Пробуждение расовой чувствительности -

УГРОЗА ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ

Еще одним парадоксальным проявлением постмодер- нистской чувствительности становится новый расизм.

Трансцендентальный субъект классического модерна от- личался невосприимчивостью к расовым различиям, как и к различиям культурным. Он выстраивал единую рамку опыта, обращенного исключительно вперед — туда, где былые раз- личия и противопоставления людей утратят всякое значение. Для классического модерна опыт есть именно то, что вытес- няет традицию, от которой и ведут свои истоки все дискри- минационные различения людей. С этой точки зрения «боль- шой рассказ» модерна — это в конечном счете рассказ об об- щечеловеческом будущем. Революционеры модерна, идет ли речь о политических, научно-технических, культурных рево- люциях, неизменно подозревали в контрреволюционных по- ползновениях тех, кто оказывался в привилегированном по- ложении. Для классиков модерна социальные и культурные дифференциации людей выступали как эквивалент привиле- гий. Именно непривилегированные воспринимались пол-

Искушение глобализмом 245

Предами общечеловеческого будущего, ибо были заинтере- сованы в ликвидации всяких привилегий.

Повесть о «маленьком человеке» — это не только излюб- ленный жанр сострадательной русской литературы или при- ем большевистской «демократии равенства». Буржуазные ре- волюции в Европе защищали буржуа именно как «маленького человека», права которого ущемляются феодальной номен- клатурой. Даже новейшая неоконсервативная война на Запа- де, с ее требованиями демонтажа большого государства, реп- риватизации и денационализации, опиралась на демократи- ческий миф о «маленьком человеке».

Частный предприниматель для неоконсерваторов и был тем «маленьким человеком», которому не дают развернуться представители Больших организаций — Большого прави- тельства, Большой корпорации, Большого профсоюза, Боль- шой науки и т. д., представляющие незаконную систему при- вилегий, укрывающую своих избранников от давления чест- ной конкуренции. И вот теперь постмодернизм впервые после фашизма посягнул на демократический миф о «ма- леньком человеке». «Маленький человек» по определению — сторонник историзма, проектирующего будущее, свободное от каких бы то ни было привилегий. Постмодернисты не любят «маленького человека» за его привязанность к «боль- шим рассказам». Устранив «большие рассказы» о будущем как законный жанр современной культуры, постмодернисты вольно или невольно становятся реакционерами, адресую- щими все свои симпатии настоящему. Все, кто сегодня не бескорыстно цепляется за настоящее, призывают к «граж- данскому согласию» по поводу итогов новейшей приватизации и иных афер, желая утвердить свои привилегии в качестве окончательных, неперерешаемых, более или менее автома- тически попадают в союзники постмодернистов и становят- ся адресатом их дискурса. Отношение постмодернистов к

«третьему», а также бывшему «второму» мирам, объединяю- щим «неадаптированное» большинство планеты, напомина- ет отношение римских патрициев к ранним христианам. Патриции с презрением относились к «большим рассказам» христианства, учившим презирать настоящее. Христиане

246 А. С. Панарин

воспринимали настоящее как ночь, которую надо претер- петь, дождавшись Великого Света. Как говорит молитва св. Василия Великого: «И даруй нам бодренным сердцем и трез- венною мыслию всю настоящего жития нощь прейти, ожи- дающим пришествия светлого и явленного дне Единородно- го Твоего Сына...»

Постмодернизм, отвергший всяческую «мистику будуще- го» во имя настоящего, оказывается наиболее последова- тельным воплощением новоевропейского атеизма; он отвер- гает не только христианскую мистическую весть о грядущем блаженстве «нищих духом», но и аналогичную весть модер- на, в которой он не без оснований усматривает превращен- ную форму древней эсхатологии.

Разумеется, постмодернисты запрещают посягать на на- стоящее не только во имя привилегий тех, кто уютно в нем устроился. Их запрет на дискурс о будущем связан с дисква- лификацией разума, претендующего на то, чтобы дать нам четкие ориентиры для отличения добра от зла, истинного от ложного, возвышенного от низменного и уродливого. Про- шла пора, когда господа мира сего стремились заполучить теорию, плодящую фанатичных приверженцев существую- щего порядка. В эпоху постмодерна господствующий поря- док эксплуатирует уже не наш энтузиазм, а наше уныние — неверие в возможность альтернатив. Именно это историчес- кое уныние и насаждает постмодернизм, дискредитирующий великие проекты и самое способность их выдвигать. Именно в этом пункте постмодернистов настигает архаика этноцент- ризма и расизма. Действует своеобразный закон: отказ от бу- дущего в пользу настоящего неминуемо влечет за собой акту- ализацию всех социальных, расовых, этнических различий, тянущихся из прошлого.

Истина настоящего состоит в его непреодолимой про- блематичности: в нем, оказывается, невозможно удержать- ся — если нет рывка вперед, непременно последует откат назад. Отказ от будущего неизбежно ведет к господству стиля

«ретро» в нашей культуре — пробуждению казалось бы давно усыпленных и заклятых демонов. Современность, намере-

Искушение глобализмом 247

Вающаяся себя увековечить и отвергающая исторические альтернативы, оказывается в плену попятных тенденций, воскрешающих худшую архаику. Постмодернистам кажется, что они обескураживают фанатиков будущего во имя сохра- нения уже проверенного настоящего. На самом деле их ста- раниями готовится реванш давно прошедшего и над настоя- щим, и над будущим. Сегодня все мы наблюдаем эту архаику пробудившегося варварства, зачастую воспринимая ее как историческое недоразумение. На самом деле это закономер- ность: настоящее живет авансами из будущего и без таких авансов уступает все свои завоевания, даже, казалось бы, са- мые бесспорные. Пассионарии будущего, будучи радикально обескураженными постмодернистской иронией над больши- ми историческими рассказами и проектами, превращаются в самых опасных реставраторов прошлого. Потенциапьно луч- шие превращаются в наихудших. Революционеры — в рэке- тиров, реформаторы — в махинаторов, ревнители социаль- ного равенства — в защитников социальной сегрегации, гу- манисты — в социал-дарвинистов. Пассионарии — это как раз те, кто имеет наименьшие шансы удовольствоваться на- стоящим. Если культура постмодерна окончательно дискре- дитирует проект будущего, они займутся реставрацией про- шлого. Ибо их призвание — радикализм, а в сохранении на- стоящего нет простора радикализму и максимализму. Те, кто вознамерились защитить цивилизацию от фанатизма и ради- кализма посредством дискредитации любых альтернатив будущего, рискуют заменить фундаменталистов будущего фундаменталистами все более далекого прошлого, ибо мера удаленности от прошлого как раз и становится мерой вдох- новительного радикализма.

В заключение упомянем и еще один социальный тип, ободренный и обнадеженный постмодерном. Речь идет о блефующем имиджмейкере — дизайнере, задача которого продать наихудший товар в наилучшей упаковке. Когда люди верят в будущее, они доверяются художнику, творческая способность которого обращена к содержанию. Когда речь идет о том, чтобы примирить их с настоящим, художник ус- тупает место дизайнеру, заботящемуся о форме — придаю-

А. С. Панарин