Эпоха первоначального накопления капитала

В 1833 году преподаватель музыки Жан Франсуа Сюдр родом из Альби пригласил журналистов, чтобы представить им проект нового международного вспомогательного языка. К удивлению гостей, их встретили не скучной лекцией, а настоящим шоу – Сюдр наигрывал «фразы» на скрипке, а один из его студентов переводил то, что получилось, на французский.

Тогда этот язык именовался Langue Musicale Universelle, позже он прославился под названием «сольресоль» – это имя придумал Болеслав Гаевский, о котором будет рассказано чуть дальше.

Работать над конлангом Сюдр принялся еще в 1817 году, и начал он с оригинальной идеи: взял за основу семь нот, известных всему миру. В 1827 году проект оказался на рассмотрении в Парижской академии искусств, но вообще работа заняла почти полвека, и учебник сольресоля вышел только после смерти Сюдра, в 1866-м.

За это время не раз создавались комиссии по рассмотрению музыкального языка. Его одобряли такие знаменитые люди, как Виктор Гюго и Александр Гумбольдт, в 1855 году на Всемирной выставке проект наградили премией в 10 тысяч франков, на такой же выставке в 1862-м – золотой медалью. Французский Генеральный штаб рассматривал возможность использования языка в армии и на флоте. Изобретатель удостаивался аудиенций у монарших особ, у императора Наполеона III, у английской королевы.

После смерти Сюдра дело не застопорилось, его вдова в 1869 году основала в Париже общество пропаганды сольресоля. Винцент Гаевский, один из сотрудников Сюдра, разработал версию ауксланга для глухонемых, а его сын Болеслав написал новый учебник, опубликованный уже в новом веке, в 1902 году^[61].

На этом ауксланге можно не только говорить, но и играть музыку, его фразы передаются свистом, постукиванием, касаниями, сигналами разноцветных флажков, семью цифрами. И все же сольресоль так и остался салонной диковинкой, причудой, не получившей широкого распространения^[62].

В середине XIX века все образованные люди знали, кто такой Сюдр, слышали его имя, но никто не говорил на его языке.

Почему же?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно разобраться, как устроен этот ауксланг.

Основу его составляли семь односложных слов, соответствующих нотам:

do – нет, не, ни;

re – и, еще, к тому же;

mi – или, или даже;

fa – в, по направлению к;

sol – если;

la – определенный артикль (отличный пример европоцентризма, ведь артиклей в принципе нет во многих языках);

si – да, конечно, согласен.

Дальше шли 49 двусложных слов, 336 трехсложных, 2268 четырехсложных и 9072 пятисложных – достаточное количество, но все же ограниченное.

А раз число слов ограничено, то неизбежна широкая полисемия, которая создает трудности в понимании. Например, слово refasi означает «отвечать, откликаться, возражать»… и как в этом случае прикажете различать и выражать оттенки смысла? Близкие по смыслу слова, относящиеся к разным частям речи, отличаются только ударением:

sirelasi – учреждать;

sírelasi – конституция;

sirélasi – составляющий;

sirelási – конституционный;

sirelasí – согласно конституции.

При быстрой речи неизбежна путаница.

Для полного счастья в сольресоль включены следы конлангов предыдущего поколения, философских. Сочетания звуков в нем иногда (хотя и не всегда) нагружены семантически, они несут определенное значение, например математические действия начинаются с lafa:

lafadore – исчисление, счет;

lafadomi – сложение;

lafadofa – вычитание;

ladofasol (вот единственное исключение) – умножение;

lafadola – деление.

Класс слов, начинающихся на do, имеет отношение к человеку, его способностям, положительным качествам и пище; класс слов на re – к одежде, дому, мебели, домашнему хозяйству и семье. Очень напоминает системы классификации, которые составлял доктор Уилкинс и его современники, и обладает теми же недостатками: огромное количество почти неотличимых по виду, коряво, странно и незнакомо звучащих слов.

А фонетические возможности сольресоля очень скудны по понятным причинам.

Кроме того, хоть Сюдр и пытался упростить язык, он оставил в нем три грамматических рода, существительные у него склоняются, множественное число образуется удлинением последней гласной слова: famila – почтальон, familaa – почтальоны. Еще один источник путаницы, неизбежной при быстром разговоре.

