Местный профессор будет управлять Россией

 

Линда Фэа‑Кубичек

В речи, произнесенной в городе Санкт‑Петербург, Россия, 31 мая 2003 года, житель Никсонвиля Роланд Харингтон заявил, что он русский царь. По словам Харингтона, в его распоряжении находятся документы, согласно которым он является правнуком императрицы Екатерины Великой, правившей в восемнадцатом веке.

Петербург (бывший Ленинград) находится на берегу Балтийского моря. Подобно Никсонвилю, он известен своими парками и учебными заведениями. В день выступления Харингтона президент Джордж У. Буш посетил город в связи с празднованием его 300‑летия. «Никсонвиль куриер» не располагает сведениями о том, встретился ли Буш во время своего визита с Харингтоном.

Россия в настоящее время является демократической республикой, но в прошлом была в разные периоды скандинавской колонией, монгольским протекторатом, абсолютной монархией и коммунистической диктатурой. Страну в настоящее время возглавляет Владимир Путин, бывший агент советской тайной полиции «КГБ», о котором внешнему миру известно очень мало.

Харингтон, проживающий в собственном доме на Мейпл‑стрит, преподает на славянском отделении Мадисонского университета. Темой его книги «Симбиоз славянских сибаритов», как и ряда научных публикаций, является средневековый русский политик Мальволий Скарлатти, занимавший высокие посты в администрации Ивана Грозного. Харингтон разведен. Он отец двоих сыновей, которые живут с матерью, замужем вторым браком, в Беверли‑Хиллз, штат Калифорния.

Будущий царь приехал в Никсонвиль в 1990 году. В 1992 году он баллотировался на пост члена муниципального совета как независимый кандидат, но безуспешно. Предложенная им избирательная программа предполагала массовую миграцию населения Никсонвиля в Россию с целью создания там благоустроенных жилых комплексов и очистки местной окружающей среды.

«Никсонвиль куриер» взяла эксклюзивные интервью у коллег Харингтона по славянскому отделению. Лектор Альфред Вальдшнеп отозвался о нем как о «крупном ученом и красивом, хорошо сложенном мужчине». Адъюнкт‑лектор Людмила Булганина выразила надежду, что как царь Харингтон проведет в жизнь политику ее дяди Николая Булганина, занимавшего в середине прошлого века пост премьер‑министра СССР. Секретарь Янка Кохутова отказалась ответить на вопросы вашего корреспондента, сделав вид, что не понимает английского языка.

Студенты Харингтона отзываются о нем как о «строгом преподавателе», который на лекциях любит использовать многосложные слова. Ряд из них выразили надежду, что он «останется в России, потому что всегда всех заваливает».

В ответ на запрос «Никсонвиль куриер» Селест Эдинбург, пресс‑секретарь канцлера Мадисонского университета, заявила, что Харингтон превзошел по количеству написанных им книг всех своих коллег. «Наш преподавательский состав полон талантливых людей, – отметила она. – Благодаря им имя Мадисонского университета известно во многих странах мира. Канцлер гордится достижениями наших профессоров в их деятельности на избранных ими поприщах».

«Никсонвиль куриер» взяла телефонное интервью у бывшей жены Харингтона, Сузан Флекс. Г‑жа Флекс прокомментировала его решение взойти на русский престол в выражениях, которые невозможно цитировать в семейной газете.

Попытки связаться с Харингтоном по адресу его электронной почты были безрезультатны.

 

 

Глава двадцать первая

 

Я следую зову истории

 

Tandis que le petit nombre médite, le reste sente, et le mouvement général a lieu. [308]

П. Я. Чаадаев

 

Гости съезжались на квартиру в Атеистическом переулке. Комната с портретами Кроули и Купера наполнялась нарядно одетыми дамами и мужчинами. Старые советчики, новые русские, бывшие рабы перестройки – здесь были все, кто чем‑то блещет в столице‑голубице. Мелькали взволнованные тела и лица. Одни из визитеров порывисто вздыхали, другие порывисто зевали. Время было раннее: 8 часов утра.

Никто в квартире не знал, почему тридцать семь с половиной человек избранного московского общества пришли сюда на заре‑красе.

Никто, кроме меня.

Мало‑помалу порядок установился. В разных концах комнаты образовались группы. Зашумели разговоры и споры – тут сонные, там оживленные.

Водолейка обходила гостей и предлагала им ордьовры. Больше всех угощался я: от предстоящих исторических событий у меня разыгрался аппетит.

Проглотив порядочное количество порций, уселся на привычное покойное кресло и начал внимать шуму светского сборища. Если вы хотите стать царем, то у вас на макушке должны торчать ушки. Монарх обязан быть в курсе общественного мнения!

