Коллаборационистское марионеточное правительство

«национального спасения»

Присутствуют:

Премьер‑министр генерал Милан Недич; младший брат премьер‑министра генерал Милутин Недич (только что выпущен из плена); экс‑кронпринц, а ныне частное лицо, Георгий Карагеоргиевич

 

Если под потолком кабинета Сталина в Кремле незримо парит древнегреческая богиня Ника и ветер от ее крыл поднимает бурю, сметающую в небытие целые царства, то тут, в Белграде, в кабинете премьер‑министра марионеточного прогерманского правительства прочно прописались навевающие ужас Эриннии, грозя страшными карами изменникам, позабывшим о долге перед родной землей.

Впрочем, изменник тут пока один. Год назад, приняв предложение оккупационных властей возглавить коллаборационистское правительство оккупированной Сербии, генерал Милан Недич заявил по белградскому радио, что делает это ради спасения сербского народа. Но потом все у него пошло наперекосяк.

Сербский народ в своей основной массе пошел не за сотрудничающими с немцами коллаборационистами, и даже не за верными эмигрировавшему королю четниками капитана Драже Михайловича, а за коммунистическими вождями, что возглавляли партизанские отряды, возникшие в лесистых сербских горах.

В сербской добровольческой команде, которая в нашей истории в итоге вошла в ряды формирований СС – четыре тысячи добровольных пособников нацистов. В сербской государственной страже – семнадцать тысяч жандармов и полицейских. В равногорском движении (югославской армии на Родине) покойного капитана Драже Михайловича – пятьдесят тысяч бойцов, а численность красных партизан – двести пятьдесят тысяч злых, мотивированных и стойких борцов за свободу своей земли и за дело Ленина‑Сталина. Эти двести пятьдесят тысяч не просто числятся на бумаге.

Они прекрасно вооружены и оснащены, превосходно мотивированы, а еще их воодушевляет то, что Красная Армия стоит уже на пороге Сербии. И не она одна.

Экспедиционный корпус России из будущего тоже участвует в боях на стороне коммунистов, и для многих сербов из числа колеблющихся или просто настроенных скептически по отношению к коммунистам этот факт имеет решающее значение.

При непосредственном боевом контакте с «марсианами» добровольные помощники нацистов будут истреблены до последнего человека – так же, как уже были уничтожены эсэсовцы из дивизии «Принц Ойген»; жандармы из «государственной стражи», едва их завидев, разбегутся кто куда, четники Михайловича не задумываясь перейдут на сторону русских из будущего или даже Советского Союза, а коммунистические партизаны встретят части Красной Армии и российского экспедиционного корпуса цветами и объятиями. Для них они «свои». Гибель от рук немцев основателя четнического движения и последовавшая за ней смерть короля Петра Второго в далеком Египте основательно подкосили некоммунистическое сопротивление немцам. Меньшая часть четников начала дрейфовать в направлении пронацистского вождя Косты Печенаца, а большая – иногда поодиночке, а иногда целыми отрядами – стала переходить на сторону красных… Усилилось дезертирство и в «государственной страже»: кто‑то переходит на сторону «красных», а кто‑то попросту ложится на дно, надеясь пересидеть трудные годы в подполье.

К тому же, напоминая о мощи пришельцев, над Сербией вообще и над Белградом в частности время от времени пролетают огромные четырехмоторные самолеты, которых нет и не может быть в военной авиации ни одной страны этого мира. Иногда они сбрасывают в парашютных мешках оружие и боеприпасы красным партизанам в Югославии и Италии, а иногда (очень метко) – бомбы неприятно крупного калибра на головы тех деятелей, которые не нравятся большевистскому вождю господину Сталину. Палача сербского народа германского генерала Франца Беме, оставшегося «на хозяйстве» после того, как фельдмаршала Листа отозвали на Восточный фронт, русские из будущего уничтожили вместе со всем его штабом как раз такой бомбой. Тяжкий грохот взрыва, от которого жалобно зазвенели оконные стекла, слышал весь Белград, а огромное грибовидное облако дыма и пыли, поднявшееся над местом взрыва, можно было наблюдать с большого расстояния.