Интересной выглядит схема образования антонимов на конланге Сюдра: естественно, они формируются регулярным образом и связаны между собой, но совсем не так, как знакомые нам «высоко – невысоко»: fasimire – «мой», remisifa – «твой»; soldorela – «быстро», laredola – «медленно». Заметили? Те же наборы нот, только перевернутые, в обратном порядке. В естественных языках такое, по всей видимости, не встречается, но как минимум в еще одном искусственном есть^[63].

Как выглядят фразы на сольресоле? Вот пара примеров:

Dore mifala dosifare re dosiresi – «Я бы хотел немного пива и сладостей».

Sidomi famisol famifare fasi – «У врагов значительное количество отрядов».

Откровенно говоря, «музыкальный» язык не особенно благозвучен.

И в целом нельзя сказать, что он оказался легче любого из естественных языков. Выглядит сложнее, и сомнения вызывают претензии авторов грамматик сольресоля на то, что его секреты можно постигнуть за несколько месяцев.

Господствующее положение заняли ауксланги совсем иного типа и происхождения.

Американец Джеймс Рагглс в 1820-х взялся создать новый философский язык в стиле Уилкинса, но решил, что куда практичнее будет позаимствовать основы слов из латыни, а не придумывать их согласно абстрактной классификации идей. Он написал книгу «Универсальный язык, основанный на философских и аналогических принципах» (A Universal Language, Formed on Philosophical and Analogical Principles, изд. в 1829 году), где утверждал, что известные всем латинские корни несут некие природные принципы.

Рагглс предложил достаточно подробную грамматику и объемистый словарь. Латинские корни он дополнил рядом произвольных суффиксов, несущих разные значения. Например, от корня hom- («человек») с помощью суффиксов -p (определенный артикль), - e (мужской род) и -n (именительный падеж) получаем hompen («этот мужчина»).

Такие окончания громоздятся друг на друга, так что получается нечто не совсем вменяемое: Vadcbhinpixs bixgt timzdxrcd pluvzdur – «Мы можем сейчас выйти, не боясь дождя». Да, это можно написать, но вот произнести… язык сломается на первом слове.

Так что Рагглс сделал только первый шаг на дороге к практичности.

Второй шаг совершил немец Йозеф Шипфер, опубликовавший в 1839 году книгу под названием «Проба грамматического описания всеобщего коммуникационного или мирового языка» (Versuch einer Grammatik für eine Allgemeine Communications- oder Weltsprache). Он взял за основу своего проекта не мертвую латынь, а вполне живой французский, который тогда был языком высшего класса во всех европейских странах и языком высокой дипломатии. Язык этот Шипфер упростил, убрал артикли, сделал прилагательные неизменяемыми, а глагольную систему – более регулярной.

Но зачем-то принял написание существительных с заглавной буквы, как в немецком. В результате получился «коммуникационный язык», или Communicationssprache.

Шипфер не собирался заменять своим языком остальные, он рассматривал его как вспомогательный. Он планировал выпустить учебник ауксланга, но на момент создания проекта автору было около восьмидесяти лет, поэтому замыслы в жизнь не воплотились.

Вот начало письма на его языке:

Cher Amia! Ei demanda mil Par donos, que no repondia ta obligeant Lettro dan tamsu a devea. Non puveia excuser tis Foto, si non puveia Eo assurer, que etia plusior moasos malad.

Кто знает французский, может понять, о чем речь, для остальных же переведем:

«Дорогой друг! Я прошу тысячу раз, чтобы ты понял, почему я до сих пор не ответил на твое очень захватывающее письмо в соответствующий срок. Мне не было бы извинения за этот проступок, если бы я не мог тебя заверить, что я несколько месяцев болел».

Но эволюция не идет по прямой линии, и в области языкотворчества тоже, примером чему может быть прогремевший в середине XIX века ауксланг Бонифасио Сотоса Очандо из Испании. Почтенный священник придумал свой универсальный язык в 1845 году, книга в Мадриде вышла в 1852-м^[64], перевод на французский – в 1865-м, а в перерыве между этими датами появилось несколько учебников.

В 1861 году для пропаганды было основано Общество всемирного языка, начавшее выпускать «Бюллетень всемирного языка», но вскоре проект захирел, и последняя посвященная ему работа вышла в 1885-м…

Если приглядеться к языку Сотоса Очандо, то мы видим типичный философский язык. Классификация понятий определяет звучание слов, то, что похоже по смыслу, и выглядит одинаково, грамматика проста и схематична.

Регресс, отступление в век семнадцатый.