Водолей возмущенно внушал Тамаре Гордеевой:

– Решение правительства Москвы снести гостиницу «Интурист» – пример безответственного отношения к харингтоновским местам!

– Не харингтоновским, а царским, – качала перьями писательница.

Отец Спартак, стоявший по другую сторону от Тамары, поправил на груди орден «Знак Почета» и литературно улыбнулся.

– Вы, матушка, сказывают, романы сочиняете, как великий мастер слова Вениамин Александрович Варикозов, здесь тоже присутствующий. Позвольте сюжетик вам предложить, из жизни нашего колхоза. Про шпионов‑баптистов и детский садик, в котором они работают воспитателями.

Горемыкин, пришедший на утренник с Милицей, то есть Минервой, истово шептал Пеликанову:

– Ходят слухи, что Его Величество собирается учредить орден «Кот ученый» для преподавателей вузов. Так хочется верить, что это правда!

– У преподавательниц будет свой орден, по названию «Кошка ученая», – улыбнулся я.

Горемыкин чуть не грохнулся от восторга.

Константин Клюшкин, которого я простил, как Николай I Пушкина, декламировал Пирсу Ле Мезюрье стихи из нового поэтического сборника «Кайся, Каин!»:

 

Троцкий в Мексике.

А Бродский?

Альпеншток застрял на бровке

холма

или

головы.

Лев ревет.

Но бывший выбыл

из игры.

Генсек смеется.

Кобу б в КГБ свести!

Монтецумы месть изльется.

Если только да кабы.

 

Пирс, по слабому знанию русского языка понявший из стихотворения лишь слово «КГБ», начал рассказывать Юдашкину про усилия, прилагаемые президентом Кампаорэ к реформе разведслужбы Буркина‑Фасо.

У окна, где восходящее солнце вливало в комнату радостный розовый свет, Андрей Гурецкий набрасывал эскиз для монументального полотна «Сбор Когорты Верных императора Роланда I во вторник 15 июня 2003 года на квартире Г. Т. и Р. Ф. Водолеев».

Передо мной застыл тот самый Водолей и вопросительно посмотрел на меня сквозь очки.

– Ваше Величество! К вам кто‑то пришел. Вроде бы иностранец, но боюсь определенно сказать.

Я вскочил с кресла, не касаясь подлокотников, – дала о себе знать спортивная форма, – и вышел в переднюю. На пороге переминалась оборванная фигура с чайником на голове.

Ба! Да это же Матт Уайтбаг – американский юродивый.

Я великодушно и педагогично выразил удовольствие от его появления на том прекрасном русском языке, на котором научу говорить всех моих подданных.

– Здравствуй, дружок. Я не был уверен, получил ли ты приглашение на утренник. Мои придворные отправили его по адресу «Поварская улица, двор дома № 26, второй мусорный бак направо».

– Спасибо, сэр, что вспомнили меня. Вы наполнили мою жизнь смыслом! Благодаря вам я живу и страдаю в Москве, историческом центре юродства. Сегодня я чувствую себя, как Наташа Ростова на первом балу. Или как Анна Курникова на первом Уимблдоне.

Я попросил Роксану Федоровну накормить изголодавшегося Матта и вернулся в гостиную.

Пеликанов объяснял собравшимся про мою харизму. Она столь сильна, восклицал либерал, что распространяется даже на окружающие и передвигающие меня предметы.

– В Америке Его Величество водит «Джип». Какая великолепная машина!

Заклятый западник взял со шведского стола сандвич, по‑дирижерски помахал им перед лицами гостей и вложил его в рот.

– Наши «газики» и «уазики» – это неуклюжие копии американского оригинала. Пресловутые государственники твердят про Левшу с его аглицкой блохой. Но, как говорится, ты лучше крокодила египетского подкуй!

Возбужденный воспоминаниями о моем августейшем автомобиле Пеликанов пустился в описание своего визита в Мадисонский университет.

– Утром шел дождь, и Никсонвиль как бы принял душ. Вокруг все свежо и чисто. Хотя уже середина сентября, ни один желтый лист не пестрит в зеленом одеянии платанов и магнолий. В воздухе висит ароматный запах дыма, поднимающегося с жаровень, на которых свободные граждане свободной страны свободно жарят кебабы.

– Упомянутое вами блюдо было изобретено в нашей стране и называется русским словом «шашлык», – буркнул Варикозов.

Реплики писателя, однако, никто не услышал, ибо гости предпочитали не стоять рядом с ним в силу следующего обстоятельства. В последнее время Веня стал сильно пахнуть. Каждое утро он обливал себя скипидаром, который считал верным средством от Сатаны (однажды, когда я закурил рядом с другом, он даже немножко воспламенился). Приобрел ли Веня иммунитет от черта было непонятно, но люди грешные его избегали.

