Утнапишти: предзнаменования и история для прикрытия

 

Утнапишти соглашается выполнить данные ему строительные указания, но обеспокоен тем, как объяснить «горожанам, толпе и старейшинам», почему он вдруг начал сооружать огромное судно; ему нужно придумать какую-нибудь историю для прикрытия. Знамением приближения Потопа будет странный дождь из птиц, рыб и пирогов (Гильгамеш XI: 32–47). Ниже в этом же тексте говорится, что бог солнца Шамаш возвещает о скором начале дождя-знамения. Более древние тексты об Атрахасисе тоже говорят и о беспокойстве героя, и о знамениях. История для прикрытия приводится и в позднейшем греческом изложении Беросса (см. главу 5).

В библейском тексте нет ничего похожего на эти сюжетные эпизоды. В частности, нет никаких предзнаменований – весьма важного компонента любой вавилонской версии рассказа о Потопе. Несомненно, при первоначальной компиляции вавилонских источников этот фрагмент был включен в библейскую книгу Бытия, но затем по понятным причинам удален.

 

Ковчег заполняется

 

В предыдущей главе мы занимались теми, кто был взят на Ковчег, и сравнивали разные версии их списка. В частности, говорилось о двух весьма различных версиях, включенных в главу 6 книги Бытия и соответствующих библейским источникам J и P. Для наших рассуждений особенно важны новые данные, содержащиеся в Табличке Ковчега (строчки 51–52), написанной за тысячу с лишним лет до книги

Бытия и говорящей о диких зверях, поднимающихся на Ковчег попарно. Это самое «попарно» – настоящая крупица золота; вообще надо заметить, что когда имеешь дело с клинописным материалом, в любой момент можно совершенно неожиданно натолкнуться на что-нибудь совершенно удивительное и переворачивающее наши научные представления.

 

Потоп приходит

 

Изображение этого события в Эпосе о Гильгамеше – один из самых великих текстов, записанных клинописью [96]. Чудовищная буря, ливень, вода, затопляющая все вокруг, – и все это длится шесть дней и семь ночей, в течение которых все погибает («обращается в глину»). Тишина возвращается на седьмой день (Гильгамеш XI: 97-135).

Источники J и P в книге Бытия удивляют нас большими различиями в описании Потопа:

 

J: довольно расплывчатые указания о временах и сроках – после семи дней начался сорокадневный дождь, все живое умерло.

 

P: дает точную дату от рождения Ноя – семнадцатого числа второго месяца шестисотого года. Разверзлись все земные пучины и небесные хляби. Потоп продолжался 150 дней, все горы были покрыты водой, все живое умерло. После этого пучины и хляби снова закрываются, и вода убывает в течение следующих 150 дней. Потоп кончается первого числа первого месяца шестьсот первого года.

 

Ковчег пристает к суше

 

Изложение этого эпизода в месопотамских и библейских источниках детально сравнивается ниже в главе 12.

 

Пробные полеты

 

Со времени открытия Джорджа Смита общность сюжета о выпускании птиц на поиски суши всегда рассматривалась как одно из главных доказательств связи между библейской и месопотамскими версиями рассказа о Потопе. Вот как сказано в Эпосе о Гильгамеше:

 

Вынес я голубя, отпустил,

Улетел голубь, развернулся,

Не нашел места, ко мне воротился.

Вынес я ласточку, отпустил,

Улетела ласточка, развернулась,

Не нашла места, ко мне воротилась.

Вынес я ворона, отпустил,

Улетел ворон, спад воды увидел,

Ест, (по кочкам) скачет, не вернулся.

Гильгамеш XI: 148–156

 

Библейский рассказ, столь точно соответствующий приведенной цитате из Гильгамеша, предложен в книге Бытия только источником J:

 

7Ной выпустил наружу ворона, и пока земля не просохла, тот кружил, то улетая, то возвращаясь. 8Следом Ной выпустил голубя, чтобы узнать, кончилось ли наводнение, 9но голубь не нашел, на что сесть, и вернулся, так как вся земля была еще под водой. Ной протянул руку и взял голубя в ковчег. 10Спустя семь дней он выпустил голубя снова. иТот вернулся вечером – с листом маслины в клюве, и Ной понял, что наводнение кончилось. 12Он подождал еще семь дней, снова выпустил голубя, и тот больше не возвращался.