Проектов международного вспомогательного языка тогда было множество, тот же Э. Дрезен в своей работе перечисляет^[65] более сотни. Но большинство из них сводились к созданию пазиграфии, универсальной письменности, которой могли бы пользоваться все страны и народы.

Естественно, энтузиасты понимали, что время одиночек прошло, что удобный ауксланг смогут создать профессионалы-лингвисты, если они будут трудиться вместе. Понимали и в меру сил и фантазии пытались организовать такой труд.

В 1855 году в международном лингвистическом обществе в Париже выступил философ Шарль Ренувье. Он раскритиковал проекты философских языков и предложил создать Комитет международного языка, чтобы «распространять в умах идею международного языка, потребность в котором начинает чувствоваться всюду, изыскивать основы этого языка… и подготовлять пути для его появления»^[66].

Комитет создали летом следующего года, и он даже разослал всем научным обществам Европы приглашения к участию в разработке нового языка. Но отозвалось только одно, и из инициативы ничего не вышло, за исключением двух докладов языковеда Казимира Анриси, прочитанных в 1858 году и тогда же опубликованных в «Трибуне лингвистов».

Ни один из многочисленных проектов того времени не получил известности. Однако энтузиасты-любители и профессионалы, работавшие над своими аукслангами, накопили опыт, и постепенно стало ясно, как должен выглядеть язык, способный претендовать на международный статус.

Например, Американское философское общество, основанное еще Франклином, 21 октября 1887 года сформулировало ряд принципов, которым обязан соответствовать проект интернационального конланга^[67].

1. Международный язык должен быть построен на основе элементов языков арийских народностей (английский, французский, немецкий, испанский, итальянский, русский).

2. Правописание должно быть звуковым, и каждой букве должен всегда соответствовать один и тот же звук, для всех народов равно удобопроизносимый.

3. Число гласных должно быть ограничено пятью основными (a, e, i, o, u).

4. Буквы международного языка должны быть взяты из латинского алфавита как достигшего наибольшего и повсеместного распространения.

5. В словарь должны войти в первую очередь «по крайней мере 1000 слов», общих всем вышеперечисленным языкам.

6. Грамматика должна быть проста и сходна по своей простоте с наипростейшей естественной грамматикой (английского языка); она должна быть построена не отлично, а по типу грамматик естественных арийских языков.

Если убрать обычный для конца позапрошлого столетия европоцентризм, то выглядит все разумно. Фонетическое правописание, латинский алфавит, использование самых распространенных языков, упрощение произношения и грамматики, построенной не «с потолка», а на основе данных сравнительного языкознания, применение международной лексики.

Ко всему этому можно добавить принцип медиализации, когда слова мирового ауксланга образуются из слов нескольких национальных языков (использовался при создании описанного выше логлана). Первым его предложил Йозеф Вайсбарт, немецкий гравер, в 1923 году создавший язык медиаль на основе европейских наречий, живых и мертвых.

Как писал он сам, Le interlingue deva essir facil ed familier for tutos.

По-русски: «Международный язык должен быть легким и родным для всех».

С этим трудно не согласиться, и дальше мы посмотрим, чего сумели добиться европейские интерлингвисты, вооруженные всеми этими инструментами и опытом многих десятилетий.

 

Пророк слова Божьего

Двенадцатого сентября 1882 года в Вюртемберге (Германия) собралась небольшая конференция. Около семидесяти человек торжественно приветствовали пожилого человека в одеянии католического священника, тот произнес речь, вызвавшую овации.

Это была первая в мире конференция, посвященная конлангу, искусственному, придуманному языку. Звали клирика Иоганн Мартин Шлейер, шел ему пятьдесят первый год, с 1856 года он служил в разных приходах Южной Германии и в данный момент занимал пост при церкви в поселке Литцельштайн, что близ Констанца в Баварии.

Мартин Шлейер, первая звезда конлангерского движения, создатель волапюка

 

Согласно легенде, интерес к проблеме возник у него, когда Шлейер услышал жалобу соседа, крестьянина. Тот сочинил письмо сыну в США, но из-за того, что адрес был написан неграмотно, письмо вернулось. Естественно, отец Иоганн сначала решил создать всемирный алфавит, пригодный для транскрипции звуков на всех языках.

А потом была ночь с 30 на 31 марта 1879 года.

Шлейера мучила бессонница, но вместе с ней пришло и яростное вдохновение. Священник решил, что самим Господом он подвигнут на то, чтобы облегчить судьбу всего христианского мира, создав всеобщее наречие. Утром 31 марта оказались готовы наброски первой грамматики, которую создатель счел абсолютно правильной и рациональной.