Пеликанов продолжал рассказывать.

– Не верьте недоброжелателям, которые утверждают, что в пять часов пополудни «одноэтажная Америка» вымирает. В Никсонвиле жизнь кипит, даже когда стемнеет. Вдоль тротуаров стоят столики, как где‑нибудь в Париже или Милане. Элегантные, оживленные люди коротают за белым вином или минеральной водой вечер.

Горемыкин смиренно объяснялся в незадачливости Флоринде Бизоновой.

– Вчера в магазине «Библио‑глобус» искал книгу Государя «Бремя бедного человека» про галлюцинации в русской литературе. И вы знаете, не сумел ее найти.

– Ой, как интересно!

Пеликанов вещал.

– По стриженным бесшумными электрическими косилками газонам рыскают белки. Нет‑нет, а одна из них порскнет на проезжую часть, извиваясь, как мохнатая ленточка. Но бойкому зверьку не грозит несчастье! Проезжающие машины неизменно останавливаются перед маленьким нарушителем правил движения. Уважение ко всему живому – характерная черта американского общества.

Бизонов орал в трубку мобильника, сотрясая стены и Горемыкина:

– Транспорт, блин, чтоб стоял у входа через двадцать минут. А не то я тебя псам моим скормлю.

Пеликанов провозглашал.

– Да, политологи правы, когда говорят, что США – это новая Римская империя, которая гарантирует миру спокойствие и порядок. Но это и новые Афины! Богатая и уверенная в себе страна выстроила для элитных мыслителей ликеи‑вузы. Там они упражняют ум в анализе, делятся с молодежью знаниями. Скоро то же самое будет в Ираке. Американский ноу‑хау преобразит его в гигантскую классную комнату. Иракцы радостно пойдут учиться у американцев началам цивилизации!

– И радостно отдавать им свою нефть, – добавил я.

– Вольдемар Конрадович фон Хакен, один из предков Его Величества, тоже уделял большое внимание воспитанию подрастающего поколения. Он не раз брал к себе в дом крестьянских девушек, где давал им прекрасное образование, – трубно заметила Октябрина Трупикова.

– Самое печальное, что сегодня в России какой‑нибудь Харингтон вполне может оказаться на вершине власти, – мрачно сказал Феофактов. Присутствие вечного скептика на утреннике было наглядным свидетельством моей приверженности принципу демократической разноголосицы.

Вдруг ко мне подпрыгнул простоволосый Матт.

– Профессор, профессор! Скажите детям, чтобы они ко мне не приставали.

– Пошли со мной, дружок. Увидишь, как вершится выездной царский суд.

В детской было подозрительно тихо. Демулен и Гильотина резались в карты таро, а Дантон лежал на кроватке и хлебал из бутылки кока‑колу. На полу валялся помятый чайник юродивого.

Будучи опытным папаном, прекрасно понимающим психику пацанов, я знал, как вызвать Водольенка на откровенность.

Я присел на краешек кроватки.

– Ты почему блаженного обидел, паршивец проклятый?

– Это не я, это брательник.

Дантон бросил пустую бутылку на столик с картами, вызвав у микромистиков пискливое негодование.

– Ты старший и должен давать сиблингам пример. Если видишь, что они шалят, то донеси родителям.

– А я че? Я ничего. Ваш дурак входит с чайником на башке и что‑то бормочет по‑своему. Мы думали, это Билли‑Боб. Он ведь тоже америкос и тоже грязный. Демулька хотел у него из пуза червяка вытащить, а он не давался.

Дантон слез с кровати, сунул руки в карманы и принялся кружить по комнате, пиная чайник то одной, то другой ногой.

Демулен и Гильотина хором хихикнули:

– У Матьки рожа синяя – колпак из алюминия!

Матт перехватил чайник в воздухе и распластался с ним на полу, как когда‑то на футбольном поле с мячом. Дантон недобро посмотрел на юродивого и залез обратно на кровать.

В дверь детской просунулась голова Водолея.

– Ваше Величество! Машины приехали и ждут у входа.

– Сейчас буду. Дайте только с вашим сыном расправиться.

– Как вы добры, Ваше Величество! Я восхищаюсь, что, несмотря на чрезвычайную занятость, вы нашли время уделить внимание нашим шалопаям.

Я взял Дантона за шиворот и повесил его на лампу.

– Что такое застенок знаешь?

– Не.

– Про Бутырки слышал?

– Не.

– Впредь держи нос чистым, а не то прикажу тебя арестовать!

Затем схватил Демулена и Гильотину и прикрепил их рядом с Дантоном.