Как раз в тот момент генерал Недич и понял, что и его жизнь может подойти к концу так же внезапно и неотвратимо – когда в Кремле решат, что существование коллаборационистского правительства в Белграде начинает активно мешать советско‑российским планам. И это момент явно не за горами. Красная Армия вплотную подошла к границам Сербии. Только что ее передовые подразделения играючи помогли отбить попытку немецкого наступления на Софию, и теперь на фронте установилось пугающее затишье, через некоторое время готовое взорваться новым наступлением. Премьер‑коллаборационист и сам был не без военных талантов, поэтому понимал, что с момента открытия Врат Третий Рейх проиграл войну за существование, и теперь его ждет неминуемый крах.

Конечно, на самом деле Врата не были и не могли быть причиной разгрома германской военной машины; проникший через них экспедиционный корпус только ускорил и направил этот процесс. Настоящих причин неизбежной гибели Третьего Рейха было несколько: стойкость советского солдата, яростное сопротивление которого в несколько раз превысило нормативы, заложенные в план «Барбаросса», невозможность для Германии сколь‑нибудь длительной войны на два фронта, а также практикуемая Гитлером и К° человеконенавистническая идеология национал‑социализма – претворение в жизнь ее постулатов ослабляло саму Германию и максимально увеличивало сопротивление ее экспансии.

Но такие соображения Милану Недичу в голову не приходили, в противном случае он просто никогда не пошел бы на службу к немецким оккупантам. Вместо того он был обеспокоен собственной судьбой, а также задавался вопросом, что будет с Сербией после того, как Красная Армия и народно‑освободительные партизанские отряды окончательно очистят ее территорию от оккупантов и коллаборационистов. В том, что его личная судьба будет печальной, премьер‑коллаборационист не сомневался. Все его попытки навести негласные контакты по ту сторону фронта и банально подстелить соломки натыкались на глухую стену неприятия. Конечно, у генерала Недича были связи с людьми покойного капитана Драже Михайловича, через которых можно было попытаться выйти на британцев, но он сомневался, что в данных условиях мнение островитян будет иметь хоть какое‑либо значение. Они ведь с русскими не союзники, а попутчики, причем каждый из них себе на уме.

И вот – еще один удар. Совсем недавно из германского плена (по просьбе самого Милана Недича) отпустили его младшего брата Милутина… Перед своим возвращением в Белград он имел беседу с неназванным им высокопоставленным представителем Германского руководства (Гейдрихом), сообщившим брату премьер‑коллаборациониста, что германское командование рассматривает территорию южнее реки Сава как стратегическое предполье и не планирует ее упорную оборону. В целях своей защиты от югославских партизан и Красной Армии режим генерала Недича, мол, должен обходиться собственными силами. Исключение можно сделать только для Белграда, который должен превратиться в ловушку для советско‑российских войск. Опцию «ожесточенное оборонительное сражение в крупном европейском городе» в этом мире еще никто не пробовал. Смоленск, где прошлой осенью в полном окружении дралась 9‑я армия генерала Штрауса, по сравнению с Белградом – большая деревня. Причиной такого авангардизма, нехотя проявленного Гальдером, являлся хронический дефицит боеспособных войск и нежелание растрачивать этот ценный ресурс на оборону территорий с враждебным населением.

По мнению немецких генералов, по‑настоящему стойко требуется защищать только Хорватию, Венгрию и сам Рейх, где местное население будет поддерживать вермахт, а не вставлять ему палки в колеса. С одной стороны, Милан Недич понимал резоны отдавших такой приказ германских генералов, а с другой, противился этому решению изо всех сил, ведь оно отдавало почти всю Сербию под власть коммунистов и их покровителей, а столицу государства обрекало на разгром и уничтожение. Как монархист и великодержавный сербский националист, Недич не хотел своему народу судьбы быть смолотым в жерновах истории между Советским Союзом и гитлеровской Германией.