Шлейер знал много языков (по разным сведениям – до сорока), а еще он выпускал посвященный католической поэзии журнал «Арфа Сиона». Именно его священник использовал для публикации первых заметок о языке под названием волапюк, и в мае 1879 года отдельным приложением выходит грамматика.

В следующем году печатается учебник на немецком, на титульной странице красуется гордый девиз «Единому человечеству – единый язык!» (Menade bal – püki bal!). С 1881 года издается специальная газета, «Волапюкский листок», а поклонники ауксланга к этому времени обнаруживаются не только в Германии, но и в Австро-Венгрии и Америке.

Съезд в Вюртемберге был региональным, первая всеобщая конференция волапюкистов состоялась 26–27 августа 1884 года во Фридрисхафене. На нее приехали почти сплошь немцы, доклады и прения велись на немецком, но были и презентации аукслангов-конкурентов: пазилингвы (С. Пьер, Франция) и идеографии (С. Барановский, Харьков).

Через два года число дипломированных преподавателей волапюка превышает триста человек, во Франции выходит солидный журнал La Volapük, учебники печатают в нескольких странах.

В 1887 году проходит Второй Всемирный съезд волапюкистов, еще более представительный, на нем учреждается лингвистическая Академия для развития языка. Главой ее становится француз, профессор Парижской высшей коммерческой школы А. Керкгоффс.

Шлейер чувствует себя божественным избранником, чуть ли не пророком, он на гребне славы…

Но на следующий год все рушится.

Немецкий священник полагал, что созданный им язык является его собственностью. Поэтому он решительно восставал против любых попыток что-то изменить, подправить в его системе, внести какие-то новшества, а о том, что грамматика волапюка не является совершенной, он не желал слышать.

Но Академия была создана как раз для того, чтобы усовершенствовать ауксланг! Когда же она попыталась что-то сделать, то на ее пути встал полный праведного гнева Иоганн Шлейер!

Керкгоффс заявил, что Шлейер не вправе запрещать вносимые Академией изменения, конфликт обострился, и движение волапюкистов за следующие несколько лет развалилось на части. Кто-то пошел за отцом-основателем, кто-то за Академией, а большинство просто перебежало в стан только что появившегося и набирающего силу эсперанто.

Третий Всемирный конгресс волапюкистов в 1889 году проходил без Шлейера, но целиком на волапюке. Он показал, что искусственный язык можно использовать как обычный, но продемонстрировал и все недостатки волапюка, все его слабые места. Настоящая лебединая песня, момент истинной славы перед тьмой и забвением.

В том же году существовало 25 волапюкистских журналов, учебники издавались на 25 языках. Конланг преподавали в ряде высших школ Европы (Париж, Вена, Бордо, Мадрид), Южной и Северной Америки, 210 тысяч человек прошли через языковые курсы, литература на конланге насчитывала 300 наименований, общее число поклонников волапюка, по некоторым подсчетам, достигало миллиона. Но уже начался упадок, общества закрывались одно за другим, журналы умирали, книги переставали выходить, поскольку их никто не читал, учебниками не пользовались.

Академия существовала, но работала сама по себе, и активность ее постепенно слабела.

К 1900 году от раскинутой на несколько континентов сети волапюкистов осталось 159 человек^[68]. Шлейер не сдавался, он продолжал бороться и еще в 1904 году выпустил пропагандистскую брошюру, но в 1908-м закрывается последний журнал, а в 1912-м умирает сам создатель языка, на чем история волапюка по большому счету заканчивается.

Удивительно, но волапюк, так и не сделавшийся живым языком, оставил несколько аукслангов-потомков, в этом, как и во многом-многом другом, он оказался первым. Наиболее известным отпрыском стал идиом-нейтраль, продукт трудов той самой Академии волапюка, которая рассорилась со Шлейером.

В 1893 году ее возглавил русский, инженер из Санкт-Петербурга В. Розенберг. Чтобы предложить новый проект, ему понадобилось пять лет активной переписки с членами Академии.

От волапюка идиом-нейтраль отличается кардинально, сохранены лишь фонетическое правописание, неизменяемость корней и грамматических элементов, а также отсутствие исключений. Звук «р» восстановили в правах, зато из восьми гласных волапюка осталось только пять самых простых. Изменилась и лексика, бóльшая часть ее оказалась заимствована из латыни, почти все уродливые слова Шлейера были с позором изгнаны. Но, увы, этот проект, логичный и правильный, никакого успеха не имел.

