Субъекта, обладающего рациональным знанием, соединяю- щим здравый смысл с обретениями жизненного опыта.

Одним из исходных концептов постмодернистской фи- лософии является желание. В нем слились фрейдистское бессознательное (либидо) и эффекты старого субъективного идеализма, выносящего объективный мир за скобки. Жела- ние — вовсе не то, что интерес. Интерес структурируется объективно, посредством сочетания устойчивых потребнос- тей с социальными средствами их удовлетворения — надле- жащим социальным статусом, реальным участием в решени- ях и т.п. Словом, речь идет об антропологической субстан- ции и ее социальных атрибутах.

~ Желание же относится к тому, что на данный момент мо- жет оказаться субъективно приемлемым. В терминах старой классической философии — это пограничная сфера «вторич- ных» качеств, где реальное и иллюзорное, наличное и кажу- щееся переплетены и способны меняться местами.

Одновременно желание имеет психологический статус фрейдистского бессознательного — темной стихийной силы, только и ждущей случая вырваться из-под контроля созна- ния. Причем если сам Фрейд «желал успеха» сознанию в борьбе с подсознанием, то постмодернисты вслед за своими предшественниками неофрейдистами стоят на стороне под- сознания, желая защитить его от тирании сознания. Ясно, что здесь не может идти речи о каких-то стратегиях подчине- ния импульсивных желаний рационально выверенному ин- тересу. Вот в этом пункте философия постмодернизма попа- дает в ловушку характерного парадокса, желая освободить либидо от рационалистической репрессии. Эта философия не освобождает личность, а отдает ее во власть господству- ющей системе манипулирования. Дело в том, что желание, в отличие от интереса, отличается крайней прихотливостью и, самое главное, поддается технике замещения. Желание под- дается многообразным символическим удовлетворениям, чаще всего не имеющим никакого отношения к реальным интересам личности Не случайно расхожий афоризм пост- модернистской «культуры публичности» (принадлежащий американскому литературоведу С. Фишу) гласит: «бессмыс-

А. С. Панарин

ленно заботиться о том, чтобы быть правым, главное — быть интересным». Приглядимся к феномену Жириновского: этот мастер политической клоунады никогда не заботился о том, чтобы быть правым, свою цель он видел в том, чтобы оста- ваться «интересным». С точки зрения классической предста- вительской рациональности Жириновский давно уже дол- жен бы быть исключенным из большой политики — слишком систематически он занимает позиции, прямо противополож- ные социальным заказам оппозиционного электората, кото- рому он морочит голову. Заявив о себе как оппозиционер компрадоркого режима, готовый ни перед чем не останавли- ваться ради защиты «Великой России», он последовательно и в Государственной думе и вне ее следовал прямой указке Кремля и защищал интересы олигархов. Что же в этом слу- чае оставалось на долю его электората? Оставалось символи- ческое удовлетворение более или менее подсознательных желаний, поддающихся замещениям в хлестком слове и эпа- тажном поведении политического скомороха

Все политические технологии, используемые режимом Б. Н. Ельцина, основывались на главном постулате постмо- дернистского дискурса — на подмене обозначаемого обозна- чающим, объективных показателей, относящихся к реальной социальной действительности, знаками.

Постмодернизм в этом отношении базируется на прин- ципе, сформулированной одним из создателей структурной лингвистики Ф. де Соссюром: «означающее немотивировано, то есть произвольно по отношению к данному означаемому, с которым у него нет в действительности никакой естествен- ной связи»29.

Формализованная лингвистика Соссюра борется с влия- нием референта — обозначаемой в языке реальности, отяг- чающей знаковую г'—тему языка «натурными привязками. Поэтому лингвисты, следующие 'а Соссюром, и считают ис- ключение референт необходимь м условием развития лин- гвистики»30.

Сказанное вполне можно отнести к современной поли- тологии Исключение таких референтов, как объективный классовый интерес, классовый социальный заказ, классовая

Искушение глобализмом 203

(групповая) политическая воля, не говоря уже о таких прези- раемых «метафизических псевдосущностях», как объектив- ные законы общественного развития, стало условием необы- чайно быстрого развития инструментального политического знания, готовящего рецепты для политических технологий.

Здесь мы сталкиваемся еще с одним парадоксом, касаю- щимся удивительного родства либеральной политической классики с третируемым ныне «историческим материализ- мом». Исторический материализм (как и его облегченная по- литологическая версия — научный коммунизм) опирался на те же презумпции, что и классический либерализм: об объек- тивных интересах различных общественных групп, о том, что эти интересы находят адекватное отражение в полити- ческом сознании, которое формирует свои социальные зака- зы и политические проекты, об общественной эволюции как естественноисторическом процессе, подчиняющемся стро- гим законам, и т.п. Различие с либерализмом касалось не столько мировоззренческо-методологических презумпций, относящихся к окружающей социальной реальности, сколь- ко классовых симпатий и антипатий.