Дополнительно эта ситуация усугубляется еще и тем, что попытка прорыва группировки вермахта в Греции на соединение с оккупационными войсками в Югославии потерпела неудачу. Совместная советско‑российская подвижная группировка наехала на рвущихся к спасению немецких зольдатенов гусеницами своих панцеров, отчего те все как один нечаянно умерли. Вермахт в результате этого сражения еще более ослаб, а вторая подвижная группировка русских из будущего и большевиков после завершения этой работы в самом ближайшем будущем должна выйти в район Скопье‑Куманово и составить пару соединению, которое под Пиротом недавно разгромило и полностью уничтожило дивизию СС «Принц Ойген».

После того как Красная Армия на сербском направлении двумя клиньями перейдет в решающее наступление, предпринимать что‑то будет поздно, поэтому премьер‑коллаборационист уже сейчас мечется ошпаренной кошкой, желая добыть своему режиму хоть немножечко легитимности, не завязанной на немецкие оккупационные войска. Именно с этой целью в его кабинете и находится экс‑кронпринц Георгий Карагеоргиевич – истинный наследник своего отца, отстраненный от власти путем грязных манипуляций. Год назад он уже посылал пешим эротическим маршрутом представителей германского командования, пожелавших сделать его марионеточным прогерманским сербским королем. Потом в то же место пошли и посланцы сторонников покойного капитана Драже Михайловича, предложившие опальному принцу сомнительное счастье стать проанглийской марионеткой.

И сейчас на лице этого пожилого, измученного невзгодами человека написано упрямо‑унылое выражение: мол, ну что, опять эти двое будут звать меня на трон, чтобы использовать как ширму для своих грязных дел?

И он не ошибся. С первой же минуты встречи премьер‑коллаборационист стал канючить, чтобы Георгий Карагеоргиевич принял на себя обязанности сербского короля.

– Ваше королевское высочество, – вкрадчиво говорил он, – в условиях непрерывного нарастания красной угрозы Сербии как воздух необходима сильная легитимная королевская власть, а вы – единственный оставшийся в живых потомок по прямой мужской линии своего отца короля Петра Первого Карагеоргиевича…

– Поймите, господин Недич, – с саркастической улыбкой ответил экс‑принц, – красные – это единственная политическая сила, которая не звала меня на мнимый королевский трон, а посему я склонен доверять коммунистам даже больше, чем остальным. Я и раньше не очень‑то стремился к власти, потому что воочию наблюдал трагедию своего несчастного отца, превращенного в марионетку небезызвестным господином Димитриевичем и его подельниками из «Черной руки». [343] Сейчас, после длительных мучений, желание держаться подальше от отравленных нессовых одежд у меня только окрепло. Поэтому – нет, нет и еще раз нет. Поищите на роль смешного паяца еще какого‑нибудь чудака. Например, моего двоюродного брата Павла. Хотя и он, наверное, тоже откажется от предложенной вами «чести».

– Вот видишь, Милан, – вздохнул Милутин Недич, относившийся к коллаборационизму своего старшего брата с изрядным скепсисом, – я же тебе говорил, что королевич Джорджи настолько твердолоб, что способен переупрямить трех ослов. Кроме того, сейчас право говорить от лица сербского народа, хочешь ты того или нет, перешло к коммунистам, а это значит, что для любого представителя династии принять трон из твоих рук – значит замараться сотрудничеством с врагами нашего народа, то есть тем же грехом, что лежит и на тебе…

– Я же говорил вам обоим, что совершенно не стремлюсь к власти, – упрямо произнес Георгий Карагеоргиевич. – Но в последнем своем утверждении вы совершенно правы, потому что определенное ощущение гадливости от присутствия в этом кабинете у меня имеется. Для любого честного серба вы, господин Недич, некто вроде прокаженного, прикосновение к которому сулит неосторожному человеку неисчислимые беды.