Книга Бытия 8: 7-12 (источник J)

 

Здесь, как мне кажется, сходство обеих традиций не вызывает сомнений и может интерпретироваться только как литературное заимствование. Что же касается различий в деталях – виды птиц и в каком порядке они выпускались, – то эти различия не настолько велики, чтобы ставить под сомнение сам факт заимствования всего эпизода [97].

В Коране говорится, что Нух провел в Ковчеге пять или шесть месяцев, по прошествии которых он выпустил сначала ворона. Но ворон нашел падаль и принялся ею лакомиться. Тогда Нух проклял его и выпустил голубя. С тех пор голубь считается другом людей.

 

Жертвоприношения и обеты

 

Утнапишти, едва переведя дух после всего, что ему пришлось пережить, сразу занялся нужным делом:

 

Вынес я жертву, даровал ее четырем сторонам света,

На вершине горы развеял я ладан,

Семь и семь поставил курильниц,

Под ними рассыпал тростник, кедр и мирт.

Боги почуяли аромат,

Боги почуяли аромат сладкий,

Боги как мухи на жертву слетелись.

Как только Белет-или приблизилась (к жертве),

Надела она больших мух, которых сотворил Ану по своему желанию:

«О боги! Как лазурит этот на своей шее я не забуду —

Так дни эти я запомню, никогда не забуду!»

Гильгамеш XI: 157–167

 

В книге Бытия Ной тоже совершает благодарственное жертвоприношение; однако оба наши источника (J и P) основное внимание уделяют божественному обещанию никогда больше не подвергать человеческий род уничтожению. Радуга – как знамение этого завета, столь знакомое всем нам с раннего детства, – описана только в источнике P:

 

12Бог сказал: – Вот знак договора, который Я заключаю на вечные времена с вами и со всем живым: 13Я повесил на облаках свой лук – радугу – в знак договора между Мною и жителями земли. 14Когда Я соберу облака над землей, то в облаках появится радуга. 15Тогда Я вспомню Свой договор с вами и со всем живым – и потопа, который губит все живое, уже не будет. 16В облаках будет радуга – Я увижу ее и вспомню Свой вечный договор со всеми жителями земли. 17Бог сказал Ною: – Это знак договора, который Я заключил со всеми, кто живет на земле.

Книга Бытия 6:12–17 (источник P)

 

В Эпосе о Гильгамеше Утнапишти не получает столь развернутого и убедительного обещания; но в нью-йоркском Метрополитен-музее хранится поздневавилонская табличка, содержащая «послепотопную» часть истории о нашем герое, называемом здесь его первоначальным шумерским именем Зиусудра:

 

Отныне никто пусть потопа не вызывает,

А род людской пусть живет вечно.

(Табличка опубликована в Spar and Lambert 2005:199)

 

 

Что из этого следует

 

Сравнивая вавилонские версии истории о Потопе с библейским рассказом о нем, мы приходим к следующим заключениям. Разворачивающиеся перед нами параллельные истории тесно связаны как на текстовом, так и на сюжетном уровне; в своем завершенном виде древнееврейский текст несомненно основан на предшествующей месопотамской литературе о Потопе. Есть ли у нас возможность рассмотреть эту зависимость более детально?

Как мы уже видели в предыдущих главах, в различные эпохи в древней Вавилонии циркулировали различные клинописные версии истории о Потопе. Мы знаем также, что история о Потопе и Ковчеге – центральный эпизод в двух долго существовавших и сильно различавшихся между собой сочинениях: истории об Атрахасисе (свободно варьировавшейся на протяжении многих веков) и Эпосе о Гильгамеше (производящем впечатление более стабильного текста). Естественно предположить, что в первом тысячелетии до Р. Х. существовало намного больше различных клинописных вариантов нашей истории, чем те, которыми мы сегодня располагаем.

