Магическое зеркало доктора Ди

 

Восьмого марта 1582 года в английском городке Мортлэйк состоялась знаменательная встреча.

Доктору Джону Ди, математику, алхимику и астрологу, составлявшему гороскопы двум английским королевам, представили молодого человека, назвавшегося Эдвардом Талботом. Вскоре стало ясно, что личность это сомнительная, без постоянного места жительства и занятия, и зовут ее на самом деле Эдвард Келли. Но Ди нового знакомца не прогнал, наоборот, они стали работать вместе.

У Келли имелся талант, которого начисто был лишен сам Ди, опытный теоретик и практик магии, сведущий во всех оккультных науках, собравший в Мортлэйке огромную библиотеку, ради знакомства с которой приезжали люди со всей Европы, – неизвестно где и когда родившийся Келли был очень сильным медиумом и мог вступать в контакт с духовными сущностями.

 

Джон Ди и Эдвард Келли могли разговаривать не только с ангелами, но и с мертвецами. Одно слово – полиглоты!

 

Обычно говорят о «магическом зеркале» доктора Ди, но на самом деле они с Келли использовали хрустальный шар, в котором появлялись ангелы, разные надписи, красочные и ужасные видения…

Уже первые совместные эксперименты увенчались успехом, но серьезную совместную работу Ди и Келли начали 29 марта 1583 года, когда сплоченная команда ангелов под общим руководством архангела Рафаила начала передавать в мир людей Holy Book, или Book of Loagaeth (название переводится примерно, как «Книга речей Господа»).

Помимо этого, за два года два англичанина получили сорок восемь так называемых енохианских ключей. Именно по этим ключам язык, которым написаны тексты, иногда называют «енохианским», хотя сам английский маг в записях именует его «ангельским», а посланцы Всевышнего – «небесной речью» (Celestial Speech). Всего из двух основных источников нам известно 5872 слова из этого мистланга (4802 из книги и 1070 – из ключей), плюс некоторое количество отдельных слов и фраз разбросаны по рабочим журналам доктора Ди.

Вполне достаточно, чтобы разобраться, с чем мы имеем дело.

Гораздо труднее понять, кто на самом деле является автором ангельского языка. Существует вероятность, что его придумал Келли, чтобы удовлетворить интеллектуальный голод нанимателя и доказать свою полезность; есть возможность, что главным творцом был все‑таки Джон Ди… и всегда остается шанс поверить, что небесную речь на самом деле изобрели духовные сущности, появлявшиеся в «магическом зеркале».

Но в любом случае совместная работа выглядела так: Келли входил в транс, глядя в хрустальный шар, на что затрачивал минут пятнадцать. А затем начинал диктовать: либо ключи, либо книгу, либо что‑то еще, а Ди записывал на слух, пытаясь передать ангельские слова буквами английского, того языка, который именуют ранним современным английским (XIV–XVII века). В экстатическом состоянии медиум мог читать и говорить на ангельском с легкостью, в обычном – нет.

Все это со всех точек зрения походило на черную магию, и если деятельность Хильдегарды Церковь одобряла и поддерживала, то Келли и Ди для нее являлись не более чем безбожными колдунами.

Но зачем понадобился ангельский язык, почему нельзя было обойтись простым, человеческим?

Как сказал архангел Рафаил: «Что за вода освежает более или остужает невежество глубже, чем знание нашей Небесной речи?»[8] Из дальнейших его разъяснений становится понятно, что все сотворенное знает и откликается на звуки ангельского языка, давая тем самым возможность совершать с его помощью магические действия. Именно поэтому «Книга речей Господа» для практических дел обязательно должна быть на ангельском языке. Какие именно практические дела… тут можно только гадать, есть мнение, что ангелы с помощью Ди и Келли хотели запустить цепь разрушительных событий, чтобы сбылись пророчества Апокалипсиса.

И не преуспели… или преуспели, как посмотреть, ведь вскоре после того, как енохианские ключи были произнесены, начался Век Просвещения, уничтоживший Средневековье.