– Веселитесь в воздухе, человечки!

Я бросил взгляд на карты, оставленные сиблингами на столике.

Дьявол. Башня. Смерть с косой.

Предзнаменования благоприятны. Пора брать власть!

 

* * *

 

Гости начали спускаться по восьми пролетам вниз. У подъезда образовалось скопище светских людей. Каждый его член был своеобразен, но среди уймы уникумов выделялись Варикозов и Матт. Перед тем как покинуть квартиру писатель накинул на патриотические плечи легкий летний зипун, разумеется пропитанный скипидаром. У юродивого на голове снова сверкал чайник, который Роксана Федоровна надраила в знак извинения за поведение отпрыщей.

Заводной западник продолжал описывать свои впечатления от Никсонвиля. Матт, растроганный рассказом о родном кампусе, радостно крутил длинным языком в унисон пеликановским жестам. Каждый раз, когда алый орган реял над праздничной толпой, Милица, то есть Минерва, шипела и царапала горемыкинскую грудь. Петербуржуй вздыхал, но покорно принимал муку от родных когтей.

Последними явились Водолеи, которые держали в руках профессиональные атрибуты: он – волшебную палочку, она – магический кристалл.

Пирс поспешил откланяться.

– Good luck with the coup! Break a leg![309]

Статус дипломата не позволял приятелю присутствовать при предстоявшей смене государственного строя.

Члены Когорты плюс враг самодержавия Феофактов заняли места в заказанных Бизоновым автобусах. На одном была надпись «Джентльменский клуб „Русский гном“». На другом – «Казино и увеселительный дом „Русский кентавр“». Третий автобус, выкрашенный весь в черное и с затемненными окнами, наполнился бизоновскими бодигардами.

За автобусами подъехал «Humvee» – рабочая машина моего опасного друга. Бронированные борта автомобиля были покрыты вмятинами и царапинами – следствием то ли дорожных, то ли пулеметных происшествий. Я уселся в него вместе с Борисом и Флорой Бизоновыми. Как всегда в присутствии ее мужа я сделал вид, что мы с ней не знакомы.

– В Кремль! – приказал быкобраз.

Пока мы ехали я нежно думал о матушке. Ты жива, моя старушка? Интересно, что ты сейчас делаешь? Разница во времени между Среднерусской возвышенностью и Средним Западом девять часов. Наверное, пьешь кофе с госпожами Мэнсфилд, Ламсдорф и Пози на патио и рассказываешь о жизни сына в далекой Москве. Может быть, даже даешь дамам понять, что я не совсем тот, за кого они меня принимают. Дамы умиленно слушают слова материнской любви и гордости. Нет‑нет, а одна из них да скажет: «Жаль, что Роланд сейчас за границей. Ему бы очень понравился этот эклер».

Наша моторизованная кавалькада промчалась по Охотному ряду, обогнула Манежную площадь и остановилась у Исторического музея.

Члены Когорты и бодигарды начали выгружаться. Я хотел было вскочить на автобус или даже на «Humvee», дабы воодушевить моих приверженцев пламенным приветственным словом, но передумал. В русской истории уже бывали случаи, когда (анти)народные вожди залезали то на броневик, то на танк и говорили оттуда речи. Лучше я буду неповторим!

Я вошел на Красную площадь, а вслед за мной – колонны Когорты.

Минута‑другая – и я стою перед Спасской башней, окруженный сторонниками и посторонними. Чтобы мой народ мог меня видеть, время от времени я делал антраша, волнующе взлетая вверх.

Вокруг раздавались вопросы и предположения.

– Делегация, что ли, приехала?

– Американцы кино снимают.

– А в кожаных брюках кто там прыгает?

– Ричард Гир.

– Нет, Джордж Клуни.

– А это не Мик Джэггер?

– Тоже скажешь. Джэггер же пенсионер, разве он так скакать будет!

– Ш‑ш‑ш. Тот, который в кожаных брюках, хочет что‑то сказать.

 

Речь на Красной площади

 

Дамы и господа! Милые мои подданные! Члены Когорты Верных! Горожане и прохожане!

Семь веков смотрят на нас с этих стен. Здесь мельтешили монголы, слонялись стрельцы, пировали поляки. Здесь прогуливался Наполеон, проходили советские парады и похороны, демонстрировали демократы, выступал Поль Маккартни.

Красная площадь… Ее территория была то трагической, то туристической, но всегда что‑то значила для обитателей и завоевателей Москвы.

Сегодня прекрасная поверхность этого места как бы улыбается нам, и бравая брусчатка блестит особенно бодро. Кремль красуется, на меня любуется!

И недаром!