Выделенные из общего текста книги Бытия параллельные версии, приписываемые источникам J и P, представляют собой нечто более значимое, чем набор фрагментов, восходящих к различным более ранним традициям; напротив, каждая представляет собой структурированный текст, принадлежащий своей собственной традиции, в котором одни важные элементы присутствуют, другие, наоборот, опущены:

 

Бытие, источник J (краткая версия)

 

1. Нет описания Ковчега

2. J1: по семь пар чистых, по одной паре нечистых; по семь пар птиц

3. J2: по одной паре чистых; по одной паре нечистых; по одной паре птиц; по одной паре пресмыкающихся

4. Только дождь

5. Выпускаемые птицы: ворон, голубь, голубь, голубь

6. Не указано место, где Ковчег пристал к суше

 

Бытие, источник P (подробная версия)

 

1. Описание Ковчега

2. По одной паре каждого вида живых существ

3. Плюс к дождю, разверзаются источники

4. Не описано выпускание птиц

5. Место, где пристал Ковчег: гора Арарат

6. Жертвоприношения, завет, радуга

 

В книге Бытия источник J ничего не говорит о самом Ковчеге; это может означать лишь то, что источник P предложил «лучшее» или в каком-либо отношении более подходящее описание, которое и было включено целиком в окончательный текст. Не может быть такого, чтобы J обошел молчанием центральный момент всей истории; просто из его версии, по-видимому, ничего не было взято. Возможно, текст J содержал слишком подробное техническое описание строительства судна, и эти подробности были сочтены неуместными в библейском тексте – подобно тому, как детальное техническое описание в Табличке о Ковчеге свелось к одной или двум строкам в Эпосе о Гильгамеше, написанном на тысячу лет позже. Столь же важный эпизод с выпусканием птиц для поиска суши представляет собой обратную ситуацию: он опущен в тексте P – возможно, потому, что версия J оказалась полнее (или в каких-то аспектах лучше соответствовала нужному результату) и была взята целиком.

Источник J, в свою очередь, представляет собой переплетение двух весьма различных традиций в отношении количества взятых в Ковчег животных – мы видели это в предыдущей главе. Исходный вариант очевидным образом предполагал по одному самцу и по одной самке каждого вида, как это описано в источнике P. С другой стороны, источник J ближе к Старовавилонскому Атрахасису в том, что он включает также птиц – деталь, отсутствующая во всех других известных нам клинописных источниках. Наконец, в J говорится о попарном вхождении животных в Ковчег – теперь, когда расшифрована Табличка Ковчега, мы знаем, что и эта традиция существовала в Вавилоне.

В источнике J говорится только о дожде, в то время как источник P, более близкий к Гильгамешу XI, описывает и дождь, и наводнение; здесь тоже, вероятно, мы имеем дело с двумя разными традициями. Далее, хотя источник J не говорит ни о какой конкретной горе, к которой пристал Ковчег, его предшественник, видимо, упоминал какую-то гору, мало известную кому-либо, кроме вавилонян. Напротив, гора Арарат на далеком севере, указываемая источником P, оказалась более приемлемым выбором для иудейских авторов. Об этом, конечно, можно еще много рассуждать.

Библейский текст в том виде, как он нам известен, – законченное литературное произведение, в котором переплетены фрагменты первоисточников, принадлежащих двум различным линиям еврейской литературы о Потопе. В общей ткани библейского рассказа каждый из этих первоисточников представлен в неполном виде, но в процессе их восстановления различия между ними становятся явными. Ни опущенные детали, ни редактура не могут скрыть этих различий между J и P.

В моем понимании эти различия, скорее всего, восходят к двум различным клинописным версиям истории о Потопе. Обе эти версии почти наверняка содержали вавилонскую историю об Атрахасисе, а не историю из Эпоса о Гильгамеше. Таким образом, в классическом библейском тексте о Ное и Потопе мы можем увидеть отголоски неких «клинописной традиции J» и «клинописной традиции P».

Как библейские редакторы смогли превратить эту запутанную клинописную вязь в элегантно записанный чернилами древнееврейский текст – мы обсудим в следующей главе.

 

Жизнь евреев в Месопотамии

 

– Этой ужасной минуты я не забуду никогда в жизни! – сказал Король.

– Забудешь, – заметила Королева, – если не запишешь в записную книжку.

Льюис Кэрролл [131]

 

В предыдущей главе, я думаю, было достаточно убедительно показано, что библейская история о Потопе заимствована еврейской традицией из более древней вавилонской клинописной версии этой истории. Мы также видели несколько других примеров подобного заимствования – младенцы Моисей и Саргон в их маленьких кораклах, долгожители древности в книге Бытия. Каким образом могло происходить это заимствование? Как древняя клинописная история о Потопе и Ковчеге перешла в библейский рассказ на древнееврейском языке?