В другом месте Рафаил называет язык «Божественным лекарством», и это заставляет нас снова вспомнить Хильдегарду и ее теории. Человеческие языки несовершенны рядом с ангельским, сами ангелы не очень хорошо их понимают, зато небесным наречием владел Адам до Грехопадения, и именно с его помощью он давал имена всем живым существам: «И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым»[9]. После изгнания из Рая перволюди утратили знание языка, но попытались восстановить его, и в результате появился древнееврейский, а уже от него произошли все прочие.

Так что Ди и Келли предлагают нам еще и своеобразную теорию глоттогенеза.

Но вернемся к их мистлангу, к его по‑настоящему туманным очертаниям.

Одна проблема состоит в том, что Ди, как уже упоминалось, изначально записывал на слух, и в разные моменты он воспринимал одни и те же слова немного по‑разному, что создает определенную путаницу. Вторая возникает по той причине, что язык «Книги речей Господа» сильно отличается от языка енохианских ключей, так что может возникнуть ощущение, будто это два разных языка: общих слов исключительно немного. Причиной третьей является то, что адекватный перевод с ангельского на любой из человеческих затруднен по той причине, что концепты, отражаемые словами небесной речи, можно лишь косвенно выразить обычными словами и затем поэтически проиллюстрировать, это не «определения» или «переводы», а «значения» или «чувства».

Аарон Лейтч, изучавший дневники доктора Ди, вводит термин «текучее толкование».

Например, возьмем слово Cosasb («время») – при немного разном написании и произношении оно будет иметь различные значения:

Acosasb – время;

Cacocasb – другой период времени;

Cocasg – времена, разы;

Qcocasb – содержание данного отрезка времени.

Ну и четвертая проблема возникает по той причине, что создатели вовсе и не подумали о том, чтобы изложить грамматику своего конланга четко и ясно, поскольку перед ними стояли совсем другие задачи, да и грамматики живых языков тогда были экзотикой. Но даже если бы такая мысль пришла им в голову, то Ди и Келли наверняка отвергли бы ее с негодованием – ведь ангельский язык обладает магической силой, и зачем с помощью недвусмысленного его описания давать эту силу в руки эгоистичным профанам?!

Поэтому грамматику небесной речи приходится восстанавливать по имеющимся в наличии текстам.

И естественно, что язык ангелов в первую очередь сравнивают с родным языком тех, кто его придумал, то есть с английским. Например, Дональд Лэйкок утверждает[10], что фонология, а также структура предложений в конланге Ди и Келли полностью соответствуют тому языку, которым пользовался, например, Шекспир. Даже первый звук его имени на ангельском передают сочетанием букв S и H.

Кроме того, иногда (но не всегда) существительное от глагола в тексте можно отличить только по микроконтексту, то есть по его месту в предложении и соседним словам. Совершенно обычная ситуация для английского: например, note – и «заметка», и «делать заметки».

Это возможно, но есть и отличия: в ангельском нет артиклей, свойственных английскому и всем германским языкам, зато в нем прослеживаются следы звательного падежа, который если и существовал в английском в морфологически выраженном виде, то очень давно. Например, имя ангела Befafes в том случае, если к нему обращаются, звучит как Befes.

Такой падеж имелся во многих индоевропейских языках, и в русском тоже, но почти везде утратился, а из современных он сохранился, например, в чешском.

В ангельском языке обнаруживается феномен «корневых слов»[11] из согласных. Напоминает это семитские языки, тот же еврейский, где значение корня несут несколько согласных звуков, а вставляемые между ними и вокруг них гласные модифицируют корень, превращая его в глагол, существительное или причастие, образуя гнездо связанных по смыслу терминов.

Например, возьмем глагол Goh («говорить, сказать»).

От него возникает следующее: Goho («говорим»), Gohia («мы говорим»), Gohon («сказано»), Gohulim («это произнесено»), Gohus («я говорю»), Gohel («говорящий Первое»), Gohoiad («говорящий Господь»).

Или есть корень Ia, не имеющий собственного значения в том корпусе текстов, которые нам достались. Зато он входит в такие термины, как Iad («Бог»), Iaida («высочайший»), Iaiadix («честь»), Iaidon («всемогущество»), откуда можно догадаться, что это сочетание звуков связано с чем‑то возвышенным, мощным, духовным.

Знали ли Келли и Ди древнееврейский, где существовали такие корни и не имелось артиклей?