Мы пришли сюда с высокой думой на челе: восстановить связь времен. Двадцатый век в России как‑то не удался, но в двадцать первом, я уверен, ваша‑наша страна разойдется!

Представляюсь. Роланд I, император. Мама была русская, отец – американец.

Я беру власть ради благоденствия отпрыщей великой державы. О том, как много значат для меня чудесные русские человечки, мне напомнил сегодняшний визит в дом Гасхола Торезовича и Роксаны Федоровны Водолеев. Их ребятки очень сладки!

Маленькие Дантон, Демулен, Гильотина и миллионы других детей вырастут в прелестной стране, где везде царит счастье – счастье и я. Взрослые тоже возрадуются, ибо самая популярная водка по названию «Харингтоновка» будет стоить всего полтинник за пол‑литра. Как чудесно в этом царстве‑государстве! В нем правит добрый монарх, живущий в роскошном дворце культуры и окруженный важными вельможами и веселыми вельможками. И все население от мала до велика пребывает в сказке! ¡El sueño hecho realidad![310]

Пришло время последовать зову истории! Вперед, мои прекрасные подданные!

 

* * *

 

Грянул хор бодигардов.

 

У народа из горла

Льется песня про царя.

«Русью Ролик управляет,

Он свободу умеряет:

И закон, и произвол.

К нам в страну орел пришел.

Ролик‑батюшка пригож.

У рубля обмен хорош.

Едь в Испанью, если хошь,

Покупай джинсовый клеш,

Дачу строй или таунхаус.

Кайф кругом. Окончен хаос!»

 

Раздались ахи и аплодисменты. Толпа свидетелей события века все увеличивалась. Ликующе звучали голоса:

– Американские киношники набирают статистов.

– К коменданту Кремля приехал комендант Белого дома.

– Сейчас начнется раздача дисконтных карт универсама «Дьюп».

– Где здесь запись?

– Я в очереди первый.

Вдруг толпа пришла в волнение. Раздались милицейские свистки, затрещали языки и выстрелы.

Я запрыгал высоко‑высоко, чтобы разглядеть, в чем дело. Наискосок по Красной площади бежал Варикозов, срывая со встречных женщин колготки. При этом он вопил во весь голос:

– Одежда должна быть национальной по форме, естественной по содержанию. Все носящие синтетику лишаются благодати Божьей!

Веня наконец дошел до ручки – или ножки.

Взвод милиционеров окружил размахивающего прозрачными трофеями традиционалиста и повалил его наземь. Крики заглохли. Я хотел было выручить Веню из беды, но передумал: революции, даже радостные, без жертв не делаются.

Вновь зашумела народная молва.

– Смотрите, чеченского боевика поймали!

– Ишь ты бородища какая.

– Говорят, это полевой командир.

– Или мулла ихний.

А толпа продолжала расти. И все ждут, что я буду делать дальше!

Ко мне подскочил Матт. Надраенный чайник празднично сверкал в лучах солнца.

Бывший студент качнул колпаком.

– Your Majesty![311] Мое место здесь, на Красной площади. Я стану юродивым хитом Москвы, как Иваныч в опере «Борис Годунов». Тогда Анна Курникова бросит Энрике и полюбит меня. Мы с Анной поедем в Гретхен, штат Иллинойс. А там – пахать, сеять, жрать, рожать!

Я державно дал убогому Уайтбагу добро и отпустил его искать свое счастье.

Отпал еще один сподвижник. Ряды Когорты в очередной раз поредели.

Но мы продолжаем идти вперед…

 

* * *

 

Кремлевский Дворец – очень большой. Мы пробыли здесь уже два часа. Два часа странствий по замечательному зданию, выстроенному архитектором К. А. Тоном для моих царственных предшественников.

И во дворце я продолжал привлекать интерес сотен счастливчиков, волею истории оказавшихся там, где решалась судьба великой страны. Стены дрожали от гула голосов и топота ног. Я шагал из зала в зал, стройной спиной ощущая поддержку туристов и монархистов. Воодушевленный энтузиазмом масс, процитировал им слова поэта:

 

Не на день я, не на год устрояю

Престол Руси, но в долготу веков…

 

Некоторые из членов Когорты, изнеженные кабинетным или казиношным трудом, уже хромали от усталости, но я продолжал вести их то туда, то сюда. Необходимо было найти подходящее место для моего воцарения.

Георгиевский зал.

Я улыбнулся статуе «Малороссия», украшавшей карниз над одной из коринфских колонн. Величественное изваяние напоминало таковое Флоринды в бункере любви, но только одетое.

А где же моя зеленоглазка? La voilà![312] Она цокает по мраморным плитам на высотных янтарных каблуках, время от времени бросая на меня волнующие взгляды. А вон Пеликанов, Горемыкин, Милица, то есть Минерва, Водолей, Водолейка, Клюшкин, Гурецкий, отец Спартак, Тамара Гордеева и Октябрина Трупикова.