От ответа на этот вопрос до сих пор, как правило, уклонялись. По сути, мы имеем здесь дело с перемещением некоего текста из одной письменной культуры – вавилонской клинописи – в совершенно другую: еврейскую алфавитную письменность. Нам надо понять, где, когда, при каких обстоятельствах, а также почему и каким образом это могло произойти. Относительно истории о Потопе – в той мере, в какой эти вопросы вообще рассматривались, – высказывалось два типа предположений.

Согласно первому из них, история о Потопе существовала в Вавилоне и у евреев параллельно и независимо, начиная со второго тысячелетия до Р. Х.; при этом обе версии вышли из какого-то общего первоисточника [98]. Иными словами, история о Потопе уже была известна Аврааму в Уре и с тех древних времен жила в еврейской сначала устной, а затем и письменной традиции [99]. По моему мнению, однако, текстуальное сходство между XI главой Гильгамеша и библейским рассказом слишком велико для того, чтобы можно было считать его результатом двух долгих независимо развивавшихся традиций. Даже внутри вавилонской клинописной культуры история о Потопе претерпела за рассматриваемый промежуток времени (более тысячи лет) значительные изменения и циркулировала в различных вариантах. Исходя из этого, следует предположить, что еврейская версия, если бы она развивалась все это время независимо от вавилонских, отклонилась бы от них еще намного сильнее, сохранив лишь основу сюжета и несколько общих элементов.

Второй подход основан на том соображении, что пришельцы легко воспринимают и усваивают рассказы местных жителей, среди которых они оказались. Так, евреи, уведенные в вавилонский плен, очутились в среде, где бытовал определенный набор историй, выслушивали их от жителей вавилонских пригородов и вводили в собственный обиход – своего рода литературный осмос[132]. Данная теория предполагает, что вавилоняне просто обожали пересказывать чужестранцам свои истории – а может быть, ими было пропитано все вокруг, включая питьевую воду… Этот предполагаемый процесс не только недоказуем и в целом маловероятен, но он также не может нам объяснить, каким образом еврейский рассказ о Потопе оказался столь похожим на тщательно оформленное и структурированное литературное произведение – XI главу Эпоса о Гильгамеше.

Предлагаемое ниже альтернативное объяснение, состоящее из двух частей, пришло мне в голову во время чтения публичной лекции перед большой аудиторией. Лекция называлась «Новый взгляд на Вавилонский плен евреев»; она была прочитана в Британском музее вечером 26 февраля 2009 г. Перед этим я более двух лет готовил выставку

«Вавилон: миф и реальность», проходившую в Британском музее с 13 ноября 2008 г. по 15 марта 2009 г., и за это время много чего обдумал и написал о Вавилоне. Древние источники, звучавшие голосами на аккадском, на арамейском, на древнееврейском языке, вращались передо мной как одежки в барабане стиральной машины. Но, несмотря на эту долгую сосредоточенную работу и на простоту излагаемой здесь мысли, она пришла мне в голову лишь незадолго перед закрытием выставки и в самом конце приуроченного к ней лекционного курса.

Вавилонский плен, несомненно, определяет место и время знакомства евреев с клинописной традицией, поскольку именно в данный период евреи жили в вавилонской среде. Эта основная идея высказывалась ранее многими исследователями, так что в ней нет ничего нового. Новое же заключается в объяснении того, каким образом происходило это знакомство и последовавшее заимствование текстов и сюжетов.

Мое объяснение состоит в том, что заимствования были сделаны в процессе обработки существовавших еврейских текстов и первоначального сведения их в корпус еврейской Библии. Надо было дополнить этот корпус рассказами о самых древних временах – и тут пригодились клинописные источники. Насколько я знаю, это новая идея.

Механизм данного заимствования состоял в том, что некоторые представители еврейского народа, занимавшие в своей среде важное положение, изучили клинописную письменность и смогли сами напрямую познакомиться с вавилонскими историями, которые они затем переработали и наполнили новым смыслом для нового употребления. Это, насколько мне известно, тоже новая идея.

Можем ли мы убедительно обосновать предложенный здесь четырехчастный тезис?

Для этого нам надо сначала вспомнить, каким образом евреи оказались в столице царя Навуходоносора, затем представить себе, какое влияние оказал на них опыт их жизни в Вавилоне, и, наконец, понять, как и почему вавилонские сюжеты о долгожителях древности, о Потопе и о младенце в лодке были восприняты их собственной литературной традицией. Несколько поистине удивительных клинописных табличек, в основном хранящихся в Британском музее, помогут нам в выполнении этого плана.