Ди разбирался в каббале в достаточной степени и поэтому, несомненно, знал.

Таким образом, нашим глазам предстает затейливый синтез раннего современного английского с древнееврейским, и хотя фонология в целом английская, слова звучат и выглядят совершенно оригинально.

Этимологию лексики ангельского языка, насколько мне известно, подробно не изучали, но все выглядит так, что этот мистланг – априорный.

Например, известный каждому, кто сталкивался с английским, глагол to have («иметь, обладать») на ангельском выглядит и спрягается следующим образом:

Have – brin,

Has – Brint.

Или вот как образуется множественное число:

Cormf – число, а Cormfa – числа.

А так – сравнительная степень прилагательных:

Dripla – великий, Drilpi – более великий.

Встречаются слова, чье значение на английском (да и на любом другом из человеческих, есть подозрение) можно выразить только несколькими словами или целой фразой. Baltim – «наивысшее правосудие» или, как вариант, – «предельный гнев», наверняка со стороны Господа Ветхого Завета, для которого одно частенько равняется другому. Ialpirgah – «огненные языки Первой Славы», Iurehoh – «то, что Христос сделал в аду» (имеется в виду сошествие Христа в ад, когда он вывел оттуда некоторое количество людей).

Словообразование в ангельском не очень характерное для аналитического языка типа английского: обычно корневые слова или их производные складываются друг с другом, и в результате получаются более длинные слова. Например Irgilchida обозначает «сколько есть там» и составлено из слов Irgil («сколько»), Chis (глагол «быть») и Da («там»). Или Zir («я есть»), Enay («Господь») и Iad («Бог») образуют Zirenaiad («Я Господь, Бог твой»). Указательные местоимения («этот», «тот») охотно соединяются со значимыми словами (Dsi – «тот, который есть»), так же поступают и предлоги (Odzamran – «и появился»), и различные формы глагола «быть», как в том же слове Zirenaiad.

Можно отметить еще следующие грамматические особенности.

Спряжение глаголов нерегулярное, сложнее даже, чем в английском времен Ди и Келли, не говоря уже о современном, так что никакой системы в нем исследователям найти не удалось. Помимо следов дательного падежа, о котором мы уже упоминали, отмечены три падежа, характерные для английского (именительный, косвенный и притяжательный), но проявляют они себя не только в местоимениях, но и в формах глагола.

Есть подозрение, что существуют значимые аффиксы, например добавление «о» к слову передает значение английского предлога of («от», «из», указатель родительного падежа): Vonph – «гнев», а Vonpho – «гнева»; но при этом существует предлог de, имеющий значение of. Личные местоимения употребляются очень редко (особенно в енохианских ключах) и ставятся на странные места, если взять за основу английскую структуру предложения.

Ну и в соответствии со всеми этими правилами (или отсутствием правил) ангелы в магическом зеркале строили вот такие фразы (в скобках – перевод на английский, с которого делался русский):

Lava Zuraah – Со смирением молись Господу (Use humility in Prayers to God);

Vors Mabberan – По какому праву тревожишь нас? (What hast thou to do with us?)

Как произносилось все это?

Ди, к счастью для нас, оставил в своих дневниках заметки о произношении небесной речи. Уже упомянутый Аарон Лейтч предложил систему фонем, основанную на этих заметках: тут есть длинные и короткие гласные, как в английском, и одна удивительная черта: если одна буква составляет слог, то она произносится не фонетически, а по имени буквы.

Например, слово Aai («среди», «в числе») произносится как Ай‑ай‑ии, поскольку в нем три слога из одной буквы.

Приведенные выше фразы необходимо озвучивать как Лаваа Зурайаа и Ворз Маберан. Достаточно просто по сравнению с тем же самым английским, вовсе не нужно набивать рот горячей овсянкой.

Поскольку у нас есть достаточно объемистый словарь, то можно попробовать составить пару фраз на ангельском. Надеюсь, спиритуальные сущности нас не осудят, если мы будем говорить о вещах обычных: «Солнце светит целый день» можно записать как Ror loholo ton bosgin, а произнести как рор лоохоолоо тон бозгин; «Я увижу тебя в этом месте» – как Ol puranyls sem (произносится как ооль пьюранйилс сем), и во втором случае грамматического указателя на будущее время нет, оно выводится из контекста, как в современном разговорном немецком, «в этом месте» передается одним словом Sem, а местоимение «тебя» (Yls) присоединяется к глаголу «видеть».