За главными силами Когорты, прикрывая их тыл, бредет Бизонов с бодигардами. Далее идут уже не сотни, а тысячи туристов. Феофактов, семенящий где‑то сбоку, удивленно смотрит на народное движение.

В памяти всплыли строки из моей книги про Малюту Скуратова.

На склоне Кремлевского холма рядом с Боровицкими воротами стояло здание, вход в которое был запрещен даже самым отчаянным опричникам. Здесь был секретный склад средневековых средств смерти. Здесь находился арсенал тирании.

Я озарился.

– Внимание, милые подданные! Айда в Оружейную палату!

 

* * *

 

В Палате полно прекрасных предметов. Кареты и булавы, сервизы и оклады, ковши и кадила. И, самое главное, ряд тронов. Выбирай себе сиденье на любое седалище!

Вот трон царя Ивана Грозного. Он облицован пластинами, на которых вырезаны композиции на разные темы, от бытовых до библейских. Пластины, кстати, из слоновой кости. Мне вспомнилось дипломатическое животное, притопавшее к тирану из Тегерана. Слоны играли видную роль в русской истории! Правда, трон был сделан не в Москве, а на Западе. Если я воссяду на импортном престоле, народ может этого не понять.

Вот трон царя Михаила Федоровича. У него высокая спинка, задорные ножки. Но он весь покрыт золотом, отделан турмалинами, топазами и жемчугом. Это de trop.[313] Такое кресло может стоять в биллиардной у колумбийского наркоторговца, а не во дворце утонченного императора двадцать первого века.

Вот трон царя Алексея Михайловича. Он не простой, и даже не золотой, а алмазный. По бокам узоры с линиями и листочками, а также изображения слонов, которые так много значат для русского человека. На спинке трона мягкая подушка, что хорошо: она поможет мне не уставать во время длинных тронных речей. На подушке вышиты два гения, поддерживающие корону. Это уместно.

Хоп‑троп! И я усаживаюсь на прекрасном престоле под клики и крики Когорты.

Царственно ерзнув, тут же решил: нужно будет заказать подушку и для сиденья тоже. Ягодицам пригодится! Никсонвильский магазин «Restoration» (даже название подходящее!) имеет в продаже прекрасный набор парчовых пуфов для попы.

Туристы и монархисты гудят все громче и громче. Раздаются звонкие восклицания: «Ой, как интересно!» Возбужденно шипит Милица, то есть Минерва. Сияет шевелюрой Пеликанов.

В общем шуме мой чуткий слух улавливает протесты музейных смотрителей.

– Не ходите ногами по паркету!

– Отойдите от стенда!

– Руками ничего не трогать!

Я снимаю темные очки, поправляю в укромной нише тела диктофон: ни одна звуковая подробность моего восхождения на престол не будет утрачена.

Недрогнувшей рукой разворачиваю манифест, написанный мною специально на этот случай.

В меня втекает Weltgeist.[314]

Я расправляю плечи и начинаю торжественно декламировать: «Мы, Милостию Божией Роланд Первый, Самодержец Семиотический, Царь Маскюлинный, Великий Князь Деконструктивный и прочая, и прочая, и прочая…» (в традиционные титулы, которые устарели в связи с событиями новейшей истории, я внес поправки, отражающие легкую мою биографию).

Сквозь ряды Когорты проталкивается коренастая женская фигура и семенит ко мне.

– Молодой человек, законы не про вас писаны? – раздается скрипучий голос.

Передо мной стоит сердитая старуха в халате образца «рабочая одежда». У нее желтые, как у тигра или Сталина, глаза. В костлявой руке швабра.

– А ну слазь с экспоната!

– Это мое место!

Члены Когорты делают вид, что с интересом рассматривают выставленные под стеклом короны и регалии.

Старуха трясет шваброй.

– Слазь, кому говорят!

Пеликанов, Водолей, отец Спартак и остальные сторонники начинают пятиться, движимые традиционным ужасом русского мужчины перед фурией русской женщины. Милица, то есть Минерва, прыгает с рук Горемыкина и пробегает перед троном. Родион разражается рыданиями.

Феофактов неоригинально замечает:

– Черная кошка – плохая примета.

Вдали уже мелькают спецназовские бронежилеты.

Феофактов хмыкает.

– Переворот, видимо, не состоится.

Бизонов с бодигардами в боевом порядке отходят к выходу. Флора снимает с точеных ножек туфельки и, прекрасно покачиваясь, летит туда же.

Но я продолжаю героически сидеть на троне. В эти секунды, кажущиеся часами, мне становится ведомо страшное одиночество власти.