Среди других потомков волапюка Bopal Ст. Де Макса (1887), Spelin Г. Бауэра (1886), Dil Фивегера (1893), Balta Дормоя (1893), Veltparl В. фон Арнима (1896), но они снискали еще меньше славы и известны только узким специалистам.

С 1920 года работа по возрождению волапюка началась в Голландии, и возглавил ее Арье (Ари) Де-Йонг. В 1931 году была представлена пересмотренная версия языка, грамматика упростилась, многие слова стали звучать более естественно. На короткое время интерес к забытому вроде бы аукслангу вырос, но потом он снова сошел к нулю, и теперь навсегда. Основанная Де-Йонгом газета на волапюке просуществовала аж до 1963 года, но вряд ли у нее был такой уж большой тираж.

Теперь давайте посмотрим, как выглядел волапюк, что обусловило его первоначальный успех и финальную неудачу.

Шлейер значительно упростил орфографию, если сравнивать, например, с французским или английским. Он поставил ударение обязательно на последний слог, сделал его предсказуемым, убрал звук «р», поскольку его якобы трудно произносить китайцам и японцам. Убрал многозначные слова, омонимы, чтобы не было путаницы.

Сделал регулярным образование множественного числа (суффикс -s), образование женского рода (суффикс -ji), образование прилагательных от существительных (суффикс -ik). Сравнительные степени тоже получаются добавлением отдельных аффиксов, и вообще волапюк стал почти целиком агглютинативным языком^[69]. Времена образуются с помощью приставок, спряжение глаголов совершенно регулярно.

Хотя сам Шлейер был полиглотом, он сохранил в волапюке грамматические характеристики немецкого: 4 падежа, 3 лица, 6 времен, 4 наклонения, 2 вида и 2 залога. Лексику он взял в основном из английского, французского и немецкого, но изуродовал слова так, что они стали выглядеть странно для носителя любого из этих языков.

Вдохновленный Господом священник нещадно сокращал термины, подгонял их под выбранную фонотактику (слова не оканчиваются на свистящую, корни односложные, начинаются и заканчиваются согласной), убирал звук «р» и старался избежать омонимии.

Получалось иногда нечто очень странное.

Например, само слово волапюк («всемирный язык») создано из английских world («мир») и speak («говорить»), превратившихся в vol и pük. Compliment превратился в plim, probleme обернулось ярким, но невнятным словом blem, republique стала всего лишь унылым blik.

Рассказывают, как создавалось слово «ножницы».

Английское scissors не подошло – есть звук «р», скопления согласных; французское ciseaux автора не устроило. Тогда он взял немецкое Schere, отбросил конечную «е», заменил r на l, получилось jel (произносится «шель»). Но это слово оказалось занято, ему досталось значение «защита», замена гласной е на i мало что дала, jil забронировал термин «женственность». Пришлось менять еще одну букву, в результате появилось jim (произносится «шим»), этот вариант и попал в словарь.

Вот только вряд ли какой немец узнал бы в нем слово своего языка!

Еще Шлейер сохранил в своем языке умляуты (двоеточия над гласными, означающие смягчение звука), обычные в немецком, но странные для носителей английского, французского или испанского. И за это ему особенно досталось от насмешников – обычные грамматические значки вдохновили их на творчество.

Например, вот лимерик конца XIX века:

A charming student of Grük
Once tried to acquire Volapük
But it sounded so bad
That her friends call her mad,
And she quit it in a less than a wük

В стихотворном виде это можно переложить на русский следующим образом:

Симпатичная школьница вдрюг
Захотела учить воляпюк,
Но умерила прыть,
Чтобы дурой не слыть
Средь хороших друзей и подрюг ^[70].

Обычная фраза на волапюке для среднего европейца выглядела так, словно ее написали на языке инопланетян: If ätävol-la in Yulop, älilädol-la pükik mödis – «Если вам приходится путешествовать по Европе, то вы услышите много языков».

Спряжение глаголов в языке Шлейера логично, но чрезмерно усложнено. Появляется возможность образовывать бесконечное количество совершенно ненужных глагольных форм.

Например, от глагола löfön можно получить форму peilöfobla – «я желал бы быть таким, которого продолжительное время любили».

Ничего удивительного, что, столкнувшись с переусложненной грамматикой и странным лексиконом, французы, англичане и русские испытывали легкое смущение. Германоговорящим было легче, и именно за их счет волапюк на первом этапе стремительно набирал популярность.