Вполне годный для использования язык, а если еще добавить к нему и ангельский алфавит, который зафиксировали Ди и Келли, то получим рабочую систему.

Ее использование не прекратилось после того, как они оба покинули этот мир. Практика «енохианской магии» пережила расцвет в XIX веке, когда на нее обратил внимание известный орден «Золотой зари», и современные оккультисты вовсе не забыли ее, так что небесная речь, будто бы принесенная в наш мир архангелом Рафаилом, наверняка звучит во время таинственных ритуалов, на ней читаются молитвы и призывы к высшим силам, делаются надписи на талисманах и в магических кругах.

Волшебное зеркало Джона Ди работает, и кто знает, что в нем еще появится.

 

1.3. Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного!

 

В 1966 году турецкий ученый Мидхат Сертоглу опубликовал небольшую биографическую заметку по поводу юриста и поэта XVI века по имени Мохьи Гёльшани. И разрушил гипотезу, которую с оговорками принимали все и которая без изменений существовала более полувека.

С начала XIX века лингвистам был известен (по единственной рукописи, найденной в Багдаде) таинственный язык под названием белейбелен (романизируется по‑разному: Bālaybalan, Bālaïbalan, Bāl‑a i‑Balan, Bâleybelen). Общепринятая версия гласила, что его создал суфийский мистик Фазлаллах Астарабади, живший на территории современного Ирана в XIV веке.

Он основал и возглавил неортодоксальную секту хуруфи (само слово ḥurūf на арабском значит «буква»), последователи которой рассматривали Астарабади как манифестацию Всевышнего. Сам же Аллах, если верить Астарабади, воплотился в 28 буквах арабского алфавита и 32 буквах персидского. Поэтому вполне возможно, что суфийский учитель, создавая свой язык, уподоблял себя Творцу.

Само название языка обычно переводится как «оживляющий заново язык» или «язык подателя жизни» (bāl – «язык», a‑ указатель родительного падежа, i – определенный артикль, bal – глагол «оживлять» или «давать жизнь», ‑an – причастный суффикс), так что его (языка) задачей могло быть духовное обновление, возрождение мира… и тут снова вспоминается Хильдегарда Бингенская.

Одновременно на белейбелене могли записывать священные тексты, чтобы прятать их смысл от представителей ортодоксального ислама.

Ведь суфии время от времени становились объектами жестоких гонений.

Все красиво и логично…

Но тут Мидхат Сертоглу обнаружил в архивах Египетской национальной библиотеки экземпляр грамматики и словаря белейбелена под названием Lo ḡa wa qawāʿed‑e bālaybalan (датируется 1580 годом), в котором Мохьи Гёльшани утверждает, что придумал этот язык сам. В той же библиотеке нашлось другое сочинение этого же автора, четырехъязычный словарь, где помимо персидского, арабского и турецкого присутствует и белейбелен.

Биография у Гёльшани не такая яркая, как у Астарабади.

Второй много лет активно проповедовал «буквенное» учение, имел учеников, объявил себя пророком и был казнен сыном Тимура, которого попытался обратить в свою веру. Первый родился в Эдирне, затем переехал в Стамбул, позже в Каир, где стал учеником шейха суфийского ордена гёльшани, потом женился на дочери шейха, занимался мусульманским правом, литературой и переводами и умер своей смертью.

Но зато Гёльшани точно знал три языка, положенных в основу белейбелена, и тоже был суфием, как Астарабади, пусть и не таким знаменитым. Жил позже, был очень образованным человеком, так что мог ознакомиться с мистлангом и по каким‑то причинам приписать авторство себе.

Так что кто точно, когда именно и зачем придумал белейбелен, мы не знаем, но в любом случае работу он сделал профессионально, оставил нам не просто текст, а словарь (с переводом на персидский и турецкий) и описание грамматики. Есть шанс, что создатель этого конланга попытался сочинить некий «эсперанто» для Османской империи, или же он копировал Аллаха, совершая свой акт Творения, или захотел укрыть суфийские тексты.

