершенно не нужные потери, поэтому захваченного в плен президента Рюти вместе со всем его семейством перебросили вертолетом на аэродром под Таллином, и уже оттуда на самолете «ПС-84» отправили в Москву. Как говорили сопровождавшие президентское семейство люди Берии, всю дорогу Рюти и его присные находились в шоковом полуобморочном состоянии, будучи совершенно уверенными в том, что сразу после прибытия в Москву их расстреляют. Впрочем, в чем-то они и были правы. Внутренняя тюрьма на Лубянке, в которую по прибытии поместили членов президентского семейства – это вам не пятизвездочная гостиница, и сама по себе, даже без применения физического воздействия, способна вывести из равновесия кого угодно.

Там же, в соседней камере, находится финский генерал-лейтенант Леннарт Эш, бывший командующий 4-м армейским корпусом. Генерал был похищен советским ОСНАЗОМ прямо из расположения своего штаба, после того как тот подвергся уничтожающему удару советской дальнобойной железнодорожной артиллерии. Убежденный финский нацист, в годы Первой Мировой войны воевавший на восточном фронте на стороне Второго Рейха – попав на Лубянку, он сразу превратился в мирную овечку, заявляющую, что он только выполнял приказы главнокомандующего Маннергейма и того же президента Рюти… Впрочем, на генерала имелось отдельное дело о военных преступлениях. В августе-сентябре 41-го года финские войска к югу от Выборга окружили три советских стрелковых дивизии. Часть советских войск, бросив тяжелое вооружение, смогла выскочить из котла, остальные после нескольких дней сопротивления, полностью исчерпав боеприпасы, стали сдаваться в плен. Именно тогда генерал-лейтенант Эш отдал приказ о применении оружия против военнопленных в том случае, если те не будут повиноваться приказам, и в результате вольной трактовки этого приказа его подчиненными множество советских военнопленных были застрелены.

Собственно, генерала для того и держали в Лубянской «копилке», чтобы после капитуляции Финляндии устроить большой судебный процесс как над политическим руководством развязавшей войну и потерпевшей поражение страны, так и над ее уцелевшим генералитетом. Впрочем, мертвых, но виновных, тоже будут судить посмертно. И посмертно, в виде чучел, вздернут на самых настоящих виселицах. Тех, кто отдавал приказы, разрабатывал и приводил в исполнение людоедские планы, всех до единого ждет законное и справедливое возмездие – и Рюти, и Маннергейма, и генерала Эша, и многих других… А сейчас президент Рюти нужен был товарищу Сталину не только для того, чтобы тот подписал акт о безоговорочной капитуляции, но и для того, чтобы посмотреть в глаза человеку, который со своей стороны отдал приказ о нападении финских войск на СССР. С Гитлером такое, наверное, уже не получится: или свои пришибут эту мразь, или успеет отравиться и застрелиться; а президент Рюти – вот он здесь, тепленький…

Наслаждаться торжеством победителя товарищ Сталин собрался не в одиночестве. Специально для этого к нему присоединились Берия и Молотов, а также товарищ Иванов, как представитель Российской Федерации – ведь российские добровольцы немало сделали для того, чтобы последняя советско-финская война была выиграна в такие кратчайшие сроки и при феноменально низких потерях.

Двое сотрудников НКВД ввели в сталинский кабинет президента Рюти. Был он как ощипанный гусь – весь какой-то помятый и поникший. А ведь в былые годы какой был самоуверенный тип, властитель дум стареющих красавиц… громко рассуждал о будущем Великой Финляндии и об ущербности русского народа, жал руку Гитлеру и Гиммлеру… И вот теперь – смотри ж ты, месье мокрый куриц, глаза в пол и не смеет сказать ни слова… хотя, как доносит разведка, проживший первую половину своей жизни в Российской империи, русский язык президент Рюти еще не совсем забыл.

– Ну вот, – хмыкнул Сталин, с ног до головы оглядев невольного «гостя», – и господин Рюти пожаловал. А мы-то вас заждались. Предлагали же решить вопрос по-хорошему, но вы не захотели. Ну что же… Теперь все у вас будет по-плохому…

– Вы не имеете права! – вскинув голову, на вполне понятном русском языке взвизгнул президент Рюти. – Финляндия – независимая страна, и мы будем жаловаться…

– Кому вы будете жаловаться? – тихо спросил Сталин, приподняв бровь. – В Лигу Наций, великим державам Уругваю, Аргентине и Колумбии? Или Великобритании и Соединенным Штатам, у которых и без вас хлопот полон рот? Или вы думаете, мы не знаем, что в шведском посольстве вас, бывшего президента бывшей страны, даже не пустили на порог? Ходят тут разные, потом ложки пропадают… Когда двадцать три года назад товарищ Ленин давал вам независимость, он думал, что независимая Финляндия станет справедливым демократическим государством, добрым соседом и другом молодой Советской Республики. А потом у вас к власти пришло такие как вы, Рюти – самодовольные и либерально настроенные представители местной золотой молодежи – и превратили Финляндию в нашего злейшего врага. Четыре войны между двумя нашими государствами меньше чем за четверть века – мне кажется, это несколько многовато… Так что пришло время Советскому Союзу исправить свою старую ошибку и в одностороннем порядке отозвать свое признание независимости Финляндии.

– Вы не можете так поступить! – зло сказал Рюти, снова вскинув голову; в этот момент он был похож на расс