А бронежилеты все ближе и ближе. Уже видны петлицы и пуговицы; уже можно отличить офицеров от рядовых.

Старуха кричит:

– Слазь!

Милица злорадно улыбается и юркает под спецноги спецназовцев.

Неужели мне придется покинуть престол, не дочитав манифеста?

Фигушки!

«Посему я, в полном сознании эпохальности моих планов и серьезности ситуации, сложившейся в этой стране, решил восстановить институт самодержавной власти и взять бразды правления в свои руки».

Старуха орет и орет. Вертящийся передо мной разинутый рот – это воронка, которая всасывает в себя века и события.

– Слазь! Слазь! Слазь!

Но я еще вернусь! Я заткну своей царственной персоной черную дыру русского космоса. История учит: поражение – мать победы.

Меня обступают бронежилеты. Туристы наводят видеокамеры и фотоаппараты. Суетятся музейные смотрители. Старух уже семь, и все машут швабрами.

Народ бесчинствует.

 

 

[1] Слева значит правильно, справа – неправильно (англ.).

 

[2] «Аеэробац» (англ.).

 

[3] Орел приземлился (фр.).

 

[4] Звезда (нем.).

 

[5] Камень (нем.).

 

[6] Предки помнят предков (лат.).

 

[7] На запад (нем.).

 

[8] Большие комплименты (нем.).

 

[9] Пью водку без закуски, чтобы показать, на что я способен (фр.).

 

[10] Внимание, друзья! (нем. и исп.)

 

[11] Право первой ночи (лат.).

 

[12] Большой тур (англ.).

 

[13] На языке Пушкина (англ.).

 

[14] Ребенок должен учиться (англ.).

 

[15] Сентиментальное и изощренное воспитание (фр.).

 

[16] «Ух!» (англ.)

 

[17] «А?» (англ.)

 

[18] Супружеская жизнь не давала мне кайфа (англ.).

 

[19] Вы понимаете (фр.).

 

[20] Ах, моя русская душа! (нем.)

 

[21] Зубастое влагалище (лат.).

 

[22] Коля‑холодильник (англ.).

 

[23] Младенец на борту (англ.).

 

[24] Мне стало скучно (англ.).

 

[25] Б‑р‑р‑р! Фу! (англ.)

 

[26] Как по Лакану (фр.).

 

[27] Здесь говорят по‑русски (фр.).

 

[28] Я сын каждой матери (англ.).

 

[29] Как я (исп.).

 

[30] Обнаженным (фр.).

 

[31] Спасибо за угощение (шв).

 

[32] Знаете ли вы про ангела Морони? (англ.)

 

[33] Ничего не знаю (англ.).

 

[34] Чрезмерная скромность – признак гордости (нем.)., вообще‑то, переводится как «высокомерие», «надменность», «спесь». – Прим. golma1.

 

[35] «Профессор Харингтон, привет!» (англ.)

 

[36] Спокойно прогуливаясь (фр.).

 

[37] Оскорбление величества (фр.).

 

[38] Это лишь незначительная подробность (фр.).

 

[39] Сосками (фр.)

 

[40] Есть риск, что Роланд станет маменькиным сынком, слабаком (фр.).

 

[41] Фальшивые (болг.).

 

[42] Юный янки и его носовой платок (фр.).

 

[43] Сломанным крестом (нем.). – свастика (нем.). Прим. golma1.

 

[44] Площади Таймз (англ.).

 

[45] Я влюблен в хористок ансамбля «Рокетс» (англ.).

 

[46] Я тоже (англ.).

 

[47] Впрочем (англ.).

 

[48] Колледжи «Семь сестер» находятся поблизости (англ.)

 

[49] Сотню за пластмассовый пакетик‑сосиску! (англ.)

Эта сленговая фраза переводится приблизительно как «Сотку за пакетик волшебных пилюль». – Прим. golma1.

 

[50] Ты играешь в рок‑группе? (англ.)

 

[51] Роланд, убей его! (лингала)

 

[52] «Венерические болезни в русском романе» (англ.).

 

[53] «Так говорил Заратустра» (нем.).

 

[54] Слушаю вас, малышка‑матушка (фр.).

 

[55] Рол Харингтон вознесет тебя вверх, Никсонвиль! (англ.)

 

[56] «Родитель, профессор, политик: каждую функцию он исполнил блистательно» (англ.).

 

[57] Мировой дух (нем.).

 

[58] С. О. С., о’кей? (англ.)

 

[59] Я плачу дешевой ценой за свободу от женского господства! (англ.)

 

[60] В утробе (лат.).

 

[61] Список запрещенных книг (лат.).