Или, возможно, решал еще какие‑то задачи.

Интересно, что грамматика языка демонстрирует элементы арабского, персидского и турецкого, то есть является апостериорной. А лексика, то есть слова, – большей частью априорная, создана с нуля, хотя есть исключения, и мы до них еще доберемся.

Но человеку, знающему арабский, турецкий или персидский, белейбелен не будет понятен.

Вот с чего начинается введение (для записи используется турецкий алфавит):

Ba‑šān‑a y‑An‑a y‑afnāna‑a y‑habān. Y‑asnam ra y‑An čunā wazanas ra‑giwzāw‑a i naša fājā, a‑fajaš fa‑m_m‑a i‑mafnā ra‑’ālā‑b_, a‑i‑rfam a‑i‑mafam ja makn‑ad Sanaš zāt jām‑a i‑nanšana a‑y‑axšanā, a‑ja maqr_ a‑lamnā‑bi čunāyā ra‑i‑karfana rā‑yā y‑a šana…

Если перевести, то в первом предложении глазам предстанет традиционная исламская формула «Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного». Во втором же нечто менее ортодоксальное: «Славен будь Господь, сотворивший все вещи, будучи в форме Света, и Который поднимается изо рта того, кто превозносит Его чудеса, когда они проявляют себя…»[12]

В распоряжении ученых на данный момент имеются две рукописи с описанием белейбелена: одна находится в Национальной библиотеке Франции, вторая – в библиотеке манускриптов Принстонского университета (США). Они отличаются оформлением, степенью сохранности, временем написания, но практически идентичны по содержанию.

И по ним можно сделать следующие выводы.

В белейбелене есть буквы для шести гласных звуков, из них три длинных (или напряженных) и три коротких (расслабленных). Как они произносились, не совсем ясно, но наличие дифтонгов (ew в слове gewzā – «источники», «причины») намекает, что произношение было турецким или персидским, поскольку в арабском дифтонгов нет. Согласных зато различается 33, на один больше, чем в персо‑арабском алфавите, но многие должны звучать одинаково, если брать за образец турецкое или персидское произношение.

Каково оно было в белейбелене – мы не имеем представления.

Если по образцу арабского языка, то каждая буква соответствует отдельной фонеме. Если по образцу другого языка‑источника, то либо такое количество букв для гласных может быть рудиментом заимствования из языка Корана, либо оно обусловлено суфийскими эзотерическими соображениями.

Для мистланга – обычное дело.

Насколько позволяют судить примеры из «учебника» белейбелена, существуют ограничения на сочетания звуков – например, слово не может начинаться со скопления согласных.

Морфологически язык напоминает «корнево‑шаблонные» языки вроде арабского или еврейского (и описанного выше ангельского). Имеются корни, состоящие из набора согласных, расположенных в строгой последовательности, и они определяют общее значение слова. Часть речи и ее вид, конкретное значение зависит от шаблона гласных, который прикрепляется к корню, обычно разбивая его на части.

Например, taf – «плачь!», а tāf – «плачущий», babam – «смотреть», а bubam – «смотреть внимательно».

Используется популярная в турецком агглютинация – добавление к корню многочисленных неизменяемых аффиксов, которые модифицируют значение слова. Роль аффиксов выполняют суффиксы и префиксы, и вообще все, что можно, выражается синтетически, внутри слова: объединением слов, добавлением многочисленных морфем. Так что, хотя базовые корни не бывают длиннее двух слогов, большие слова встречаются.

Например, прямой объект при переходном глаголе (глагол, при котором обязателен объект действия) обозначается препозицией r‑, что напоминает персидский, где в схожем значении используется препозиция ra‑. Препозиция f‑ означает «из, от», препозиция m‑ – «подобно». Когда существительные вступают в контакт атрибутивным или родительным образом, в ход идет суффикс ‑ v (a), который ставится после первого существительного: šān‑a yān – «имя Господа», а gewzā‑va ynašā – «истоки вещей»; с помощью этого суффикса можно строить длинные цепочки.

Белейбелен, как и турецкий с персидским (но не арабский), обходится без грамматического рода. Число существительных отражается добавлением простого окончания, всегда одинакового, как в английском: far – «голова », farā – «головы». Местоимения притяжательные и косвенного падежа образуются тоже с помощью суффиксов, то есть по той же синтетической схеме.