– Ну хорошо, ваше королевское высочество! – всплеснул руками премьер‑коллаборационист, – не хотите быть королем, так и не надо. Хоть это все осложняет, попробуем обойтись как‑нибудь без вас. Единственное, о чем мы хотим попросить вас ради блага сербского народа и государства, это быть нашим послом в Ужице. Кто как не вы, с вашим нейтральным отношением к коммунистам, способен хотя бы попробовать договориться о сотрудничестве в условиях, когда немецкая армия намерена оставить бóльшую часть сербской территории при минимальном сопротивлении и только в Белграде собирается дать русским сражение, которое должно дотла разрушить и разорить нашу столицу! Предотвратить такой сценарий, как мне кажется, долг каждого честно серба, и я надеюсь, что вы за это возьметесь, несмотря на всю ту гадливость, которую вам внушает мое существование.

– Что вы намереваетесь предотвратить, господин Недич? – с нескрываемым сарказмом спросил Георгий Карагеоргиевич, – отступление немцев из Сербии или разрушение Белграда?

– Первое предотвратить невозможно, да и не нужно, – ответил Милан Недич, – а вот сохранить в целости и сохранности нашу столицу, и так уже изрядно пострадавшую во время германского вторжения, было бы желательно, и даже необходимо. В решающий момент мы могли бы выйти из повиновения германского командования и отдать приказ сербской государственной страже атаковать и разоружить германские части в Белграде и окрестностях. Взамен мы хотим амнистии для себя и сотрудников своей администрации, а также предотвращения бессудных арестов и казней сербских патриотов, на которые так горазды прокоммунистические повстанцы.

Опальный принц усмехнулся и произнес:

– Сербскими патриотами вы называете оглоедов из движения ЗБОР, [344] которое настолько маргинально, что по всей Сербии у него нашлось лишь несколько тысяч сторонников? Если мне не изменяет память, именно головорезы из добровольческой команды военизированного крыла этого движения с вашего собственного благоволения без суда и следствия вешают всех заподозренных в сочувствии коммунистическим партизанам. И я не удивляюсь, что те, в свою очередь, отвечают вашим «патриотам» столь же пылкой любовью.

– Ладно‑ладно! – замахал руками премьер‑коллаборационист, – господ Летича, Мушицкого и их сподвижников можно вывести за скобки предполагаемого соглашения с красными партизанами. От этого оно совершенно не пострадает. Говоря о патриотах, я имел в виду других, куда более солидных людей, ничем не запятнавших себя перед сербским народом и не замешанных ни в чем предосудительном…

– Ну хорошо, – сказал Георгий Карагеоргиевич, – предположим, что я согласился быть вашим послом. Теперь скажите, как вы собираетесь все это провернуть, ведь не могу же я просто так явиться в Ужицу – мол, вот он, я принц Георгий Карагеоргиевич, прибывший с посланием от предателя сербского народа господин Недича. Пожалуй, за такое предложение меня там просто побьют, или даже расстреляют без суда и следствия.

– Вы боитесь? – удивленно спросил молчавший до того Милутин Недич. – А говорили, что у принца Джорджи железные нервы и он не боится ни Бога, ни черта…

– Какой вздор, Милутин! – воскликнул Георгий. – После того, что со мной проделал мой братец, мне все равно, расстреляют меня или нет. В моем существовании были моменты, когда я молил о смерти, и лишь страх быть проклятым навечно удерживал меня от того, чтобы я сам наложил на себя руки. Просто если меня расстреляют без суда и следствия, то я не смогу выполнить миссию, которую сам взвалил на свои плечи.

– Я думаю, что вас не расстреляют, – сказал генерал Недич‑старший, – потому что вместе с вами в качестве жеста доброй воли мы освободим и отправим в Ужицу несколько человек, арестованных жандармерией за помощь партизанам. Жандармский конвой доставит вас до городка Горни Милонавац, откуда вы уже поедете сами под белым флагом до первых партизанских постов у городка Чачак. Ну а дальше, ваше королевское высочество, все зависит только от вас. Слухи о кровожадности партизан сильно преувеличены. И мы очень надеемся, что вы сумеете с ними договориться.

– В таком случае я окончательно согласен, – сказал Георгий Карагеоргиевич. – И давайте приступим ко всему этому как можно скорее, чтобы не тратить зря время.

 

* * *

 

Июня 1942 года, утро