 

[62] У них дома (фр.).

 

[63] Малюта Скуратов: семиотика славянского садиста. Изд. 3‑е доп. Изд‑во Мадисонского университета, Никсонвиль, 1999. 178 с. (предисл.)+774 с. Комментарии. Стихи. Указатель. Тв. обл. Ц. 95 дол. Мягк. обл. Ц. 65 дол. (англ.).

 

[64] «Звездного стяга» (англ.).

 

[65] «Сомнительное» (лат.).

 

[66] Было время, когда в России иностранных гостей опекали в обществе как источник мудрости (фр.).

 

[67] Что и требовалось доказать (лат.).

 

[68] Святую святых (лат.).

 

[69] Какое мясо у вас есть? (монг.)

 

[70] Сына и мула бей по заду! (исп.)

 

[71] Слава великому поэту! (ит.)

 

[72] Сверхбольшая (англ.).

 

[73] Надпись (нем.).

 

[74] Не понимает (пол.).

 

[75] Эх! (англ.)

 

[76] Эх, как я ошибся, когда не послушался вас! (англ.)

 

[77] В этой связи хочу провозгласить тост за другую компанию – ту, которая собралась в этой комнате. За ваше здоровье! (англ. и исп.)

 

[78] Прекрасная мегера (фр.).

 

[79] В дороге (фр.).

 

[80] Прекрасной мегерой (фр.).

 

[81] Очень приятно (фр.).

 

[82] С кем имею честь беседовать? (фр.)

 

[83] Я инсургент с Сенатской площади. Сражался за вашу и нашу свободу. А вы кто? (фр.)

 

[84] Я – первый декабрист без декабря (фр.).

 

[85] Не хотите ли продолжить эту беседу у меня дома за чашкой женьшеневого чая? (фр.)

 

[86] С удовольствием (фр.).

 

[87] Зовите меня дедушкой (фр.).

 

[88] Человек, игравший для Фридриха роль отца (англ.).

 

[89] Ротмистру Фридриху фон Хакену

Сибирь

Имею честь предложить Вам, г. ротмистр, зайти ко мне на чашку чая сегодня вечером после 7; Вы найдете здесь общество нескольких электрических фантомов, которые могут заинтересовать Вас.

Дедушка (фр.).

 

[90] Войдите (фр.).

 

[91] Я сказал (лат.)

 

[92] Спальное пространство (нем.).

 

[93] Вперед, Роланд! (нем.)

 

[94] 

Жизнь трудна, женщины стоят дорого,

И детей легко зачинать (фр.).

 

 

[95] Завтрак на медвежьей шкуре (фр.).

 

[96] Я американский гражданин (лат).

 

[97] Достойные сожалений не испытывают (лат.).

 

[98] «Порнография пушкинской плеяды» (англ.).

 

[99] «Батюшка Фрейд и матушка Москва» (англ.).

 

[100] «Эротическая запятая в поэзии Набокова» (англ.).

«Mystic Comma» переводится как «мистическая/таинственная запятая». – Прим. golma1.

 

[101] Среде (фр.).

 

[102] Сударь (пол.).

 

[103] Из России с любовью (искаж. англ.).

 

[104] Мировоззрение (нем.).

 

[105] Господин (суах).

 

[106] Внимание, друзья! (пол. и исп.)

 

[107] Семье Пеликановых с (фр.).

 

[108] Чрево Москвы! (фр.)

 

[109] Я принес вам подарки (фр.).

 

[110] Вот (фр.).

 

[111] Вот (фр.).

 

[112] Бывшие люди (фр.).

 

[113] Несвободного покроя (англ.).

 

[114] Продолжайте в том же духе, господин Набоков (англ.).

 

[115] Дела мне нет до всех этих цифр! (фр.)

 

[116] White Anglo‑Saxon Protestant: белый англо‑саксонский протестантом (англ.).

 

[117] «История любви» (англ.).

 

[118] Она транжирит деньги на косметических хирургов (англ.).

 

[119] Подсознания (лат.).

 

[120] Прошло время (итал.).

 

[121] В гангстерском стиле (фр.).

 

[122] В стиле ГУМа (фр.).

 

[123] В поисках неизвестной земли (фр.).

 

[124] Мировой дух (нем.).

 

[125] Россия – родина бейсбола! (англ.)

 

[126] Мой дом – мой дом (исп.).

 

[127] 100 000 акров, ждите меня! (англ.)

 

[128] Место рождения (нем.). переводится как «родина». – Прим. golma1.

 

[129] Чувак, посмотри на это колесо. Ты когда‑нибудь видел нечто подобное? Как ты думаешь, доехало бы это колесо до Канзаса? (англ.)

 

[130] Ты что, <