Но затем на фоне конкурентов недостатки волапюка стали выглядеть особенно ярко, и наступил крах.

Сам Шлейер умер с убеждением, что посланный ему Господом язык совершенен.

Прижизненной наградой Шлейеру стало высокое звание папского прелата, полученное в 1894 году, а с 2001 года начат процесс беатификации, то есть причисления автора волапюка к числу блаженных католической церкви.

 

Эсперантистская революция

В 1908 году в крохотном государственном образовании Нейтральный Мореснет (три с половиной квадратных километра территории, четыре тысячи жителей, расположено между Бельгией и Германией) гремели дебаты по поводу названия и государственного языка. Новый вариант звучал как Amikejo («Место дружбы»), а языком, на котором оно было написано, на тот момент владело около трех процентов населения.

Называется этот язык эсперанто.

Тогда у придуманного одним человеком конланга первый раз в истории человечества имелся шанс стать государственным, были готовы печати, монеты, флаг и даже гимн!

Увы, не получилось.

История же самого эсперанто началась, когда на западе Российской империи в 1859 году родился Людвик Заменгоф. Произошло сие знаменательное событие в городе Белосток, где в ходу было четыре языка: русский, польский, немецкий и идиш, а в четырнадцать лет мальчика перевезли в Варшаву, где языковая ситуация выглядела не лучше.

Так что Заменгоф рано осознал существование языкового барьера и то, какие проблемы он создает.

Первый конланг будущий творец эсперанто создал в возрасте девятнадцати лет. Убедил друзей, что это интересно и занимательно, и 17 декабря 1878 года состоялась маленькая конференция, а точнее, вечеринка с чаем и пирожными, где пелись гимны на новом языке.

История даже сохранила несколько строк:

Malamikete de las nacijes Kadó, kadó, jam temp està la tot’ homoze en familie Konungiare so debà – «Вражда наций, пади, пади, время пришло для того, чтобы человечество стало единым целым».

Увы, Заменгоф-старший не оценил порыва и, когда сын уехал изучать медицину, взял и сжег все тетради с заметками по языку. Наверняка это обернулось только к лучшему, ведь в первый свой проект юный Людвик напихал много лишнего, от чего потом мог и не захотеть избавиться.

А так он получил образование, стал работать окулистом, но языкотворчества не бросил. Новый проект оказался готов через пять лет работы, в 1885-м, еще два года ушло, чтобы найти деньги на публикацию; выручил будущий тесть, которому проект неожиданно понравился.

Четырнадцатого июня 1887 года в Варшаве вышла брошюра на русском языке, озаглавленная «Международный язык». Вскоре появились издания на польском, немецком и французском, и все четыре оказались подписаны неким «доктором Эсперанто» («Надеющийся» – на новом ауксланге).

Эти четыре книжечки эсперантисты именуют La Unua Libro («Первая книга»).

В брошюре Заменгоф отказался от всяких прав на свое творение, изложил принципы, по которым строил язык, привел несколько образцов текста и добавил словарь на тысячу слов. Книгу получили тогдашние «лидеры мнений», то есть научные общества, редакции газет и журналов, ученые, писатели.

И необычная подача материала, простого, доступного, без нудного изложения грамматики, сделала свое дело. Да и грамматика нового ауксланга оказалась на диво простой – она свелась к шестнадцати несложным правилам.

Вот, например, начало стихотворения Заменгофа La Espero («Надежда») из его первой книги:

En la mondon venis nova sento,
tra la mondo iras forta voko;
per flugiloj de facila vento
nun de loko flugu ghi al loko.


Над землёю новым чувством веет,
И призыв разносится по свету;
Он на крыльях, словно лёгкий ветер,
Облетает быстро всю планету ^[71].

Никаких умляутов, короткие, нормально звучащие слова, и многие покажутся знакомыми носителю значимых европейских языков, в первую очередь романских.

Заменгоф начал получать письма, частью критические, но в основном благодарные. Девушка пятнадцати лет А. Чайковская, жившая в Крыму, написала автору на его языке, сообщила, что руководит кружком по изучению новорожденного конланга, и предложила назвать язык именем создателя – эсперанто.

Имя прижилось.