С высоты открытий постмодернизма эти презумпции объективности и репрезентативности кажутся сегодня пре- дельной наивностью, унаследованной от старой эпохи. На основе установок постмодерна осуществляется тотальная ре- конструкция практической политики и всей системы власт- ных технологий. При этом трагикомедийность ситуации со- стоит в том, что новоиспеченные университетские политоло- ги, как правило, и не подозревают об этом и пекут свои опусы со старанием копировальщиков, воспроизводящих давно уже забытую либеральную классику, касающуюся граждан- ского общества, правового государства, неотчуждаемых прав человека, формальностей политического представительства

И пр. Все это сегодня может служить только усыплению об- щественного сознания страны, которую хотят уверить в том, что с победой над тоталитаризмом главные ее беды кончи- лись и теперь все зависит от того, насколько точно оно ско- пирует представительскую политическую систему западных демократий На самом деле речь идет не о представительст-

А. С. Панарин

ве, а о производстве политического порядка, который не столько отражает некую объективную действительность или законы прогресса, сколько выражает своекорыстную волю новых властителей и тех, кто их контролирует извне.

Натуралистическая теория отражения на самом деле мало что объясняет; более эвристичной и, главное, приспо- собленной для технологического отношения к политической действительности является постмодернистская теория про- изводства, построенная на семиотических презумпциях. Для читателя, далекого от лингвистических тем, поясню: семан- тика — это раздел лингвистики, занимающийся значением слов (то есть в известном смысле наследующий классичес- кую теорию отражения), семиотика — раздел, занимающий- ся исследованием знаковых систем. Их различие основано на различии обозначаемого и обозначающего. Так вот, пост- структурализм, как одно из течений постмодернизма, пося- гает на то, чтобы утвердить независимость знаковой вселен- ной от реальности обозначаемого. Применительно к политике это означает, что такие референты, с которыми политичес- кая классика сверяла и теорию, и повседневное поведение политического класса — объективные интересы, объективные законы и тенденции, волю и социальный заказ электората и т. п., — сегодня отодвигаются в сторону. Репрезентативные функции политиков, выступавших прежде с императивными мандатами, заполненными рационально мыслящими изби- рателями, заменяются функциями по производству второй, знаковой реальности или, выражаясь на современном жарго- не, «виртуального мира». «Постмодернистская чувствитель- ность» сегодня не менее характерна для профессиональных политиков новейшей формации, чем для профессиональных лингвистов, литературоведов и философов постструктура- листской выучки.

Постстуктуралисты утверждают, что для любого челове- ка, как существа, сформированного культурой, реальностью, с которой он имеет дело, являются не факты и феномены действительности, а тот или иной культурный текст. Нам ка- жется, что мы воспринимаем объективную реальность и го- ворим ее голосом или, с других позиций, голосом нашего

Искушение глобализмом 205

внутреннего «я», аффицированного этой реальностью. На самом деле «нами говорит» тот или иной культурный текст. Мы менее аффицированы так называемой объективной дей- ствительностью, которая в постструктурализме стала чем-то меньшим, чем кантианская «вещь в себе» — тенью теней, а более текстами культуры, которая формирует все наши мен- тальные реакции. Положение к тому же осложняется тем, что текстов, погружающих человека в свое условное про- странство, сегодня великое множество и они гетерогенны — не согласуются друг с другом. Отсюда понятие «интертексту- альности» — взаимной наложенности множества текстов, которые легитимируются не по критерию своей соотнесен- ности с реальностью, но по критерию соотнесенности с дру- гими, «авторитетными» текстами. Можно своей политикой разорить страну, довести до реального обнищания большин- ство ее населения, лишить его элементарных благ цивилиза- ции — и при этом не без успеха легитимировать эту политику со ссылкой на авторитетный текст либерализма, западного общественного мнения и т.п. Если вы обращаетесь с реаль- ностью как с реальностью, на вас автоматически наваливает- ся масса обязательств, которые вам предстоит выполнять — или признать свою несостоятельность. Но если вы обращае- тесь с реальностью как с полисемантическим (вбирающим массу не согласованных между собой значений) текстом, то вы можете перевернуть перспективу и вместо забот о своей репрезентативности — соответствии объективным требова- ниям реальности — позаботиться о реконструкции этой ре- альности, подгонке ее под свои интересы, свое поведение, свои практики. Одно дело, если народ воспринимается в по- литике как реальный суверен, воля которого репрезентиру- ется в деятельности различных политиков. Другое дело, если с ним работают как с полисемантическим текстом, в кото- ром можно по желанию актуализировать то те, то другие смыслы, тасовать или даже вырывать страницы, озвучивать одно и замалчивать другое и т.п.