Привязку и рождающего спекулятивную «прибыль из воз- духа».

В общефилософском контексте нашей эпохи этот отрыв денег от движения товарной массы, которое они изначально были призваны обслуживать, можно расценить как подмену семантики семиотикой — своевольное освобождение знака от значения и его полную приключений автономную жизнь. Последняя тема стала главенствующей в философии постмо- дернизма, на чем мы подробнее остановимся в следующей главе. Здесь достаточно предварительно отметить, что обре- тение деньгами как знаками самодовлеющих функций впи- сывается в какую-то общую социокультурную парадигму нашей эпохи.

Если модерн означает денатурализацию мира — раство- рение всего натурального и естественно сложившегося в ис- кусственном, технологизированном и обмениваемом, — то монетаристская программа развеществления богатства, от- ныне без остатка переводимого в знаки, передаваемые элек- тронными сигналами из страны в страну, от континента к континенту, можно признать за наиболее адекватное вопло- щение мировой программы модерна. При этом мы очень ошибемся, если сочтем, что данный процесс носит сугубо стохастический характер и не имеет определенного вектора. Вектор имеется: дематериализованное богатство имеет тен- денцию перемещаться от менее развитых стран к более раз- витым, от периферии к мировому центру. Следовательно, в мировой монетаристской «игре» пользуются мечеными кар- тами, позволяющими заранее знать, кто в конечном счете выиграет.

Монетаризм — больше, чем одно из экономических те- чений. Он является сегодня, может быть, самой агрессивной доктриной, требующей пересмотра самих основ человечес- кой культуры — отказа от всех традиционных сдержек и про- тивовесов, посредством которых любое общество защища- лось от агрессии денежного мешка.

Дело здесь не только в социал-дарвинистской политике поощрения «наиболее приспособленных», обосновываемой чикагской школой. Чикагская школа требовала ограничить

Искушение глобализмом 179

прерогативы социального государства, предоставив социаль- но незащищенных своей участи. Глобальный монетаризм требует большего: он категорически осуждает все попытки задержать дематериализацию богатства, сохранить его в не подлежащей обмену и отчуждению форме Деньги должны реализовать свою способность купить абсолютно все, вклю- чая как материальные субстанции, например землю, так и духовные ценности, например патриотический долг или профессиональную честность эксперта.

Все прежние моральные добродетели, заботливо культи- вируемые человечеством на протяжении всей его истории, отныне осуждены в качестве протекционистской архаики, мешающей полному торжеству обмена.

Со времен гегелевской критики отчуждения мы ни разу не встречаем на Западе течения, превращающего отчуждение в последовательно защищаемую ценность и исторический проект, подлежащий универсализации. Все на свете должно быть отчуждаемым — подлежащим изъятию, абстрагирова- нию и передаче в другие руки, которые первоначально могут не иметь никакого отношения к тому, что к ним приходит. Нахождение вне полосы отчуждения — вне пространства об- мена и отторжения — расценивается как пережиток тради- ционного натурализма. Такой принцип существенно коррек- тирует привычные представления о частной собственности. По-видимому, здесь акцент делается не на собственности как таковой, а на свойстве находящихся в руках своего вла- дельца вещей помимо его желания ускользать из рук и пере- мещаться в неконтролируемом «игровом» пространстве.

Глобальный порядок, о котором здесь идет речь, по-ви- димому, готовит перспективу изъятия всех богатств мира со- обществом глобальных финансовых игроков. Прежде такие игроки имели перед собой по меньшей мере два ограниче- ния: объективное, связанное с существованием тех или иных ценностей в неотчуждаемой, нетоварной форме, и субъек- тивное, связанное с нежеланием торговать теми вещами, ко- торые защищает от обмена особый ценностный, «харизмати- ческий» статус. Отныне с обоими этими ограничениями суж- дено покончить. Как пишет один из наших глобалистов,

А. С. Панарин

«критика в марксизме отчуждения вещи и владения, выли- вающаяся в критику капиталистического общественного устройства вообще, делает эту критику консервативной кри- тикой»26.