В 1888 году в Германии было основано первое общество эсперантистов, инженер-химик А. Грабовский перевел на эсперанто повесть Пушкина «Метель» (первый перевод на эсперанто). Через год появился второй перевод, на этот раз Гёте, и начал выходить журнал La Esperantisto. Но понадобилось почти два десятилетия, чтобы язык завоевал мировое призвание: в январе 1898 года французский лингвист Луи де Бофрон создает Общество пропаганды эсперанто, в 1901 году выходят две газеты на эсперанто, а в 1905-м – уже тридцать шесть, количество обществ эсперантистов выросло за тот же срок с сорока четырех до трехсот восьми.

Эсперанто не получил мгновенного успеха волапюка, но не знал и быстрой гибели.

Первый Всемирный конгресс эсперантистов состоялся в городе Булонь-сюр-Мер в 1905 году. На него приехали 688 человек из 30 стран Европы, в числе которых оказался и Людвик Заменгоф. Именно тут эсперанто впервые был опробован как язык разговорный, и он эту проверку прошел.

В тот же год вышла основополагающая книга Заменгофа «Основы эсперанто» (Fundamento de Esperanto). В ней была подробно описана структура ауксланга, развивавшегося восемнадцать лет, и представлены основные грамматические правила, которые не могут быть подвергнуты пересмотру.

А предложения реформировать эсперанто появились вскоре после его рождения. Упомянутый выше Грабовский, делая свои переводы и сочиняя собственные стихи, во многом отошел от канонического правописания. Кстати, в 1894 году сам отец-основатель попытался создать новую, улучшенную версию языка… но его предложения отвергли те, кто на эсперанто пусть еще не говорил, но активно писал и переписывался.

Конгрессы после 1905 года стали ежегодными, второй прошел в Женеве, третий в Кембридже, и там Заменгофа встретили как короля.

Сам термин «интерлингвистика» появился в 1911 году^[72], но фактически наука, изучающая вопросы создания международного языка, возникла на десять лет раньше. Парижская Всемирная выставка 1900 года отметилась тем, что на ней создали делегацию по принятию международного вспомогательного языка, куда вошло немалое количество научных обществ и отдельных ученых.

В 1907 году делегация избрала комиссию из шестнадцати человек и наделила ее задачей – изучить все проекты и сказать наконец, какой язык лучше всех. К тому времени эсперанто выделился из рядов конкурентов, стал единственным по-настоящему массовым, популярным аукслангом, и мало у кого остались сомнения, каким окажется выбор.

Но члены комиссии, заседавшей в октябре 1907 года, сумели всех удивить.

Они заявили, что единственным международным языком достоин стать не эсперанто, а его реформированный проект, созданный анонимными авторами и названный идо (эсп. ido – «потомок»).

Скандал разразился, когда стало ясно, что этот самый проект создан несколькими членами комиссии, в числе которых оказался и Луи де Бофрон, один из давних и верных эсперантистов, большой авторитет среди поклонников языка.

Нечто подобное, как мы уже видели, в конечном счете уничтожило волапюк.

Но здесь ничего подобного не произошло, эсперантисты в массе своей отвергли решения комиссии. Эсперантистское движение не понесло значительного урона, а идо стал лишь самым известным из многочисленных потомков^[73] ауксланга Заменгофа, самым известным и лучше всех продуманным, поскольку в его создании, помимо де Бофрона, приняли участие такие светила, как математик Луи Кутюра, автор первой энциклопедии искусственных языков, и Отто Есперсен, классик структурной лингвистики.

Авторы этого проекта допустили ошибку, они не удовлетворились первой версией ауксланга, не кодифицировали и не зафиксировали норму. Начались постоянные усовершенствования и разногласия по этому поводу, лишавшие идистов уверенности в том, что правильно, а что нет.

Даже те эсперантисты, что сначала пошли за новым движением, вскоре в нем разочаровались. В 1912 году насчитывалось 150 обществ поклонников идо, активно работал Союз друзей международного языка, но уже через одиннадцать лет, после окончания «периода стабилизации», все свелось к небольшому количеству энтузиастов.

Даже один из отцов-основателей идо, Отто Есперсен, отрекся от своего детища. Переработав идо, он в 1928 году предложил ауксланг под названием новиаль ^[74], характерной особенностью которого является то, что все его словоизменительные и словообразовательные суффиксы заимствованы из естественных языков, а не придуманы, как у идо или эсперанто; глагольная система является копией английской.

После смерти Есперсена в 1943-м язык практически исчез, но сейчас на нем в той же «Википедии» написано более полутора тысяч статей, а значит, кому-то он интересен.