Глагольная парадигма достаточно обычная: три времени (прошедшее, простое настоящее‑будущее и длительное настоящее), два залога – активный и пассивный, императив, инфинитив, причастие действительного залога и причастие страдательного залога – как в арабском. Все формы глагола образуются от корня (который играет роль императива, ну а тот может стоять в единственном или множественном числе с помощью того же окончания, что и для существительных) с помощью уже описанных префиксов и суффиксов.

Например, есть у нас корень bar – «знать».

Bar! – это будет «Знай!», а barā – «знайте», инфинитив «знать» мы получим, добавив суффикс ‑m: baram, и это же слово исполняет роль отглагольного существительного «знание». Прилагательное можно изготовить, используя суффикс ‑ān, то есть «знающий» у нас будет barān.

По‑русски звучит забавно.

Прошедшее время образуется, если прибавить к корню суффикс ‑as, то есть «он/она знали» будет baras. Дополним это уже известным нам показателем множественности, получим «они знали» – barasā. Простое настоящее и будущее время требуют суффикса ‑ar, «он/она знают» или «он/она будут знать» – barar, а длительное настоящее образуется префиксом ma‑, то есть mabar – «он/она знают прямо сейчас».

К любой личной форме глагола можно прибавить отрицательный префикс la‑. Например lamabar – «он/она не знают прямо сейчас».

Никаких отдельных частиц, все синтетически, внутри одного слова.

Есть способ превращать непереходные (глагол, при котором не обязателен объект действия) глаголы в переходные и обратно… опять же с помощью аффиксов.

К примеру, vazam («начинать») элегантным движением с помощью инфикса ‑n‑ становится глаголом vaznam («представлять кого‑то кому‑то). Если мы применяем инфикс для уже переходного глагола, то интенсифицируем его значение: sanam – sannam («восхвалять» – «горячо восхвалять»). Обратный процесс требует инфикса ‑z‑: глагол balam («обновлять», «оживлять») становится непереходным глаголом balzam («жить»).

Синтаксис белейбелена во многом напоминает арабский и, соответственно, отличается от персидского или турецкого: обязательно маркируется число и определенность‑неопределенность существительного; подлежащее строго располагается перед сказуемым. Общей чертой для всех четырех языков является то, что в них можно пропускать местоимения, поскольку субъект действия прекрасно определяется по форме глагола, и обильное, не раз уже упомянутое использование аффиксов.

Вернемся к лексикону.

На первый взгляд словарь белейбелена выглядит так, словно его сконструировали на пустом месте. Но если приглядеться, то можно обнаружить следы языков‑источников: например, префикс b‑ (переводится как «в») близок к арабскому bi‑, слово dāt («источник», «исток») – прямая калька с арабского dāt («сущность»), как и jam («все»). Если же приглядеться еще внимательнее и покопаться в ассоциациях, то можно найти, что многие слова имеют параллели в суфийской мистической поэзии, в ее метафорах, иносказаниях и синонимах. Вот арабская буква mim, которую в стихах часто сравнивают с маленьким, исполненным милости ртом… и как же будет «рот» на белейбелене?

Правильно – mim.

Слово pir («зеркало») не отличить от персидского pir, хотя тут оно означает в первую очередь «суфийский мастер, шейх» и только во вторую, метафорически – «зеркало ученика». Наверняка создатель конланга спрятал в своем языке десятки таких параллелей, доступных мистику с Ближнего Востока, но способных ускользнуть от внимания даже опытного востоковеда, если он не посвящен в суфийскую традицию; заложил основу для игры словами, значениями, для выражения тонких оттенков смысла.

Использовалось ли все грамматическое и лексическое богатство белейбелена кем‑то, помимо Мохьи Гёльшани? Или этот мистланг так и остался интеллектуальной игрушкой для одного или двух (если допустить, что язык создал все же Фазлаллах Астарабади в XIV веке) суфиев?

Ответа на эти вопросы у нас нет.

Но в любом случае это первый известный нам конланг всего обширного мусульманского мира и всей громадной Азии, и свергнуть его с пьедестала смогут только новые находки.