Отметился на ниве создания аукслангов на основе эсперанто швейцарский математик Рене де Соссюр, брат лингвиста Фердинанда де Соссюра. В 1913 году он представил проект Lingvo Kosmopolita, в 1919-м – эсперантидо, попытку объединить эсперанто и идо с уклоном в сторону первого, в 1925-м – нов-эсперанто, а в 1937-м – эсперанто II.

Ни один из этих языков известности не снискал.

Внесли вклад в эту область и наши соотечественники: Г. И. Муравкин, живший в Берлине, и Л. И. Василевский (Харьков) представили в 1928 году язык универсаль, ноги которого растут из эсперанто, и конланг не сильно от него отличается, разве что усилен элемент априорности.

А вообще попыткам улучшить эсперанто несть числа, и один из последних любопытных эсперантоидов – унитарио немца Рольфа Риема. Его работа появилась в 1989 году, она интересна тем, что в ауксланге две версии: сокращенная, «Унитарио-2001», и полная, «Унитарио-2002».

Автор в 1994 году выпустил краткую грамматику первой, и на этом все закончилось.

Но вернемся от потомков эсперанто к тому аукслангу, благодаря которому они все возникли. Раскол и конкуренты не убили эсперанто, его слава только выросла, и, как мы уже писали, он чуть не стал государственным языком, число периодических изданий, обществ и международных организаций к началу Первой мировой войны увеличилось.

Война едва не уничтожила интерлингвистику, но после нее эсперанто изучали, например, в Красной армии; существовал также Союз эсперантистов советских республик, мощная и разветвленная организация.

В 1954 году в ЮНЕСКО пришла петиция по поводу эсперанто, и помимо печатей 450 организаций (15 миллионов членов) под ней стояли подписи 500 тысяч человек, владеющих языком Заменгофа.

Не все естественные языки могут похвастаться таким числом пользователей.

Эсперанто процветает и сейчас, на него переведено огромное количество литературы, от «Илиады» Гомера и «Фауста» Гёте до стихов Есенина и басен Крылова. Существует литература на эсперанто, ее история насчитывает уже более ста лет, и тексты некоторых писателей (Анри Вальен, Генрих Лойкен) в переработанном виде читаются до сих пор.

Например, вот так выглядит известное стихотворение Лермонтова Nuboj:

Nuboj chielaj, eternaj migrantoj,
super la step’ via perlo cheneto
flegas de L’Nordo al foraj Sud-landoj,
kiel mi mem – ekzilita poeto ^[75].

Даже не зная языка, можно догадаться, какое именно это стихотворение, только по международной лексике. Ну а кто не справился, тот может обратиться к Яндекс-переводчику, который, среди прочих языков, справляется и с эсперанто.

На эсперанто защищают диссертации^[76], и еще у детища Заменгофа есть то, о чем может только мечтать всякий конланг, а именно люди, для которых он является родным, первым. Их число оценить достаточно трудно, но обычно называют цифру в 2000 человек при общем числе говорящих около трехсот тысяч^[77].

Самый известный из урожденных эсперантистов – Джордж Сорос, живущий в США миллиардер.

Его отец, Тивадар Шварц, родился в Венгрии и был пылким сторонником эсперанто. Он поменял фамилию: на венгерском Soros значит «следующий в ряду», а на языке Заменгофа – «будет пари́ть». Именно знание эсперанто помогло его сыну в конце концов оказаться в Британии.

На эсперанто целиком был снят (не переведен, а именно снят полностью) фильм «Инкуб» (1965): сценарий перевели на ауксланг, актеры озвучили то, что было там написано, дубляж режиссер запретил, так что в прокат кино всюду выходило с субтитрами. Цель была такая – сделать мистическую картину атмосферной и необычной.

Теперь взглянем на эсперанто поближе.

С лексикой Заменгоф не стал городить огород, а заимствовал слова из главных европейских языков, только слегка изменил согласно выбранной фонотактике (существительные всегда оканчиваются на - о). Интернационализмы из греческого (astromomio, fonetiko, teatro), латыни (autoro, propagando, radio), французского (atako, hotelo, kostumo), английского (championo, tanko, vagono) узнает кто угодно. Добавил к этому некоторое количество слов из немецкого и русского.

Часть лексики – так называемые табличные слова, построенные по строгим правилам из единообразных элементов: это в основном служебные части речи, местоимения и наречия, например kia – «какой», tia – «такой», kial – «почему», tial – «поэтому».